– Не страшно было? – спросил я с искренним интересом в голосе.
– Нет, тогда совсем не страшно, – криво усмехнулась она, глядя куда‑то в сторону. – Я давно видела, что люди, в большинстве своем, ведут себя или как идиоты, или как самые отвратительные безмозглые твари. Спасение оказалось одно – чтение и книги. В последнем классе школы литературе нас учила замечательная тётка – Раиса Васильевна, или просто – Васильна, как мы ее уважительно называли за глаза. Рассказывала она удивительно интересно и увлекательно, очень её в нашей школе уважали. Но было у нее скверное, для нас, обыкновение – в конце почти каждого урока задавать небольшую самостоятельную письменную работу, оценка за которую шла прямо в журнал. А, дабы ученики не сильно забывали русский язык, ибо в последнем классе он уже не преподавался, оценку Васильна ставила среднюю – знание предмета плюс знание русского, поделенное пополам. Причем значение округлялось в нижнюю сторону, так что всякие там четверки с минусами никому не светили. В общем, схлопотать трояк за хорошее знание литературы, но неверно расставленные запятые можно было вполне. Мне это обычно не грозило – я писала на пятерки, да и сочинения мои Васильна хвалила. Но один урок запомнился на всю жизнь. Как‑то раз, литераторша, прежде чем раздать нам проверенные работы, вдруг спросила: «Ну, дорогие мои, а знает ли кто‑нибудь, в каком слове из семи букв, один из вас умудрился сделать четыре ошибки?» Класс удрученно молчал, все тихо переглядывались и думали – кто этот несчастный? Кому пара за правописание? Что за слово такое? А Васильна подошла к доске и написала: «ОнОпеЗД », а потом повернулась к нам, посмотрела мне прямо в глаза, и весело так сказала: «двойка тебе, Лена!» Слово, действительно, оказалось мудреное – «анапест» – название одного из стихотворных размеров. Ну, вот. А параллельно, я ходила во всякие спортивные секции и обучалась у матери ее непростому ремеслу. Сначала мама долго отказывалась, пыталась меня уговорить, убедить, даже наказывать пробовала. Но я настояла. Я тогда временно рассталась с этой своей болезнью, и первоначальное нервное потрясение ушло. Потом закончила школу и поступила в универ. А когда пропала мама, я тебе об этом уже рассказывала, ты должен помнить, я осталась одна с кошкой, и моя болезнь снова обострилась. Невероятные всплески моего настроения учащались, но я надеялась, что они не станут мешать мне жить. Ошиблась, стали. Я пробовала разное. Пыталась подружиться с соседями, крутить любовь с однокашниками, еще всякое, но толку от этого не вышло. Вот именно тогда я и начала верить во всяких нежитей. Даже не то чтобы верить, я просто знала, что они у меня существуют. Привидения? Полтергейсты? Или как их там называют? Не суть важно. Я знала, что у меня в доме только одна позитивная комната – моя спальня. В ней всегда тепло, уютно, а если надо – еще и лампа со свечами, всякие мои личные фенечки. Во всех прочих помещениях бывали посторонние люди – начиная от соседей, заканчивая университетскими знакомыми. В спальню дозволялось входить не всем. Так вот, именно в этой спаленке (кстати – только в ней единственной сделали ремонт и вообще всё по фен‑шую) я спать не могла. Точнее, могла, но с великим трудом. Мне снились жуткие кошмары, постоянно творились разные странные вещи вроде того, что я всю ночь просыпаюсь и пытаюсь уснуть снова, и как только засыпаю – тут же опять просыпаюсь от ощущения чьего‑то взгляда на себе. Когда я спала с кем‑нибудь, страхи уходили, и я даже не придавала значения всей этой фигне. Но чаще я оставалась одна, не считая моей кошки. При ней, кстати, тоже ничего страшного не случалось, но она не любила мою комнату, и на ночь уходила в прихожую. Я знала, что переплачиваю за свет, потому что по вечерам мне становилось страшно, слышались какие‑то звуки и шаркающие шаги. Я включала свет повсюду, просто повсюду, даже в туалете. Постепенно нарастало ощущение, что я скоро совсем свихнусь, и за мной приедут санитары в соответствующих халатах. Вот тогда‑то и возник у меня какой‑то внутренний кризис, что сохранялся еще долго…
– И как ты с этим справилась? – пробурчал я, ощущая в ее словах тьму и холод бездонного колодца.
– Погоди, сейчас, объясню как. Относительно ужасов. Однажды мне вдруг ярко и отчётливо приснилось, как умирает мама. Тогда я встала, и пошла курить на кухню, а потом легла досыпать на диване в гостиной. Утром, собираясь в универ, я в ворохе белья обнаружила здоровенного паука. У меня в доме даже тараканов не водилось, не то, что пауков! И не походил он на тех мелких паучков, что из вентиляции забегают. Он выглядел реально очень‑очень большим. Поскольку убивать их нельзя, я выкинула его в окно. Вот и всё. А потом я просто сидела и чуть ли не рыдала, стремно было до ужаса. Даже на первую пару опоздала, чего не допускала никогда. Именно тогда я и поверила окончательно, что моей мамы больше нет. Я многое бы списала на свою больную фантазию, но кошка! Помнишь её? Она регулярно садилась перед моей (бывшей маминой) дверью, смотрела куда‑то вверх и громко жалобно мяукала. Она никогда прежде так себя не вела – орала только в тех случаях, если оголодала или сильно хотела кота. А тогда, если я закрывала от нее дверь комнаты, она рвалась, билась, прыгала царапала ручку, пытаясь открыть, и так до тех пор, пока не ослабевала. Иногда я, в ответ на ее вопли, запускала в нее тапком, но она снова садилась туда же и снова принималась вопить. Именно в ту пору я решила пойти в церковь…
«А ведь ей столько же лет, сколько и мне, – думал я, – а выглядит молодой девушкой. Это как так?»
– В церковь‑то зачем? – вслух спросил я. – Причем тебе и с твоими атеистическими взглядами?
– Не знаю зачем. Захотелось, – так же серьезно отозвался она. – Я вообще даже не в курсе, крещеная ли. Нет, наверно. Если б рядом оказался костёл, направилась бы туда, если синагога, то в синагогу. А будь под боком буддийский дацан, пошла бы в него. Мне тогда было абсолютно всё равно, в какой храм идти.
– И чем бы ты там занималась, интересно? Ведь ты никогда прежде не увлекалась религией.
– Молилась бы, – жестко оборвал она. – Но до этого так и не дошло, не понадобилось. Но порой, иногда, хотелось заложиться от всех кирпичами. Чтобы никого не видеть, не слышать и не знать.
Глава XI
Первый заказ
В это время мы свернули на какую‑то линию, нашли свободную лавочку и уселись там. Лена всё еще казалась задумчивой, видимо она уже десять раз пожалела, что решила вдруг удариться в воспоминания в моем присутствии.
– Через некоторое время после того, как осталась одна, – продолжала она свою исповедь, – пришлось искать работу, дабы совсем с голоду не помереть. Ну и вообще, жить‑то как‑то было надо. Вот тогда я и устроилась официанткой в бар. Чтоб ты понял, что со мной произошло, как я нашла теперешнюю свою судьбу, надо рассказать о моей трудовой деятельности в этом баре. О ремесле, что я обучалась у своей мамы, тогда даже мыслей не возникало – сама не знала, как и с какого боку подступиться, да и боялась, если честно. А кушать хотелось, вот и устроилась в пивной ресторанчик барменшей. «Барменом‑официантом», если точнее. Внешние данные позволяли. Итак, поясняю – пошла в официантки не ради карьеры, а ради пропитания. Но вообще, видела я в той профессии нечто эротическое. Ощущение не распространялось на официанток сетевых кафешек типа той, где мы с тобой встретились – там часто никаких официантов вообще нет. А если и есть, то огромный поток людей, всё на автомате. Не хотелось мне и в помпезные рестораны – по той же причине: не душевно. Место искала долго, далеко не сразу нашла. До этого бара, чуть не устроилась в большой ресторан, даже два дня пробыла на стажировке, но увидела там ужасные вещи. Заведение не слишком пафосное, но вполне дорогое, и что меня привлекло – атмосферное, со стильным интерьером, с чучелами животных и исключительно русской кухней. Так вот, когда я проходила там стажировку, кто‑то заказал банкет. Получаем мы по лифту еду, и официантка давай лезть туда пальцами и подъедать то, что можно безопасно изъять из тарелок. Мне так противно, гадко стало. Сколько потом ни работала – никогда еды клиентов не хотелось, и уж тем более не позволяла себе что‑то подъесть из тарелки или давать грязный прибор. А там такое было в порядке вещей. Да, я могла не везде протереть пыль, но совесть не давала чужую еду трогать, напитки клиента или грязное подавать, что только с виду кажется чистым. Поэтому искала я кабак вроде моего идеала: чтобы и барменом, и официантом там быть. Ну, и без всяких гадостей там…
– И нашла, – сказал я утвердительным тоном.
– Не только нашла, но и устроилась. Вообще, искать работу – отвратительное занятие. По‑возможности избегай.
– То есть тебе там понравилось, и все оказалось хорошо?
– Да как сказать хорошо… Неплохо. Это только в фильмах бармены большую часть времени вытирают свои стойки, чешут языками с клиентами, изредка подают напитки или кому‑нибудь помогают кого‑нибудь найти. На самом‑то деле все несколько сложнее. Работала через два дня на третий. Смена начиналась у меня в одиннадцать утра. Я приходила, включала свет, кофе‑машину и делала влажную уборку. Тут я, конечно, немного халтурила. Тряпочкой чисто формально – запылиться ничего не успевало, и проблем потом не возникало. Еще пол приходилось протирать – повозила шваброй и ладно. Да, мыть полы тоже входило в обязанность: штат четыре человека всего. Все видимые загрязнения я, конечно, смывала, но в дальние углы не залезала. Потом надлежало проверить наличие приборов и посуды. Если не хватало – то следовало принести из мойки и натереть. Натиралось всё обычным вафельным полотенцем, сначала тщательно, а когда шла тридцатая ложка или пятнадцатый стакан, энтузиазм спадал. Натирала я всё ж таки хорошо, ляпов не допускала. Так как у нас с двенадцати до шестнадцати бизнес‑ланч, то после окончания подготовки зала, шла набивать новое меню. Распечатывала его и вставляла в специальные штуки – не знаю, как они называются – а потом раскладывала по столикам. Бизнес‑ланч – вообще отдельная тема. Носилась из кухни в зал, не успевая наливать напитки, приносить блюда, уносить грязную посуду и рассчитывать людей. Бизнес‑ланч – дешево и быстро, но всегда поражала одна вещь. Когда сдача со счёта составляла рублей пять‑десять, клиент потом сидел и ждал эту сдачу, пока я ходила на кухню забирать заказ для другого столика. Причем именно такие суммы, ладно бы большие.
– А чаевые? – спросил я, потрясенный упорством этой странной девушки.
– Вот чаевые – это ваще... Самое интересное: люди респектабельного вида обычно сидели и ждали свои рубли до последнего, зато просто одетые работяги не только сдачу не забирали, но иногда даже существенные чаевые оставляли… Где‑то после четырех часов народ начинал убывать. Заходили случайные посетители. Кофейку попить, посидеть за пивом, поговорить. А так – затишье. За это «затишье» можно успеть многое. Опять же барные запасы пополнить: чего не хватает – со склада забрать. С мойки притащишь помытую после ланча посуду. Оставалось время почитать – это для меня всегда очень важно. Хотя бы страниц несколько, и чувствовалась такая релаксация! Но много читать не получалось, постоянно дёргали с кухни: то лестницу надо помыть, то ведро лука почистить, то соль в солонки досыпать, то салфетки треугольниками сложить и добавить где не хватает. И после каждой такой операции – тщательно мыть руки, это обязательное требование. Надолго потом кожу себе испортила. Перчатки носить не могла – обнаружилась аллергия на перчаточную резину.
– Напряженно было?
– А то! Выматывалась жутко. Работа, учеба… Отработала свои первые две смены, довольно жестко, но мне понравилось. Место вроде нормальное, никто мозги особо не парил. В чем материальное преимущество работы бармена? В том, что всегда есть разовые деньги за смену. Пусть немного, но на сигареты да на оплату трубки хватало...
– Извини, перебил, – снова перебил я, – а у тебя сейчас какая трубка?
– Обычная с камерой, вот смотри, – и она показала плоский прямоугольный мобильник с закругленными краями. – Не люблю всякие навороты, а что?
– Так просто спросил. Ну и?..
– Ну и зарплата нормальная, да. Ноги болели, конечно, но это ничего, физическая усталость и короткий сон – фигня, по сравнению с усталостью моральной. Очень напрягал постоянный близкий контакт с людьми – а они ведь не всегда адекватны. Тем не менее, мне понравилось. Я справилась со своими внутренними проблемами, прочитала много любопытного, закрыла долги, познакомилась с полезными людьми.
– Слушай, а как ты решала проблему приставания нетрезвых мужиков? – прищурившись, спросил я. – И вообще, если клиент позволял себе нечто неподобающее? Наверняка случаи бывали, не могли не быть.
– Пьяные мужики бесили жутко. Если сказать: «я замужем», то быстро отставали, а если отступить и сразу не сказать, то начиналось! Садились у барной стойки, и предлагали свой номер или спрашивали как меня на «Вконтакте» найти. Один тряс мятой десятирублевкой перед лицом и просил, чтобы на этой десятке я свой телефон написала! Главное – поменьше говорить, а то начиналось: «а чем я тебе не нравлюсь?». Причем большинство полагало себя неотразимыми, и искренне думало, что не знакомлюсь только потому, что не положено и запрещает начальство.
– Про начальство тоже хорошая отмазка, – задумчиво высказался я. – Нет?
– Нет. Не помогало. Некоторые клиенты заходили издалека. Заказывали шоколадку, я приносила, а они: «девушка, это вам! Давайте познакомимся? Дайте ваш телефончик!» Шоколадки забирала, общалась вежливо, но номер никому не оставляла. Универсальный ответ: «Хотите пообщаться, приходите в мою следующую смену!» Но самое главное – преодолела тот самый безумный внутренний кризис, болезнь отступила, и я научилась свободному общению.
– Ощущения отвращения не возникало?
– Возникало, причем довольно часто, – кивнула она. – Но так было надо. Я увидела в этом решение своих внутренних проблем, мир перестал выглядеть унылым и беспросветным. Еще оказалось множество нюансов, и, наблюдая их изнутри, до сих пор чувствую себя по‑другому, когда прихожу в какое‑нибудь кафе, в бар, в ресторан. Ну, в любое подобное заведение.
– Может, сходим в подобное заведение? – учтиво предложил я. – Не такое, как эта вот забегаловка, а в настоящее, солидное?
– Обязательно, непременно сходим! Но – не сейчас. Так вот, как‑то раз в конце смены подозвал меня незнакомый мужик. Смена оказалась тяжелая: пришлось много бегать, да и люди попались проблемные. Один пьяный придурок развязал мне фартук, а я не заметила, и до конца смены так проходила, поправляла его – казалось, что спадает. А придурок стоит, лыбится: «ой, как пошутил!». Короче, подозвал потом меня тот незнакомый мужик, не «шутник» этот, а другой, естественно. Думала, или клеиться начнет, или шоколадку подарит, или всё это в комплексе. Но – нет. Отвел в сторонку и предложил неплохо подзаработать: подменить клиенту солонку на точно такую же, как у нас использовали, а потом вернуть прежнюю. Я, естественно, возмутилась и отказалась, а он всучил мне в руки пачку долларов задатку. Деньги я сразу же вернула ему обратно, но он заявил, что все равно сделает кто‑то другой, а уже один факт нашего разговора и передачи денег, является уликой против меня – на купюрах теперь мои отпечатки, да и видеозапись готова. Я тогда собиралась покупать машину, барменская работа начала утомлять, и деньги казались совсем нелишними. Взяла и сделала все так, как он велел. После он передал еще пачку денег, забрал свою солонку и куда‑то исчез, причем так быстро, что я и не заметила.
– А тот клиент, у кого солонку меняла? Он что?
– Ничего, – пожала плечами моя собеседница. – Расплатился, ушел.
– И всё?
– Нет, не всё. Через какое‑то время приходили менты и выспрашивали всех, кто что видел, что слышал. Тут я окончательно убедилась… Короче – так вот и приключился мой первый заказ.
– Да, но как часто бывает в подобных случаях, первый заказ мог оказаться последним.
– Не оказался. Потом, как‑то раз, тот самый незнакомый мужик подошел на улице, когда я была одна, и предложил практически постоянную работу. Обещал регулярные заказы. С тех пор я называю его Шеф. Очень уж ему понравилось, как ловко я все тогда провернула. Из кабака, правда, велел уволиться. С моей стороны надо было выполнить ряд требований и соблюдать комплекс правил, ну и обучение пройти, конечно же. С обучение проблем не возникло, много чего я и так умела, а требования оказались вполне естественны и понятны. Главное – не повторяться. Аккуратно работать и никаких следов не оставлять. Почерк не вырабатывать ни в коем случае – каждый заказ должен выглядеть уникальным, самобытным и штучным. Аль Капоне тоже начинал с мальчика на подхвате, но сумел переквалифицироваться в киллера. Первым его заказом стало устранение одного китайца, не захотевшего делиться доходами от своего бизнеса.
Тут к нам пришел нахальный голубь‑попрошайка. Птица вышагивала около нас затейливыми загогулинами, явно рассчитывая на подачку. Лена громко топнула ножкой, и раскормленный сизарь неохотно улетел.
– Сразу видно – не любишь ты голубей, – усмехнулся я.
– Да я и людей‑то не очень, – вполне ожидаемо сказала Лена.
– Это прям как из «Чонкина» у нас получилось.
– Войновича читала лет пятнадцать назад, так что не припомню этого момента, извини уж, – мрачно призналась девушка.
– А из бара как удалось уйти? – допытывался я.
– Очень просто. Поработала еще какое‑то время, а потом взяла и уволилась. Когда в очередной раз начальница к чему‑то прицепилась и орать начала, я вспылила и ушла. Получилось очень естественно, никто ничего не подумал. Зато у меня к тому моменту рабочего энтузиазма совсем не осталось. Так уходила бы месяц назад – жалела, а тут занятие изжило себя на все проценты. Зато за время работы в пивной я закалилась и душевно окрепла. Всякие ужасы и страхи меня оставили, и я избавилась от всего такого. Потом узнала, что сильная и крепкая натура не пускает в себя разные вредоносные сущности, а вот слабый человек для них лакомый кусочек, они терзают его душу, питаются ею, пока не остается пустая оболочка. Это как сетевые тролли – стоит им только прицепиться, и почувствовать слабину, потом не отвяжешься, хоть из Интернета уходи. Знаешь, иногда я искренне сожалею, что не парень, хотя и знаю, что моя проблема не в том, что я девушка, а в том, что в полной мере не могу ею быть. В общем‑то, и парень из меня получился бы ещё тот. Я как‑то даже притворялась парнем‑придурком в одном из блогов, но ничего хорошего из этого не вышло, и проект пришлось забросить.
Тем временем мы уже не сидели на лавочке, а неторопливо шли в сторону Гавани. Моя собеседница, казалось, дорвалась, наконец, до возможности высказаться, и всё говорила, говорила, говорила… А я внимательно слушал и запоминал.
– Кстати, в живом журнале у меня ник – «Spoiler», – продолжала она, – я даже там на инглише писала, когда училась. Давно уже ничего туда не пишу, последний раз мой журнал обновлялся не помню уж когда. Но я использую его для обмена информацией и получения заказов. Общаться с заказчиками всегда предпочитала дистанционно, через Сеть или, если уж совсем иначе никак, то посредством голосообразующего протеза – такой вибратор, что нужно под нижнюю челюсть прижимать. Помнишь, как ты тогда испугался? Тогда, когда хотел вдруг с живым и настоящим киллером поговорить?
– Погоди… Это была ты, да? Так это ты – «Декстер»?
– Ну, я, – ответила моя собеседница, хитро глядя мне в глаза. – Бываю иногда и «Декстером», и «Механиком». А ты так и не сообразил? Я тогда еле сдерживалась, чтобы не заржать.
Некоторое время мне пришлось приходить в себя после услышанного.
– А я испугался? – удивился я. – Заметно?
– Еще бы! Конечно, заметно. Голос у тебя дрожал, ты в словах путался. Вообще, когда я использовала ту штуку, для создания механического голоса, то всегда действовало безотказно – заказчик пугался, размягчался и платил, сколько с него требовалось. Иногда, правда, отказывался от заказа, но такое случалось нечасто. Короче – без работы не сидела. Все заказы разделялись на пять типов акций, в зависимости от формы и конечной цели. Первый – открытая ликвидация. Обычно огнестрел с контролем в голову. Как правило, с близкого расстояния с последующим сбросом оружия прямо на месте. Иногда при открытой ликвидации практикуется снайперский выстрел издалека, но там свои проблемы и недостатки. Раньше популярностью пользовался взрыв, но к этому в наших регионах сейчас прибегают нечасто. Это делается для того, чтоб все знали, а кому надо – поняли. Предупреждение для оставшихся. Второй тип – «несчастный случай». Транспортная авария, падение со скалы во время поездки в горы, передозировка наркотиков, алкогольная интоксикация, отравление рыбой фугу в японском ресторане. Тоже все всё понимают, но юридически никакого криминала вроде бы нет. Третий вариант – «естественные причины». Тут вообще никто ничего не знает, и знать не должен. Официально – инфаркт, инсульт, внезапная смерть, если необходима срочность. А когда без спешки, то у объекта начинаются какие‑то болезни, врачи ничего сделать не могут, и клиент загибается от внутренних кровотечений…
Она немного помолчала, будто обдумывала что‑то, а потом продолжила:
– Четвертый тип ликвидации – исчезновение. Это когда объект бесследно пропадает, причем никто потом не может его отыскать. Жил человек – и нет. Куда делся? Может, сбежал и тихо живет где‑то; может, лежит на дне Невы привязанный к чугунной батарее; может – закопан под тоннами мусора на свалке‑полигоне; может – потерял всю память и стал бомжом. И, наконец, пятый тип акции – имитация самоубийства. В любом случае у каждого варианта свои специфики и трудности. Кроме всего прочего, необходимы глубокие знания об объекте, как рабочий инструмент. Помимо повседневных привычек, нужна информация о заболеваниях, непереносимостях и противопоказаниях. Надо знать компрометирующие факты биографии, склонность к азартным и прочим играм, страсть к коллекционированию. Еще нужны сведения о личной системе ценностей: этике, суевериях, религии. Мало кто задумывается о системе жизненных ценностей, а ведь именно эта система определяет, куда и когда объект направит усилия, что поставит во главу угла в каждый конкретный момент времени. Зачастую важно понимать, что является для объекта главным. Еще надо знать точные биометрические данные объекта. Размер обуви, вес, рост, группу крови…
– Иными словами, всё у тебя наладилось? На жизнь хватает?
– В общем‑то, да, – негромко подтвердила она. – На жизнь, на отдых. Только я бы не назвала такие деньги легкими. Эта работа требует полного самообладания и беспристрастности, весьма тяжелый труд, не столько физически, сколько морально. Очень тягостно. Иногда в голову такая дурь лезет, вообще жить не хочется, как‑то даже у психолога консультировалась. Заочно и анонимно, конечно. Бывает, о людях такое поймёшь, что хочется поубивать всех на фиг. Но это – так, минута слабости. Однако бросить, отказаться от такой жизни уже невозможно. И дело даже не в деньгах, в другом. Засасывает сам образ жизни, и нельзя что‑то изменить. Даже не представляю, как бы существовала обычным человеком. Не получается…
– Но ты же филолог. В принципе, могла работать по специальности из своего диплома, или пойти на госслужбу. Там вообще всем пофиг, что у тебя в дипломе написано.
– Да? А как? И где? И за сколько? – нервным голосом риторически переспрашивала Лена. Видимо я случайно задел что‑то больное. – Ты часто видишь объявления, что кому‑то нужны филологи? Взять ту же госслужбу, что ты упорно рекламируешь. Что делать? Куда пойти? Как на работу устроиться? Каким образом? Вообще не понимаю, как и где люди ищут такие работы. О чём говорить с работодателем? Как писать резюме? Просто у меня всё давно по‑другому, а для живого человека это как психоз. Честно скажу, если б вдруг захотела жить по‑обычному, то даже и не знала бы, с чего тут начать. Помню, что когда‑то была не такой, но в прежнее состояние вернуться не смогу…
Тут она, вдруг остановилась, и неожиданно резко сменила тему:
– Да, слушай, а где ты сейчас остановился? Я же так и не спросила тебя.
– Комнату в коммуналке снял. Тут, на Васильевском. Недалеко.
– Да? Может, к тебе зайдем? – бесцеремонно предложила она. – Покажешь, как устроился. Или у тебя дела всякие такие срочные? Или соседи будут против?
– Нет у меня сейчас никаких срочных дел, да и в квартире никого нет: одна комната, по‑моему, пустует и запертая стоит, никто там не появлялся. А единственный сосед на дачу свалил. Взял с меня плату за четыре недели и умотал. Но самое ценное, всего за тысячу рублей он показал, где и что лежит на кухне!
– Вот жулик! – решительно заявила девушка. – Так что? Идем к тебе?
– Идем! – неожиданно для себя согласился я. – Отличная мысль.
Возник великий соблазн показать имеющиеся в моем распоряжении фотографии и спросить, не поступал ли заказ на этого парня. Но Лена все равно ничего бы не сказала, а если я вдруг окажусь прав, то и ликвидировать могла в порядке профилактики. Просто так, что называется, для ясности. Несмотря на нашу старинную дружбу.
Глава XII
Джёрёгумо
– Ты что, на таком старье работаешь? – спросила Лена со своей обычной иронией, увидев ископаемый двести восемьдесят шестой компьютер, прописанный на снимаемой мною жилплощади.
– Нет, конечно, – усмехнулся я, – просто этот комп уже стоял тут. Но он работает, я включал. Только вот зачем он мне? Ни Интернета, ни ю‑эс‑би нет. Причем, никаких надежд. А у меня всё на флешке, и текст обещал завершить к концу отпуска.
– Опять что‑то пишешь? – почему‑то недовольно спросила девушка. – Не надоело тебе?
– Нет, пока еще не надоело. Эта писанина помогает жить, при этом никому особо не мешает, насколько известно. Только вот приехал я почти с пустыми руками, и отсутствие любимого рабочего инструмента доставляет проблемы. Не покупать же.
– Слушай, а возьми пока мой старенький ноут? Мне он сейчас не нужен, без дела валяется. Два гигагерца проц, пара гигов памяти, диск полупустой. Перед отъездом вернешь.
– Спасибо, но я могу неожиданно сорваться, а тебя не всегда просто найти, сама знаешь.
– Тоже верно… тогда давай так: когда соберешься уезжать, оставь тут и предупреди своего хозяина, мужика этого, у которого снимаешь. Потом заберу.
Тут она заметила полку и сразу же стала перебирать стоявшие там книги. Когда её пальчики зацепили «Люди и куклы», Елена спросила:
– Читал? Вообще как относишься к японской прозе?
– Не знаю даже… Как и многие, зачитывался Мураками…
Не хотелось мне говорить на эту тему, никакого желания не возникло. Но отказываться было поздно.
– Харуки Мураками или Рю Мураками?
– Харуки. А где‑то в середине девяностых читал японскую книжку про детей, живущих или играющих на свалке. Какие‑то бизнесмены собирались превратить свалку в поле для гольфа, а дети всячески сопротивлялись.
– «Взгляд кролика» Кэндзиро Хайтани. Очень похоже по описанию. А эту, – она показала мне «Люди и куклы», – уже читал?
– Нет, не успел пока. Я только здесь ее увидел.
– Почитай, занятная вещь. Еще «Токийские легенды» очень рекомендую, мне понравилось. Вообще, чем больше углубляюсь в мир японских легенд, тем сильнее чувствуется одна закономерность. Все монстры мужского пола вполне безобидны, максимум, что они могут, так это под кимоно у девушки пошарить или еще какие другие шалости себе позволить. А вот если монстром является девушка – то обязательно рот до ушей и как минимум способность убивать всех подряд. Никогда не обращал внимания, что в большинстве европейских языков слово «человек» и «мужчина» обозначено одним словом? Выходит, женщина, строго говоря, человеком не является. А в буддийской философии женщина на семь ступеней ниже человека‑мужчины и даже ниже кошки на три ступени.
– Да? Не знал, – удивленно признался я.
– А вот знай. Ладно, переходим к моему случаю. Называется – джёрёгумо, это злобный и опасный призрак, он принимает форму соблазнительной женщины днем, однако ночью верх берет его паучья натура. Тут где‑то должно быть... А, вот, нашла. Смотри, что про него пишут. Читай!
– Вслух?
– Необязательно, – она протянула мне раскрытую книгу. – Вот тут, смотри.
– «Джёрёгумо, – громко прочитал я, – является одним из видов ёкай, существ японского фольклора. Слово «ёкай» имеет очень широкое значение и может обозначать практически все сверхъестественные существа японской мифологии. Имя Джёрёгумо применяется и в зоологии к реальному ткацкому пауку. Арахнологи относят Джёрёгумо к биологическому виду Nephila clavata, или, в более широком смысле, к двум близким родам пауков: Nephila и Argiope. Nephila – самые большие плетущие сети пауки, известные под разными названиями: банановые пауки, золотопряды, гигантские древесные пауки. Размер тела, не считая ног, достигает четырёх сантиметров, размах ног доходит до двенадцати сантиметров. Яд пауков рода Nephila вызывает нейротоксический эффект подобно яду каракурта, однако слабее. Укус причиняет местную боль, онемение и появление волдырей, которые исчезают в течение суток. В редких случаях возможны галлюцинации и аллергические реакции. Вообще‑то эти пауки неопасны для людей, но в прежние времена считалось, что их яд вместе со сверхъестественными способностями смертелен для человека. По легендам, паук Джёрёгумо может изменить облик, превращаясь в привлекательную молодую девушку. В японских иероглифах “Джёрёгумо” дословно означает “обязательная дама”, проститутка‑паук или шлюха‑кровопийца. Джёрёгумо связывает жертву шелковыми нитями, чтобы потом выпить кровь и съесть душу. Другие имена этого монстра – Rakushinpu, что означает “сплетающая невеста”, и Мадара‑гумо – пятнистый паук. Распространение очень широкое: Австралия, Азия, Африка, Мадагаскар, Америка».