Не сохранять себя, а развивать себя – нужно было бы сказать. Но это в данном случае имеет второстепенное значение. Гегель видел и роль орудий:у животных – орудийных органов (см. морфологическую теорию ак. Северцева),у человека, прежде всего, орудий труда. О последних он в "Науке логики" прямо писал: "... плуг почтеннее, чем те непосредственные наслаждения, которые подготовляются им и служат целями. Орудие сохраняется, между тем как непосредственные наслаждения проходят и забываются. В своих орудиях человек обладает властью над внешней природой,хотя по своим целям он скорее подчинен ей". ((Бухарин Н.И, цитирует по памяти. Правильно: "...плуг почтеннее, чем непостредственно те наслаждения, которые подготовляются им и являются целями." (Гегель. – М. 1939. Т.II. С.205).)) Категории власти, овладения, силы, господства над природой для жизни, для "непосредственной экспансии" жизни, являются у Гегеля привычными категориями, и здесь, во всех аналогичных построениях, великий идеалист поистине стоит на грани исторического материализма, живое воплощение "меры" и перехода (в лице Маркса ) в свою собственную диалектическую противоположность.
Итак, процесс производства есть процесс овладения внешним миром и его переделки, согласно определенным целям, в свою очередь, определяемым целым рядом обстоятельств. Но что означает этот процесс? Он означает изменение свойств, качеств предметного мира и создание таких новых свойств и качеств, которые нужны, которые до производственного процесса предстоят, как цели, которые, следовательно, заранее положены. Эта целеполагающая деятельность реализуется в конце производственного процесса. Что же выходит здесь с точки зрения агностицизма вообще и кантовского агностицизма в частности и в особенности? Да ровно то же, что у Зенона с доказательством невозможности движения, когда Диоген доказывал его возможность ходьбой. В самом деле, как можно утверждать, что внешний мир непознаваем (и в целом, и в частях), что непознаваем предмет труда,когда этот предмет превращается в другой именно так,как этого хочет якобы ничего о нем незнающий "субъект"? При помощи каменного угля и из него делают чугун, жидкое топливо, бензин, масла, легчайшие летучие жидкости, краски, духи, великое множество предметов, но мы – помилуй нас бог! – совсем не знаем, что за вещь в себе этот каменный уголь! А между тем вопрос разрешается довольно просто: мы знаем свойства и качества этой "вещи в себе" в зависимости и в связи с другими,с температурой, давлением, связью с рядом веществ и, меняя эти связи, зная законы соотношений, получаем "другое" угля, выражаясь гегельянски, т. е. превращенные формы, т. е. новые качества, т. е. новые "вещи в себе", как вещи предметного мира. Мы знаем свойства угля! И практика есть "живое", активное доказательство этого, доказательство в самом предметном процессе, in actu ((In actu – (лат. В действии, в проявлении).)), в показе процесса материального превращения, который течет согласно "разумной воле" субъекта практики; практика убедительно говорит о том, что мы знаем свойства вещей и их законы. То обстоятельство, что субъект практики сам подчинен этим законам (и когда ставит цели, и когда использует законы природы для реализации этих целей) не только не служит опровержением этого знания, но, наоборот, подтверждает его. Свобода – познанная необходимость. Закономерность технологического процесса позволяет побеждать природу, подчиняясь ей: это, ведь, было прекрасно известно еще Ф.Бэкону и изложено им довольно популярно в "Новом Органоне". ((Ф.Бэкон "Новый Органон, или Истинные указания для истолкования природы" (1620, рус. пер. 1935))) Именно потому, что субъект "связан" законами природы, он, зная их, свободен. Именно то, что он "свободно" творит, доказывает, что он знает. Действительный субъект истории, т. е. общественно-исторический человек, в процессе воспроизводства своей жизни, т. е. общественно-исторической жизни, миллиарды раз на практике убеждался в действительности своих знаний и в посюсторонности своего мышления. Здесь уместно, пожалуй, вспомнить полуанекдотический случай с Г. В. Плехановым,который перевел один из тезисов Маркса оФейербахе прямо противоположно тому, что было в оригинале. У Маркса было сказано: практиктикой должен доказать человек "посюсторонность" своего мышления (Diesseitkeit),а Плеханов превратил "посюсторонность" в "потусторонность", думая, очевидно, что здесь опечатка, и что Маркс хотел именно сказать, что в практике и совершается прыжок в "трансцендентное". Метафорически так можно выразиться, и вообще греха здесь большого не было бы. Но мысль Маркса была не та: он хотел сказать, что и прыжка-то не нужно, никакой процесс transcensus'а не надобен, ибо никакого трансцендетного нет, нет другого, заумного, нуменального, второго мира, а есть один предметный мир, одна природа, в которой и действует человек, доказывая, что так называемое посюсторонность и есть действительность, не нуждающаяся ни в каком заумном "удвоении". Характерно, что агностики позитивистского типа в большинстве случаев обходили вопрос о практике. Субъективные идеалисты чистых кровей просто "творили" мир из себя. Объективный идеализм полагал "истинный мир", как "идею", при чем в своей наиболее аристократической форме, у Платона,рассматривая обыкновенных смертных как каторжников, которым недоступно лицезрение "идеи'': они навек прикованы к пещере. У агностиков типа Пирсона – у человека только значки, символы, "эмпириосимволы". Все это – чисто пассивные категории. Это не фихтеанское творчество из себя (Гегель смеется: когда Фихте надевает сюртук, он думает, что творит его...), где мир подобен паутине, пузыристо выпускаемой пауком. Это не волюнтаристический и актуалистский ((Актуализм – (от позднелат. actualis действительный, также современный, наличный), субъективно-идеалистическое учение, абсолютирующее принципы деятельности и отождествляющие реальность с активностью субъекта.)) прагматизм. Нет. Здесь "значки", "сигналы", условные обозначение, "иероглифы". Но практика разрушает все такие концепции, ибо она меняет уже самый исходный пункт,представляя субъекта в его активно-творческой, а не пассивно-созерцательной функции. Субъект во внешней природе менее всего каторжник на цепях, в пещере, куда его загнал "благородный" рабовладелческий философ. Он – не раб, а в возрастающей мере – властелин окружающей его природы, земной природы, хотя он целиком и зависит от нее (тоже диалектическое противоречие!). Научные категории отнюдь не условные "значки ",произвольно выбираемые метки для различения вещей, вроде упоминавшейся нами человеческой мочки Гегеля:научные категории суть отображения объективных свойств, качеств, связей, законов вещей и реальных процессов, объективных процессов, материальных процессов. И практика доказывает это достаточно убедительным образом. Лапидарно у Ильича:"Результат действия есть проверка субъективного познания и критерий истинно-сущей объективности" ("Философские тетрадки."). ((Ленин В.И. ПСС. – М. 1977. Т.29. С.200))
С известной точки зрения можно сказать, что практика выше теории (условно, относительно!), ибо через практику мышление (теория) выводит себя в объективное, материализуется, объективируется в действительном мире. Простые силлогизмы суть силлогизмы, вращение и кругооборот идей, т. е. движение в сфере мысли. Метафорически говоря: понятые законы, отражения законов, координированные с субъективными целями, через практику погружаются в объективное, материализуются в технологическом процессе и адекватном его результате, т. е. обнаруживают свою истинность, свое соответствие с действительностью. Правильность мышления воплощается в "правильном" течении материального процесса и в "правильном", т. е. соответствующем цели, материальном результате. Процесс "течет" согласно представлению о материальном законе, на основе чего он, этот процесс, и был заранее координирован с определенной целью, к которой он и привел: его ход и его конечный результат были заранее предположены, мыслительно антиципированы. Мысль, фигурально, была проецирована в материю и в материальном получила свою проверку, через мощь практики доказав свою собственную мощь. В этом – величайшее теоретико-познавательное, гносеологическое значение практики.
Вспомним в данной связи об априорных категориях Канта. Они не трактуются кантианцами, как "врожденные идеи"; они у них также отнюдь и не исторический prius; они – логический prius, необходимые формы чувственного опыта, его упорядочивающие; в которых хаос феноменов превращается в упорядоченный космос. Они, как говорит сам Кант в "Prolegomena", служат "как бы для складывания явлений, чтобы их можно было читать, как опыт. Опыт вне их невозможен, он – нечто бесформенное, в них он получает форму, тогда как они, в свою очередь, наполняются содержанием. Эти категории, по Канту,внеопытны: они сами суть условия, необходимые и априорные условия всякого опыта. Таковы категории количества, качества, отношения (здесь категории: субстанции, причинности, взаимодействия), модальности. Или формы воззрения: время, пространство. Казалось бы, какое до них дело практике?
Но все эти категории и формы воззрения потому ипредставляются априорными,что они сформировались в опыте и подтверждались практикой миллиарды миллиардов раз в течение многих десятков тысяч лет. Наиболее устойчивое, всеобщее, постоянно встречающееся, всегда проверяемое практикой, всей бесконечно разнообразной, гигантски длительной трудовой практикой человечества, и отложилось как всеобщее, как аксиомы опыта. Мы здесь не намерены входить в обсуждение четырех троек категорий и делать из их рассмотрения особую тему. Здесь интересует нас другое. Возьмем, например, время. Разве не ясно, что любой трудовой акт предполагает "ориентацию во времени"? Охота, земледелие, ирригация, мореходство, путешествия по пустыням, – каждый раз в молекулах трудового опыта и в его массивах антиципация ((Антиципация — (лат. anticipatio: 1) предвосхищение, 2) преждевременное наступление какого-либо явления).)) временных соотношений проверялась практикой труда. Измерение времени, время, как объективная форма существования объективного мира получила в человеческом мозгу соответствующее, опытом добытое, бесконечное число раз практикой проверяемое, отражение. Канту пришлось субъективизировать объективное, но уже в самой априорности заключается тень объективности. И не случайно, что с другим "априорным" понятием, с категорией причинности,у великого кенигсбергского отшельника получился тот конфуз, что он ее, эту субъективную, по его учению категорию, volens-nolens вынужден был вновь объектировать, когда создал объективный мост причинности между "вещами в себе" и субъектом, на чувства которого они "воздействуют". Когда жрецы Египта "предсказывали" разливы Нила и по этому ориентировались земледельческие работы; когда в Вавилоне на основе календарей рыли каналы истроили храмы и дворцы; когда в Китае шли по хронологическим указаниям оросительные работы или строилась великая китайская стена; когда Тейлор ввел хронометраж; когда в Советском Союзе по календарным срокам выполнялись исполинские пятилетние планы, – что ж вы думаете, не проверялась практически в каждой волне потока времени пресловутая "априорная форма воззрения"? Конечно, да. Но не как априорная форма воззрения трансцендентального субъекта Канта,а как объективная форма мира, отражающаяся в понятии времени. То же и с пространством. То же и с причинностью. И т. д. Словом, и здесь практика играла, играет и будет играть исключительно-огромную роль. Как же не понять гносеологического, теоретико-познавательного значения практики?
Но и эта "категория" могла быть извращена, как и все на свете.
Уж и быть ли, не быть ли беде?
Уж расти ль в огороде лебеде?
К сожалению, лебеда выросла и в этом огогоде. Ее посеял в философии так называемый прагматизм,а современные фашистские"актуалисты" превратили в настоящий дурман, зацветший на мусорных ямах фашистской идеологии. Джемс расширил понятие "опыта", включив в него все, что возможно и невозможно ("чего хочешь, того просишь"), вплоть до мистического, религиозного опыта (см. его "Многообразие религиозного опыта"); ((Джемс "Многообразие религиозного опыта" – М. 1910.)) "практика" приобрела собственно точно так же характер универсальный, характер любого волевого момента, всякой активности, в чем бы она ни проявлялась: "практика" религиозных переживаний и мистического бреда – тоже "практика". "Business man" – эксплуатирующий, торгующий, кутящий и замаливающий грехи, человек, делающий деньги, money, для которого "time is money", а не априорная форма воззрения", этот американский филистер крупного масштаба нашел в прагматизме свою "подходящую" идеологию. Соответственно выродился и практический критерий истины. Исходной точкой здесь стало не предметное изменение предметного мира (что и включает, с точки зрения теории, проверку познания практикой), а "полезность", весьма широко и субъективно понимаемая. Если мошеннику полезна ложь, она – истина. Если религия утешает старуху, она – истина. "Инструментальная", "прагматическая" точка зрения, "полезность", – все здесь выродилось: социально,это – идеология буржуазного дельца; логически,это – ничтожество, проституирование понятий опыта, практики, активности, истины.
Но крайних форм своего вырождения "практика вообще" и "практика в теории познания" достигла у современных фашистских – sit venia verbo ((Sit venia verbo – (лат. "Пусть это слово будет принято снисходительно"), т.е. с позволения сказать, позволено мне будет так сказать, да простится мне), это выражение: не во гнев будет сказано.)) – "философов". На базе их кровавого боевизма и социальной демагогии, т. е. целой системы обманов, масок, мифов (мифотворчество возведено в принципиально обоснованный метод), возникает философия крайнего волюнтаризма;субъект объявляется "существом политическим "(не просто "общественным"); все, что полезно политике фашизма,есть истина; истина есть, следовательно, эманация ((Эманация – (от познелат. emanatio истечение), исхождение чего-либо из некоего иного; центральное понятие неоплатонизма, означающее происхождение ("истечение") множества всех отдельных вещей из Единого.)) фашистской "практики" (она – известна). Но, так как степень полезности определяет г-н А.Гитлер,то критерий истины, гносеологический критерий, находится в руках этого господина, подобно жезлу Аарона в Библии. С этим не сравниться никакой философии Откровения"! Здесь много проще: "откровение" прямо сбегает с красноречивого языка главного башибузука! Что подумал бы по этому поводу Шеллинг?Принцип, старый и тем не менее вечно новый, соответствия с действительностью (это абсолютный принцип, в масштабах всего познания относительно реализующийся) отпадает здесь целиком: "рейхстаг сожгли коммунисты", этот тезис на руку фашистским разбойникам, значит, он истинен. Миф подымается здесь на свою "принципиальную" высоту. Нетрудно видеть, что это – крайний предел вырождения философской мысли: ибо, поскольку в данном случае вообще может идти речь о познании, оно отрицает самого себя; исчезает предмет познания, на его место ставится иллюзия, как идеология обмана. Только такая социальная обстановка, которая в своей "сущности", т. е. в основных тенденциях своего развития, целиком направлена против данных конкретных "философов" (как представителей и "фабрикантов идеологии" упадочной и гнилой буржуазии), могла породить в их головах свое собственное отрицание. Отсюда же и "чистый волюнтаризм ",соединенный с глубоким внутренним отчаянием и пессимизмом,заглушаемым всевозможными кровавыми песнями Хорста Весселя и другими элаборатами фашистского творчества. Так капитализм, в своем движении стремясь к небытию, от "бытия" к "ничто" и к "другому", сводит к "ничто" и процесс познания. Диалектика для него поистине "трагическая"! Практика,материальная практика, порождает теорию: она породила ее, поскольку из материального труда возник, выделился и автономизировался умственный труд; она порождает ее, поскольку она ставит перед познанием все новые и новые задачи; теория,будучи удлинением практики и в то же время ее противоположностью, обогащает практику, расширяет ее. Таким образом, мы видим здесь истинно-диалектическое движение. Практика есть нечто противоположное теории; теория "отрицает" практику и обратно. Но практика переходит втеорию; теория переходит в практику. Единство теории и практики есть воспроизводство жизни в основных ее определениях. Видеалистической форме это и выражено у Гегеля,как "единство теоретической и практической идеи" (в "Науке Логики","Энциклопедии", "Введении", "Философии Природы" и др.). Таким образом, если мы обозначим через П - практику, Т - теорию, П' -обогащенную практику, то процесс в целом изобразится формулой:
П-Т-П'; П'-Т'-П"; П"-Т"-П'" и т.д.
Из соотношений между теорией и практикой вытекает и соотношение критериев истины; практический,"инструментальный" критерий совпадает с критерием "соответствий действительности": практический успех потому и достигается, что мышление было действительным мышлением, что понятия соответствовали действительности, были правильным ее отображением. По существу дела с этим совпадает и принцип экономии, если только он взят в своей рациональной форме, а не в форме, оправдывающей поговорку "простота хуже воровства": мышление "экономно" и именно тогда, когда оно соответствует действительности, когда в нем нет лишнего, то есть неверного, не соответствующего действительности; тогда же самый процесс мышления, взятый в целом, наиболее производителен, ибо он не отвлекается на кривые пути.
Конкретным опосредотвованием, связью между теорией и практикой служит, между прочим, научный эксперимент:здесь есть практическое изменение, материальное изменение вещества природы (например, в лабораториях, в "искусственных условиях" так сказать, второго порядка) и в то же время соответствующая обработка мышлением; здесь есть материальные орудия процесса, сложнейшая аппаратура, измерительные приборы, чудесные технические приспособления, в необычайной степени расширяющие наш опыт (микроскоп, рентгеновские лучи, микровесы и т. д.). Фабричная лаборатория есть овеществленный комплекс, где наука и практика, индустрия и теоретическое естествознание непосредственно смыкаются друг с другом и переходят друг в друга.
Мы касались практики, как практики изменения вещества природы. Но то же можно сказать и о практике изменения общественных отношений и теоретической стороны этого процесса (общественные науки). Не трудно понять, что здесь у представителей способа производства, обреченного на гибель, радиус познания неизбежно укорачивается, и наука стремится превратиться в апологию: консервативная, реакционная, контрреволюционная практика имеет соответствующий идеологический рефлекс. "Наука" здесь становится субъективной, и ее классовый субъективизм является "оковами развития", а не его формами. Более того, она становится формами, активно-враждебными основным тенденциям развития, в гораздо большей степени, чем в области теоретического естествознания. Наоборот, в марксизме дано единство великой теории и преобразующей великой практики: практика Ленина и Сталина блестяще подтверждает их теорию. Отсюда же и гениальные предсказания Маркса и Энгельса, предвидевших исторические события за столетие вперед. "Savoir c'est prévoir " "знать значит предвидеть" – гласила поговорка. Но не только предвидеть, но и успешно действовать. Знание, предвидение, блестящие практические успехи, – характерные черты марксизма, как общественной теории и практики; а течение всего всемирно-исторического процесса, в том числе и всей науки, подтверждает правильность грандиозных обобщений марксистской материалистической диалектики.
Глава XI. О ПРАКТИЧЕСКОМ, ТЕОРЕТИЧЕСКОМ, ЭСТЕТИЧЕСКОМ ОТНОШЕНИИ К МИРУ В ИХ ЕДИНСТВЕ
Исходный пункт – историческое рассмотрение предмета (историческое, диалектическое, im Werden ((Im Werden – (нем. В процессе возникновения, в становлении).)) взятое бытие). Маркс в "Немецкой идеологии" не даром рассматривает историю, как единственную науку, распадающуюся, согласно объективному распадению, раздвоению единого, на историю природы и историю общества (пока мы здесь неизбежно геоцентричны, ибо о "людях" других планет мы ничего не знаем, они существуют для нас лишь potentia, δυναμει, а не ενεργεια, как любил выражаться Маркс ((Potentia – (лат. 1.Сила, власть; 2.Потенциально, в возможности). Греч., в возможности, а не в действительности – прим. СРС))).
Если мы берем проблему взаимодействий между человеком и природой, то тут исторически (в широком смысле слова) мы имеем:
1. Процесс биологического приспособления. Человек еще не человек в собственном смысле слова. Он лишь становится животным видом homo sapiens в его природной, натуральной форме.
Это – не "естественное состояние" Руссо и просветительной философии XVIII столетия, – такого состояния вообще никогда не бывало: такое состояние – фантастическая иллюзия идеологов. "Человек" здесь стадная полуобезьяна, начинающая ходить на ногах, с дифференцирующейся, как естественное орудие труда рукой. Важны следующие моменты: воспроизводство вида, сотрудничество и борьба за существование; инстинкты (инстинкт самосохранения, инстинкт продолжения рода – половой инстинкт); формирование рас. Влияние природы,климата, всех т. н. "географических факторов". Процесс приспособления в основном пассивен и бессознателен. Природа формирует человека, человек не формирует еще природы (если говорить с известным упрощением, т. е. относительно).
2. Процесс активного общественного приспособления. Человек рассматривается здесь, согласно объективному положению вещей, как общественное животное, делающее орудия (homo faber)) Именно поэтому выступает момент субъективности и активности. Старый материализм рассматривал человека только как продукт. Между тем, исторический человек превратился уже в субъекта. Поэтому-то Маркс в своих знаменитых тезисах о Л. Фейербахе и настаивал на том, чтобы рассматривать соотношение между человеком и природой субъективно, практически, активно. Это выражение "субъективно" имеет смысл вовсе отказа от объективного познания, а тот смысл, что объективность познания требует учета новой, небиологической, более высокой объективности, когда на сцену выступил субъект,когда человек своими орудиями активно воздействует на природу, преобразует ее в своих целях, основой чего служит процесс труда,как процесс "непосредственного производства и воспроизводства жизни", и в нем, в этом процессе труда, происходит преобразование и самой человеческой природы. Биологическое – "в снятом виде". Поэтому здесь нужно кончать с игрой, развиваемой "органической школой" (("Органическая школа" в социологии, направление в буржуазной социологии к. 19 — нач. 20 вв., отождествляющее общество с организмом и пытавшееся объяснить социальную жизнь биологическими закономерностями.)) в социологии, политической экономии и т. д. Здесь новое качество, исторически образовавшееся. Современное возрождение "органологии", маргаринового "социального дарвинизма", вся школа O. Sрапп'а ((О. Шпанн – см. Именной указатель.))и бешенствующих расистов, есть отвратительный сор с научной точки зрения. Мимо!...
Само общество раздвоится на классы, и начинается специфическое движение, диалектика общественного развития, со всеми его противоречиями и переходами от одной общественно- экономической формации к другой.
Субъектом здесь является общественно-исторический человек, человек определенного "способа производства", определенного класса, определенного "способа представления". "Биологическое" не уничтожается: оно – "aufgehoben".
Отношения человека к природе в основном – троякого порядка: практические, теоретические, художественно-эстетические. Мы разбирали все эти три вида соотношений порознь и в их переходах. Теперь перед нами стоит задача понять их в их единстве, как функции единого процесса производства и воспроизводства жизни.
Практика есть здесь материальное, техническое овладение веществом природы, труд, преображение вещества, материальный обмен веществ между обществом и природой. Теория есть мыслительное овладение природой, познание ее качеств, свойств, законов, "общего". Эстетика природы есть процесс переживания природной связи с природой, симпатическое сопереживание ритмики природы, коренящееся в последней инстанции в биологическо-животной основе человека. Практике соответствует воля. Теории соответствует интеллект. Эстетике соответствует чувство. Практика, это – царство материальных вещей и процессов. Теория – царство понятий и идей. Эстетика — царство эмоций и эмоциональных образов. Понимаемые, как процессы, они суть: процесс труда, процесс мышления, процесс художественно-эстетического созерцания. Теория и практика, как мы видели уже в предыдущем изложении, представляют собою противоположности, переходящие одна в другую, и в то же время единство. Это единство знаменует собой активное, двуедино активное, отношение к природе, процесс овладевания природой, подчинения природы. Здесь субъект противостоит ей, как активное начало: он не "воспринимает" ее, и рассматривает ее (и действует на нее), как материал; он ее материально преобразует в процессе труда, а мышление опосредствует этот процесс. Природа – пассивна. Человек активен. Природа преобразуется. Человек преобразует. Совсем другое в художественно-эстетическом созерцании природы. Здесь субъект "погружается" в объект, "растворяется" в объекте. "Личность" "исчезает", теряет себя, как таковая, поглощается "Всем" и тонет во "Всем". Другими словами, природа здесь активна, человек пассивен. Субъективное отходит совершенно на задний план. Ритмы Космоса выступают, как грандиозное и величественное, бесконечно малой частью которого, маленькой чешуйкой гигантской и необъятной ткани является ритм, и соответствующие эмоции отражают этот величественный приоритет Космоса. Таким образом, художественно-эстетическое созерцание есть полярная противоположность практики и теории одновременно, как активному началу жизнедеятельности человека. Отсюда, между прочим, становится понятным и тот факт, что художественное созерцание не может быть поставщиком критерия истины, в то время практика и теория такие критерии выдвигают. В то же время художественное созерцание является противоречивым в самом себе: растворяя субъективное в объективном, оно является крайне субъективным; эмоции симпатического переживания природы не обладают такой общезначимостью, как, например, понятия: эта сфера есть океан чувств и крайне подвижных эмоций с гораздо большим коэффициентом субъективного.