Смутно знакомый офицер в красном мундире ее гвардии опустился на колено, опершись кулаком о красно‑золотой ковер. А ведь когда‑то Моргейз помнила по именам всех гвардейцев, назначаемых на дежурство во дворец.
Наверное, в последнее время появилось слишком много новых лиц.
– Талланвор, – произнесла Моргейз, удивившись себе. Офицер был высок, хорошо сложен и молод, но она не могла сказать, почему он особо врезался ей в память. Вроде бы он к ней кого‑то приводил? Давно ли? – Лейтенант гвардии Мартин Талланвор.
Он поднял на нее неожиданно тяжелый взор, потом вновь вперил глаза в ковер:
– Моя королева, простите меня, но я удивлен, что вы остались тут. Ведь пришли такие известия…
– Что за известия? – Хорошо бы узнать что‑нибудь, сплетни Алтеймы о дворе Тира несколько наскучили. Иногда у Моргейз появлялось ощущение, что ей хотелось спросить Алтейму о чем‑то еще, о чем‑то другом, но все разговоры вертелись исключительно вокруг слухов, которых Моргейз не могла припомнить. А Гейбрилу, похоже, доставляло удовольствие слушать их – он обычно сидел в высоком кресле перед камином, скрестив вытянутые ноги и довольно улыбаясь. Алтейма же наряжалась во все более откровенные платья – надо бы указать ей на недостойное поведение. Моргейз смутно почудилось, что она уже думала об этом. Что за чушь! Если б я так подумала, то непременно бы сказала. Моргейз покачала головой, поняв, что мыслями уже далека от молодого офицера, который начал было говорить и умолк, заметив, что его не слушают – Повтори. Я отвлеклась. И встань.
Талланвор поднялся с сердитым лицом, глянул на нее горящими глазами и вновь опустил взор. Моргейз проследила за его взглядом и вспыхнула: у ее платья был очень глубокий вырез. Но ведь Гейбрилу нравилось, когда она носила такие платья… После этой мысли она перестала тревожиться, что предстала чуть ли не обнаженной перед каким‑то из своих офицеров.
– Покороче, – обронила Моргейз. Как он смеет так на меня смотреть?! Велеть бы его выпороть. – Что это за известия, раз ты вздумал вломиться в мою гостиную, будто в какую таверну?
Офицер побагровел, Моргейз не поняла отчего: от должного смущения или от нарастающего гнева. Как он вообще смеет сердиться на свою королеву? Неужели считает, что мне больше нечего делать, как его доклады выслушивать?
– Мятеж, моя королева, – произнес лейтенант ровным тоном, и все мысли Моргейз о ее гневе и его непозволительно сердитых взглядах улетучились.
– Где?
– В Двуречье, моя королева. Кто‑то поднял древнее знамя Манетерена. Стяг Красного Орла. Этим утром из Беломостья прибыл гонец.
Моргейз побарабанила пальцами по книге, в голове ее слегка прояснилось – словно рассеялся очень давно наползший туман. В памяти зашевелились какие‑то воспоминания о Двуречье, затлела какая‑то искра, которую никак не удавалось раздуть. Двуречье… Эту область вряд ли можно вообще назвать частью Андора, и ситуация оставалась таковой уже несколько поколений. И она сама, и три предыдущие королевы с превеликим трудом сохраняли какую‑то видимость своей власти над рудознатцами Гор Тумана, и даже эти крохи контроля были бы утрачены, существуй возможность вывозить добываемый там металл по дорогам, не проходящим через Андор. Что следует удержать в руках шахты и копи с золотом, железом и другими рудами или двуреченские табак и шерсть, – было очевидно. Но если не подавить восстание, пусть оно и вспыхнуло в той части королевства, которой она правит лишь на карте, бунт распространится точно лесной пожар – туда, где ее власть реальна. И в памяти некоторых все еще не померкли воспоминания о Манетерене – стране, уничтоженной во времена Троллоковых Войн, о Манетерене из легенд и сказаний. Кроме того, Двуречье ведь в самом деле принадлежит ей. Пусть народ там уже слишком давно живет по своему усмотрению, но этот край остается частью ее королевства.
– Лорду Гейбрилу сообщили? – спросила Моргейз.
Разумеется, не сообщили. С такими новостями он бы обязательно явился к ней – с предложениями, как погасить пламя вспыхнувшего мятежа. Его предложения всегда правильны. Предложения? Моргейз почему‑то почудилось, будто он указывал ей, что делать; казалось, она помнит это. Разумеется, ничего подобного не могло быть.
– Он извещен, моя королева. – Голос Талланвора по‑прежнему был учтив, однако на лице офицера разгорался гнев. – Он посмеялся. Заявил, что, по‑видимому, Двуречье – вечный источник всяческих треволнений и что когда‑нибудь он с ним разберется. Сказал, что эта незначительная помеха подождет своей очереди – есть дела и заботы много важнее.
Книга упала на пол – королева вскочила с места. Когда она проходила мимо офицера, ей показалось, что по лицу Талланвора промелькнула улыбка мрачного удовлетворения. Служанка сказала Моргейз, где найти Гейбрила, и королева решительно направилась прямиком в окруженный колоннадой дворик. В облицованном мрамором бассейне, где плавали листья лилий и плескались рыбки, журчал фонтан. Во дворике, благодаря небольшой тени, было немного прохладней.
Гейбрил сидел на широком белом бортике фонтана, вокруг него толпились лорды и леди. Моргейз узнала много меньше половины из них. Смуглый, с квадратным лицом Джарид из Дома Саранд и его сварливая жена Эления с волосами цвета меда. Вот эта – жеманница Аримилла из Дома Марне; ее блестящие карие глаза вечно широко раскрыты в притворном интересе. Костлявый, козлолицый Насин из Дома Кирен, готовый зажать в укромном уголке всякую женщину, какую удастся, хотя волосы у него редкие и совсем седые. Ниан из Дома Араун – на ее лице, как обычно, портящая его бледную красоту печать презрения ко всему и всем. Лир из Дома Бэрин, самодур, каких мир мало видел, да еще и с мечом на перевязи – подумать только! Каринд из Дома Аншар, у которой такой равнодушный взгляд, – она, как поговаривали, трех мужей в могилу свела. Остальных Моргейз вовсе не знала, что само по себе было странно, но этих она бы и на порог дворца не пускала, за исключением официальных государственных мероприятий. Во время Наследования все они боролись против нее, а Эления и Ниан сами жаждали заполучить Львиный Трон. О чем вообще думал Гейбрил, приведя их сюда?
Моргейз приблизилась к бассейну и услышала, что говорила, склонившись к Гейбрилу, Аримилла:
– …размеров наших поместий в Кайриэне, милорд.
На королеву никто из присутствующих больше раза и не взглянул. Будто она служанка, принесшая им вино!
– Гейбрил, мне необходимо поговорить с тобой о Двуречье. Наедине.
– Это будет улажено, дорогая, – с ленцой отозвался тот, играя пальцами в воде. – Сейчас меня волнуют иные дела. Мне казалось, ты собиралась почитать, пока не спадет дневная жара. Тебе лучше вернуться к себе, подождать вечерней прохлады.
Дорогая. Он назвал ее дорогой перед всеми этими наглецами! Когда Моргейз слышала этот тон, оставшись с Гейбрилом наедине, ее охватывал трепет…
Эления прикрыла рот ладонью.
– Я так не думаю, лорд Гейбрил, – холодно промолвила Моргейз. – Ты немедленно пойдешь со мной. А когда я вернусь, чтобы духу всех этих во дворце не было, иначе я навсегда изгоню их из Кэймлина.
Гейбрил вдруг поднялся во весь свой внушительный рост, нависая над Моргейз точно башня. Она же могла смотреть только в его темные глаза. По спине побежали мурашки – будто по дворику пронесся порыв ледяного ветра.
– Ступай и подожди меня, Моргейз. – Голос Гейбрила отдаленным рокотом зазвучал у нее в ушах – только его голос. – Я сам разберусь со всем, с чем следует. Вечером я приду к тебе. Ступай.
Моргейз подняла было руку, чтобы открыть дверь своей гостиной, и только тогда поняла, где очутилась. И что случилось. Он велел ей уйти, и она ушла. В ужасе глядя на дверь, Моргейз будто наяву видела презрительные ухмылки на лицах мужчин, неприкрытую насмешку на лицах некоторых женщин. Да что это со мной? Неужели я настолько голову потеряла от какого‑то мужчины? Однако она по‑прежнему чувствовала: надо вернуться в гостиную и ждать там Гейбрила.
Словно в полузабытьи, Моргейз заставила себя повернуться и пойти прочь. На это потребовалось немало сил. Она вся сжалась от страха – Гейбрил будет очень разочарован, когда войдет в комнату и не найдет ее там, как надеется. И все внутри Моргейз перевернулось, когда ей стало ясно, как раболепна эта мысль.
Поначалу она не имела представления, куда и зачем идет, – главное, она не подчинится и не будет покорно ждать ни Гейбрила, ни кого другого в мире – ни мужчину, ни женщину. Перед мысленным взором Моргейз стояли дворик с фонтаном, и Гейбрил, приказывающий ей убираться, и эти ненавистные, ухмыляющиеся лица. Но мысли королевы по‑прежнему блуждали как в тумане. Ей не удавалось постигнуть, как и почему она позволила случиться такому. Надо подумать о чем‑то, что она в состоянии понять, что ей под силу решить. Например, о Джариде Саранде и других.
Когда Моргейз взошла на трон, она даровала прощение Джариду, и Элении, и Ниан, и прочим – что бы те ни делали во время Наследования. Точно так же она помиловала всех, кто тогда боролся против нее. Наилучшим выходом представлялось похоронить вражду, прежде чем заговоры и комплоты, ядом которых заражено столь много стран, вновь растравят оставшиеся язвы. Эти козни назывались Игрой Домов – Даэсс Дей'мар, или Великой Игрой, и она порождала бесконечные, запутанные интриги между Домами, порой приводя к свержению правителей. Из‑за Игры разгорелась в Кайриэне гражданская война, и несомненно она же сыграла свою роль в беспорядках, охвативших Арад Доман и Тарабон. Королевская амнистия призвана была положить конец Даэсс Дей'мар, имевшей место в Андоре, но если Моргейз и могла оставить без подписей тогда какие‑то из помилований, наверняка это были пергаменты с этими семью именами.
Гейбрилу все эти обстоятельства были прекрасно известны. Публично Моргейз не выказывала неприязни, но конфиденциально во всеуслышание говорила о своем недоверии. Эта бесчестная семерка шевелила губами и клялась ей в верности, но Моргейз слышала ложь, слетающую с их языков. Любой из них с готовностью ухватится за возможность спихнуть ее с трона, а все вместе, всемером…
Напрашивался единственный вывод. Должно быть, Гейбрил замышляет против нее. Он составил заговор. Нет, его план не в том, чтобы посадить на трон Элению или Ниан. Зачем, ведь у него уже есть я, с горечью думала Моргейз, и я веду себя точно его комнатная собачка. Должно быть, он намерен сам воссесть на престол. Стать первым андорским королем! Моргейз по‑прежнему испытывала потребность вернуться к книге и ожидать прихода Гейбрила. И ей по‑прежнему хотелось, чтобы он к ней прикасался.
Только увидев вокруг себя старческие лица, морщинистые щеки и подчас согбенные спины, Моргейз поняла, где очутилась. Пенсионерский флигель. Состарившись, некоторые слуги возвращались к своим семьям, другие же так долго прожили во дворце, что не мыслили иной жизни. Здесь им выделяли небольшие апартаменты, имелся при флигеле и тенистый садик, и просторный двор. Как и каждая королева до нее, Моргейз повысила старикам содержание, разрешила покупать продукты на дворцовой кухне ниже их стоимости, а больных и немощных обеспечила лекарями и уходом. Сейчас королеву сопровождали скрипучие поклоны, неуверенные реверансы и бормотание: «Да осияет вас Свет, моя королева», «Да благословит вас Свет, моя королева», «Да обережет вас Свет, моя королева». Она с отсутствующим видом кивала в ответ на приветствия. Теперь Моргейз поняла, куда идет.
Дверь Лини ничем не отличалась от прочих в этом выложенном зелеными изразцами коридоре – так же украшена скромной резьбой в виде стоящего на задних лапах Льва Андора. Моргейз и не подумала постучать перед тем, как войти: она – королева, и это ее дворец. Старой няни не было дома, но на маленьком огне в кирпичном камине кипел чайник – значит, Лини ушла ненадолго.
Две уютные комнатки были аккуратно убраны – постель заправлена до совершенных складок, у стола тщательно, чуть ли не по линейке выровненные два стула. В самом центре стола в синей вазе стояло несколько зеленых веток. Лини всегда слыла большой аккуратисткой. Моргейз готова была об заклад биться, что в платяном шкафу в спальне каждое платье тщательно расправлено и повешено вровень с прочими, и то же касается горшков и кастрюлек в буфете возле камина в другой комнате.
На каминной полке в деревянных поставцах стояли в ряд раскрашенные костяные миниатюры. Их было шесть. Как Лини могла позволить себе такую роскошь на пенсию няни? Это было выше понимания Моргейз; разумеется, подобного вопроса она не задаст. Миниатюры были парными: три изображали молодых женщин, еще три – их же в детстве, в том числе Илэйн и саму Моргейз. Взяв с полки свой портрет, где она изображена в возрасте четырнадцати лет, Моргейз не могла поверить, что эта стройная шустрая девчонка – она. Неужели она выглядела тогда такой наивной и невинной? В тот день, когда юная Моргейз отправилась в Белую Башню, ее одели в такое вот шелковое платье цвета выбеленной кости. Тогда она и не мечтала быть королевой, только лелеяла тщетную надежду, что может стать Айз Седай.
Моргейз рассеянно потрогала кольцо на левой руке – кольцо Великого Змея. Если придерживаться буквы закона, она не имела права носить кольцо: женщина, не имеющая дара направлять, кольца не удостаивалась. Но, еще не достигнув шестнадцатилетия, Моргейз вернулась домой, дабы от имени Дома Траканд заявить о своем праве на Корону Роз. А когда почти два года спустя Моргейз завоевала трон, кольцо было преподнесено ей в дар. По традиции Дочь‑Наследница Андора всегда проходила обучение в Башне, и ей в знак признания многолетней поддержки Андором Белой Башни вручали кольцо – могла она направлять Силу или нет, значения не имело. В Башне Моргейз была лишь наследницей Дома Траканд, но, раз на ее челе – Корона Роз Андора, кольцо преподнесли и ей – как андорской государыне.
Поставив свой портрет на место, Моргейз взяла миниатюру с изображением матери, выполненную с нее, когда та была года на два старше. Лини нянчила три поколения женщин из рода Траканд. Майгдин Траканд была красива. Моргейз помнила эту улыбку, излучавшую материнскую любовь. Львиный Трон по праву должна была занять Майгдин. Но ее унесла лихорадка, и Верховной Опорой Дома Траканд стала юная девушка, очутившаяся в самой гуще борьбы за трон, а поддерживали ее вначале лишь преданные ее Дому вассалы и семейный бард. Я добилась Львиного Трона. Я не откажусь от него, и, пока жива, мужчина его не займет. Тысячу лет Андором правили королевы, и я не позволю, чтобы сейчас этому пришел конец!
– Опять в моих вещах роешься? А, детка?
Этот голос пробудил давно позабытые рефлексы. Не успев сообразить, что делает, Моргейз зажала миниатюру в кулачке и спрятала за спину. Затем, печально покачав головой, поставила портрет обратно на подставку:
– Лини, я давно не девочка. Не забывайся, не то скажешь что‑нибудь этакое, чего я не смогу просто так спустить.
– Шея у меня старая и костлявая. – Лини положила сетку с морковкой и репой на стол. В аккуратненьком сером платье она выглядела хрупкой, белые волосы собраны на затылке в пучок, кожа на узком лице напоминает тонкий пергамент. Однако спина пряма, голос чист и уверен, а темные глаза пронзительны, как и всегда. – Если угодно отправить ее в петлю или на плаху, то еще неизвестно, кому хуже придется. Старая коряга затупит топор, который запросто рубит саженец.
Моргейз вздохнула. Лини не переделаешь. Реверанса от нее не дождешься, даже если весь двор воззрится на нее с укоризной.
– Ты чем старше, тем неподатливей. Не уверена, найдется ли у палача достаточно острый топор для твоей шеи.
– Давненько ты меня не навещала, поэтому я думаю, что тебе нужно кое‑что обмозговать. Когда жила в детской, да и после, ты всегда приходила ко мне, если не могла в чем‑то разобраться. Чаю заварить?
– Давненько? Разве, Лини? Я каждую неделю к тебе заходила. Что, кстати, само по себе чудо, учитывая, как ты со мной разговариваешь. За малую долю того, что ты мне наговорила, да еще в таком тоне, я бы изгнала и самую высокородную леди в Андоре.
Лини окинула ее бесстрастным взглядом:
– Я с весны не видела тебя на пороге моей комнаты. А говорю я как обычно. Да и стара я, чтоб меняться. Чаю хочешь?
– Нет. – Моргейз в замешательстве приложила ладонь ко лбу. Она ведь навещала Лини каждую неделю. Она же помнит… Она не помнит. Ныне Гейбрил настолько занимал все ее время, что иногда затруднительно вспомнить вообще хоть о чем‑то, кроме него. – Нет, чаю я не хочу. И зачем пришла, не знаю. В моей беде тебе не помочь.
Старая нянька фыркнула, хотя ей как‑то удалось проделать это с изяществом.
– Твоя беда – это Гейбрил, верно? Только сейчас тебе стыдно мне сказать. Девочка, я тебе пеленки в колыбели меняла, ухаживала за тобой, когда ты болела и когда тебя тошнило. Я рассказывала тебе все, что следует знать о мужчинах. Раньше ты никогда и ничего не стыдилась со мной обсуждать. Так что сейчас не время начинать стесняться.
– Гейбрил? – Глаза Моргейз расширились. – Ты знаешь? Но откуда?
– Ох, детка, – печально промолвила Лини, – все знают, только ни у кого духу не хватает тебе сказать. Я бы, может, и сказала, да ты меня сторонилась. Да и вряд ли бы я с этим к тебе бегать стала. Такому женщина никогда не поверит, пока сама не узнает.
– О чем ты толкуешь? – спросила Моргейз. – Твой долг, Лини, обо всем, что знаешь, мне рассказать. Это долг каждого! О Свет, я узнаю последней! Может, уже слишком поздно и ничего не изменить!
– Слишком поздно? – недоверчиво проговорила Лини. – А почему должно быть слишком поздно? Вытолкай Гейбрила взашей из дворца! Выгони его вон из Андора. Да и Алтейму с прочими гони с ним вместе поганой метлой! Вот и все. Тоже мне, слишком поздно!
Некоторое время Моргейз и слова вымолвить не могла. Наконец она произнесла:
– Алтейма и… прочие?
Лини уставилась на нее и сокрушенно покачала головой.
– Я – старая дура, видно, в мозгах сухая гниль завелась. Ну, теперь ты знаешь. Когда мед из сот вытек, его туда ничем не загонишь. – Голос ее стал одновременно и нежнее, и оживленнее – так она, бывало, говорила, что любимый пони Моргейз сломал ногу и его надо усыпить. – Большую часть ночей Гейбрил проводит с тобой, но не меньше времени он отдает Алтейме. Да вдобавок еще на шестерых разбрасывается. У пяти из них комнаты во дворце. А к одной, большеглазой молодой дряни, он отчего‑то таскается, с головы до ног в плащ завернувшись. По этакой‑то жаре! Наверное, у нее муж есть. Прости, девочка, но, как ни жаль, правда есть правда. Лучше самому на медведя идти, чем от медведя бежать.
Колени у Моргейз подогнулись, и, если б Лини не поспешила выдвинуть из‑за стола стул и подсунуть ей, она плюхнулась бы на пол. Алтейма… Тотчас же перед глазами ее встала новая картина: он смотрит, как Моргейз с Алтеймой сплетничают. Так мужчина любовно глядит на забавляющихся кошечек. И еще шесть других! Гнев взбурлил в душе Моргейз – гнев, которого недоставало при мысли, что Гейбрил нацелился на ее трон. Такую возможность она рассматривала холодно и трезво; столь же бесстрастно, как в недавнем прошлом могла обдумывать что угодно. Это была опасность, к которой нужно отнестись со вниманием и холодным рассудком. Но то, что она услышала сейчас! Этот подлец устроил своих шлюх у себя под боком, в ее дворце! А ее превратил в одну из нескольких своих девок! Она с него голову снимет. Его запорют до смерти. Шкуру сдерут заживо. Помоги ей Свет, но как же хочется, чтобы он к ней прикоснулся! Должно быть, я спятила!
– Это будет решено вместе со всем прочим, – холодно промолвила Моргейз. Многое зависит от того, кто сейчас в Кэймлине, а кто в своих загородных поместьях. – Где лорд Пеливар? Лорд Абелль? Леди Арателле? – Они возглавляют сильные Дома, и у них много вассалов.
– Изгнаны, – медленно проговорила Лини, бросив на Моргейз странный взгляд. – Прошлой весной ты изгнала их из столицы.
Моргейз ошарашенно посмотрела на нее. Сама она ничего подобного не помнила. Потом с трудом стали пробиваться воспоминания – смутные и отдаленные.
– Леди Эллориен? – медленно произнесла Моргейз. – Леди Аймлин? Лорд Луан?
Другие сильные Дома. Те, что были на стороне Моргейз, когда она боролась за трон.
– Изгнаны, – так же медленно повторила Лини. – Когда Эллориен спросила – за что, ты приказала ее высечь. – Она наклонилась, смахнула волосы Моргейз со лба, узловатые пальцы нежно коснулись кожи, будто проверяя, нет ли жара. – Ты не больна, девочка?
Моргейз, как во сне, качнула головой, но лишь потому, что вспоминала сквозь завесу тени и мути. Эллориен, яростно кричащая, когда у нее на спине рвали платье. Дом Траймане был первым, кто поддержал Траканд, а возглавляла его пухленькая, симпатичная женщина всего несколькими годами старше Моргейз – Эллориен, ставшая одной из самых близких ее подруг. По крайней мере, таковой она была. Илэйн дали имя в честь бабушки Эллориен. Словно в тумане, Моргейз припоминала, как и остальные прежние ее сторонники покидали город. Теперь было очевидно – они отдалились от нее. И кто же остался? Дома слишком слабые и ни на что не годные, а то и еще хуже – лизоблюды да подхалимы. Моргейз как будто припомнила, что подписывала многочисленные документы, которые ей подсовывал Гейбрил, учреждала новые титулы. Гейбриловы прихвостни и ее враги, вот кто теперь силен в Кэймлине.
– Мне безразлично, что ты говоришь, – твердо сказала Лини. – Жара у тебя нет, но что‑то неладно. Тебе нужна Целительница Айз Седай.
– Никаких Айз Седай, – решительно отрубила Моргейз и вновь потрогала свое кольцо.
Она понимала: ее неприязнь к Башне выросла за последнее время, причем кое‑кто назвал бы ее отношение выходящим за рамки разумного. Но Моргейз больше не могла заставить себя верить Белой Башне, которая, по‑видимому, всячески пытается спрятать от нее собственную дочь. Без ответа осталось письмо, которое Моргейз отправила новой Амерлин, письмо с требованием вернуть Илэйн – никто и никогда ничего не требовал от Престола Амерлин, а она осмелилась. Ответа на письмо не было до сих пор. Хотя, пожалуй, вряд ли послание успело достичь Тар Валона. Во всяком случае, Моргейз точно знала: ни одну Айз Седай она к себе и близко не подпустит. И это решение казалось ей непреложным. Однако в то же время Моргейз не могла без гордости думать о том, что Илэйн так скоро поднялась до Принятой. Илэйн может оказаться первой женщиной на андорском троне, которая не просто обучалась в Башне, но и стала полноправной Айз Седай. Совершенно непонятно и бессмысленно, что Моргейз испытывает одновременно столь противоречивые чувства, но теперь слишком немногое имело хоть какой‑то смысл. И Илэйн не видать Львиного Трона, коли Моргейз не сбережет его для дочери.
– Повторяю, Лини, никаких Айз Седай, – сказала Моргейз. – И не смотри на меня так. На этот раз ты не будешь пичкать меня противными снадобьями. Кроме того, сомневаюсь, чтобы в Кэймлине отыскалась хоть одна Айз Седай, любого цвета полосы. – Прежние сторонники ушли, изгнанные указами за ее собственной подписью. Быть может, отныне они стали ей врагами за то, что она сотворила с Эллориен. Во дворце на их местах новые лорды и леди. Новые лица в гвардии. О какой преданности ей может идти речь? – Лини, ты знаешь в лицо лейтенанта гвардейцев Талланвора? – Няня быстро кивнула, и Моргейз продолжила: – Отыщи его и приведи сюда. Но он не должен знать, что ты ведешь его ко мне. И кстати, вели всем в Пенсионерском флигеле, если спросят, отвечать, что меня здесь нет.
– Получается, тут нечто большее, чем Гейбрил и его женщины?
– Ступай, Лини. И поторопись! Времени в обрез. – Судя по теням, которые Моргейз разглядела в окошко, выходящее на зеленый сад, солнце уже миновало зенит. Очень скоро наступит вечер. Вечер, когда Гейбрил придет к ней.
Лини ушла, а Моргейз продолжала в напряженной позе сидеть на стуле. Встать она опасалась: хотя колени больше не подгибались, она боялась, что, если двинется с места, не остановится, пока не вернется к себе в гостиную, где и будет ожидать Гейбрила. Позыв был очень силен, особенно когда Моргейз осталась одна. И она не сомневалась: как только он взглянет на нее, как только коснется ее, она ему все простит. Может, и позабудет обо всем – ведь воспоминания ее теперь так расплывчаты и неполны. Не знай Моргейз больше, она могла бы даже подумать, что он каким‑то образом при помощи Единой Силы задурил ей голову. Но ведь ни один мужчина, способный направлять, не дожил бы до его лет.
Лини частенько говаривала ей, что в мире всегда найдется мужчина, с которым женщина будет вести себя как безмозглая дурочка, но Моргейз считала, что сама она не из таких. Однако с мужчинами ей явно не везло, и винить, кроме себя, некого: какими бы хорошими ее избранники ни казались вначале, потом почему‑то ничего путного не выходило.
Замуж за Тарингейла Дамодреда Моргейз вышла из политических соображений. Он был женат на Тигрейн, Дочери‑Наследнице, чье исчезновение вызвало Войну за Наследование – после того как умерла Модреллейн. Это замужество обеспечивало Моргейз связь с прежней королевой, устраняло сомнения большинства ее оппонентов и, что особенно важно, сохраняло альянс, положивший конец беспрестанным войнам с Кайриэном. Ведь королевы редко выбирают себе мужей по своей воле. Тарингейл был человеком холодным и замкнутым, любви между ними никогда не было, несмотря на двоих прекрасных детей. Для Моргейз его случайная гибель на охоте стала, можно сказать, облегчением.
Томдрилл Меррилин, семейный, а затем и придворный бард, был для нее сначала радостной отдушиной. Веселый, остроумный, много знающий и понимающий, он пускал в ход всевозможные уловки в Игре Домов, дабы помочь Моргейз взойти на трон, а после укрепить и усилить Андор. Тогда он был вдвое старше ее, но она могла бы выйти за него замуж – браки с простолюдинами не являлись в Андоре чем‑то неслыханным. Но он исчез, ни слова не сказав, и женщина взяла в Моргейз верх над королевой. Почему Том уехал, она так никогда и не узнала, да это и неважно. Наконец он вернулся, и она бы наверняка отменила приказ о его аресте, но Том впервые, вместо того чтобы мягко погасить ее гнев, дал ее сердитым словам резкую отповедь. В общем, слово за слово он наговорил Моргейз такого, чего она никогда не забудет и вряд ли когда простит. При воспоминании, что ее окрестили избалованным взбалмошным ребенком и тарвалонской марионеткой, у нее до сих пор уши горят. Да он и в самом деле, схватив за плечи, тряс ее, точно куклу. Ее – свою королеву!
А потом был Гарет Брин, сильный и знающий, что к чему, грубовато‑добродушный, как и его лицо, и упрямый, как сама Моргейз. И кем он оказался в итоге? Болваном‑изменником! Она выбросила его из своей жизни. И пусть радуется – ему неслыханно повезло. Кажется, несколько лет минуло с тех пор, как она видела его в последний раз, а прошло‑то всего полгода.
И наконец, Гейбрил. Венец ее списка негодных избранников. Остальные, по крайней мере, не пытались свергнуть ее с трона, чтобы самим на него взгромоздиться.
Не так уж много мужчин в жизни одной женщины, но, с другой стороны, даже с избытком. Изредка Лини говаривала, что мужчины годятся лишь для трех вещей, но уж в них‑то очень хороши. Моргейз уже царствовала, когда Лини наконец сочла ее достаточно взрослой и сказала, что же это за три вещи. Наверное, если я буду продолжать этакий танец, горько подумала Моргейз, мне не придется много о том волноваться.
Тени в садике за окном сместились – прошло около часа, прежде чем вернулась Лини с молодым Талланвором. Старая няня еще закрывала дверь, а офицер уже преклонил колено перед королевой.
– Поначалу он не очень‑то рвался со мной идти, – заметила Лини. – Правда, лет пятьдесят назад я бы ему могла показать то, что ты всему миру выставила, тогда бы он вприпрыжку за мной побежал. Но сейчас мне пришлось выдумать причину поприличней.
Талланвор повернул голову и угрюмо поглядел на Лини снизу вверх:
– Ты пригрозила палкой меня сюда пригнать, если я сам не пойду. Тебе повезло. Мне стало интересно, что же тут такого важного для тебя. А то бы позвал кого‑нибудь отволочь тебя в лечебницу. – Ее суровая гримаса вовсе его не обескуражила. Язвительный взгляд офицера стал сердитым, когда он посмотрел на Моргейз: – Вижу, моя королева, ваша встреча с Гейбрилом не прошла гладко. Я надеялся на… большее.
Талланвор глядел ей прямо в глаза, но замечание Лини вновь напомнило Моргейз о ее платье. Она почувствовала себя так, будто в ее совсем обнажившуюся грудь нацелены горящие стрелы. Моргейз с превеликим трудом удержала ладони на коленях.
– Ты смышленый паренек, Талланвор. И похоже, преданный. Иначе не явился бы ко мне с известиями о Двуречье.
– Я не паренек, – рывком вскинув голову, резко отозвался тот, стоя на колене. – Я – мужчина, который жизнью поклялся служить своей королеве.
И тут Моргейз обрушила на него весь свой гнев:
– А коли ты мужчина, то и веди себя по‑мужски. Встань и правдиво отвечай на вопросы своей королевы. И помни: я – твоя королева, юный Талланвор. Что бы ни случилось и чем бы тебе все ни представлялось, я королева Андора.
– Простите меня, моя королева. Слушаюсь и повинуюсь. – В словах офицера не чувствовалось должного раскаяния. Он поднялся с колен и, вскинув голову, глядел на Моргейз, как и прежде, с тем же вызовом. Свет, да он, пожалуй, и с Гаретом Брином упрямством потягается!
– Сколько надежных людей среди гвардейцев во дворце? Кто исполнит свою клятву и последует за мной?