В фате!» - таков вердикт лгунов!
Затем чреда смертей нелепых
В деревне ухнула косой
И чёрной жгучей полосой
Стянулась хищно и нелепо -
Дружок, сосед, знакомый дед,
Звонарь и знахарь на послед.
0.47.
Не верить этой чертовщине
У Еси не было причин,
Он вязнул в ведьминой пучине,
В прицеле тысячи личин,
Он плавал в родственных советах:
- Ты скис, не видя бела света,
Ты пропадёшь в углу своём
И старость встретишь бобылём.
- Ты сыщешь лучше той Глафиры,
Перед тобою мир раскрыт,
Пора менять свой гиблый быт
И не творить себе кумира.
- Встань и на всё махи рукой,
В том нет измены никакой.
0.48.
Лишь старый дед ворчал у печки:
- Пусть сам идёт к своим мечтам,
Вам волю дай, так вы со свечкой
За ним пойдёте по пятам.
Но Елисей не слышал деда,
Он песни пел уже к обеду,
В вечор, ведомый звуком лир,
Вломился за угол в трактир.
Там он, попав в волну веселья,
Как окрылённый воспарил,
Шутил, кричал, что было сил,
А утром грязного, с похмельем,
За старой церковью в пыли
С одной из ведьм его нашли.
0.49.
Нет, не взорвал на утро хутор
Злорадным смехом гурт чертей,
То Елисей вопил кому-то
Под свист шипованых плетей,
Молил и клянчил о пощаде,
Припав к покошенной ограде,
Закрыв предплечием лицо,
Он молвил тихое словцо:
«Прости! Прости! Прости! Прости же!»-
Рычал он, всматриваясь в грунт
Каких-то несколько секунд,
Он оплывал в траву всё ниже.
Нет-нет! Не умер он тогда
От нестерпимого стыда!
0.50.
С тех пор он стал безмолвен крайне,
Ни звука вслух не проронил.
Спустя пять лет в его чулане
Нашли большой бутыль чернил,
И тюк исписанной бумаги.
В той не понятной глазу саге -
Все вкривь и вкось черным-черно,
Понять возможно лишь одно:
Он тихо тронулся рассудком,
Тем самым рухнул в нищету,
Встав за незримую черту
В углу своём, пустом и жутком.
Там лишь единственный листок
Имел набор понятных строк.
0.51.
- Тебя прощаю я, мой милый,
Недолюбил, недоласкал,
Не дёрнул ты сердечной жилой
В попытке встать за грань лекал.
Не первый ты и не последний,
Кто верить стал в чужие бредни,
Пойдя у тьмы на поводу,
Вступив в незримую беду.
Любовь так глупо предавая,
Ты сам себя обрёк на плен,
Меня ж к ступени перемен
Теперь не выведет кривая.
Таков наш страшный эпилог:
Прощаю я, простит и Бог!
0.52.
Чулан был мрачен и запущен,
Как будто там шаманил маг,
Но наша кровь вмиг стала гуще,
Когда забывшись от бумаг,
Мы к потолку подняли взоры.
Нет, не орнамент, не узоры
Красою радовали глаз,
Там текст краснелся злостью фраз.
Был писан он отнюдь не кистью,
А пальцем дрогнувшей руки,
Густые алые мазки
Являли выдержки из мистик,
Но основной его посыл
Нам что-то жуткое гласил.
0.53.
«Придёт тот век, рассудит карма,
Сансара всем долги вернёт
И поднесёт свой редкий дар нам,
Закончив полный оборот.
И сгинет тьма, в стыде сгорая,
Распространяя кущи рая
По всей длине земных широт,
Счастливый всем явив исход.
Приидет свет и озаренье,
И воцарившись средь руин,
Как переполненный кувшин
Дарует всем своё прощенье»,-
Ещё там что-то про рассвет
И прочий вымученный бред!
Часть 2
1.
Считая жизнь свою свершенной,
Сведённой в чернь унылых дней,
До тошноты опустошенный
В цветном сиянии огней,
Под разнесенным светофором
Глушимый вмиг наплывшим хором,
Сидя в бензиновых парах,
Внутри себя искал он страх.
Но тщетно, пусто там, как в бездне,
Ничто не дернулось струной,
И улыбаясь, как больной,
Он для себя решил железно:
Раз в смерти мне не повезло,
Я буду жить судьбе назло!
2.
От смрада вспыхнувшей резины
От суеты, в пустую ночь,
От наплывающей трясины,
Ему стремящихся помочь.
По переулкам, через арки,
Сквозь ливнем залитые парки,
Минуя редких лиц поток,
Туда, где утром был восток,
Где по божественным законам,
Извечно после мглы ночной,
Вздымая свет святой стеной,
Восходит солнце перезвоном.
Пройдя уснувший город свой,
Он заходил на круг второй.
3.
Она - счастливая богиня,
Вчера сошедшая с небес,
А у него о ней поныне
Лишь фотокарточки отрез,
Ему и имя неизвестно,
Но вот безумно интересно,
Что в этот час на стыке дней,
Он сладко думал лишь о ней,
О нежном образе принцессы,
Непостижимой красоты,
Такой понятной чистоты,
О героине древней пьесы,
И сев к фонарному столбу,
Он ей вручил свою судьбу.
4.
Наутро был разбит и скомкан,
Буравил взглядом потолок
И мыслью вновь хватал соломки,
Надежды жаркий уголек,
Копался в выплывших флешбэках,
В судьбы зияющих прорехах,
Вновь ничего не находил
И унывал, лишенный сил.
Весь заоконный мир публичный,
Холодной осени разгул,
Гудящей, словно Вельзевул,
Был парню чужд и безразличен,
И листьев пламенный хорал
Его ничуть не раздражал.
5.
Он вспоминал обрывки детства,
Давно заваленные тьмой,
Весны неловкое кокетство
Перед хозяйкою зимой,
Поселок свой, в озера вбитый,
В лесу Богами позабытый,