Глава двадцатая
Дневник Гейба
Нас не отправили в приют в Массачусетс только благодаря изобретательности Каролины по части вранья. Она могла претендовать на звание олимпийской чемпионки, если бы такие соревнования проводились.
Может, я немного преувеличиваю.
Но для этого есть все основания.
Коп первым делом попросил показать ему документы на машину. Естественно, их не было ни в «бардачке», ни где‑нибудь еще. На заднем сиденье лежал револьвер. Полисмен попросил меня предъявить права, а затем велел выбираться из машины и открыть ему заднюю дверь.
– Но вы не имеете права этого делать, сэр, – тихо сказал я, держа руки по швам.
– Отчего же? – Еще не было и семи часов, и парень выглядел ужасно. Он либо только что закончил смену, либо только приступи д к работе. У копа были покрасневшие глаза, а изо рта плохо пахло.
– Я не хочу показаться наглым, но это незаконно. У вас нет видимых причин для досмотра нашего авто. Там только одежда, и это прямое нарушение наших гражданских свобод… Здесь моя сестра, и мы направляемся к отцу, который живет через два города отсюда, поэтому мы ждем автобус.
– Зачем же вам автобус, если у вас есть машина? Я могу арестовать вас за сопротивление полиции.
– Но сначала я должен оказать сопротивление, а у меня и в мыслях нет такого. Мой отец – адвокат… – грустно произнес я.
Кара выскочила из машины и начала размахивать телефоном.
– Машина без документов, потому что мы должны были оставить ее здесь. Ее заберет Индия Холлвей, законная владелица. Она живет в Вермонте. Индия дала нам машину, а ее внук Мир приедет за ней. Позвоните ей и убедитесь сами.
Я онемел от изумления. Кара, как всегда, полагалась на свое обаяние. В прошлом оно выручало ее не один раз. Она победоносно улыбнулась и потерла глаза. Даже я поверил, что она милая и пушистая.
– У меня есть телефон, леди, – ответил офицер, но не стал больше настаивать на том, чтобы мы открыли двери.
В конце концов, мы были в Массачусетсе, где и зарождалась борьба за права человека. Он прошел к своей машине, связался по автомобильному телефону с кем‑то и надвинул на глаза шляпу, словно собирался уснуть. Я стоял не шевелясь, не смея вздохнуть. К тому же мне ужасно хотелось в туалет. Наверное, в полиции их специально учат этому: они прикидываются очень расстроенными, чтобы человек признался во всем, даже в том, чего не совершал. Я вынужден был ждать, и он знал, что является хозяином положения. Мой отец однажды рассказал мне, что полицейские не обязаны носить черные кожаные перчатки, но они сами их покупают, чтобы поддерживать имидж. Я знал, что, если двинусь хоть на шаг в сторону, он выстрелит. И его оружие заряжено.
Наконец он словно проснулся, заметил нас, и прошел обратно к нашей машине.
– Я разговаривал с внуком миссис Холлвей. Это ваш счастливый день. Он подтвердил вашу историю. Но вы не можете оставить машину на стоянке, потому что они собираются забрать ее через день. Следуйте за мной, и я покажу вам стоянку у вокзала. Там и расстанемся.
– Простите, можно мне сначала воспользоваться туалетной комнатой? – спросил я.
– Нет, – отрезал офицер.
Мы ехали в город десять минут, и мой мочевой пузырь чуть не лопнул, а потом еще коп внимательно наблюдал, как мы вытаскиваем вещи из машины. Так получилось, что пистолет упал на пол, но я заметил край рукоятки, пока запихивал носки, книги и высохшие шорты в рюкзак. Я не знал, подобрать ли мне его. Но внутренний голос приказал оставить все как есть. Мир попадет в неприятности, если пистолет обнаружат, и я был не против. Коп отвез нас в кафе, подождал, пока мы съели сандвичи с ветчиной, а потом забрал нас на вокзал. Мы купили билеты в один конец до Пикскилла. Это было единственное название, которое нам пришло на ум.
Когда мы сели в автобус, я первым делом спросил у Каролины:
– Значит, они нам одолжили машину?
– Послушай, я понимала, что он не клюнет на это, – с набитым ртом произнесла Каролина, – но я представила, как Мир приходит на Собрание и рассказывает, что ты избил его и угнал машину… Однако его бабушка не идиотка. Когда мы уходили в тот вечер, она первая велела ему быть осторожным и взять фонарик, поэтому она не оставила бы его в покое, пока не выпытала бы правды.
– Каролина, все это было шито белыми нитками!
– А я и не говорю, что действовала блестяще, но мне так подсказывала интуиция. Мы должны были предпринять хоть что‑то. Ты молодчина. Начал говорить о правах и законности. – Я стал возражать, но она остановила меня.
– Бог ты мой, если бы ты знал, как я благодарна тебе за то, что ты так повел себя тогда в лесу. А пистолет… Если он не заряжен, то это просто вещь, правда? Или он все‑таки был заряжен? – спросила она меня.
– Нет, но я уверен, что они не сделали бы снисхождения.
– Ладно, не драматизируй, у тебя отец адвокат, как ты сказал. Нам повезло. Все, точка.
У меня так болела голова, что жить не хотелось.
– Ладно, Кара, пусть будет по‑твоему, только теперь помолчи, чтобы я мог хоть немного поспать.
Мы добрались до Пикскилла и остановились в небольшом пансионе. Я проспал двенадцать часов, а Каролина за это время успела съесть два завтрака – и свой, и мой, но хозяйка оказалась очень милой леди и оставила мне еды.
Проблема была в том, что мы находились в долине Гудзона, однако она была настолько обширная, что для поисков отца требовались более точные ориентиры. В тот вечер мы дозвонились до Кейси, и она сразу заметила, что у нас уставшие голоса. Моя мама, которой стало намного лучше, вдруг произнесла в трубку:
– Что‑то не похоже, что вам там очень весело. Ну‑ка дайте Джейн трубку.
– Она пошла по магазинам, – соврал я. – У нее сегодня запланирован обед для друзей, у которых дети как раз нашего возраста.
Еще пара дней, и я буду такой же искусный лжец, как Каролина. Я не останавливался:
– Мам, мы все время спим.
– Но это хорошо, – откликнулась мама. – Вы еще дети. После такой долгой дороги это нормально. Поцелуйте Джейн от меня. Я рада была вас слышать.
– Мы скоро приедем, – пообещал я и почувствовал, что мой голос дрогнул, как будто мне снова двенадцать. – Мы тебя любим.
На следующее утро мы решили спросить хозяйку, где здесь автовокзал. Нам надо было проехать двенадцать кварталов, и она вызвалась нас проводить.
– Не обижайтесь на меня, – сказала она, – но вам не девятнадцать и восемнадцать. Раз вы решились на такое отчаянное путешествие, то у вас должны быть серьезные неприятности.
– Почему вы нам не верите? Я просто маленькая, – произнесла Каролина, и ее губы задрожали вполне правдоподобно. – У меня анорексия.
– Ничего подобного, – ответила женщина. – И потом, я ведь не сказала, что собираюсь выдать вас. Каролина начала плакать. – Мы приехали издалека.
Женщина не двинулась ни на шаг в сторону сестры. Она не пыталась ее обнять или утешить. Наверное, Кара почувствовала к ней уважение, за то, что та не поверила в этот спектакль. – Могу себе представить, – вздохнула женщина. – Куда вы направляетесь?
Каролина продолжала плакать, волосы сбились ей на лицо, отчего у нее был беспомощный и жалкий вид. – Нам надо найти кое‑кого, а мы не знаем, где он, – объяснил я. – Вообще‑то мы и понятия не имеем, куда ехать. Он написал в своих электронных письмах, что это место у реки. Мы и вправду доведены до отчаяния, потому что нам необходимо найти его. Там упоминалось что‑то вроде холма, дороги или перекрестка. Санрайз… – Ткачи. Те, что джем продают, – задумчиво произнесла женщина.
– Он не упоминал этой фамилии.
– Это не фамилия. Они ткут. Шарфы, пончо, платки, а еще делают джем. Пользуется здесь большим спросом. Дайте подумать. Санрайз… Долина Санрайз, то есть «Долина восхода солнца».
– Благодарю вас, мэм, именно так.
– А как нам найти ее? – спросила Кара.
– Автобусом до Ирвингтона, а потом… Вам не удастся добраться туда самим. Я отвезу вас, только возьму кошелек.
– Это далеко отсюда?
– Два часа езды.
– Мы можем заплатить вам, – сказала Каролина. – Мы бы могли оплатить бензин, потому что на самом деле мне нельзя водить. Мне только четырнадцать.
– Тринадцать, четырнадцать, я так и догадывалась, – кивнула женщина. – Меня зовут Вирджиния. Я вас не обижу. Хотя, будь я на вашем месте, я никому не стала бы доверять.
– Знаете, это сейчас вопрос не первостепенной важности, – заметил я.
– Ну, мне деньги не нужны. Давайте будем считать это бонусом к завтраку. – Она намазала два толстых ломтя хлеба арахисовым маслом и джемом, а потом крикнула своему мужу, который был наверху: – Уоррен, я собираюсь в Ирвингтон. Что‑нибудь понадобится?
– В два мы ждем посетителей. Я думаю, что их надо будет встретить, – раздался сердитый голос.
– Тебе придется позаботиться о них самому, дорогой, – ответила Вирджиния.
Мы вышли через заднюю дверь и сели в ее «додж».
Мы ехали через очень красивую местность. Прибрежные березки белели на фоне цветочных лиловых пятен, освещенных солнцем. Мы направлялись вдоль кленовых аллей, и несколько человек приветственно замахали Вирджинии из крошечных домиков, которые были словно нарисованными. Жизнь в таких домиках казалась идеальной, как на картинке. Наверное, там благоухали ароматы и царил порядок. В таком домике хотелось спрятаться. Мне особенно горько было думать, что наш собственный дом ассоциируется теперь с запахом испражнений.
В Ирвингтоне Вирджиния остановилась у центрального парка, где купила нам кофе со сливками.
– Благодарю вас, мэм, – сказал я.
Увидев, что я глазею на лимонное пирожное, она купила мне парочку.
Мы поднялись по холмистой местности, где вдоль дороги паслись лошадки и их симпатичные жеребята, а потом очутились в долине, зажатой между двумя взгорьями за ручьем.
Наконец мы повернули у большого желтого знака, на котором прочитали: «Ломаная аллея».
– Что это такое? – спросил я Вирджинию.
– Ну, не знаю точно, как называют это у вас. Вы сворачиваете сюда, если машина сломалась по дороге.
– Запасной путь, – подсказал я.
– Запасной путь, – повторила она. – Я ни разу не выезжала с запада. Звучит обнадеживающе.
Каролина наклонилась вперед.
– Как ты думаешь, Гейб, он будет рад нас видеть?
– Конечно.
– Может, нам надо позвонить Кейси прямо сейчас?
– Нет.
– Гейб! – закричала Кара, и я растерялся, так как не знал, чего она от меня ждет.
Я дал ей свою бейсбольную кепку, и она натянула ее на голову, а потом снова уселась на свое место и начала грызть ногти.
Под знаком «Ломаная аллея» был целый букет указателей, направленных в разные стороны. Я подумал, что это зрелище напоминает разобранную рождественскую елку. На одном из указателей я прочел: «Долина восхода солнца и Священная работа».
– Она преподает танцы. И делает джем, который я покупаю на завтрак. Хороший. Как же ее зовут? Джейн? Или Дженин? Не помню точно. Но именно она делает джем. Ее мать зовут Клер Девлин. Я покупала у нее несколько шарфов и покрывал. Отсылала своим дочерям в Бостон. У нее пять дочерей, и все живут со своими мужьями, имеют детей, но там живет и множество других семей. Они все делают сообща, планируют траты, построили себе что‑то вроде зала для занятий. Называют его на индийский манер «кива». На самом деле это обычный сарай с деревянными полами. Люди приезжают к ним отовсюду. Я бы не сказала, что там можно найти нечто «священное».
Под кленами, укрытыми тяжелыми шапками снега, сгущались тени. Вирджиния остановилась у почтового ящика, и навстречу ей тут же вышла женщина примерно такого же возраста, но только намного стройнее и симпатичнее. Она принялась обнимать, выбравшуюся из автомобиля Вирджинию.
– Вирджиния Лоуренс! Что привело тебя к нам?
– Со мной двое друзей, – ответила Вирджиния медленно, – которые ищут мужчину. Они полагают, что он обитает здесь.
– Ну, хорошо, – сказала вторая женщина, заглядывая сначала на переднее сиденье, а потом на заднее. – Это дети.
Я вышел размять ноги. Я не был очень высоким, но все же, во мне было шесть футов росту. Я увидел, что женщина оценивает меня, и оглянулся, старясь сохранять доброжелательное и спокойное выражение лица. Мы с Каролиной провели долгое время в дороге, поэтому силы наши были на исходе. Добраться сюда было непросто, но жить здесь казалось чем‑то нереальным. Я посмотрел на сестру, вспомнив в один миг все те годы, когда мы ссорились и сердито хлопали дверями. Теперь все это казалось таким ребячеством! А мы уже не были детьми. Я помог Каролине выйти из машины и обнял ее за шею.
– Здесь нет никакого Лео Штейнера, – сухо произнесла Вирджиния, повернувшись к нам. – Однако в доме вверху по дороге вместе с Джойс Девлин живет Леон Штейн.
Леон.
Я зашагал по дороге, и Кара поравнялась со мной. У нас под ногами шуршала мокрая листва. Вирджиния не отставала.
– Можете не сопровождать нас, – сказал я. – Вы и так сделали для нас больше, чем мы ожидали. Больше, чем сделали бы для нас родные люди, честно.
– Я не привыкла останавливаться на полпути, – не согласилась Вирджиния. – Если он не ваш отец?
– Мы не говорили об отце, – пробормотала Каролина. Вирджиния слегка улыбнулась.
– Догадаться было несложно.
Девушка, которая открыла двери, была лишь немногим старше Каролины. Может, ей было лет двадцать. Она позвала другую девушку, старше себя. Не знаю, сколько ей было лет, у женщин не угадаешь. Вероятно, лет двадцать пять.
– Привет, – проговорила она. – Чем могу вам помочь?
– Они хотят увидеть Леона Штейна. Он здесь?
Из дома раздался голос:
– Это Джим? Скажи, что я еще не закончил. Рим не за один день строился.
Он появился на пороге, и на ногах у него, как всегда, были дурацкие резиновые шлепанцы, которые он надевал по утрам. На нем была рубашка поверх простой белой футболки. Он похудел и отрастил бороду. Это был мой отец. А на руках он держал маленького ребенка, похожего на Аори, когда та еще была младенцем. Каролина закричала: «Папочка!» – и направилась к нему, но девушка, которая вышла второй, преградила ей дорогу.
– Подождите минутку, – спокойно сказала она. – Одну минуту. Это мой дом. Здесь мой малыш. Что происходит? Леон? Кто эти люди?
– Привет, Леон, – произнес я.
Глава двадцать первая
Второй Самуэль
Излишек багажа
От Джей А. Джиллис
«медиа‑панорама»
«Дорогая Джей,
Я чуть не умерла. Без преувеличения. Мы были на пикнике, и вдруг, неожиданно для меня, моя лучшая подруга разбалтывает кое‑что, относящееся к тому времени, когда нам было по двенадцать лет. Она истерично смеялась, но все замолчали и уставились на меня! Куда бы я теперь ни пошла, везде натыкаюсь на любопытные взгляды, потому что тогда свидетелями моего позора стало не менее пятидесяти человек. Она была для меня человеком, которому я доверяла больше всех на земле. Не знаю, что подумают мои дети, когда услышат об этом. Но, с другой стороны, я не хотела, бы, разрушить нашу дружбу! Мы вместе уже миллион лет. Моей подруге и мне по 37 лет.
Пришедшая в ярость из Орегона».
«Дорогая Пришедшая в ярость,
Вы прошли через то, что на языке криминалистики называют очной ставкой. У вас есть все основания почувствовать враждебность. Эта ситуация из разряда смешных и трагических одновременно, потому что, с одной стороны, вы ведете себя как обиженная школьница, но с другой – после стольких лет близких отношений ощутить, как тебя хладнокровно высмеяли публично… Не стоит обманывать себя – она держала на вас зло и держит до сих пор. Если подруга считает происшедшее шуткой, тогда прекратите эту дружбу. Если же она извинится, в чем, впрочем, я сомневаюсь, помните: вы принимаете извинения от притаившейся змеи, которая уже однажды вас ужалила. Некоторые люди не заслуживают второго шанса.
Джей».
«Дорогая Джей,
Моя мать полностью игнорирует мое право на личное пространство. Она читает мои электронные письма, требует, чтобы я оставляла телефонный номер друзей, к которым иду. Вообще говоря, она делает все, чтобы уничтожить меня как личность. Я думаю, что не выдержу и убегу.
Оскорбленный до глубины души из Плакинтона».
«Дорогой Оскорбленный до глубины души,
Попросите свою маму уважать ваше право на личную жизнь, оговорив, что именно вы под этим понимаете. Например, договоритесь, чтобы она не читала ваших писем. Помните, однако, что все родители, которым не безразлична судьба их детей, делают это, но стараются не осуждать свое чадо. Это должен быть двухсторонний договор: с вашей стороны потребуется обещание быть откровенным с мамой. Но если вы намерены наказать ее любой ценой, тогда убегайте. Конечно, вы испортите себе жизнь так, что ближайшие двадцать лет будете об этом сожалеть. Зато узнаете, что это такое, когда ни один человек в мире не беспокоится о том, какой номер телефона у ваших друзей. Ваша мама будет очень несчастна.
Джей».
* * *
В субботу накануне Пасхи я проснулась с ощущением, как будто мое тело ночью подменили. Я постаралась понять, что у меня не так.
Голова у меня не кружилась.
Я встала. Головокружения не было.
Прошлась по комнате. Голова не кружилась.
Подошла к балетному станку и заметила на полке вверху банку с пудрой. Я потянулась, готовая упасть, но этого не произошло. Я сбежала вниз, чтобы побыстрее рассказать обо всем Кейси. Я была такой эгоисткой, что даже не подумала о желании подруги немного дольше поспать в субботу, на что та имела законное право: Кейси целую неделю возила мою дочь в садик, ухаживала и за ней, и за мной, прикованной к постели. Я чувствовала себя великолепно, не просто лучше, а очень хорошо. Я знала, как реагирую на лекарство, но это было совсем другое ощущение. Как прежде, еще до болезни. Кейси упадет в обморок, когда узнает. Оказалось, что она уже не спит, а рядом с ней сидит Аори и заплетает ей волосы в косы.
– Кейси! – прошептала я. – Смотри. Я снова потянулась и сделала пируэт.
– Джулиана! – не разочаровала меня своей реакцией Кейси. В ее голосе звучали и радость, и удивление.
– О Кейси, можно пойти на занятия? Давай оставим девочек с Конни всего на час. Я чувствую себя человеком, Кейси. Я не могу поверить, что все в порядке.
Она улыбнулась, зевнула и сказала:
– Конечно, Джулиана, это великолепно. Я счастлива за тебя. Я приняла душ, получая колоссальное наслаждение от того, как мыло с крупицами овсянки скользит по коже. Я могла сама подрезать себе ногти, натянуть трико, завязать туфли. Сама. Умница. Мама молодец! Я выбежала из кухни и покрутила Аори. Мне показалось, что она весит не меньше семидесяти фунтов. Но главное, что я уверенно кружила свою малышку. Мы купили девочкам сладостей на завтрак и направились к Конни.
– О Кейси, посмотри, подснежник. Смотри – нарцисс! – восхищалась я.
Я заставила ее остановиться посреди дороги и сделала еще один пируэт.
– Что на тебя нашло? – спросила она.
– Я не знаю. Может, случилось чудо, на которое мы все так надеялись.
– Не переусердствуй, – предупредила Конни, когда увидела меня. – Ты знаешь, что это может привести к ухудшению.
– Я хочу переусердствовать, Конни. Я помню, как это было раньше.
– Раньше, но не сейчас. Ты больна теперь.
– Нет, теперь нет. В эту минуту нет.
На занятиях все, кроме Ли, которая просто поздоровалась, вели себя так, будто в комнате появилось привидение. Они даже потеснились, чтобы дать мне больше места у станка.
Я не была на занятиях много месяцев. Последний раз мы посещали их с Каролиной. У меня все болело, так что казалось, словно на руках висят мешки с песком, и мышцы сопротивляются любому напряжению. Через пятнадцать минут я была в поту. Через полчаса мне пришлось остановиться и присесть на коврик. Я выпила залпом целую бутылку воды.
Началось время основной тренировки, и Ли по неизвестной мне причине сказала, что мы будем выполнять боковое скольжение с заключительным прыжком.
– Джулиана, прошу тебя показать упражнение, – обратилась она ко мне, и я в ужасе уставилась на нее.
Я не могла поднять себя с пола. Попыталась оторваться, но у меня ничего не вышло. Я словно приклеилась к бутылке с водой. Женщины выжидающе смотрели, а одна молоденькая девушка начала нетерпеливо постукивать ногой. Кейси помогла мне встать, и я, словно заведенная игрушка, прошла в дальний угол зала и выполнила упражнение. Тренер скомандовала сделать полный поворот, и я сделала три полных оборота, ощущая, что вытаскиваю из болота гиппопотама.
– Давайте приступим к растяжке, – сказала Ли.
Мы прошли к своим местам, и одна маленькая рыжеволосая женщина, которую я узнала только потому, что она жила неподалеку и имела около полудюжины рыженьких детишек, которых вечно волокла на себе во время пробежек, начала робко аплодировать. Кейси немедленно присоединилась к ней. Вскоре до меня донесся звук громких рукоплесканий. Тренер подошла ко мне и положила мне руку на плечо.
– Браво, Джулиана, – проговорила она.
Больше никто не сказал ни слова. Мы вернулись к упражнениям на растяжку.
Принимая душ второй раз за день, я вынуждена была присесть в ванной.
Мне было дурно, но не из‑за болезни. Я чувствовала себя по‑хорошему уставшей. Я и вспомнить не могла, когда последний раз испытывала такую нагрузку. Завтра дети приедут от сестры. Оформление продажи дома назначено на понедельник. У меня возникло странное, знакомое с детства ощущение, когда высыпаешься днем. Ты просыпаешься, чтобы застать время изменившимся. И мир вокруг тоже. Тени по‑другому падают. И кажется, что ты что‑то пропустила. Такое же ощущение посещало меня после просмотра дневных сеансов в кино и спектаклей в театре. Как могут выдерживать актеры на Бродвее это щемящее чувство грусти? После пробуждения первым делом я увидела огромные лопасти вентилятора под потолком. Я лежала в затемненной комнате в ожидании заката.
Мне показалось, что я все еще сплю, потому что услышала плач. Не Аори или Эбби – я услышала, что плачет младенец.
Глава двадцать вторая
Дневник Гейба
Очевидно, мой отец не умеет исчезать в пространстве, иначе он воспользовался бы ближайшей дверью (да что там дверь – даже маленькое окошко подошло бы), чтобы только избежать встречи с нами. Он быстро пришел в себя, хотя я заметил, как он нервно сглатывает, как будто в горле застрял комок хлеба. То, как он встретил нас, своих любимых и заблудших детей, после разлуки длиной «всего» шесть месяцев, тронуло бы любого.
У него был такой вид, словно мы явились, чтобы вручить ему повестку в суд.
– Хмм, Джой, – сказал он, выдержав значительную паузу, и она была красноречивее любых слов, – я хочу познакомить тебя со своими детьми. С теми, другими детьми. Это Каролина, а это Гейб.
Мне хотелось рассмеяться. Вот мы и оказались все вместе, люди, о которых часто рассказывала Кейси. Те, другие люди. Девушка постарше пожала нам руки, которые показались мне длинными и покрытыми веснушками. От них приятно пахло персиками.
– Я Джой, а это, как вы, конечно, догадались, Амос.
Мы, конечно, понятия не имели, кто такой Амос, но все прояснилось довольно быстро.
– Амос – это наш с Джой сын, – объяснил мой отец, который стал не просто новым Лео, а новорожденным Леоном.
– Великолепно, аплодисменты, – произнес я.
Я наверняка упал бы со стула, если бы сидел на нем.
– Как вы меня нашли? – поинтересовался отец.
– Бог ты мой, и мы тоже рады тебя видеть, – ответил я в тон ему.
Вирджиния стояла у двери. Не говоря ни слова, она сумела дать понять, что охвачена праведным негодованием.
– Я привезла их сюда, сэр. И должна вам сказать, что они проехали весь путь от Висконсина на автобусе, чтобы повидать вас.
– Мы должны были тебя разыскать, – извиняющимся голосом проговорила Каролина, поднырнув под свободную руку отца.
Он вручил младенца Джой. Это был очень симпатичный малыш. Несмотря ни на что. Но Аори тоже была очень симпатичной малышкой. Несмотря ни на что.
Я сказал:
– Я уверен, что наш отец был бы несказанно рад встрече и со своей младшей дочерью, Авророй Бореалис, но ей всего два, и ей несколько трудно преодолевать большие расстояния на автобусе.
Джой, одетая, в черные колготы и длинный свитер, выглядела изумленной. Вскоре мне пришлось убедиться, что это было ее обычное выражение лица.
– Я вам очень благодарен, – вымолвил мой отец. – Я вам благодарен за то, что помогли им добраться сюда в целости и сохранности.
– Я помогла им только в последние два часа их невероятной поездки, – ответила Вирджиния.
Обратившись к Каролине и ко мне, она произнесла:
– Удачи. И помните, что если вам понадобится помощь, обращайтесь ко мне без колебаний.
Мы поблагодарили ее. Она ушла, сердито звеня ключами от машины.
– Пока, пока, миссис Лоуренс, – крикнула ей вслед Джой. – Представьте себе, вы столкнулись именно с миссис Лоуренс. Я посчитала бы это чудом, хотя моя мать хорошо известна в округе…
– Благодаря ей, мы с комфортом провели два часа в машине, вместо четырех, которые потратили бы на дорогу сюда.
Все стояли и молчали.
– Наверное, мне стоит объясниться, – со вздохом нарушил тишину Лео.
Я перевел взгляд с Джой на Амоса (судя по выражению лица ребенка, они назвали его в честь Тори Амоса). Я знаю, что определить адекватность обитателей дома и общую обстановку, можно, просмотрев, какие книги хранятся в доме. На полке у Джой стояли восемь книг, три из которых были посвящены теме приготовления куриных супов. Во всем остальном дом напоминал мне кабинет Индии Холлвей: сушеная трава в соломенных вазах, яйца каких‑то птиц. Но у Индии были приличные книги, занимавшие на полках не меньше трех ярдов в длину. Я отклоняюсь от темы.
– Это сестра Джой, Пасха, – добавил отец.
– Называйте меня Терри, – поправила девушка. Она была очень симпатичной и женственной, и если бы я не горел желанием набить морду Лео, то задержал бы на ней взгляд подольше. Она пробормотала что‑то относительно мамы, у которой должна незамедлительно быть, и исчезла.
Я прислонился к входной двери и сказал:
– Ну же, папа. Успокойся. Мы не уезжаем прямо сейчас. Зачем поднимать такую суету из‑за нашего появления?
– Может, вы хотите есть? – спросила Джой. – Мы не ждали гостей. Вам приготовить чаю со льдом? Я делаю очень ароматный зеленый чай со специями, правда, любимый?
Мой отец моргнул.
– Все не совсем так, как тебе кажется, Гейб, – пробормотал он. – Между твоей матерью и мной достигнуто определенное согласие, пусть и не озвученное…
– Она мало что озвучивает в последнее время, потому что у нее рассеянный склероз, – выпалил я.
Буря эмоций пробежала по его лицу. Жалость, облегчение и что‑то еще. Я бы определил это как выражение мученика:
«Что же еще от меня потребуется?» Он коснулся рукой лба и спросил:
– Что ты говоришь? Как? Неужели? Он все спрашивал и вздыхал.
– Я проехал полторы тысячи миль, потому что это один из основных пунктов на повестке дня нашей семьи, – отчеканил я.
– Мы сделали себе фальшивые права, – начала рассказывать Каролина.
– О, я вижу, что все‑таки кое‑кто очень хочет кушать, – объявила Джой, забавляя ребенка, который начал хныкать. Она направилась в соседнюю комнату, и я поблагодарил Бога за маленькую явленную нам милость: она не стала вываливать грудь прямо перед нами, чтобы накормить малыша.
– На подоконнике мята, если вы захотите добавить ее в чай. Мне пришлось пить чай, приготовленный ее руками, потому что в горле так пересохло, что я едва ворочал языком. Каролина начала бродить по комнате, рассматривая разные предметы, и в конце концов, подняла резную деревянную фигурку широкоплечего парня с огромным членом.
– Похож на нашего знакомого, Мира, – заметила она мне.
– Вы встретились с ним? – спросил отец, до сих пор не пригласивший нас присесть.
– У меня есть вопрос получше. Почему Амос существует?
– Ну, перестань. Давайте поговорим, прогуляемся.
– О нет, Леон, – ответил ему я. – У меня сапоги промокли, а у Каролины мокасины еще с прошлого года, почти прохудились. Нам пришлось затянуть пояса и прекратить покупать всякие электрические игрушки и все такое прочее. В смысле – одежду. Поэтому нас вполне устроит, если мы посидим у тебя в доме.
– Вы знаете, как сильно я вас обоих люблю, – сказал он.
– Да знаем, знаем! – ответил я, пародируя бабушку Штейнер. – Если это любовь, то давайте уже попробуем ненависть, что ли?
– Послушайте, пройдем ко мне в кабинет. Там открывается прекрасный вид на лес…
Я не выдержал.
– Послушай ты, тупица, я не хочу обидеть тебя лично, но это просто констатация факта. Ты тупица. Твоя дочь, которая сидит сейчас перед тобой, чуть не стала жертвой изнасилования, когда мы разыскивали тебя. Меня едва не арестовали. Папа, мне только пятнадцать, а я уже угнал машину и угрожал парню пистолетом. Я делаю работу за маму, потому что она иногда не может правильно выговорить слово «рюкзак», когда ей плохо. Мы нашли в твоем ящике пистолет! До тебя дошло? Нам глубоко наплевать на леса и на виды. Тебе хорошо здесь. Мне и на это глубоко наплевать. Давай, отвечай, папа! Леон!!! Что дало тебе право отфутболить нас в придорожную яму, не отвечать на звонки и игнорировать наше существование, так что даже пришлось отслеживать тебя по всей стране. Ты что, беженец?