– Ездил, но она ездила со мной. Она хотела понять, свободен ли я…
– От чего? От семьи, которую ты втоптал в грязь?
– Я не принимал решения о третьем ребенке. Я даже не принимал решения… покинуть вас. Так получилось. Обстоятельства сложились так, как я сам этого не ожидал, – прошептал Лео. – Но когда все произошло, я подумал, что для этого были причины.
– Не обязательно оправданные, как выразился бы Гейб.
– Я долго думал, а потом пришел к выводу, что это был мой последний шанс…
– Затащить в постель молоденькую девушку? Упасть в пропасть?
– Ощутить, что такое страсть. Что такое жизнь. Я указала тростью на выход.
– Удачи тебе. С твоей новой жизнью. У тебя теперь четверо детей, Лео. И трое из них живут со мной. Думаю, что будет справедливым требовать от тебя после развода уплаты алиментов в размере двадцати – или сколько там? – процентов твоего жалованья.
– Джулиана, я, наверное, сейчас и половины твоей зарплаты не получаю. Я делаю много благотворительной работы и тружусь на общину, в которой живу.
– Но это не меняет дела. Плати мне часть того, что ты получаешь. Не для меня, Лео. Для них.
– Вот поэтому нам и нужно поговорить. Нам надо рассудить все по справедливости, чтобы не обидеть детей, – сказал он. – Я их всех очень люблю. Если ты не в состоянии заботиться о детях, я с удовольствием заберу их с собой. Всех. Думаю, что будет справедливо, если ты воспользуешься трастами, которые оставил твой отец. Эти деньги нужны тебе сейчас. Если ты не доверяешь мне инвестировать их, обратись к другому юристу.
– Я обязательно об этом подумаю.
– Правда?
– Почему бы и нет? Неужели я не заслуживаю того, чтобы подумать о себе и своем здоровье теперь, когда мне не приходится ждать от тебя помощи?
Я знала, что мне нужны деньги, чтобы продолжать курс лечения, а не для того, чтобы мечтать о престижных университетах.
– Мне отрадно видеть, что ты разумно отнеслась к моему предложению. Перед тем как отправиться с детьми к тебе, я просмотрел информацию в Интернете о рассеянном склерозе. Это чревато, как я понял.
– Не волнуйся, я все равно в состоянии делать то, что делала и раньше, в балетном классе.
– Ты до сих пор туда ходишь?
– Да, иногда.
– Но Гейб преподнес мне ситуацию так, что я представил тебя прикованной к постели.
Он посмотрел на трость.
– И это случается.
Мы стояли друг напротив друга, как боксеры‑тяжеловесы, прислушиваясь к дыханию противника.
– Ты знаешь, когда сюда приедут мои папа и мама? – первым нарушил молчание Лео.
– Они приезжают около шести, но поедут к себе, а уже затем, наверное, появятся здесь. Их самолет приземляется в четыре. Они продали свою часть дома во Флориде.
– Но зачем? Я же обещал…
– Даже не мечтай об этом. Лео, твои родители ни при каких обстоятельствах не пустят Джой на порог своего дома.
– Ты удивишься, когда поймешь, какие чудеса может сотворить упоминание о ребенке.
– А я думала, что ты оставил эти подвиги в далеком прошлом. Вспомни, как ты принял появление нашей девочки. Нашей двухлетней дочери.
– Ты говоришь так, будто я совершил преступление.
– Преступление? Хуже – ты совершил грех. О Лео, как теперь мне понимать все разговоры о том, что тебе надо выйти на пенсию? Малыш Амос немного не вписывается в общий тон твоих вечных жалоб.
Лео вздохнул.
– Наверное, лучше мне сразу признаться. Все равно тебе предстоит это узнать. Джой снова беременна.
– Ну, не чудесно ли?
Я сама была удивлена тому, насколько спокойно я отреагировала на это известие, хотя в горле у меня стоял противный комок.
– Ты не просто человек, которому патологически не везет из‑за собственной глупости. Ты редкий дурак. Теперь у тебя будет пятеро детей, содержание которых потребует средств. После разговора с тобой хочется пойти вымыть руки. И ты еще посмел представить ситуацию так, как будто рождение Авроры подтолкнуло тебя к краю! Ты винил меня, ты винил маленькую Аврору, а я клюнула на эту ерунду.
– Где она? В детском саду?
– Ее скоро привезут.
– Надеюсь, ты отправила ее в приличное место.
– Конечно, Лео. Я отправила ее к Конни, что я делаю два раза в неделю по утрам, а в остальные дни сама заменяю ей все приличные сады, совсем как ты когда‑то хотел.
– Прекрати, Джулиана. Где моя дочь?
– Она с Кейси и Эбби. Кейси и Эбби теперь живут здесь. Они снимают у меня комнату, потому что мне нужны деньги и компания, а иногда требуется помощь, без которой я сейчас не могу обойтись. Ты знаешь, что мне пришлось продать дом Лизель и Клаусу?..
– Да, мне Гейб сказал.
– Никому не удалось разыскать тебя. Ни твоей семье, никому.
– Я признаю, что был не прав, когда исчез вот так и не сообщал о себе. Я вижу, как это отразилось на детях. Но я был в отчаянии, Джулиана. Я был точно так же болен, как и ты, но не в физическом смысле.
– Ну, до чего ж трогательно! – воскликнула я. – Знаешь, Лео, когда я думаю о тебе, мне на ум приходит очень много сравнений. Я вспоминаю змею… Но одно скажу тебе точно: я не верю в твою тупость. Ни при каких обстоятельствах нельзя сравнивать, и ты сам это прекрасно знаешь, твое так называемое отчаяние и состояние моего здоровья. Нечего даже и пытаться поставить на одну доску то, как ты себя чувствовал со мной (а тебе не было плохо), с тем, как приходится сейчас мне. Понятно?
Он мягко улыбнулся.
– Я и не ожидал, что ты поймешь меня. Для тебя сейчас все замутнено гневом. Твоя гордость, твое самолюбие уязвлены.
– Да, пожалуй, – согласилась я. – Но я немножко разбираюсь в маркетинговых исследованиях. Если бы ты опросил сто женщин, которых оставили на произвол судьбы с тремя детьми на руках и после этого они узнали, что их здоровье резко ухудшилось, а деньги со счета куда‑то исчезли, потому что муж не проявил ни благородства, ни элементарной порядочности, чтобы объясниться… Если бы ты их спросил: «Чувствуете ли вы гнев?» – то наверняка лишь несколько процентов опрошенных ответили бы утвердительно. Остальные выбрали бы слова покрепче.
Входная дверь открылась, и я услышала, как Кейси, смеясь, крикнула вдогонку девочкам:
– Так, подождите! Я хочу снять с вас сапожки!
– Привет, – сказала я. – Мы здесь.
– Папа! – закричала Аврора, словно увидела какое‑то экзотическое животное.
Лицо Лео исказилось гримасой искреннего сожаления. Он выглядел несчастным.
– Куколка моя! Ты же выросла на целый фут!
Он раскрыл объятия и поцеловал Аори в макушку. Лео сокрушенно качал головой и искал моего взгляда. Я увидела, что он по‑настоящему расстроен, но мое сердце уже не могло открыться ему. Аори немного отстранилась и отступила на шаг, вдруг став застенчивой.
– О, величайший из идиотов пожаловал, – произнесла Кейси, разматывая шарф.
Она стояла в стороне. Ее желтое пальто и красивая вязаная шапочка довершали образ здоровой и успешной женщины.
– Привет, Кейси, – приходя в себя, ответил Лео. – Разве Конни не учила тебя, что в некоторых случаях лучше помолчать? В частности, когда ты не можешь быть милой и любезной.
– Я не вижу здесь никого, кроме Джулианы, к кому мне хотелось бы проявить любезность.
Аори подбежала ко мне и уселась рядом у окна, стараясь спрятаться за моей спиной. Она засунула пальчик в рот, не зная, как ей лучше исчезнуть из виду. Кейси добавила:
– О, еще твою дочь, конечно.
– Она услышала по тону твоего голоса, что ты презираешь меня, поэтому и убежала.
– У нее просто хороший вкус.
– Прекратите, – остановила я их. – Мне противно это слушать.
Послышался плач младенца, и Лео вздрогнул.
– О нет! – воскликнула Кейси. – Это еще что такое?
– Это Амос, – сказала я. – Амос Штерн. Когда Лео приходит в голову путешествовать по райским кущам, он делает это под другим именем. Амос, кстати, один из плодов его жажды приключений. И это еще не все. Амос не единственный представитель клана. Лео намерен основать целую династию со своей новой пассией, извини, любовью его жизни.
– Скажи, что ты пошутила, – проговорила Кейси. – Лео, даже ты не мог оказаться таким дерьмом.
Каролина крикнула из комнаты:
– У меня больше нет молока.
У Кейси глаза округлились до размеров чайных блюдец.
– Она говорит о детской смеси, – объяснила я. – Это не ребенок Каролины. Все не до такой степени плохо. Подружка Лео из пригорода Нью‑Йорка собирается не останавливаться на достигнутом. У нее, кроме этого ребенка, скоро появится следующий.
– Ты специально нагнетаешь, – начал Лео. Кейси села на табурет в холле.
– Нет, Лео, по‑моему, она старается не сгущать краски, как того требует эта ситуация.
– Ребенок? – Аори вдруг нарушила течение разговора. – Папа привез мне настоящего ребеночка?
В этот момент мне перестало быть смешно.
– Аори, – сказала я, усаживая малютку на колено. – Аори, послушай…
Но тут появилась Каролина с извивающимся Амосом на руках. У нее задрался свитер.
– Папа, помоги! – крикнула она, и Лео вскочил.
– Папа, помоги! – в один голос повторили мы с Кейси, но у меня сразу же выступили на глазах слезы. Я встала, не выпуская руку Аори.
– Папа? – нерешительно спросила Аори. – А мы можем оставить ребенка?
– Лео, я тебя прошу, уйди, ради всего святого. Я потом ей все объясню…
– Но я имею право видеть свою девочку, – вдруг бросил мне в лицо Лео. – Я хочу, чтобы у меня была возможность встречаться с дочерью!
– Тебе надо было подумать об этом… шестнадцать месяцев назад! – укоризненно произнесла Кейси.
– Не надо, Кейси. Не перед детьми. Я знаю, что ты хочешь мне помочь, но от этого будет только хуже.
– Джулиана, ты позволишь ей прийти ко мне в отель, когда мои родители приедут к тебе? Она могла бы поплавать там в бассейне и тогда, как следует вспомнила бы меня.
– Хочешь поехать в отель с папой, Аори? – Я повернулась к ней и взяла ее за плечи, маленькие, как у птички. Я говорила мягко и тихо, заглядывая ей в лицо. Аори едва слышно ответила:
«Нет, нет».
Я обратилась к Лео:
– Она не хочет, Лео. Она отвыкла от тебя. Слишком много времени прошло. Я бы ей позволила.
Здесь решила выступить Каролина.
– Не волнуйся, Аори. Бабуля и дедуля приедут, – сказала она примиряющим тоном. – Все будет хорошо. Правда. А ты можешь поиграть с ребенком.
Я, Кейси и Гейб одновременно посмотрели на Каролину так, что могли бы, наверное, своим взглядом превратить ее в соляной столб.
– Ну, все будет хорошо. Бабуля и дедуля приедут. Они поедут в отель.
Но, как оказалось, Штейнеры не собирались пока этого делать.
Они появились у меня дома.
Кейси скромно сказала, что ей надо навестить Конни, и я пообещала сразу же позвонить, в случае если не смогу справиться с чем‑то. Они с Каролиной, которая должна была вернуть телефон Кейси, пошли на кухню, и я услышала, как моя дочь рассказывает ей о своих приключениях. Кейси слушала эту историю и ужасалась.
Когда прибыли родители Лео, я попыталась объяснить им, по возможности сглаживая острые углы, что произошло с детьми и как они решили отправиться в это немыслимое путешествие. Хана все время хваталась за сердце. Лео стоял у задней двери, без пальто и шляпы.
Он смотрел в темноту, а потом появился перед матерью, держа перед собой Амоса, как щит. Он был совершенно уничтожен и заметно сник, когда Хана сказала:
– Он очень хорошенький, Лео. Пусть простит тебя Бог, но, что же ты наделал?
– Папа? – обратился Лео к отцу, но Гейб‑старший лишь покачал головой и прикрыл лицо руками.
Он медленно опустился на крыльцо.
– Папа, послушай, я не первый человек на земле, который разочаровался в браке. Я не первый человек, который захотел прожить остаток жизни по‑другому, снова ощущая страсть. Ты не можешь себе представить, какую радость дает мне…
– Лео, если ты не уважаешь меня, то прояви, хотя бы уважение к своим дочерям и сыну. Не надо мне ничего говорить. – Он встал. – У меня хорошо развито воображение, и я могу легко представить, что ты искал, но у меня его не хватает на то, чтобы понять, как могло произойти то, что произошло. Ты обманул свою жену. Ты обманул себя. И у тебя нет стыда.
– Папа, мама, но почему мне должно быть стыдно за то, что я сделал по велению сердца? Я одинаково люблю всех своих детей и несу за них полную ответственность.
– Но троих своих детей ты забыл. Ты пренебрег ими. Ты не захотел брать на себя ответственность, так что даже двоих из них подверг, страшной опасности.
Я посмотрела на Лео, желая увидеть, возымело ли на него хоть какое‑то действие осуждение матери. Нет, не возымело.
– Это был их выбор. И у них есть мать… Я не знал, что Джулиана больна. Настолько больна, как она утверждает. Я не собирался пренебрегать детьми. Так получилось. Ведь самое главное, что родился ребенок, – произнес он.
– Лео, ты говоришь так, словно дети падают тебе в подол с деревьев, – сказала Хана.
– Неужели его собственные дедушка и бабушка откажутся любить его только потому, что все вышло так неожиданно?
– Никто этого не говорил, – возразила Хана.
– Но вы именно так себя и ведете!
– А как ведешь себя ты? – взорвался Гейб‑старший. – Ты сам говоришь, как ребенок. Джулиана, мы едем к себе.
– Хорошо, папа, – ответила я.
– Ах, вот как? Вы собираетесь слушать только ее? Вы стали полностью на ее сторону. А как же я? А как же Амос? Вы могли хотя бы в отель ко мне приехать.
– Мы приедем, – мягко произнес его отец. – Но нам сначала надо… устроиться. Мы тебя любим. Ты наш сын. Мы всю жизнь тобой гордились. Сколько раз мы вспомнили о том, что у нас есть сын, свет в нашем окне! Но за последние несколько месяцев ты не потрудился даже побеспокоиться о своей семье. Джулиана могла умереть, однако, похоже, тебе было наплевать. Ты не хотел, чтобы тебя тревожили.
– Но она не выглядит так уж плохо, – усомнился Лео.
– Да, она сегодня выглядит великолепно. Правда, Джулиана. Но не благодаря тебе, Лео. – Хана повернулась ко мне. – Ты так оделась, так сияешь! Как прежняя Джулиана.
– Вряд ли это возможно, но у меня был хороший день, несмотря на…
– Это прекрасно, дорогая. Мы заберем Аврору в отель, и она там останется с бабулей и дедулей, а? Может, Аори даже поможет бабушке разобрать сумки с коробочками, в которых живут сюрпризы.
Аори побежала за своим рюкзачком.
– Арт и Пэтти сказали, что мы можем приезжать во Флориду, когда захотим. Они согласны, чтобы мы пользовались домом, когда их там нет! Разве не чудесно? Ты можешь взять детей и отправиться туда.
– Я не смогу. Мне противопоказано солнце…
– Но тогда мы поедем и детей возьмем с собой.
– Спасибо, Хана.
– Почему бы тебе не собрать вещи Аори и вещи Амоса? Мы могли бы поговорить обо всем в гостинице. Давайте дадим Джулиане отдохнуть, – сказал отец Лео.
– Я не знаю, готов ли сейчас к разговору, – ответил Лео, и его тон, озлобленный и язвительный, прозвучал оскорбительно даже для моих ушей.
– Не знаю, хочу ли я этого разговора вообще, – произнес Гейб‑старший. – Но если ты намерен разгребать то, что натворил, мы должны все обсудить. У меня есть прекрасный адвокат, приятель моего друга, и он может выступить посредником.
– Я не собирался приползать сюда на коленях, чтобы просить о чем‑то. И не хочу никаких переговоров, – проговорил Лео, дав знак Каролине принести его пальто и помочь ему с многочисленными застежками и ремнями сумок.
– Мне кажется, ты не понимаешь одной важной вещи, – вымолвил отец Лео. – Если ты, мой сын, не чувствуешь стыда за то, что сделал, то это значит лишь то, что мы, твои родители, осознаем его вдвойне.
Глава двадцать четвертая
Дневник Гейба
Я помню, что на втором курсе, сразу после переезда в Нью‑Йорк, читал стихотворение Джона Чарди. Оно врезалось мне в память. «Улитка, ползи помедленней вперед, уж очень труден поворот от прошлого к сейчас». Эти строчки я запомнил лучше всего.
Вы, наверное, решили, что самое страшное осталось для нас позади. Нет.
Вы, наверное, думали, что уже невозможно опуститься ниже, что уже не может быть ничего хуже того, что случилось: поиски отца, который отсутствовал шесть месяцев, а потом явился, как ни в чем не бывало, да еще и с незаконнорожденным младенцем. Шебойгану было обеспечено потрясение. Но, как сказала психотерапевт мамы, к которой и я ходил пару раз, не стоит думать, что дела не могут пойти еще хуже.
Телефон звонил все выходные. Лео хотел увидеться с Аори. Бабушка и дедушка хотели, чтобы Лео встретился с адвокатом, и чтобы мама уговорила его на это. Мама хотела узнать, придет ли отец на оформление бумаг по продаже дома. Он пришел, но настоял на том, чтобы они поставили свои подписи в разное время – наверное, боялся столкнуться с Клаусом и Лизель. Я на его месте тоже боялся бы. Клаус помог перенести в гараж те вещи, которые мы планировали продать. Моя мама предложила отцу забрать всю одежду, и он отправил посылкой большую коробку, подписав его: «Для Джой». Мама спросила, не желаю ли я оставить себе спортивные куртки отца, словно не заметив, что я уже на четыре дюйма выше его.
Клаус и Лизель принесли нам запеканку, которую я съел за один присест, положив маме и Аори по их просьбе крошечные порции. Они и этого не одолели. Клаус и Лизель посидели в довольно мрачном расположении духа минут десять, а потом Лизель обратилась к маме:
– Джулиана, ты знаешь, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустые разговоры. Это наш дом, который мы с удовольствием расширим, построив лабораторию над гаражом. Но это и твой дом тоже. Сколько ты посчитаешь нужным, столько и живи в нем. Мы обещаем, что плата за аренду не изменится. Ты можешь платить нам по собственному усмотрению.
Мама начала возражать, но Лизель не дала ей договорить:
– Это наше решение. Мы всю жизнь копили. Дом оплачен. Мы не нуждаемся в деньгах настолько, чтобы пренебречь твоими интересами. Подумай о приемлемой для всех нас плате, и мы подготовим бумаги.
Они вернулись в квартиру. Кара и ее дебильные подружки ужасались историям о горячих источниках в Вермонте, который оказался обиталищем насильников.
– А он был симпатичный? – спросила Джастин, узнав о Мире (я не придумываю, честно).
В воскресенье вечером я получил длинное письмо от Джессики Годин, которая выражала надежду на то, что мы нашли своего отца. Она ждала от меня ответа. Джессика знала о том, что случилось в лесу, после чего стали известны и прочие нелицеприятные факты о Мире и его дружках‑рецидивистах. Мне показалось, что на ответное письмо у меня ушло много часов, даже руки распухли от писанины. Я рассказал ей и о том, что мама больна, и о том, что очень хотел бы использовать завещанные дедушкой деньги раньше оговоренного срока, чтобы убежать из этого надоевшего мне городка. Когда я писал об отце, то не стал скрывать, что мечтал видеть его в офисном костюме каждый день – только потому, что это было бы лучшим наказанием за его эгоизм. Я хотел бы, чтобы его обязали выполнять все, что положено мужчине, который имеет несовершеннолетних детей. Потом я не мог уснуть, поэтому написал и Тиан, но не стал ждать от нее ответа, так как знал, что электронные письма в Таиланд доходят не скоро. Кейси распаковывала свои вещи, а Аори и Эбби «помогали» ей, пока вся комната не оказалась завалена одеждой, шарфиками и прочей мелочью. В конце концов, девочки разошлись не на шутку, рассыпав всю косметику в комнате мамы, но ни у кого не было сил их приструнить.
Люк заезжал дважды за выходные, чтобы полюбоваться разгромом.
– Пижон, привет, – сказал он, заходя ко мне в комнату, когда я притворялся, что готовлюсь к английскому. – Да тут у вас пекло.
– Нет, это просто папа вернулся в город. – Слышал, доложили. Говорят, у вас были проблемы. – Ну, если можно назвать проблемой то, что он завел себе подружку, которая по возрасту годится мне в сестры, и у них есть ребенок, то можно сказать и так. Но все не настолько плохо. – Скажешь тоже.
– Я имею в виду, что не верил в любовь до гроба. – А мои родители хотят девочку.
– Как это стыкуется с тем, что я только что рассказал?
– Но, как говорят, любви все возрасты покорны, и даже старики могут, словно упасть с Луны.
– Твои родители женаты. Все еще. Друг на друге.
– Все равно я в ужасе. Моему младшему брату всего девять.
– Ты знаешь, Люк, не обижайся, но ты не имеешь представления, что такое ужас.
– Я понимаю.
– Потому что я не имею представления, что будет с нами. Мы можем оказаться без крыши над головой и без ясного будущего.
– Не волнуйся. Все образуется. – Еще бы, – кивнул я.
– Так вы ехали все время на автобусе?
– Кто тебе сказал?
– Каролина.
– Она гордится тем, что сделала. Ее мог бы поджарить один здоровенный детина, если бы я не пригрозил ему пистолетом.
Люк грубо захохотал и положил свои огромные ноги на изголовье моей кровати.
– Ты пригрозил ему пистолетом? – Он снова рассмеялся.
Я выразительно посмотрел на Люка, не зная, хочу ли рассказать ему о том, что случилось, или нет. Люк по‑прежнему был моим лучшим другом. Более или менее. В хорошие времена. Но у него был дырявый рот, и он мог все разболтать. С другой стороны, эта история не могла повредить моей репутации.
– В пистолете не было пуль, – уточнил я.
– Я представляю, – улыбнулся Люк.
– Это был «кольт» 1937 года, который использовался в полиции.
Люк резко встал.
– Какого черта? Ты что, и вправду грозил парню пистолетом?
– Да.
– А где теперь пистолет?
– Под сиденьем машины в Нью‑Йорке. А может, и нет.
– Бог ты мой. Я думал, ты меня грузишь. А откуда у тебя эта чертова пушка?
– Я ее нашел. Это долгая история.
– Ну, ничего себе. Хорошенькое приключение.
– А затем нам пришлось столкнуться с офицером полиции штата Массачусетс, чтобы показать ему наши фальшивые водительские удостоверения и выдержать от него форменный допрос…
– Я бы и подумать не мог, что ты на такое способен, Гейб. Не обижайся.
– Почему? – спросил я. – Только потому, что я не принимаю участия в забегах по пересеченной местности?
– Нет, – честно ответил Люк. – Гейб, не принимай близко к сердцу, ты… просто не подходил на роль парня, который может угрожать пистолетом кому‑то. Но ты молодчина. Я восхищен.
Наконец, дождались. Возвращение Гейба в страну крутых.
Все это для меня не имело теперь никакого значения.
Я наблюдал за мамой. Ей было лучше, чем за все предыдущие месяцы. Она постоянно находилась в движении. Ходила по магазинам. Составляла списки покупок, планировала дела. По субботам готовила жаркое с мясом и вывозила Аори в детские парки, где родителям и детям можно прыгать на огромных надувных штуковинах. Ей словно требовалось доказать себе и окружающим, что она все еще в числе живущих. Думаю, что как раз в парке и состоялся разговор мамы и Аори: она объяснила малышке, что папа очень любит ее, но ему придется ухаживать за Амосом, а мама позаботится об Аори. Когда она станет старше, то обязательно навестит папочку. Я полагаю, что мама именно так все и объяснила. Мы забыли о пасхальных яйцах для Аори. Мы все забыли о Пасхе, даже католичка Кейси. Дедушка выехал в воскресенье утром в торговый центр и купил девочкам пасхальные корзинки величиной с них самих. Он спрятал их в кустах, а мы оставили подсказки в картинках, разбросав их по всему дому. Было так смешно наблюдать, как малышки разыскивают подарки. Кейси взяла девочек с собой на детский праздник, который устраивался в одном кафе.
Я все время возвращался мыслями к отцу. Мне было интересно, когда же он подойдет ко мне и скажет: «Сын, нам надо поговорить». И он сделал это в понедельник, в день, когда оформлялись бумаги на продажу дома.
Лео появился в доме с Амосом, маленьким и хрупким в своей корзинке. Я увидел Лео шагающим по дорожке к дому и разговаривающим по мобильному телефону. Он жестикулировал так, словно его собеседник (вернее, собеседница, потому что наверняка это была Джойос) мог бы его увидеть. Войдя, он обратился ко мне:
– Гейб, ради всего святого, подержи его. Мне нужно в ванную.
У меня руки грязные.
Когда он увидел, с какой неохотой я беру ребенка, он сказал:
– Послушай, ведь это твой брат.
Так и было. Этот бедняжка, как бы я к нему ни относился, был мне братом. Я положил его между подушками на софе, как научился делать это с Аори, когда та была совсем крошечной, и он через несколько минут уснул.
– Итак, – возвратившись, произнес Лео, – ты меня ненавидишь до глубины души.
– Что‑то в таком духе.
– Я не виню тебя за то, что ты сердишься…
– Как благородно с твоей стороны.
– Но ненависть – это такое сильное чувство, что даже не знаю, Гейб, кому оно может причинить больше вреда: тебе или мне.
Он был прав. У меня все внутри переворачивалось, когда я вспоминал историю наших милых семейных отношений. Я не вылезал из туалета. Лео в доме был подобен вирусу, от которого не спрячешься. Он присел на край моей кровати.
– Гейб, постарайся вспомнить хорошие времена. Помнишь, как мы вырезали машинку из дерева?
Я застонал.
– Как школа?
В ответ я притворился, что смеюсь, хотя на самом деле в моем смехе слышалась такая горечь, что я выглядел как персонаж черно‑белого немого кино.
– Школа для меня либо не существует, либо становится источником сильной головной боли, – ответил я ему.
– Надо стараться, Гейб. В колледже тебе будет намного легче. Для детей с хорошими способностями есть программы, учитывающие, что студент страдает от речевой дезориентации.
– Я от нее не страдаю, я с ней живу.
– Тебе надо чаще выступать на публике. Это улучшит и навыки письма. Ты делаешь дополнительные задания по письму?
– Нет.
– Ты мог бы попробовать.
– Хорошо.
– Мама рассказала мне о том, что сейчас разработаны такие программы, и они успешно работают.
– Правда, за них надо платить. Ты участвуешь?
– Ты знаешь, Гейб, что у меня теперь не та ситуация. Но я могу помочь маме получить те деньги, которые вам оставил дедушка.
– О, чтобы мы могли пользоваться деньгами маминого отца и не беспокоить собственного!
– Но можно еще попробовать попросить социальную помощь.
– Ты соображаешь, что говоришь? Мама не рассчитывает на помощь для себя. Она работает на лекарства, потому что никто не хочет оформлять страховку. Она не будет сидеть, сложа руки и ждать помощи.
– Но учитывая, что случай чрезвычайный…
– Я думал, что ты не удивишь меня больше. Однако я ошибся. Папочка в ударе. То есть получается, что тебе лучше, чтобы мы с Карой жили на пособие, чем отправиться самому на работу?
Он отвернулся.
– Помнишь, как мы строили с тобой крепость?
– Давай оставим в покое наши общие воспоминания. Я посмотрел на часы.
– Знаешь, мне пора уходить. Работу искать, чтобы было что поесть.
– Гейб, когда‑нибудь ты поймешь отца. Я не знаю, сможешь ли ты простить меня, но тебе тоже захочется чего‑нибудь так сильно, что ты будешь готов рискнуть всем.
– Стоп. Чем же ты рисковал?
– Тем, что мой собственный сын не будет меня уважать.
– Принимается. Так и есть.
– Я приеду. Когда ребенок, то есть дети, станут постарше, и ты сможешь приехать к нам. Если бы ты знал Джой лучше…
– Живи этими мыслями. Как только возьмут интервью у снежного человека, я обязательно появлюсь в вашем доме.
Я встал.
– Ты окончательно сошел с ума? С какой стати мне приезжать к вам? Ты сам вынуждаешь меня так говорить. Зачем мне нужна, твоя Джой? Зачем мне узнавать ее получше? За те два часа, которые я провел в ее обществе, я и так все о ней понял. Ее собственная сестра ждет не дождется, как бы смотаться оттуда.
– Ты изменишь свое мнение.
– Не стоит тебе на это полагаться, понял? Если я найду возможность обеспечить маме уход, я оставлю ее с Кейси, и меня никто не вспомнит в Шебойгане, потому что мне все надоело.
– Я тебя понимаю.
– О, ты разбиваешь мне сердце своим пониманием!
– Как бы ты себя чувствовал, – спросил он, и мне пришлось сдержать себя, чтобы не обнять его. Я держал руку так, будто она у меня сломана или в гипсе. – Как бы ты себя чувствовал, если бы твои родители стыдились того, что ты называешься их сыном?
– Я ощущал бы себя полным дерьмом, Леон, – сказал ему я. – Я бы чувствовал себя именно так.
– Есть хочешь? – позвала меня Кейси из кухни.
– Да, – ответил я ей. – Жареная говядина, индейка и…
– Заправка с майонезом, – закончила за меня Кейси.
– Должен признать, – проговорил Лео, – что хотя она и ненавидит меня до глубины души, Кейси была для вас хорошим другом.
– Она заменила мне в некоторой степени отца, которого у меня не было. Я, конечно, получаю большое удовольствие от нашей беседы, но у меня дела…
Он ушел. Я продырявил кулаком изголовье кровати. Это было хлипкое и плохое изголовье. Потом я начал плакать так сильно, что, в конце концов, обессиленный, заснул.
Глава двадцать пятая
Дневник Гейба
Моя мама ходила на физиотерапию по субботам. Если у нее оставались силы, после того, как терапевт поработал над ее ногами, заставив выполнять многочисленные манипуляции, она отправлялась на занятия в балетном классе. Иногда к ней присоединялась Кара. Когда ей было хорошо, мы жили, когда ей становилось немного хуже, мы ждали, затаив дыхание, что же будет дальше. Однако она поправлялась – в этом не было сомнений.