- Ах ты моя радость,- сказала мама, перенося меня из кроватки на покрытый клеёнкой/одеялом стол с единственной целью - перепеленать. На столе, кроме чистеньких отутюженных пеленок, были: бутылочка с резиновой соской, баночка с мукой, чашка с марлечкой и пипеткой, а так же много других необходимых молодой маме вещей. Сняв б/у пеленки и оставив меня на время беспомощно шевелить в воздухе ручками и ножками, мама, с ваткой в одной руке и присыпкой в другой, на секунду остановилась. Она улыбнулась, и волна нежности залила всё её материнское существо. Своими длинными конечностями, худеньким вытянутым тельцем, мотающейся головкой с широко раскрытыми как бы от удивления глазами, я напоминал ей паучка из мультика. Через мгновение, деловое чувство долга вновь вернулось к моей родительнице. Начав протирать было ваткой все мои ответственные места, она внезапно ощутила непонятное беспокойство. Я СМОТРЕЛ на маму. Смотрел не так, как обычно – рассеяно в никуда, с хаотично вращающимися глазами, как она привыкла за эти несколько недель нашего очного знакомства. СМОТРЕЛ совершенно осмысленно и как бы оценивая. Мой взгляд как бы говорил: так вот куда я теперь попал! Интересно! Это был взгляд умудрённого опытом человека. Даже старика. Остановленная им, мама замерла на мгновенье, а затем заплакала и стала звать папу. На зов прибежала бабушка, а потом и сам папа. Мама плакала и не могла ничего объяснить. Говорила, что на неё нашло что-то. Бабушка, папина мама, злясь на невестку за дурь, закончила моё перепеленание. К тому же, мой взгляд вновь стал детским, удивленным и рассеянным. «Ах ты, моя радость!», - вздохнула бабушка, возвращая меня назад в кроватку, где я, прервав своё кратковременное бодрствование, забылся чутким сном.
Сон был необходим мне в этом странном и незнакомом мире. Я чувствовал, что эти люди любили меня, заботились обо мне, готовы были отдать мне всё. Но они же и мешали мне всеми этими своими восторгами, переживаниями и эмоциями по случаю моего рождения. Я чувствовал, что трачу очень много сил, защищаясь от их неконтролируемых энергий, перерабатывая весь этот льющийся на меня поток. Поэтому, единственным выходом в этом положении был сон. Я спал и во сне постепенно привыкал к этому миру, готовясь к тому, что через несколько недель забуду всё, что знаю о себе настоящем, о мироздании и природе. Я потеряю СВОЁ ЗНАНИЕ, которое превратится в маленькие вихри и осядет где-то в батискафных глубинах моей души, выжидая того момента, когда я, став ВЗРОСЛЫМ, вновь захочу обрести в себе РЕБЁНКА.
Ни мама, ни бабушка, ни отец, держа в руках моё «паучковое» тельце, никогда не смогли бы предположить, что я всё еще ощущаю себя взрослым 50-ти летним мужчиной, вырастившем таки в себе РЕБЁНКА в прошлой жизни, танцоромузыкантоматематиком, творцом. Они не ведали, что я всё еще помню всё, что произошло со мной с самого момента моего прошлого рождения. Помню неясно и смутно, на уровне ощущений и образов, которые роились в моей, теперь крошечной, голове.
Вчерашняя жизнь
Я проживал на планете, похожей на Землю. Может, это и была она. Помню только слово – Волга. Я танцевал в храмовом сооружении или в месте, выполнявшем ту же функцию. Люди приходили туда, рассаживались поодаль и «смотрели». Мой танец был не совсем танцем, точнее, он был лишь частью того, что я делал на самом деле. Земные ученые назвали бы «это» синкретизмом, однако, оно не было ни первобытным, ни примитивным. Ваш ученый Пифагор сказал как-то, что мир построен на четких формулах музыки – интервалы и последовательности которой и описывает математика. Вот и мой танец сочетал в себе все грани искусства, был един, рассказывая «зрителям» (т.к. они были видящими) обо всём, что их окружало, о сути всех вещей. На тонких уровнях моё искусство рождало яркие фотографические образы и картины, хотя и на физическом плане я пел, танцевал, играл на хитроумном инструменте. Дуализм моего танца исключал какое - либо непонимание его публикой, т.к. тогдашние люди могли видеть природу вещей. Я рисовал свою песню, показывал фильм своей музыки и пьесу своего танца. Я видел, как созданные мною образы умножались и делились, я мог извлекать из них корни квадратные или возводить в степень. Я мог записать в виде математических формул все эти явления и с помощью формул же объяснить каждый момент бытия. Я видел, что в основе своей все виды познания мира есть одно, а отдельно музыка, физика, математика, театр, рисование лишь пути к ЕДИНОМУ, которые каждый выбирает в соответствии со своей кармой и дхармой. Все эти пути были гранями ТВОРЧЕСТВА, и мне была открыта их нераздельность. И не одному мне. Почти все люди нашей планеты рождались и воспитывались с этим ЗНАНИЕМ. Каждый из нас понимал свою роль в этой жизни, её цели и задачи. Каждый был посвящен в свою МИССИЮ. Из-за этого, у нас не было ни лишних амбиций, ни неудач, ни жалости, ни горя. Каждый из нас нёс свою ношу с улыбкой, зная о конце пути и о награде за труд. Однако далеко не все люди могли заниматься таким ВЫСШИМ ТВОРЧЕСТВОМ, для чего и нужен был я. Такие картины и песни создавать было вовсе не просто, на это требовалось много энергии и искусства. Кроме того, каждый раз, показывая свои творения, я напоминал людям о ЕДИНОМ (даже видящим трудно всё время видеть). Это и было моей МИССИЕЙ: я был тем посредником и проводником (медиумом), который воссоединял бы души людей с ОСНОВОЙ.
К 50-ти годам (по земным меркам, ведь мы жили несоизмеримо дольше современных людей) я увидел, что достиг наивысшего расцвета своих сил. Я творил, чем приносил моим «поклонникам» неизъяснимую словами радость. Одновременно, я ощутил, что миссия моя близится к концу. Надвигались какие-то грозовые события.
С недавних пор в нашем гармоничном мире стала ощущаться тревога. Она витала в воздухе, предрекая апокалипсис нашего общества. Я не мог более «танцевать», да и моим согражданам стало не до этого. Мы ощущали и видели (каждый на своем уровне), что период процветания нашей планеты подходит к завершению, наступает предсказанный задолго до этого Железный Век, эра войн, смятения и несправедливости. Эпоха, в которую формация, подобная нашей, просто не сможет существовать. Однако, скоро мы привыкли к этому тревожному чувству, т.к. длилось это состояние не одно десятилетие. Ещё в наш Золотой Век до нас стали доходить неясные «слухи» о творящихся в других частях нашей Земли беспорядках. Мы видели войны, эпидемии, землетрясения. Мы узнали, что многие известные нам высокодуховные народы были порабощены или вовсе уничтожены какими-то варварскими племенами. Мы знали, что грядёт и наш черёд. Но все события происходили так медленно, что мы успевали привыкнуть к новому порядку вещей, да и человеческому сознанию всегда присуще верить в лучший исход.
Конец вчерашней жизни
Однажды в наш город прибыл представитель нашего Верховного Правительства. Чиновник этот выглядел очень озабоченным, но в то же время был очень энергичным и деятельным. Надо сказать, что с недавних пор руководящие должности в нашем «государстве» стали занимать довольно странные (для нас) люди. Они были очень предприимчивыми, обладали большим запасом жизненной энергии и ставили во главу угла в первую очередь свою карьеру. Раньше, наши служащие все сплошь были философского склада и глубоко понимали, что они служат обществу, а не наоборот. Новые же строили государство со всеми вытекающими. Но мы понимали, что новое время требует новых отношений.
Представитель Правительства заявил, что наш город должен создать дружину ополчения, т.к. на нас движутся большие силы того самого варварского народа. Добровольцы из мужчин должны были явиться в назначенное место сбора. Видя во всём этом для себя перст судьбы, я первым записался в этот отряд. Учитывая мои заслуги перед обществом, меня назначили деканом – командиром декады (подразделения из десяти других ополченцев).
И вот настал день нашего выступления. Не скрою, что я сильно волновался, радуясь одновременно. «Страшно и весело» - как у вашего Толстого. Ведь близился конец моего ПУТИ. Значит, скоро я вернусь ДОМОЙ, туда, откуда мы все пришли. Дружина наша была вооружена как попало (палки, пруты, хозинвентарь), ведь войн не было уже страшно давно. Мы двинулись на юг, навсегда покидая наш райский город. Шли мы долго, часто останавливаясь на привалы, т.к. «войско» не было приучено к таким марш-броскам. По пути мы сливались с такими же дружинами из других городов. Вскоре моё волнение и энтузиазм погасли, сменившись тупой усталостью и безразличием. Я видел подобные же изменения и на лицах моих однополчан. Как всё в мире, война тоже оказалась явлением постепенным. Мы уже не хотели никуда идти, не хотели даже победы над врагом. Я понимал, что и это является частью моего последнего испытания и поэтому, не мог не идти, что и укрепляло мой дух.
Но всё на Земле (или как там она называлась? Волга?) когда–нибудь заканчивается. Дней через 7 мы пришли, наконец, к месту общего сбора. Оказалось, что оно же является и местом предполагаемого сражения. Место это располагалось частично в лесу, частично на крутом берегу небольшой реки. Другой, левый берег был, как и полагалось, пологим, и наши военачальники очень радовались, что им удалось захватить более выгодную в стратегическом плане позицию. Предположительно, наших «войск» здесь собралось до 10 тыс. Возникшее было у меня воодушевление при виде такой силы, сменилось вновь общей усталостью и уверенностью в глупости и бессмысленности войны. К этому меня привела бессонная ночь, проведенная на нашем биваке в поле на голой земле. К рассвету я внезапно понял, что эти люди не шутейно хотят воевать и завтра (т.е. сегодня уже) будут убивать своих противников и умирать сами. Люди, еще вчера смотревшие на меня в храме, для которых сегодня я не более чем командир таких же, как они, солдат. Я понял всю ненатуральность нашего положения и, в то же время, всю его естественность. Ведь завтра (т.е. сегодня уже), несмотря на свои духовные ценности, а может, и благодаря им (ведь из нас почти никто не владел никаким видом оружия), большинство из нас будут убиты. И я – в первую очередь. Ведь тот мир, что уже приходит, тот мир, чуждый и непонятный нам, тот мир должен заменить наш, существовавший тысячелетия. Этот другой мир, чтобы жить по своим законам, должен уничтожить, стереть с лица земли наш мир, законы которого чужды ему. Он должен открыть свои законы сам, пройдя все стадии развития от животной стаи до человеческого общества. Обитатели этого мира сами должны понять необходимость создания такого человека…
…А пока этот варварский мир является хищником, уничтожающим всё, недоступное его пониманию, а значит - опасное. И мы должны сразиться с ними, но без ненависти и не из слепого страха. Мы польём кровью землю, чтобы искупить грех Новой Расы, чтобы и из этой почвы поднялись бы когда–нибудь ростки знания. Мы исчезнем полностью. Ведь никто не ценит чужой опыт, а учатся только на своих ошибках.
…Битву помню смутно. Мы долго стояли, построившись с самого утра, ожидая, пока наш авангард форсирует реку. Когда настала наша очередь переходить в брод эту водную преграду, я впервые увидел убитых. Своих и врагов. Поразили меня противники. На головах их были шлемы из черепов больших неведомых животных, оружие было очень грубым и, по-видимому, очень эффективным в их руках – наших павших было раза в два больше.
На другом берегу мы еще долго стояли, ожидая каких то распоряжений командования. Сюда тоже долетали камни и стрелы, и я помню, как рядом со мной упал мой сосед справа. Строй сомкнулся, а я остался стоять над ним, пораженный обыденностью смерти. Но люди продолжали падать, т. к. мы не могли ни вступить в бой, ни отойти. Внезапно, откуда-то слева по нашим рядам прошло смятение. Мы ощутили давление с той стороны. Волна паники прокатилась по всему войску. Через наши ряды стали пробиваться окровавленные солдаты из первых рядов. Выражение ужаса застыло на их лицах. Они бежали. Наш правый фланг был зажат большим холмом. Вот по нему то и стали карабкаться обезумевшие от страха люди. Однако вскоре, навстречу им, с гребня холма полетели стрелы, дротики, связанные попарно камни и снаряды пращей. Давление в центре возросло неимоверно. Над нашей толпой (а это была уже именно толпа) пронеслись старые забытые слова: «Измена! Нас обошли! Мы погибли!». Все одним духом ринулись назад, к реке… Мы быстро теряли человеческий облик, забыв обо всём, поддавшись действию основного инстинкта-самосохранения. Толпы народа пытались с ходу форсировать водную преграду. Я почти доплыл до середины реки, когда вода в реке стала резко прибывать. Кто-то закричал: «Плотина! Они спустили плотину!».
…На этом записи в найденной нами тетради рукописей Сэма обрываются. Существует мнение, что автор сам уничтожил последние страницы рукописи. Тем не менее, вот список «сновелл», вышедших из-под пера героя и оставивших свой след в «мире»:
1. Когда стану я моложе, чем теперь.
2. Перун-трава.
3. Пуговица.
4. Alice In Eggland.
5. Последний эльф.
Приложение №2
Представляет собой сборник ранее не
издававшихся песен Сэма и его группы «Батискаф Фаренгейта», как упомянутых в этом повествовании (Глория, Laluna, Амбрелла), так и неизвестных читателю (см. и сл. запись). Автор книги «Чел с Битловскими Мозгами», помещая этот CD как приложение к роману, исходит из несколько измененного старого принципа, что «лучше 100раз послушать, чем один раз прочитать». И действительно, как в тексте, посвященном музыке и песням, и вообще, судьбе музыканта, можно оценить его творчество и понять его путь? Только УСЛЫШАВ!
Добрый день, Сергей!
Вашу рукопись мы получили.
С уважением
Марианна Фумарова,
зам.главного редактора
издательства "Фолио"
Украина, 61057, Харьков,
ул. Донец-Захаржевского, 6/8
тел. +38 (057) 731-67-81, 731-67-80
факс +38 (057) 731-67-81