РАСКОЛ В СОЮЗЕ КОММУНИСТОВ

В общем дело Кинкеля имело скорее симптоматическое, нежели фактическое значение. На этом деле легче всего понять сущность спора, в который Маркс и Энгельс вступили с лондонскими эмигрантами. Но само по себе оно вовсе не являлось каким-то событием в этом споре, а тем более его непосредственной причиной.

В чем заключалась связь Маркса и Энгельса с остальными эмигрантами и что их отделяло от них, яснее всего видно на двух начинаниях, которым они отдавали свои силы наряду с изданием «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-Okonomische Revue» в 1850 г. Одно из этих начинаний — эмиг­рантский комитет. Маркс и Энгельс основали его вместе с Бауэром, Пфендером и Виллихом для помощи эмигрантам, которые большими массами притекали в Лондон, после того как Швейцария стала все враждебнее относиться к беженцам. Другим начинанием Маркса и Энгельса было воз­рождение Союза коммунистов. Возобновление его деятельности становилось настоятельной необ­ходимостью, по мере того как победоносная реакция стала бесцеремонно отнимать у рабочего класса свободу печати и собраний и вообще все средства публичной пропаганды. Солидарность Маркса и Энгельса с эмиграцией в целом была, можно сказать, житейской, но не политической. Они разделяли лишения эмигрантов, но не их измышления, они готовы были жертвовать для них последней копейкой, но ни малейшей частицей своих убеждений.

Немецкая и в особенности международная эмигрантская среда представляла собой хаотическую смесь самых разнородных элементов. Все эти люди надеялись на возрождение революции, которая даст им возможность вернуться на родину. Все они работали в этом направлении, что, казалось бы, должно было объединить их в общем деле. В действительности же всякая попытка единения неизбежно заканчивалась неудачей. В лучшем случае дело доходило до бумажных манифестов, пустозвонство которых стояло в прямой пропорции к их торжественности. Стоило только

ЛОНДОНСКОЕ ИЗГНАНИЕ

227

приступить к какому-нибудь делу, как возникали несноснейшие ссоры. Их причина заключалась вовсе не в характере людей, бедственное же положение эмигрантов в худшем случае только обо­стряло столкновения. Истинная причина заключалась в классовой борьбе. Она определяла ход ре­волюции и продолжалась в эмиграции, несмотря на всяческие попытки вообразить, что ее не су­ществует. Маркс и Энгельс видели с самого начала бесплодность таких попыток и не принимали в них участия. Но это объединило все эмигрантские группы и группки по крайней мере в том общем мнении, что Маркс и Энгельс — действительные и неисправимые виновники всех разногласий.

Маркс и Энгельс продолжали пролетарскую классовую борьбу, которую начали еще до рево­люции. Прежние члены Союза коммунистов собрались с осени 1849 г. в Лондоне почти в полном составе, за исключением Молля, который пал в битве при Мурге. Шаппер приехал летом 1850 г., а Вильгельм Вольф переселился из Швейцарии еще на год позже. Кроме того, удалось привлечь к делу некоторые новые силы, например Августа Виллиха, бывшего прусского офицера. Во время баденско-пфальцского похода Виллих проявил себя очень умелым руководителем отрядов добро­вольцев. Теперь бывший адъютант Виллиха, Энгельс, завербовал его для революции. Виллих был весьма дельный человек, но в теоретическом отношении довольно путаная голова. Затем шла мо­лодежь: купец Конрад Шрамм, учитель Вильгельм Пипер и, наконец, Вильгельм Либкнехт, кото­рый учился в германских университетах, но сдавал экзамены в баденских восстаниях и в швейцар­ском изгнании. Все они окружали в эти годы Маркса, причем из них наиболее преданным и вер­ным его другом был Либкнехт. О двух других Маркс отзывался иногда неодобрительно, так как они причиняли ему порой немало хлопот. Но не следует понимать буквально все, что он говорил о них по тому или иному случаю. Когда Конрад Шрамм умер совсем молодым от чахотки, Маркс прославил его, назвав «неистовым Перси партии»; и про Пипера Маркс тоже говорил, что он «в сущности добрый малый». Через посредство Пипера переписку с Марксом завязал геттингенский адвокат Иоганн Микель, который затем вступил в члены Союза коммунистов. Маркс, видимо, це­нил его как умного человека, и Микель в течение целого ряда лет был верен коммунистическому знамени. Однако впоследствии он, как и его друг Пипер, повернул назад в либеральный лагерь.

Для того чтобы возродить Союз коммунистов, Центральный комитет издал Обращение, поме­ченное мартом 1850 г. и составленное Марксом и Энгельсом. Это Обращение привез в Германию Генрих Бауэр, командированный в качестве эмиссара. Авторы исходили из того, что предстоит новая революция, которая «будет... вызвана самостоятельным восстанием французского

228

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

пролетариата или вторжением Священного союза в революционный Вавилон»¹. Подобно тому как мартовская революция доставила победу буржуазии, новая революция принесет победу мелкой буржуазии; она же снова предаст рабочий класс. Отношение революционной рабочей партии к мелкобуржуазным демократам формулировалось следующим образом: «она идет вместе с ней против той фракции, к низвержению которой рабочая партия стремится; она выступает против нее во всех случаях, когда мелкобуржуазная демократия хочет упрочить свое положение в своих соб­ственных интересах»^2. Мелкая буржуазия использовала бы победоносную для нее революцию с целью реформировать капиталистическое общество настолько, чтобы сделать его более удобным и терпимым для нее самой, а до известной степени и для рабочего класса. Но пролетариат ни в коем случае не может этим удовлетвориться. Мелкобуржуазные демократы, естественно, будут ста­раться возможно скорее закончить революцию, — как только будут осуществлены их умеренные требования; задача же рабочих, напротив, заключается в том, чтобы сделать революцию перма­нентной, «пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока про­летариат не завоюет государственной власти, пока ассоциация пролетариев не только в одной стране, но и во всех господствующих странах мира не разовьется настолько, что конкуренция ме­жду пролетариями в этих странах прекратится, и что, по крайней мере, решающие производитель­ные силы будут сконцентрированы в руках пролетариев»³. Соответственно этому Обращение пре­достерегало рабочих, чтобы они не дали себя обмануть проповедью мелкобуржуазных демократов об единстве и примирении и не дали низвести себя до роли придатка буржуазной демократии. Им необходимо, напротив, образовать по возможности прочную и сильную организацию. Тогда после победы революции, которой они, как и всегда до сих пор, добьются лишь собственной силой, соб­ственным мужеством, они продиктуют мелкой буржуазии такие условия, при которых господство буржуазных демократов будет носить в самом себе зародыши своего разрушения. И тем легче бу­дет вытеснить потом это господство буржуазной демократии господством пролетариата. «Рабочие прежде всего должны, насколько это возможно, противодействовать попыткам буржуазии внести успокоение и вынуждать демократов привести в исполнение их теперешние террористические фразы... Они не только не должны выступать против так называемых эксцессов, против случаев народной

¹ См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения в двух томах, т. I. 1955, стр. 82 или Соч., 2 изд., т. 7, стр.
259. — Ред.

² Там же, стр. 83 или Соч., 2 изд., т. 7, стр. 260. — Ред.

³ См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2 изд., т. 7, стр. 261. — Ред.

ЛОНДОНСКОЕ ИЗГНАНИЕ

229

мести по отношению к ненавистным лицам или официальным зданиям, с которыми связаны толь­ко ненавистные воспоминания, они должны не только терпеть эти выступления, но и взять на себя руководство ими»¹. При выборах национального представительства рабочие должны всюду вы­ставлять своих собственных кандидатов, даже там, где нет видов на победу, и не поддаваться ни­каким уговорам демократов. Конечно, в начале движения рабочие не должны предлагать непо­средственно коммунистические меры; но они могут оказывать достаточное давление на демокра­тов, чтобы последние вынуждены были по возможности во многих направлениях врываться в те­перешний общественный порядок, препятствовать его нормальному течению и тем самым ком­прометировать себя, а также сосредоточивать в руках государства как можно больше производи­тельных сил, транспортных средств, фабрик, железных дорог и т. д. Прежде всего рабочие не должны допустить, чтобы при уничтожении феодализма поместья, как это было в эпоху великой французской революции, перешли в свободную собственность крестьян. Этим сохранилось бы существование сельскохозяйственного пролетариата, и наряду с таковым возник бы мелкобуржу­азный крестьянский класс, который проделал бы тот же круговорот обеднения и задолженности, что и французский крестьянин. Рабочие должны, напротив, требовать, чтобы конфискованные феодальные поместья оставались государственным достоянием и чтобы их превращали в рабочие колонии. Возделывание земель должно стать делом ассоциированного сельского пролетариата, располагающего всеми средствами крупного земледелия. Таким путем принцип общественной собственности станет на твердую почву в обстановке расшатывающихся буржуазных отношений собственности.

Вооруженный этим Обращением, Бауэр с большим успехом выполнил свою миссию в Герма­нии. Ему удалось вновь связать порванные нити, а также создать новые связи благодаря тому, что он приобрел большое влияние на остатки союзов рабочих, крестьян, поденщиков и гимнастиче­ских союзов, которые еще уцелели в разгуле контрреволюции. Наиболее влиятельные члены Ра­бочего братства, основанного Стефаном Борном, тоже примкнули к Союзу, который, таким обра­зом, «привлек к себе все пригодные силы»: так доложил в Цюрих Карл Шурц, который в это же время объезжал Германию по поручению одной швейцарской организации эмигрантов. Во втором Обращении, помеченном июнем 1850 г., Центральный комитет уже извещал, что Союз утвердился в целом ряде германских городов и образовал руково-

¹ См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения в двух томах, т. I, 1955, стр. 86 или Соч., 2 изд., т. 7, стр. 263. — Ред.

230

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

дящие центры: в Гамбурге для Шлезвиг-Гольштейна, в Шверине для Мекленбурга, в Бреславле для Силезии, в Лейпциге для Саксонии и Берлина, в Нюрнберге для Баварии, в Кёльне для Рейн­ской провинции и Вестфалии.

То же Обращение называло лондонский округ самым сильным оплотом Союза, ибо он нес поч­ти исключительно на себе все расходы, руководил Лондонским просветительным обществом не­мецких рабочих, а также большей частью тамошних эмигрантов. Кроме того, лондонский Цен­тральный комитет стоял в тесной связи с революционной партией англичан, французов и венгров. В другом отношении, однако, лондонский округ был самым слабым местом Союза, ибо он запу­тывал Союз во все сильнее разгоравшуюся и все более безысходную борьбу в эмигрантской среде.

Летом 1850 г. стало очевидно, что надеяться на скорое возрождение революции уже нельзя. Во Франции было уничтожено всеобщее избирательное право, что, однако, не вызвало восстания ра­бочего класса. Борьба шла уже только между претендентом на престол Луи Бонапартом и монар­хистским реакционным Национальным собранием. В Германии мелкобуржуазная демократия со­шла с политической сцены, а либеральная буржуазия приняла участие в ограблении трупа рево­люции, учиненном Пруссией. При этом Пруссию надули германские средние и мелкие государст­ва, которые все плясали под австрийскую дудку, в то время как царь грозно пощелкивал кнутом над всей этой немецкой компанией. Но по мере того как шел отлив истинной революции, все бо­лее усиливались лихорадочные стремления эмигрантов сфабриковать искусственную революцию. Эмиграция обманывалась относительно всех отрицательных признаков и возлагала надежды на чудеса, которые она готовила совершить упорством своей воли. С тем большим недоверием эмиг­ранты относились ко всякой самокритике, исходившей из их собственных рядов. Маркс и Энгельс, ясным и спокойным взором оценившие истинное положение вещей, чувствовали все большую рознь между собой и эмигрантами. Как мог голос логики и разума сдержать бурю страстей в этой все более отчаивавшейся массе! Голос этот оказался настолько бессильным, что всеобщее опьяне­ние проникло также в лондонское отделение Союза коммунистов и потрясло изнутри его Цен­тральный комитет.

На заседании Центрального комитета 15 сентября 1850 г. дело дошло до открытого раскола. Шесть членов Союза стояли против четырех: Маркс и Энгельс, затем Бауэр, Эккариус, Пфендер — из старой гвардии, а из молодого поколения — Конрад Шрамм — против Виллиха, Шаппера, Френкеля и Лемана. Среди последних был только один старый член — Шаппер, «первобытный революционер», как его удачно прозвал Энгельс. Его

ЛОНДОНСКОЕ ИЗГНАНИЕ 231

увлекла революционная стихия, так как ему в течение целого года пришлось наблюдать в непо­средственной близости ужасы контрреволюции, и он только что перед этим приехал в Англию.

На этом решающем заседании Маркс в следующих словах определил сущность возникшего разногласия: «На место критических воззрений меньшинство ставит догматические, на место ма­териалистических — идеалистические. Движущей силой революции для него становится просто воля вместо действительных отношений. Между тем как мы говорим рабочим: «Вы должны пере­жить 15, 20, 50 лет гражданской войны и международных битв, не только для того чтобы изменить существующие отношения, но чтобы и самим измениться и стать способными к политическому господству». Вы говорите наоборот: «Мы должны сейчас же достигнуть господства, или нам не остается ничего делать». В то время как мы специально указываем германским рабочим на нераз­витое состояние германского пролетариата, вы самым грубым образом льстите его национальному чувству и сословным предрассудкам германских ремесленников, что, разумеется, популярнее. По­добно тому как демократы превращают слово народ в что-то святое, так вы проделываете это со словом пролетариат »^1. Дело дошло до крупных споров, даже — вопреки решительному осужде­нию Маркса — до того, что Шрамм вызвал на дуэль Виллиха, и дуэль состоялась близ Антверпе­на: Шрамм был легко ранен. Но достичь какого-либо единения оказалось невозможным.

Большинство пыталось спасти Союз тем, что перевело руководство им в Кёльн. Кёльнскому округу предложено было избрать новый Центральный комитет, а прежний лондонский округ предполагалось заменить двумя другими, независимыми друг от друга и состоящими в общении лишь с Центральным комитетом. Кёльнский округ на это согласился и выбрал новый Централь­ный комитет, но меньшинство отказалось его признать. Оно имело больше сторонников в лондон­ском округе и главным образом в Просветительном обществе немецких рабочих, из которого Маркс и его ближайшие друзья вышли. Виллих и Шаппер основали особый союз, но он вскоре за­путался в авантюристской игре в революцию.

Более обстоятельно, чем на заседании 15 сентября, Маркс и Энгельс обосновали свои взгляды в пятом-шестом выпуске «Revue». Он вышел двойным номером, и этим номером закончилось в но­ябре 1850 г. существование журнала. Кроме большой статьи, в которой Энгельс дал изображение крестьянской войны 1525 г. с точки зрения исторического материализма, в последнем номере

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. VIII, стр. 506—507. — Ред.

232

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

«Revue» напечатана была статья Эккариуса о положении портняжного дела в Лондоне, которую Маркс радостно приветствовал: «Прежде чем пролетариат победит на баррикадах и на боевых ли­ниях, — писал Маркс, — он возвещает о своем грядущем господстве рядом интеллектуальных по­бед». Эккариус, работавший сам в одной из лондонских портняжных мастерских, воспринимал упадок мелких ремесленных предприятий и их вытеснение крупной промышленностью как исто­рический прогресс. Но в то же время он понимал, что в результатах и достижениях крупной про­мышленности историей заложены и с каждым днем наново создаются реальные условия пролетар­ской революции. В таком чисто материалистическом, чуждом всякой сентиментальности воззре­нии Эккариуса на буржуазное общество и его развитие Маркс усматривал огромный шаг вперед по сравнению с сердобольной, проповеднической, психологической критикой Вейтлинга и других писателей из рабочих, нападавших на существующий порядок вещей. Материалистическое пони­мание общественных явлений Эккариусом было плодом неустанной работы Маркса, и самым же­ланным ее плодом.

Центр тяжести последнего выпуска журнала составляло, однако, экономически-политическое обозрение за период с мая до октября. Маркс и Энгельс в обстоятельном исследовании выясняли экономические причины политической революции и контрреволюции и доказывали, что первая возникла из тяжелого хозяйственного кризиса, а вторая коренилась в новом подъеме производст­ва. Они приходили к следующему выводу: «При таком всеобщем процветании, когда производи­тельные силы буржуазного общества развиваются настолько пышно, насколько это вообще воз­можно в рамках буржуазных отношений, о действительной революции не может быть и речи. По­добная революция возможна только в те периоды, когда оба эти фактора, современные произво­дительные силы и буржуазные формы производства, вступают между собой в противоречие. Бес­конечные распри, которыми занимаются сейчас представители отдельных фракций континенталь­ной партии порядка, взаимно компрометируя друг друга, отнюдь не ведут к новым революциям; наоборот, эти распри только потому и возможны, что основа общественных отношений в данный момент так прочна и — чего реакция не знает — так буржуазна. Все реакционные попытки затор­мозить буржуазное развитие столь же несомненно разобьются об эту основу, как и все нравствен­ное негодование и все пламенные прокламации демократов. Новая революция возможна только вслед за новым кризисом. Но наступление ее так же неизбежно, как и наступление этого послед­него »^1.

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2 изд., т. 7, стр. 467. — Ред.

ЛОНДОНСКОЕ ИЗГНАНИЕ

233

Этому ясному и убедительному изложению обстоятельств противопоставлялось в конце воз­звание европейского Центрального комитета, подписанное Мадзини, Ледрю-Ролленом, Дарашем и Руге. Все иллюзии эмигрантов были сжато изложены в этом воззвании. Оно приписывало круше­ние революции честолюбивой ревности отдельных вождей и враждебному столкновению взглядов различных учителей народа. Свое собственное исповедание воззвание определяло как веру в сво­боду, равенство, братство, в семью, общину, государство, отечество — словом, в общественный строй, имеющий на своей вершине бога и его законы, а в основе — народ.

Обозрение помечено было 1 ноября 1850 г. На этом прервалась на целых два десятилетия со­вместная, в одном городе, деятельность двух авторов: Энгельс уехал в Манчестер и там снова по­ступил приказчиком в бумагопрядильню фирмы «Эрмен и Энгельс», а Маркс остался в Лондоне и посвятил все свои силы научной работе.

ЭМИГРАНТСКАЯ ЖИЗНЬ

Эти ноябрьские дни почти точно совпали с завершением первой половины жизни Маркса и. яв­ляются не только внешне значительным поворотным пунктом на жизненном пути, проделанном Марксом. Он сам живо это ощущал, и, пожалуй, еще в большей степени это чувствовал Энгельс.

«Все более и более убеждаешься в том, — писал он Марксу в феврале 1851 г., — что эмиграция — это такой институт, благодаря которому каждый человек неизбежно должен превратиться в ду­рака, осла или просто мошенника, если он совершенно не устранится от эмиграции и не удовле­творится положением независимого литератора, которому нет решительно никакого дела до так называемой «революционной партии»»¹. На это Маркс ему ответил: «Мне очень нравится та на­стоящая общественная изоляция, в которой находимся теперь мы оба, ты и я. Она вполне соответ­ствует нашей позиции и нашим принципам. Система взаимных уступок, половинчатости из при­личия и обязанность брать на себя долю ответственности перед публикой за смехотворные деяния этой партии вместе со всеми этими ослами, — со всем этим теперь покончено»². Затем Энгельс снова писал ему в том же духе: «Мы имеем теперь, наконец, опять, в первый раз за долгое время, возможность показать, что мы не нуждаемся ни в какой популярности, ни в какой поддержке со стороны какой-

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXI, стр. 148. — Ред. Там же. — Ред.

234

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

либо партии какой бы то ни было страны и что наша позиция совершенно независима от подобных пустяков. С настоящего момента мы ответственны только лишь за самих себя... По существу мы не можем даже слишком жаловаться, что и эти petits grands hommes (маленькие великие люди) нас избегают; разве мы в продолжение стольких лет не притворялись, будто у нас бог весть какая пар­тия, между тем как у нас не было никакой партии, и люди, которых мы, по крайней мере офици­ально, считали принадлежащими к нашей партии... не понимали даже элементарных начал наших теорий»^1. Не следует, конечно, понимать буквально такие слова, как «дураки» и «мошенники», и кое-что другое из этих страстных суждений тоже не нужно толковать дословно. Одно несомненно: Маркс и Энгельс были совершенно правы, когда видели спасительное решение в том, чтобы резко отмежеваться от бесплодных споров эмиграции и, как выражался Энгельс, заняться научными изысканиями «в некотором одиночестве» — до тех пор пока наступит другое время и придут лю­ди, которые поймут их дело.

Впрочем, пропасть была не столь глубока и не так быстро образовалась, как может показаться оглядывающемуся назад наблюдателю. В письмах, которыми обменивались Энгельс и Маркс в ближайшие после того годы, еще часто звучали отголоски борьбы с эмиграцией. Это проистекало уже из непрекращавшихся трений между двумя фракциями, на которые раскололся Союз комму­нистов. К тому же оба друга, решив не вмешиваться в эмигрантские дрязги, никак не предполага­ли отказаться от всякого участия в политической борьбе. Если они не прекратили сотрудничества в чартистских органах, то еще меньше они были склонны примириться с гибелью «Neue Rheinis-che Zeitung. Politisch-Okonomische Revue».

Базельский издатель Шабелиц хотел взять на себя дальнейшее издание «Обозрения», но из это­го ничего не вышло. С Германом Беккером, который жил в Кёльне и стоял сначала во главе «Westdeutsche Zeitung» («Западной немецкой газеты»), а потом, когда ее закрыли, вел небольшое издательское дело, Маркс начал переговоры об издании собрания своих сочинений, а также об из­дании трехмесячника, причем предполагалось, что он будет выходить в Льеже. Эти планы рухну­ли с арестом Беккера в мае 1851 г., но из «Собрания трудов, издаваемого Германом Беккером», все же вышел в свет один выпуск. По плану «Собрание трудов» должно было появиться в свет в двух томах, примерно по 25 печатных листов каждый. Подписавшиеся на эти тома до 15 мая должны были получить их в виде десяти выпусков по восьми зильбергрошей за каждый; после этого срока цена должна

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXI, стр. 151. — Ред.

ЛОНДОНСКОЕ ИЗГНАНИЕ

235

была повыситься до одного талера и пятнадцати зильбергрошей за том. Первый выпуск был очень быстро распродан, но утверждение Вейдемейера, будто он разошелся в 15000 экземпляров, веро­ятно, ошибочно: даже десятая часть такой цифры знаменовала бы в тогдашних условиях весьма значительный успех.

Во всех этих планах большую роль играла для Маркса также «настоятельная необходимость в заработке». Он жил в крайне тяжелых материальных условиях. В ноябре 1849 г. у него родился четвертый ребенок, сынок Гвидо. Мать сама кормила грудью ребенка и так писала о нем: «Мой бедный малютка высасывал у меня с молоком столько забот и скрытого горя, что сам постоянно хворал, днем и ночью страдал от острых болей. С тех пор как он родился, он еще ни одну ночь не спал больше двух-трех часов»¹. Несчастный ребенок умер через год после рождения.

Из первой их квартиры в Челси Маркса с семьей выселили самым грубым образом, так как хотя они и платили квартирной хозяйке, но она не уплатила домовладельцу. Тогда они с большим тру­дом и хлопотами нашли себе пристанище в одном немецком отеле на Лейстер-стрит, близ Лей-стер-сквера, а оттуда вскоре переселились на Дин-стрит, 28, в районе Сохо-сквера. Там они обос­новались в двух маленьких комнатках и прожили в них около шести лет.

Но это не избавило их от нужды. Напротив, нужда все более и более одолевала их. В конце ок­тября 1850 г. Маркс написал Вейдемейеру во Франкфурт, прося его выкупить и продать заложен­ные в тамошнем ломбарде серебряные вещи; только детский столовый прибор, принадлежащий маленькой Женни, непременно должен быть спасен. «Мое положение сейчас таково, — писал Маркс, — что я должен во что бы то ни стало достать денег, чтобы вообще быть в состоянии про­должать работу»^2. Как раз в эти дни Энгельс переселился в Манчестер, чтобы заняться «собачьей коммерцией», решившись на это, по-видимому, с целью прежде всего помочь своему другу.

Других друзей у Маркса становилось все меньше в это тяжелое время. «Что меня действитель­но мучает до глубины души, из-за чего мое сердце обливается кровью, — писала жена Маркса в 1850 г. Вейдемейеру, — так это то, что мой муж должен претерпевать столько мелких невзгод, в то время как ему можно было бы помочь столь малым, и что он, с такой охотой и радостью помо­гавший многим людям, оказался здесь без всякой помощи. Но не подумайте, дорогой Вейдемейер, что мы к кому-нибудь предъявляем претензии. Единственное, чего мой муж вполне мог требовать от тех, с кем он делился своими мыслями, кому он

См. «Воспоминания о Марксе и Энгельсе», 1956, стр. 242. — Ред. См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXV, стр. 86. — Ред.

236

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

оказывал поддержку, служил опорой, так это проявления большей деловой энергии, большего участия к его журналу. Я могу с гордостью и смелостью это утверждать. Это немногое они долж­ны были сделать для него, от этого никто бы не пострадал. Вот это-то и огорчает меня. Но мой муж думает иначе. Никогда, даже в самые ужасные минуты, он не терял веры в будущее, всегда сохранял самый живой юмор и был вполне доволен, когда видел веселой меня и наших милых де­тей, с нежностью ласкающихся к своей мамочке»¹. И так же, как она тревожилась о муже, когда молчали друзья, он заботился о ней, когда слишком громко бряцали оружием враги.

Тому же Вейдемейеру Маркс писал в августе 1851 г.: «Ты, конечно, понимаешь, что я нахожусь в очень печальном положении. Моя жена погибнет, если так будет долго продолжаться. Постоян­ные заботы, самая мелочная житейская борьба подтачивают ее силы. К этому еще присоединяется подлость наших врагов; они ни разу даже не пытались напасть на меня по существу и, мстя за свое собственное бессилие, распространяют обо мне невыразимые гадости и набрасывают тень на мою репутацию...

Я, конечно, смеюсь над всей этой мерзостью, и она ни на минуту не отвлекает меня от моей ра­боты, но ты понимаешь, что на мою жену, которая хворает и с утра до вечера занята самыми без­радостными житейскими заботами и нервная система которой издергана, не очень-то благотворно действует, когда изо дня в день через глупых сплетников до нее доходят зловонные испарения чумной демократической клоаки. Бестактность, проявляемая в этом отношении некоторыми людьми, бывает прямо невероятна»². За несколько месяцев до того (в марте) у Маркса родилась дочь Франциска. Жена Маркса, хотя самые роды были легкие, лежала долго тяжело больная, «ско­рее по причинам свойства материального, чем физического». В доме не было ни гроша, «и вдоба­вок я еще эксплуатировал рабочих! И стремлюсь к диктатуре!»³, — писал Маркс с большой горе­чью Энгельсу.

Лично для себя Маркс находил неисчерпаемое утешение в научной работе. Он сидел с девяти часов утра до семи вечера в Британском музее. По поводу пустых шатаний Кинкеля и Виллиха он писал: «Демократическим «простакам», которым приходит наитие «свыше», таких усилий, конеч­но, не нужно. Зачем этим счастливчикам мучить себя изучением экономического и исторического материала? Ведь все это гак просто, как говорил бывало достойный Виллих. Все так просто! Да, — в этих пустых башках! Вот уж действительно простаки!»^4. Маркс надеялся в то

См. «Воспоминания о Марксе и Энгельсе», 1956, стр. 243. — Ред. См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXV, стр. 107. — Ред. См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXI, стр. 181—182. — Ред. См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXV, стр. 102. — Ред.

ЛОНДОНСКОЕ ИЗГНАНИЕ

237

время, что в течение нескольких недель закончит свою критику политической экономии, и начал уже искать издателя, что тоже приносило ему одно разочарование за другим.

В мае 1851 г. в Лондон приехал верный друг, на которого Маркс мог вполне положиться. С ним он был связан тесной дружбой и в последующие годы. Это был Фердинанд Фрейлиграт. Но вслед за его приездом пришла печальная весть: 10 мая в Лейпциге арестовали портного Нотъюнга, эмис­сара Союза коммунистов. Он приехал в Лейпциг с агитационными целями, и по забранным у него бумагам полиция узнала о существовании Союза. Вслед за тем были арестованы члены Централь­ного комитета в Кёльне, и Фрейлиграт едва успел избежать такой же участи благодаря тому, что уехал в Лондон, не подозревая о грозившей ему опасности. При его появлении в Лондоне все мел­кие фракции немецкой эмиграции стали тянуть к себе знаменитого поэта, но Фрейлиграт заявил, что будет держаться только Маркса и его тесного круга. Он отклонил поэтому предложение при­нять участие в собрании, назначенном на 14 июля 1851 г. На этом собрании предполагалось сде­лать еще одну попытку объединения немецких эмигрантов в одно целое. Попытка не удалась, как и все прежние, и повела только к новой розни. 20 июля основан был «агитационный союз» под ру­ководством Руге, а 27 июля — «эмигрантский клуб», во главе которого стоял Кинкель. Эти два союза вскоре начали ожесточенную борьбу между собой как в Лондоне, так и в немецкой прессе в Америке.

Маркс отнесся, конечно, с едкой насмешкой к этой «войне мышей и лягушек», главари которой были ему оба одинаково противны по всему своему образу мыслей. Попытки Руге «редактировать смысл событий» в 1848 г. «Neue Rheinische Zeitung» трактовала с особым искусством и увлечени­ем, выступая при этом иногда и с тяжелой артиллерией против «Арнольда Винкельрида Руге», «мыслителя из Померании», сочинения которого — «сточный желоб», куда «стекаются нечистоты всех словопрений и все противоречия немецкой демократии». Но при всей его путанице в области политики Руге все же был совсем другого рода человек, чем Кинкель; последний, бежав из шпан-дауской тюрьмы в Лондон, пытался разыгрывать там светского льва «то в кабаке, то в салоне», как про него острил Фрейлиграт. Для Маркса он представлял, однако, в то время особый интерес вви­ду того, что в компанию с Кинкелем вошел Виллих, затеяв мошенническую проделку высшей марки — устройство новой революции, основанной на акциях. 14 сентября 1851 г. Кинкель выса­дился в Нью-Йорке, и миссия его заключалась в том, чтобы заручиться содействием эмигрантов, пользующихся почетом, и выставить их поручителями для немецкого национального займа «в два миллиона долларов на организацию предстоящей республиканской

238

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

революции», а также для сбора предварительного фонда в 20000 талеров. Правда, первый, кому пришла в голову гениальная мысль переправиться через океан с кошельком для сбора денег на ре­волюцию, был Кошут. Но в более скромных размерах Кинкель проделывал это с таким же усерди­ем и бесцеремонностью. Учитель, так же как и ученик, проповедовал в северных штатах против, а в южных штатах — за рабство.

В противоположность такому шутовству Маркс завязал серьезные отношения с Новым Светом. Ввиду все возрастающей нужды — «дальше так жить невозможно»¹, — писал он 31 июля Энгель­су — Маркс задумал издавать вместе с Вильгельмом Вольфом литографированную «Корреспон­денцию» для американских газет; но несколько дней спустя он получил от «New-York Daily Trib-une», самой распространенной североамериканской газеты, предложение о постоянном сотрудни­честве. Приглашение исходило от издателя газеты Дана, с которым он познакомился еще в Кёльне. Маркс не владел еще в то время английским языком в такой степени, чтобы писать на нем, поэто­му вначале ему помогал Энгельс, написавший ряд статей о немецкой революции и контрреволю­ции. Марксу же вскоре после того удалось издать в Америке одно свое сочинение на немецком языке.

ВОСЕМНАДЦАТОЕ БРЮМЕРА

Иосиф Вейдемейер, старый брюссельский друг Маркса, мужественно боролся в революцион­ные годы на посту редактора одной демократической газеты во Франкфурте-на-Майне. Но затем все более наглевшая контрреволюция закрыла газету. А после того как полиция обнаружила суще­ствование Союза коммунистов, к числу самых активных членов которого принадлежал Вейдемей-ер, ему пришлось скрываться от гнавшихся за ним ищеек.

Сначала он укрылся в «тихом кабачке в Саксенгаузене». Он хотел переждать там непогоду и тем временем написать популярную политическую экономию для народа. Но атмосфера станови­лась все более удушливой, и «кой черт может без конца скитаться и скрываться!». Так как у него были жена и двое маленьких детей, ему казалось безнадежным перебиваться с семьей в Швейца­рии или в Лондоне; поэтому он решил эмигрировать в Америку.

Марксу и Энгельсу очень не хотелось лишаться своего верного товарища. Маркс тщетно напря­гал ум, строя планы, как бы доставить Вейдемейеру место инженера, железнодорожного слу-

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXI, стр. 230. — Ред.

ЛОНДОНСКОЕ ИЗГНАНИЕ

239

жащего или что-нибудь в этом роде: «Ведь если ты окажешься по ту сторону океана, кто поручит­ся, что ты не затеряешься где-нибудь на дальнем Западе? А у нас так мало сил, и мы должны очень бережно относиться к имеющимся у нас способным людям»¹. Но уж если Вейдемейеру необходи­мо было уехать, то все же была и некоторая польза в том, чтобы иметь толкового представителя коммунистических интересов в столице Нового Света, «Нам как раз не хватает в Нью-Йорке тако­го солидного парня, как он, и, в конце концов, Нью-Йорк тоже не находится на том свете, а отно­сительно Вейдемейера можно быть уверенным, что он в случае необходимости явится тотчас же»², — рассуждал Энгельс. Они поэтому дали свое благословение плану Вейдемейера. Он выехал 29 сентября из Гавра и после бурного плавания, длившегося около 40 дней, прибыл в Нью-Йорк.

Маркс уже 31 октября отправил Вейдемейеру письмо, в котором предлагал ему подвизаться на поприще книгопродавца-издателя и издавать в виде отдельных сочинений лучшее из того, что пе­чаталось в «Neue Rheinische Zeitung» и в «Revue». Потом Маркс сразу загорелся воодушевлением, когда Вейдемейер, проклиная в письме торгашество, которое нигде не выступает в такой отврати­тельной наготе, как в Новом Свете, сообщил ему, что собирается с начала января издавать ежене­дельник под заглавием «Revolution» («Революция»), и просил по возможности скорее прислать ему статьи. Маркс поспешил впрячь в дело всех коммунистических писателей — прежде всего Эн­гельса, потом Фрейлиграта, стихи которого Вейдемейеру особенно хотелось получить, затем Эк-кариуса и Веерта, а также обоих Вольфов. Он сделал Вейдемейеру упрек за то, что тот не назвал и Вильгельма Вольфа в объявлении о своем еженедельнике: «Ни один из нас не умеет писать так популярно, как он, — писал Маркс. — Он чрезвычайно скромен. Тем более следует избегать все­го, что могло бы подать ему повод думать, что его сотруд