Марта:
…Не могу даже дочитать до конца – передергивает от авторского снобизма касательно «коренных москвичей»…Мне просто интересно, откуда у москвичей такая уверенность в собственном превосходстве только за счет факта, что они родились в определенной географической местности?
Стоп! Прерываю почти в самом начале. Марта уверяет, что не дочитала книгу до конца, а у меня есть ощущение, что она и начала не читала. Я ведь не в Москве родилась. И даже не в Подмосковье. Ну, ладно, это пустяки…
Марта:
Почему провинциальные профессора для вас имеют уровень московских недоучек? По-моему, учебная программа в Союзе была одинакова и для Узбекистана, и для Сахалина. Я в детстве объездила всю страну, знакомилась с местными ребятами – так нам на лето задавали одни и те же задачки. И тем, кто с Поволжья, и тем, кто из Симферополя. В вузах, я думаю, тоже было похоже. Сама не знаю – получала вышку за границей. Конечно, в Москве больше престижных учебных заведений, но сам факт их престижности в том, что они московские. Есть всякие Бауманы и прочее – но не каждый же москвич поступает в Баумана или Гнесиных, правда? Тем не менее отчего-то «провинциалы», т. е. немосквичи, считаются какими-то недоумками.
Еще раз прерву поток сознания комментатора. Совершенно очевидно, что Марта давно искала случая высказать наболевшее. Просмотрев мой текст одним глазом и по диагонали, она решила, что нашла. И попала «в молоко». Испугавшись, что я совсем уже умом подвинулась и писала что-то, не приходя в сознание, я села перечитывать свой текст, чтобы найти про профессоров с Поволжья, которых я назвала недоумками и которых презираю… Почему-то не нашла.
Далее Марта пространно пишет о случаях из собственной практики, когда среди ее знакомых провинциалов были весьма достойные люди, а среди москвичей попадались малообразованные и малограмотные. Прямо даже не знаю, с чем спорить. Все абсолютно правильно! И москвичи, бывает, в Третьякову не ходят, и… мои провинциальные родители, живя в Москве, тоже не ходили. Вот об этом я и писала. О том, что, приехав в столицу и получив великолепные возможности для развития, культурного роста и самообразования, отец с матерью и на полпроцента не использовали их.
Марта:
Ваш презрительный тон по отношению к собственной матери, высмеивание не ее дурных качеств: лицемерия там, необразованности, а именно факта ее выхода из шахтерского поселка, он очень, если честно, портит впечатление от текста. Получается, что мамочка такая тупая была не оттого, что читала не те книжки или считала себя слишком умной и отказывалась повышать образование, а исключительно по причине своего географически-плебейского происхождения.
Все-таки Марта вообще не читала книги. Ведь я писала о том, что мать и отец, считая себя светочами культуры, проявлялись в быту и в общении с другими людьми как провинциалы в самом плохом смысле этого слова. В книге их происхождение имело значение только в том смысле, что уровень их сознания не изменился от переезда в столицу. Вся эта московская «культура-мультура» им оказалась не нужна, они, провинциалы, были выше того, чтобы ходить по всяким там музеям и выставкам, посещать театры и концертные залы. Хотя общественный статус отца, а потом и матери, да и материальный достаток позволяли им получать любые билеты, о которых простым людям приходилось только мечтать. Но мои родители были выше этого, ведь они читали книги и искренне считали, что этого вполне достаточно для познания мира и освоения культуры. Об этом я и написала совершенно определенно. Но Марта либо не читала текст, либо опять мы наблюдаем ту же картину: люди категорически не понимают прочитанное. Не умеют понимать. Катастрофа!
О высоком
Хочу напомнить уважаемым читателям, что на сайте СИ многие участники дискуссии без зазрения совести считают себя писателями, а потому иногда переходят на «литературный» уровень обсуждения моей книги. Что из этого получается, покажу на примере уже известной вам Брунгильды.
Брунгильда:
Я все-таки тоже местами литератор. Нужны бывают всякие герои. Людей, подобных вам, в моем окружении нет. Вы – интересный для меня типаж: с одной стороны, достаточно умный, образованный человек, с другой – лезущий изо всех щелей снобизм и мышление штампами. У меня намечается в романе одна баронесса в функции леди Винтер, у нее будет довольно много ваших черт. Так что совершенно искренне благодарю вас за опыт. Он мне будет полезен.
Скажу честно, прочитав эти слова, я впервые за несколько недель после опубликования книги расхохоталась. Мне стало ужасно интересно, какими такими местами наша Брунгильда литератор? Но больше всего меня позабавила ее угроза вывести мой неприглядный образ в своем очередном бессмертном творении. Пикантность ситуации состоит в том, что сама Брунгильда искренне верит, что ей предначертано стать классиком русской, а то и мировой литературы. В своих голубых мечтах она видит библиотечные полки, где плотными рядами ее бессмертные творения стоят рядом с книгами Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Дюма-отца и конечно же Толкиена. Пока этого нет, приходится уже который год размещать свои опусы на графоманском сайте. Но надо отдать должное оптимизму этой уже весьма не молодой женщины – она все еще полна надежд на светлое литературное будущее. А что думают о ее опусах вменяемые люди?
Reader:
Заглянул к Брунгильде. Да, вы правы – графоманка на 100%. Сколько их прошло через нашу редакцию – и не сосчитать! Иногда они ловко маскируются – тогда приходится читать большие куски, чтобы понять, с чем имеешь дело. Данный же случай из самых простых. Вполне достаточно нескольких абзацев из разных мест. Литературой здесь и не пахнет.
Я открыла на СИ раздел Брунгильды и нарочно наугад выбрала одно из сотен (!) ее творений. В нем я также наугад ткнула в первый попавшийся абзац. Вот что из этого получилось:
«Ярри почитают в Уторе и Сунлане как Великого Воина, но поклонение этому „Светлому“ не дает тех возможностей, как поклонение Тиму, Эйван и Нану. Жрецы этих трех „Светлых“ не только, как тимиты, получают возможность проникать в Кромешный мир, но и с помощью молитв могут подчинять себе ту Серую Силу, которой манипулируют маги. Причем жреческие обряды порой имеют больше силы, чем магические заклинания».
Уф!.. Но поколебать твердую веру нашего «литератора» в свое писательское предначертание никакими отзывами невозможно.
Брунгильда:
Знаете, господа, я, может быть, и испытала бы от ваших слов какие-то неприятные чувства, если бы имела меньше опыта на СИ.
Вы можете тут сколько угодно распинаться о «графомании», но не привели ни одного примера того, что делает мои тексты хуже текста Шпиллер. И вряд ли вы со всей вашей культурностью сможете мне доказать обратное.
Нет уж, увольте! Заниматься разбором «творчества» Брунгильды, приводить многочисленные примеры из ее «трудов» и что-то доказывать, да еще с «культурностью», как она выражается, – себя не уважать. Чем ее тексты хуже моих? Не знаю, может, для кого-то они гораздо лучше. Но я могу сказать, чем они хуже писательских или даже журналистских произведений: нормальным людям, имеющим хоть какое-то представление о литературе, читать ее опусы не представляется возможным.
Все-таки хорошо, что в Интернете есть сайты для графоманов! Иначе тысячи Брунгильд умучили бы издательства своими творениями, завалили бы их по уши своей писаниной. Раньше счет графоманов шел на сотни, может быть, на тысячи, сейчас их десятки, а то и сотни тысяч. И плодовиты они до чрезвычайности, я не знаю, когда они, бедные, работают, спят, едят… Одна Брунгильда написала столько, что сам Лев Толстой обзавидовался бы.
Не так страшен черт…
Сказать, что я не переживала из-за всех этих кошмарно глупых и недоброжелательных откликов, значит слукавить. Иногда я нервничала настолько сильно, что муж кричал в гневе:
– Я запрещу тебе пользоваться компьютером! Я выброшу твой ноутбук! Отключу Интернет на фиг!
Зная мужа, я понимала, что он может это сделать, поэтому предъявляла ему другие письма, иные отклики, со словами:
– А вот это, Женечка, помогает мне жить и чувствовать себя человеком. Ты понимаешь, от чего хочешь меня отключить?
Алексей:
Прежде всего, представлюсь. Муж своей жены, отец двоих детей. По образованию и профессии физик, кандидат физико-математических наук. Лет мне 35, через полмесяца 36. Да, в отношении к религии – хотел бы, чтобы когда-то мог с чистой совестью называться христианином, православным.
Книгу вашу прочел запоем, не отрываясь. Книг «Вам и не снилось», ни оригинальной, ни второй, не читал, кино не смотрел.
Сильно написано. И не только потому, что откровенно – откровенность равнодушным не оставит. Еще и просто по сюжету сильно. Включения дневника – действительно тяжело. Пока не прочитал, что вам стало лучше, пока думал, что это ваше настоящее состояние, – не мог и определиться в своем отношении окончательно. Хотя понятно, вы…лядок брат (простите мой «высокий» стиль, но после вашего рассказа про «анатомию» на иные его определения не тянет). Как пел Высоцкий, «если правда оно, ну хотя бы на треть»… Я понимаю, что он потом и не такой был, всякий был, что грехи молодости. Но это тяжелая вещь, без следа не остается, прежде всего, для самого парня, будущего мужика – или будущего калеки. Ну да бог с ним.
Сильно написано, именно как книга. И выдержки из дневника явно очень тяжело себя чувствующего человека. И само построение книги. И завязка, и развязка. Вряд ли оно все это так уж важно. Что важно – написано, любовь нелицемерная к детенышу заставит и белочку на чудовище-человека кинуться, не то что на того, кто все живые места в душе отбил, да как. Ну да, мама – но тем больнее била.
Я хочу сказать не про литературные достоинства, а про другое. Больше всего людям не хватает великодушия. Не хватало никому из описанных живых людей, персонажей книги. За исключением, может быть, Евгения. Мама – понятно и без вопросов. Знаем таких людей, сами такие. Хоть когда, хоть в чем, а и все такими бывают. Брат, папа, жена его, первый муж – ну, жалкие. Правда, разве что жена, Мура? По книге, может, и не так страшен ее грех – просто пришлись эти мелочи в общем-то на ваше больное место. Когда место больное, как ни коснись, а все как новая рана.
Великодушия не хватило всем, не хватает и вам. Понятно, вы не святая, а раненый человек. Ангелом себя не рисовали, а что поранили вас, то не ваша вина, правда.
И я вот про что. Вы все-таки очень хорошо, ясно и четко пишете, как надо. И что любовь – не в парениях духа, а в самых простых вещах, ситуациях. И что по умолчанию она не бывает, за звание матери ли, кого ли еще не дается и не отдаривается. И что не надо бы нам слов окончательных родным говорить – больно это и страшно бывает. Я вот как раз про это, последнее. Все-таки вы дочь своей мамы. Она не чудовище. Обычный человек, который иногда способен (был ли, сейчас ли?) на прозрения, на высокое – а иногда гадостью прикрывает не то грешки мелкие, не то пустоту в душе. Ну, так всякое бывает, живая душа ведь. А с возрастом кто становится мудрее – а кто просто из ума выживает потихонечку, становится уже и жестче. Ну, и страшно признать крах, а и нейронные сети в мозгу рвутся, человек уже становится не такой, каким быть ему дано на пике его зрелости. Дай бог нам, и вам, и всем не пройти тем же путем, не стать сухим и высохшим, не разменять сочность жизни на сочность плевков.
И вот я, никто для вас, просто голос из пустоты почти, хочу сказать ваше же: не говорите окончательно. Да, Бог дает нам любовь. Да, мы можем ее убивать. Могут и другие, когда постараются. Но вы – живая. И мама ваша, слава богу, живая. Пусть вы и не помиритесь до смерти. Пусть. Но со смертью ничего не кончается. Еще будет жизнь, будут и новые встречи. Разрешите себе иметь надежду, что и с вами еще не кончено, и всяко сердце повернуться может. И с мамой. Если бы вы были верующей, я бы сказал вам, что Бог верит в людей, и уподобиться ему – значит, тоже верить. Пусть ваша мама в жизни с дочкой своей, в этом самом главном творчестве своей жизни, оказалась несостоятельна. Ваша книга – тому приговор, это так. И пусть сейчас нет милосердия к лгущей, нет понимания, зачем оно вообще может понадобиться. Но вы живая – кто знает, как повернется сердце, ум. И она живая. Кто знает, в чем раскается, о чем пожалеет, пусть даже никто о том и не узнает – очень много надо сил иногда, чтобы публично признать себя недостойным. Очень.
Не прощайте сейчас. А вот если – и вдруг! – появятся силы душевные, сердце станет больше, впустите и свою маму в него. Пусть не при жизни, пусть после ее смерти. Все-таки и она – человек, живая. И о квартирах детям заботилась, и к книге своей, своей гордости, позволила продолжение писать, да какое – я не писатель, но кажется, мало кто бы принял такое вот для своего, выстраданного. И «хороший левак» – тоже, может, оно и от блядства внутреннего, а может, знаете, и как попытка унизить себя, чтобы сблизиться с дочкой. Ведь общение – это когда есть общее. Пусть бы и такое. Ну, не знаю, да и откуда мне? Но она – человек, живая. Пусть часто плохая, мелкая – но, и об этом вы сами свидетельствуете, не всегда. А раз так – Бог знает, что в ней все же на поверку настоящее, а что сгорит в огне страданий – при жизни ли или после смерти.
И вот вы раскрыли душу, написали, а откровение – как кровь из вены. Извините за слова, так и есть. Потому и прошу вас, имею право, как прочитавший, и тоже живой (местами, а местами мертвый и гниющий), вы помните, что не хватает нам великодушия. А если когда в душе что доброе о маме вдруг да откликнется, вы не гасите, пожалуйста.
И, простите дурака, не увлекайтесь Интернетом. В смысле, всякими публичными обсуждениями. Душу свою открываете многим, и тем жар ее дарите людям, но тем и сами остынете. Это давно известно, и со всеми так. Оно и просто, помолчать иногда надо, да и опять оживешь. И еще почти домостроевский совет, но все же слушайте мужа, все-таки он ближе всех к вам, а глазами любви все и видно так, как есть оно.
И – не ставьте на себе крест. Назвать свой недуг болезнью – хорошо на первом этапе, тогда это как глоток надежды, ведь болезни-то лечатся! Но потом, после, когда уже и лучше стало – не замыкайтесь на недомоганиях. Иногда и через них, как в море на пляже, откинув мысли про холодноватую воду и нестерильный песок – с размаха, да и захватит! И писать еще будете, и работу найдете – вы еще молодая, вон, и по книжке видно. Просто на месте раны долго еще будет рубец – но ране положено затянуться, только поменьше тревожьте. Не увлекитесь развитием этой темы. Дай бог вам жизни, с красотой дальних стран да теплом отношений с любимыми. Пусть поскорей заживет рана. Будет рубец, но это не страшно. С этим живут. Живем, в той или иной степени, все. Так и живем.
Ух, какое письмо! У меня дух захватило. Тогда еще Марина Казанцева не стала моим единомышленником и другом, но первой на этот комментарий к книге отреагировала именно она.
Казанцева Марина:
Вот нужные слова и доброе сердце. Давайте на этом остановимся и больше не будем кидать в автора помидорами. Я сожалею о своей жестокости и холодном суждении.
Разумеется, я тоже не могла не ответить Алексею.
Автор:
Алексей, спасибо за ваши слова и за такое внимательное прочтение моей книги. Я очень понимаю ваш пафос! Верите ли – я хочу простить, но не могу. Возможно, не время еще. Возможно, наступит это время очень не скоро. Наверное, вы правы: прощение придет. Но вот любовь уже не вернется. Мне кажется, это самое грустное. Любовь уничтожена, растоптана, расстреляна. И уже похоронена. Вряд ли случится воскресение.
Я очень хочу верить, что «со мной еще не все кончено», но, поверьте, шансов на обычную нормальную жизнь у меня практически нет. Вы говорите, что не надо увлекаться Интернетом, а это нынче для меня единственное место, где я могу реально существовать. Ни о каких иных «работах» и речи быть не может. Боюсь, что теперь это и есть моя жизнь. Я не умираю от горя из-за этого, я принимаю это спокойно, ибо все равно безумно благодарна судьбе за все, что случилось со мной в последние годы, за Евгения, за мои прозрения. Такого не ждала и не надеялась. Можно сказать, я сорвала джекпот! Поэтому в любом случае благодарю судьбу и радуюсь сегодняшней жизни. И главное, в моей жизни есть любовь: доченька, муж, милые друзья. Знаете, я в этом смысле богатый человек! И я буду любить жизнь, несмотря ни на что. Я научусь этому и буду счастлива.
Спасибо вам, Алексей. Ваши слова очень важны для меня. И очень меня порадовали. Всяческих вам благ!
Ремезов Константин:
Прочитал. Сильно! Сколько же мы, родители, будем мучить своих детей ради собственного тщеславия? Я встречал в жизни подобные примеры. В одном случае ребенка мучили игрой на флейте, которая ему на фиг не нужна была. Ребенка домучили до второразрядного оркестра, где он прозябает сейчас, перекантовываясь с хлеба на воду. Вернее, на водку. Несчастен и «благодарен» папе-музыканту.
Второй случай у сестры жены. Она вышла замуж за невротика, испоганенного собственными родителями. Они тоже требовали от мальчишки только отличных оценок в школе и наказывали за тройки и четверки. Теперь с ним мучается жена. Он стал перфекционистом – если вещь в доме лежит не под тем углом, у него приступ либо бешенства, либо меланхолии. А сестра жены его очень любит и все терпит. Только решила детей от него не рожать. Вот так-то!
Вот тут обсуждают писательницу Щербакову. А я считаю, какая ты ни есть писательница, если ты мать, обязана своего ребенка любить и уважать. Не можешь – не рожай! Никакого таланта не хватит, чтобы оправдать мучения покалеченного ребенка!
Лика:
Тяжело было прочитать это… сочинение (даже не знаю, как назвать).
Что касается критики. Я никак не считаю себя бестолковой или нелюбящей матерью. Но в свое время меня задело, когда моя знакомая удивилась, что я не целую своего ребенка и не говорю, что я люблю его. Просто так? Зачем? Он же знает, что я его люблю. Она была потрясена не менее – это ты знаешь, что ты его любишь! Он-то об этом догадывается?
Еще один штрих. Классная руководительница на родительском собрании просит (!) родителей не отправлять больного ребенка в школу. Родители дружно не понимают причину – ну и что, что немного голова болит? Классная так же искренне не понимает – вы что, своих детей не любите?
Прежде чем осуждать автора, задайте себе вопрос: давно ли целовал свое дитя просто так, просто любя, просто потому что оно есть? Давно ли просто исполнил просьбу своего ребенка, не спрашивая причину и не торгуясь?
Ведь так просто вырастить в себе такую же мать, как у автора. Или почти такую. Или похожую некоторыми чертами.
Казанцева Марина:
Нет, прилюдное, подчеркнутое выражение любви к ребенку вовсе не обязательно свидетельствует об истинной любви. Да и кто возьмется оценивать это? Но я много раз видела таких мамочек, которые неистово зацеловывают ребенка в губы, чуть ли не высасывая его. В такой вспышке страсти есть нечто противоестественное, игра на публику и обыкновенная, простите, бабья стервозность, нередко с сексуальным подтекстом. Сейчас вылизываю его, дрожа от возбуждения, а потом возьму и брошу в угол. Может, для ребенка будет лучше всегда чувствовать спокойную, надежную уверенность в том, что мама его любит, а не ловить прилюдно моменты таких эмоциональных вспышек. Ведь так недолго подорвать психику ребенка. Заметьте, отцы обычно стесняются так откровенно проявлять свои чувства.
Я не вполне согласна с этим комментарием Марины потому, что речь идет не об экзальтации, а о нормальном проявлении материнской нежности. Да, любовь нужно проявлять, она не подразумевается. Вообще я думаю, людей нужно учить быть родителями, нужно им рассказывать, в чем выражается эта самая любовь, что такое родительские ласки и для чего нужны вроде бы лишние, «ненужные» поцелуйчики, ласковые слова, просто внимание, вроде: «Почему ты так долго молчишь? Все ли у тебя в порядке?» Но кто должен учить? В том-то и дело, что родители. А как они могут учить, если сами, простите, ни ухом ни рылом. Или просто – не любят… Такая вот получается печальная «загогулина».
Ольга:
Большое спасибо вам, Катерина!
Прочитала на одном дыхании.
Мне стало легче.
Получила ответы на некоторые свои вопросы.
Дай бог вам счастья и здоровья!
Суминона:
Господи, хоть один ребенок, который уверен в том, что мать его любила (любит), тут есть? А ведь наверняка все эти матери уверены, что любят своих детей. Для матери, особенно русской или выросшей на российских понятиях, признаться в нелюбви к ребенку во сто раз страшнее, чем сказать про себя «я шалава» или там «я люблю делать подлости друзьям и соседям». Во всех недостатках можно признаться, и люди поймут. Но сказать «я не люблю своего ребенка» – и получишь аттестацию «чудовище», «нечеловек», «как таких земля носит»…
И поэтому, как бы мать ни раздражалась, как бы ни ненавидела дитя в тот или иной момент – она будет искренне верить, что виноват в этом сам ребенок. Ведь она думает, что любит его, потому что это как пульс, как воздух, как данность! Значит, ненависть спровоцировал сам ребенок. Сколько ему при этом – три недели или сорок лет – не имеет значения. Нелюбимый младенец орет «назло», а нелюбимая взрослая дочь уходит от опостылевшего мужа, «чтоб мать перед людьми опозорить». Оттого, кстати, именно нелюбимые дети страдают гипертрофированным чувством вины, которое не может копиться бесконечно и, в конце концов, выплескивается во что-нибудь. И в обсуждаемом здесь случае излияние в дневнике или книге – мелкая мелочь, одна из самых безобидных реакций. Ведь затюканный ребенок никогда не сможет сказать матери в лицо: «Ты неправа». Максимум, на что его хватит, написать это на бумаге (в компьютере) и с ужасом надеяться, что мама все-таки прочитает. И бояться этого.
Относительно боязни избаловать. Странно, да: как панически российские мамы боялись избаловать своих детей и от этого лишали их необходимого внимания. Некоторые, впрочем, наоборот, гордились тем, что ни в чем своим детям не отказывают, и это выражалось в стоянии в очередях, обивании порогов магазинов, поисков блата, левой работе дотемна для того лишь, чтобы восхищаться потом собой – ах, да как же я себя не жалею, чтоб дите лишний мандарин съело! Это, конечно, похвально, детям и вправду надо отдавать самое лучшее. Но не пихать во все дыры, а потом попрекать куском: мол, вот ты съел ягодку и не подумал, что мама за этими ягодами два часа в очереди стояла! Вот ты бросил сумку на пол, а я эту сумку на толкучке за дикие деньги купила, а сама жру сухие бутерброды и хожу в морозы без сапог! И что чувствует ребенок – не избалованная дрянь, а обыкновенный, адекватный ребенок, которому одинаково вкусны и грильяж в шоколаде, и петушок на палочке, который душу продаст за полчаса игры с мамой в прятки или в куклы, – что он чувствует, когда его заставляют буквально шантажом (вот ты не кушаешь, а у мамы сердце болит) принять подарки, а потом через минуту объясняют, как он, неблагодарная сволочь, пожиранием-надеванием этих подарков матери жизнь сокращает. А?
И ведь именно такие мамы никогда не чувствуют угрызений совести по поводу каких-то детских проблем. Другая-то, может, и задумается – мол, недокормила, недоодела, много дома не была… Ну а те-то, кто в собственных глазах «костьми ложится», профессиональные жертвы, они изначально безупречны. Они не могут быть неправы. Ведь они столько сил тратят – а на что, если честно? Чтоб дитю было хорошо? Дитю хорошо, когда ему тепло и сыто, а мама гладит по головке. А когда мама приходит затемно, злая, как оса, после мотания по магазинам, и с порога «отоваривает» дочку пощечиной: «Ах ты, дрянь, даже посуду не помыла! А мать убивается», кому от этого хорошо? Матери? Дочери?
И напоследок пример из серии «боится избаловать». Я год назад лежала в реанимации, была у меня докторша. Так вот она мне рассказывала, что привезли родители как-то двенадцатилетнюю девочку, что-то у нее неизлечимое с легкими было, генетическое заболевание… Так вот мамаша в первую очередь (а девчонка не дышит и давление около нуля) доктору и говорит, вы, мол, ей ничего насчет неизлечимости не рассказывайте. Ну, врач понял: зачем девочке остаток жизни портить, жалко ребенка, пусть последнюю пару лет о смерти не думает. Да нет, говорит мамаша, не в этом дело – она как узнает, что умирает, на шею нам с отцом сядет и ножки свесит. Ни по дому не будет помогать, ни в школе как следует учиться. Не хотим, говорит, баловать.
О как! А то, что через полтора-два года баловать будет некого, до мамаши вроде бы не дошло…
Я меняюсь
Читая умные комментарии, я чувствовала, что становлюсь сильнее, увереннее в себе, учусь уважать себя – то, чего прежде в моей жизни не было вообще. Самоуважение и чувство собственного достоинства были задавлены. Нет, не мертвы, но задавлены. Я никогда прежде не позволяла им «поднимать голову», а уж тем более никогда не руководствовалась этими качествами в своих поступках или отношениях с людьми. В подсознании сидело убеждение, что я не имею на это права. Поэтому, если меня кто угодно бранит, ругает и поносит, этот кто угодно, безусловно, право на это имеет, а я не должна защищаться, ибо я – ничтожество. Отвратительное ощущение, должна вам признаться! Прожить так большую часть жизни – и стыдно, и грустно, и безнадежно, ведь ничего невозможно повернуть вспять, прожитые годы, вся юность и молодость не вернутся никогда, и начисто жизнь не переписать.
Помимо комментариев замечательных моих читателей, я продолжала получать письма с историями, которые доказывали, что моя судьба не только не уникальна, но в каком-то смысле типична для сотен, тысяч, десятков тысяч. И мои страдания, увы, знакомы многим таким же, какой я была еще в недавнем прошлом, то есть сломленным и несчастливым людям, которым не дает жить адская душевная боль…
Наталья:
По поводу рассматриваемой проблемы: удивляет, как долго эта тема замалчивалась. Как трусливо бежали от ее обсуждения. Когда я в ранней молодости попробовала заговорить с подругой о своем ужасном детстве, она сделала постное лицо и заявила, что родители, какие бы ни были, – все равно родители, и обсуждать их подло. Я замолчала на долгие годы. Моей матерью восхищаются все ее знакомые – куда мне одной против их всех. Кажется, я даже поверила им. И чудом выжила… Потому что отчаяние того, израненного ребенка все равно никуда не девается. Оно прорвалось у меня в 35 лет в жесточайшем нервном срыве, который привел меня к врачу. А дальше началось осознание.
Женя:
Катерина, решилась написать. Задело все: и ваш текст, и комменты. А прочла я вашу повесть, потому что два выходных дня все бытовые разговоры с мужем непременно сводились к цитатам из вашей книги, которую он запоем прочитал и не мог вывести из головы (это я к тому, что мужская аудитория не меньше заинтересована…). В вашем адресе есть цифра 65 – угадала, это год вашего рождения? Тогда мы ровесницы. И история во многом сходна: мама – физик-теоретик в очках и строгой одежде («масса солнца три октиллиона тонн…»), первый ее брак чудовищно неудачный, второй – награда за предыдущую боль; когда меня принимали в школу, директорша удивилась необычной скорости чтения и счета у ребенка, но также спросила: почему так небрежно одета девочка – некогда? «Да, некогда», – с вызовом и с расчетом на сочувствие ответила мама.
Чудовищно с ней ругалась последние годы ее жизни. Пыталась уйти, даже уехать за границу – от всех, и от мужа тоже – и не смогла их больных оставить (маму и бабушку 90 лет)…
Тоже вела дневники, «выписывалась», тоже ходила к психологам и в группу сопровождения, чего только не пробовала – йога, семинары по снам… Тоже вегетососудистая дистония по гипотоническому типу… Тоже суицидальные мысли. Какое-то время получалось и нравилось работать в офисе, с людьми. А вот сейчас выйти из дома трудно, хотя иногда решаюсь – питаться-то надо. Но уже больше года не работаю. А депрессия, как говорят сейчас психологи, – это тайный уход в себя для рождения нового, восстановления целостности… Надеюсь…
Сейчас мама уже не прочитает ни строчки, разве что придет во сне.
Единственное, что, как мне думается, можно сделать, – это оставаться на светлой стороне и любой ценой противостоять безумию, что женщинам намного труднее, чем мужчинам, потому что «долгая память» женщин труднее выводит негатив, чем мужская.
Получилось у меня не совсем так, как произнеслось внутри, – я не писатель, а высказывать свои мысли на бумаге – умение, не всякому данное, и огромный труд.
Я очень благодарна вам за вашу работу. Особенно за то, что вашу книгу могут прочитать мужчины. Им нужно понимать женщин.
Автор:
Спасибо вам за письмо. Я чувствую в нем много боли…
Может, конечно, депрессия – это и способ рождения нового, но лечить ее все-таки надо, просто необходимо. Поверьте «потерпевшему». А значит, надо найти хорошего врача, но только такого, чтоб его порекомендовали супернадежные люди. Если эту заразу не лечить, она еще не то может устроить! Вы себе не представляете, как чудовищно разнообразны и жестоки могут быть ее проявления. Страшно вспомнить… Пожалуйста, обратитесь к врачу, не к психологу, а именно к врачу!