Тюремный надзиратель вошел в сапожную мастерскую, где Джимми Валентайн усердно кроил заготовки ботинок, и отвел его в офис начальника. Там начальник тюрьмы вручил Джимми бумагу о помиловании, подписанную губернатором штата не далее как нынешним утром.
Джимми принял документ без особого энтузиазма. Он отсидел уже десять месяцев из назначенного судом четырехлетнего срока, хотя рассчитывал провести за тюремной решеткой не больше трех. Когда у арестанта столько влиятельных друзей на воле, порой не стоит даже стричь его наголо.
– Итак, Валентайн, – наставительно проговорил смотритель, – завтра с утра вы выйдете на волю. Советую вам взяться за ум и стать законопослушным гражданином. Ведь вы, вообще-то говоря, совсем неплохой парень. Кончайте потрошить сейфы, живите честно.
– Это вы мне говорите? – неподдельно изумился Джимми. – Да я в жизни не прикасался ни к одному сейфу.
– Само собой, – криво усмехнулся начальник. – А как же так вышло, что вас посадили за кражу в Спрингфилде? Может, у вас было алиби, но вы не пожелали скомпрометировать даму из высшего света? А может, у присяжных имелся на вас зуб? С вами, невинными жертвами судебных ошибок, так обычно и бывает.
– За кражу в Спрингфилде? – продолжал недоумевать Джимми. – Господь с вами! Я в Спрингфилде отродясь не бывал!
– Отконвоируйте его обратно в мастерскую, Кронин, – улыбнулся начальник, – и переоденьте. Завтра в семь утра доставите его сюда. А вам, Валентайн, я рекомендую поразмыслить над моим советом.
Утром следующего дня, в начале восьмого, Джимми снова стоял в тюремном офисе. На нем был дешевый готовый костюм и желтые скрипучие ботинки, которыми тюремное ведомство снабжает всех своих невольных постояльцев, когда приходит срок расстаться с ними.
Канцелярист вручил ему железнодорожный билет и купюру в пять долларов, которые, по мнению законодателей, должны были вернуть Джимми гражданские права и относительное благосостояние. Начальник тюрьмы пожал бывшему узнику руку и угостил его скверной сигарой. Отныне с тюремным номером 9762 было покончено, и на свет божий вновь явился мистер Джеймс Валентайн.
Не обращая ни малейшего внимания на щебет птиц, свежий ветер, волнующий листву деревьев и запахи распускающихся цветов, Джимми проследовал прямиком в ближайший ресторан. Там он вкусил первые дары свободы в виде цыпленка по-кентуккийски и бутылки белого вина. Ланч завершился сигарой сортом намного выше той, которую Джимми получил от начальника тюрьмы.
Из ресторана Валентайн не спеша проследовал на железнодорожный вокзал. Бросив четвертак слепому, сидевшему у выхода на перрон, он сел в поезд и через три часа оказался в маленьком городке у самой границы штата. Заглянув в бар, содержателя которого звали Майк Долан, он пожал руку владельцу, томившемуся в одиночестве за стойкой.
– Уж ты прости нас, что не смогли обстряпать это дельце пораньше, сынок, – сказал Долан. – Но из Спрингфилда в Джефферсон-Сити поступил протест, и губернатор стал кочевряжиться. Как самочувствие?
– Лучше не бывает, – сказал Джимми. – Мой ключ у тебя?
Взяв ключ, он поднялся наверх и отпер дверь комнаты в дальнем конце коридора. Здесь все осталось так, как было в тот момент, когда его арестовали. Даже запонка от воротничка рубашки знаменитого сыщика Бена Прайса, потерянная им в ту минуту, когда полиция набросилась на Джимми, все еще валялась на полу.
Отодвинув от стены кровать, Джимми нажал на деревянную панель и извлек из открывшегося тайника покрытый пылью кожаный саквояж. Открыв его, он окинул любовным взглядом лучший набор инструмента для взлома сейфов на всем Восточном побережье: уникальной конструкции сверла, резцы, отмычки, клещи и еще несколько новинок, честь изобретения которых принадлежала самому Джимми. Все эти инструменты обошлись Джимми в девятьсот долларов и были изготовлены из особо прочной стали в… в общем, там, где производятся подобные вещи для людей его специальности.
Спустя полчаса Джимми спустился вниз и прошел через бар. Он уже избавился от казенной одежды и теперь был одет в отлично сшитый темно-синий костюм, в его руке покачивался тщательно протертый от пыли саквояж.
– С корабля на бал? – сочувственно спросил Майк Долан. – Что-нибудь есть на примете?
– У кого – у меня? – удивился Джимми. – Не понимаю, о чем вы говорите. Я представитель Объединенной нью-йоркской компании панировочных сухарей и дробленой пшеницы.
Это заявление привело Майка в такой восторг, что Джимми пришлось выпить стакан содовой с молоком. В рабочий период, как он сам его называл, он в рот не брал ни капли спиртного.
Не прошло и недели, как вышел на волю заключенный номер 9762, а в Ричмонде, штат Индиана, было совершено фантастически ловкое ограбление сейфа в офисе крупной фирмы, причем преступник не оставил никаких улик. К счастью, похищено было всего-навсего восемьсот долларов. Но еще через две недели был очищен патентованный, усовершенствованный и застрахованный от взлома сейф в Логанспорте. Взломщик разжился полутора тысячами долларов, оставив нетронутыми ценные бумаги и серебро.
Эта короткая цепочка ограблений привлекла внимание детективов из полицейского департамента штата. И следующим звеном в ней оказалось вулканическое извержение одного старого банковского сейфа в самом Джефферсон-Сити, при котором бесследно испарились пять тысяч долларов мелкими купюрами.
Теперь убытки достигли таких масштабов, что дело стало достойным внимания самого Бена Прайса, считавшегося корифеем сыска. При сравнении всех трех преступлений бросалось в глаза удивительное сходство приемов и методов, которыми пользовался удачливый взломщик.
Посетив места всех этих достопамятных событий, Бен Прайс заявил:
– Теперь у меня не осталось ни малейших сомнений – это работа Франта, то есть Джимми Валентайна. Не успел выйти на волю, как снова взялся за старое. Взгляните-ка на этот цилиндровый замок – выдернут, как редиска после дождя. Только у него имеются инструменты, которыми можно добиться такого результата. А как чисто рассверлены задвижки! Джимми никогда не делает больше одного отверстия. Да уж, это, конечно, он – мистер Валентайн. Но на сей раз он у нас отсидит от звонка до звонка, без всяких там помилований и досрочных освобождений за примерное поведение. Нечего ему валять дурака!
Привычки Джимми были отлично известны Бену Прайсу. Он изучил их еще в ту пору, когда занимался спрингфилдским делом. К ним относились дальние переезды, мгновенные исчезновения, полное отсутствие сообщников и любовь к высшему обществу. Все это помогало Валентайну до поры уходить от возмездия. Но как только разнесся слух, что по следу неуловимого взломщика идет знаменитый Бен Прайс, владельцы сейфов, застрахованных от взлома, вздохнули с облегчением.
В один прекрасный день Джимми Валентайн со своим неизменным саквояжем в руке вышел из почтового дилижанса в Элморе, маленьком городке, расположенном в самом центре штата Арканзас, в пяти милях от станции железной дороги. Джимми, которого можно было принять за студента, прибывшего домой на каникулы, размашисто зашагал по дощатому тротуару, направляясь к местной гостинице.
Прямо перед ним молоденькая девушка пересекла улицу, свернула за угол и вошла в дверь, над которой виднелась вывеска «Первый городской банк». Джимми Валентайн успел заглянуть ей в глаза – и тут же забыл, кто он такой, и превратился в совершенно другого человека. Девушка опустила глаза и чуть-чуть покраснела. В Элморе далеко не на каждом шагу встречаются молодые люди с манерами и внешностью, какими обладал Джимми.
Джимми сгреб за шиворот мальчишку, который слонялся у подъезда банка, и принялся расспрашивать о городе, время от времени подбадривая его красноречие десятицентовиками. Вскоре девушка снова показалась в дверях и отправилась по своим делам, словно не замечая молодого человека с чемоданчиком.
– Да это, никак, мисс Полли Симпсон? – спросил Джимми наугад.
– Да что вы! – ответил мальчишка. – Это же Аннабел Адамс. Ее папаша банкир. А вы в Элмор по делу или просто так? Это у вас золотая цепочка? Мне обещали ко дню рождения подарить настоящего бульдога… А еще десять центов дадите?..
Джимми отправился в гостиницу, носившую громкое название «Отель плантаторов», зарегистрировался как Ральф Д. Спенсер и снял номер. Небрежно опираясь на конторку, он сообщил портье о своих намерениях. Он якобы приехал в Элмор на жительство, имея в виду заняться коммерцией. Как в городе обстоят дела с обувью? Есть тут какие-нибудь шансы у обувной торговли?
Костюм и манеры Джимми произвели глубокое впечатление на портье. Тот и сам считался законодателем мод среди не слишком-то золотой молодежи Элмора, но теперь наконец-то осознал, чего ему недостает. Стараясь сообразить, каким способом Джимми так неподражаемо завязывает галстук, он выложил ему всю необходимую информацию. Да, в городе нет специализированного обувного магазина, и шансы по обувной части имеются. Надо надеяться, что мистер Спенсер решится осесть в Элморе, и тогда он сам убедится, что городок этот во всех отношениях приятный, а народ здесь весьма общительный.
Да-да, мистер Спенсер и в самом деле намерен ненадолго задержаться, осмотреться для начала и поразмыслить. Нет, коридорного звать не стоит, его багаж не так уж тяжел, он справится сам.
Таким образом Ральф Спенсер, возникший из пепла Джимми Валентайна, охваченного огнем любви с первого взгляда, словно птица феникс, поселился в Элморе. Он открыл магазин обуви, обзавелся постоянной клиентурой и вскоре преуспел. Не меньший успех он имел и в местном обществе, тем более что энергично обзаводился новыми знакомствами. Больше того – он сумел добиться того, к чему неукротимо рвалось его сердце. Он был представлен мисс Аннабел Адамс, и с каждым днем его чувство к ней становилось все более глубоким и чистым.
К концу того же года мистер Спенсер считался одним из самых уважаемых горожан, его бизнес процветал, а через две недели ему предстояло вступить в законный брак с мисс Адамс. Отец девушки, мистер Адамс, обычный провинциальный финансист, благоволил к Спенсеру, чьи деловые качества произвели на банкира глубокое впечатление. Аннабел гордилась им и, вне всякого сомнения, также была влюблена. Ральф стал своим человеком в семействах Адамса-старшего и замужней сестры Аннабел.
И вот в один прекрасный день Джимми заперся у себя и написал письмо следующего содержания, адресованное одному из его старых и верных друзей в Сент-Луисе:
Дорогой Билли!
Необходимо, чтобы в будущую среду в девять вечера ты был в Литтл-Роке у Салливана. Хочу попросить тебя ликвидировать некоторые из моих старых дел. Кроме того, хочу подарить тебе мой комплект инструментов. Я знаю, он тебя порадует – ничего подобного не добыть и за тысячу долларов. Дело в том, Билли, что уже минул год, как я завязал со старым. Может, тебе это и не понравится, но я открыл магазин и честно зарабатываю на жизнь; через две недели я женюсь. Моя невеста – лучшая девушка на свете. И я скажу тебе, Билли: только так и можно жить. Ни цента чужих денег я бы теперь не взял даже под дулом кольта. Когда закончатся хлопоты со свадьбой, продам магазин и уеду на Западное побережье – там меньше риска, что всплывут мои прошлые делишки. Повторяю: моя невеста – ангел, и верит в меня, как в самого Господа. Ни за что на свете не стал бы я теперь ссориться с законом и полицией.
Так что будь добр, приходи к Салливану. Инструменты я захвачу с собой.
Твой Джимми
В понедельник вечером, вскоре после того как Джимми написал и отправил это письмо, сыщик Бен Прайс, никем не узнанный, прикатил в Элмор в наемном экипаже. Он без особой спешки прогулялся по городу и разузнал все, что ему требовалось. Из окна аптеки, расположенной напротив обувной лавки, Прайс как следует рассмотрел Ральфа Д. Спенсера и, соответственно, опознал в нем старого знакомца.
– Нацелился жениться на дочке банкира, Джимми? – пробормотал про себя сыщик. – Не знаю, право, не знаю, что из этого выйдет!
Во вторник утром Джимми завтракал у Адамсов. В этот день он собирался съездить в Литтл-Рок, чтобы заказать свадебный костюм и купить подарок невесте. Впервые он покидал Элмор с тех пор, как поселился здесь. В самом деле – прошло больше года с тех пор, как он полностью отошел от дел, и ему казалось, что уж теперь-то никакого риска нет.
После завтрака все семейство отправилось в центр города – мистер Адамс, Аннабел, Джимми и сестра Аннабел с двумя дочерьми – пяти и девяти лет. Когда они проходили мимо гостиницы, где по-прежнему жил Джимми, он поднялся к себе в номер и прихватил оттуда небольшой кожаный саквояж. У здания банка уже дожидался запряженный парой экипаж, который должен был доставить Джимми на железнодорожную станцию. Семейство шумно вошло в операционный зал, а затем проследовало за высокие дубовые перила в офис банкира.
Клерки приветствовали Джимми наравне с остальным членами семьи банкира, а он отвечал учтивыми поклонами. В офисе он поставил саквояж на пол, а тем временем Аннабел, чье сердце было переполнено счастьем и взбалмошным весельем, нахлобучила на себя шляпу Джимми и схватилась за ручку саквояжа.
– Ну как, выйдет из меня коммивояжер? – смеясь, воскликнула она. – Господи, Ральф, какой он тяжелый! Что у тебя там – золотые слитки?
– Никелированные рожки для обуви, – невозмутимо ответил Джимми, – триста штук. Я собираюсь их вернуть поставщику. А чтобы не было накладных расходов, думаю сделать это сам. Я что-то становлюсь кошмарно экономным.
В Первом городском банке только что закончили оборудовать новое сейфовое хранилище. Мистер Адамс отчаянно гордился новшеством и заставлял всех знакомых осматривать его. Само помещение было небольшим, но с патентованной стальной дверью, которая запиралась одним поворотом рукоятки сразу на три мощных стальных засова и отпирались при помощи часового механизма. Мистер Адамс, сияя, объяснил действие механизма мистеру Спенсеру, который слушал вежливо, но не особенно вникая в суть дела. Обе девочки, Мэй и Агата, были в восторге от сверкающего металла, новенького часового циферблата и никелированных кнопок. Пока продолжалась экскурсия в хранилище, в банк вошел Бен Прайс и остановился, небрежно облокотившись на дубовое ограждение и якобы случайно заглядывая в офис. Кассиру он сообщил, что ему ничего не требуется, просто ему нужно дождаться одного знакомого.
Внезапно кто-то из женщин отчаянно вскрикнул, и в офисе поднялась суета. Девятилетняя Мэй, расшалившись, заперла пятилетнюю Агату в хранилище. Она задвинула засовы и повернула ручку сейфового замка в точности так, как только что проделал это мистер Адамс.
Престарелый банкир бросился к двери и принялся ее дергать – без всякого результата.
– Ее невозможно открыть, – в ужасе простонал он. – Часы не были заведены, и управляющий замками механизм еще не отрегулирован.
Мать Агаты была на грани истерики.
– Попрошу тишины! – произнес мистер Адамс, вскинув дрожащую руку. – Помолчите хотя бы минуту… Агата! – крикнул он изо всех сил. – Ты слышишь меня?
Из-за толстого слоя металла едва слышно донеслись рыдания ребенка, обезумевшего от страха в полной темноте.
– Дитя мое! – заголосила мать. – Она же умрет там! Откройте! Взломайте эту дверь! Неужели вы, взрослые и сильные мужчины, ничего не можете?
– Человек, который знает секрет этого замка, живет в Литтл-Роке. Больше никому не под силу это сделать, – дрожащим голосом произнес мистер Адамс. – Боже ты мой! Спенсер, что же теперь делать? Малышка… Там не хватит воздуха, и у нее могут начаться судороги от страха…
Мать Агаты в отчаянии заколотила в дверь кулаками. Кто-то предложил пустить в ход динамит. Аннабел повернулась к Джимми, в ее чудесных глазах светилась тревога, но отчаяния в них не было. Так уж заведено: женщине, которая боготворит мужчину, всегда кажется, что для него нет ничего невозможного.
– Не могли бы вы что-нибудь сделать, Ральф? Может быть, стоит попробовать?
Джимми Валентайн взглянул на возлюбленную, и грустная улыбка тронула его губы.
– Аннабел, – сказал он, – подарите мне эту розу.
Удивленная девушка отколола розовый бутон со своего корсажа и протянула ему.
Джимми воткнул бутон в жилетный карман, сбросил пиджак и засучил рукава. Временно Ральф Д. Спенсер перестал существовать, а его место занял Джимми Валентайн, сами знаете кто.
– Отойдите от дверей, все прочь! – коротко распорядился он.
Поставив свой саквояж на офисный стол, Джимми раскрыл его. С этой секунды все окружающее перестало для него существовать. Быстро и аккуратно разложив странные сверкающие инструменты неизвестного назначения и едва слышно насвистывая, как обычно за работой, Джимми сосредоточился и несколько секунд размышлял. Присутствующие смотрели на него в полном молчании, словно зачарованные. А уже в следующее мгновение любимое сверло Джимми мягко врезалось в патентованную сталь.
Через десять минут, побив все собственные рекорды, он отодвинул засовы и распахнул тяжелую бронированную дверь. Маленькую Агату, напуганную до полусмерти, но живую и невредимую, схватила в объятия мать.
Джимми Валентайн надел пиджак и, выйдя из-за перил операционного зала, направился к дверям. На ходу ему почудилось, что его негромко окликнул отдаленно знакомый голос, но он не остановился.
В дверях банка навстречу ему попался какой-то рослый мужчина.
– Здорово, Бен! – произнес Джимми все с той же странной улыбкой. – Выкопал-таки меня! Ну что ж, идем. Теперь-то уж все равно.
И тут Бен Прайс повел себя совершенно неожиданно.
– Вы, должно быть, ошиблись, мистер Спенсер, – сказал он. – По-моему, мы с вами незнакомы. Кстати, вас там до сих пор дожидается экипаж.
После чего Бен Прайс отвернулся и зашагал по улице.
Русские соболя
Когда синие, как небо в сумерках, глаза Молли Мак-Кивер раз и навсегда покорили Малыша Брэди, ему пришлось выйти из состава банды «Дымовая труба». Такова власть женщин.
Свое название «Дымовая труба» получила от небольшого квартала, который служит естественным продолжением района Нью-Йорка, пользующегося особенно дурной славой, – Адской кухни. Протянувшаяся вдоль берега реки параллельно Одиннадцатой и Двенадцатой авеню, «Дымовая труба» охватывает своим пропахшим угольной гарью коленом небольшой и чрезвычайно унылый Клинтон-парк. Чтобы читатель разобрался в обстановке, напомним, что мастеров заваривать кашу в Адской кухне всегда водилось немало, но шеф-поварами в этом деле неизменно оказывались гангстеры «Дымовой трубы».
Члены этого широко известного братства, расфранченные по последней моде, торчат день и ночь на углах улиц, посвящая все свое время уходу за ногтями с помощью пилочек и перочинных ножей. Это безобидное занятие позволяет им вести продолжительные и непринужденные беседы, которые могут показаться случайному прохожему абсолютно невинными и малосодержательными.
Однако люди «Дымовой трубы» не просто украшают собой перекрестки, подобно оранжерейным цветам. У них имеются занятия посерьезнее – например, освобождать обывателей от их бумажников и прочих ценных предметов. В тех случаях, когда осчастливленный вниманием гангстеров обыватель не выражает готовности облегчить карманы самостоятельно, в ход идут кулаки и ножи. После чего жертва получает возможность излить свое разочарование в человечестве в окружном полицейском участке или в больничном приемном покое.
В конце концов «Дымовая труба» вынудила полицию относиться к себе с уважением и всегда быть начеку.
Но вернемся к Малышу Брэди, который только что поклялся своей Молли стать законопослушным гражданином. Брэди был самым физически сильным, самым сообразительным и вдобавок самым удачливым из всех членов банды. Из этого следует, что «Дымовой трубе» было жаль потерять его окончательно и бесповоротно.
Однако, пристально наблюдая за его восхождением к сияющим вершинам добродетели, парни из «Дымовой трубы» не выражали особого негодования. Уж так повелось в Адской кухне: если кто-то следует желаниям своей подружки, про него никогда не скажут, что он поступает не по-мужски.
– Закрой кран, – потребовал Малыш как-то вечером, когда Молли, заливаясь слезами, молила его вернуться на стезю праведности. – И знай: я решил порвать с бандой. Кроме тебя, мне ничего не нужно. Я устроюсь на работу, через год мы поженимся. Снимем квартирку, заведем кота, купим швейную машинку и пальму в кадке и попробуем жить как люди. Я готов на все ради тебя.
– О Малыш! – воскликнула Молли. – За одни эти слова я готова отдать Нью-Йорк со всеми его потрохами! И подумай сам – много ли нам с тобой надо, чтобы быть счастливыми?
Малыш сокрушенно взглянул на свои ослепительно белые крахмальные манжеты и сверкающие лакированные туфли.
– Хуже всего придется по части тряпья, – проворчал он. – Ты знаешь, Молли, как я ненавижу всякую дешевую дрянь. Все должно быть высшего сорта, иначе это не по мне. А начни я работать – и прости-прощай портной с большими ножницами!
– Это мелочи, дорогой! В синем свитере ты мне куда милее, чем в красном лимузине, лишь бы за этот свитер было заплачено честно заработанными деньгами.
Давным-давно, еще в ранней юности, Малыш, пока у него еще не хватало сил, чтобы в драке одолеть папашу, был вынужден обучиться слесарному и паяльному делу. К этой почтенной профессии он и вернулся, став помощником владельца мастерской. Но, как известно, только владельцы мастерских позволяют себе носить запонки с бриллиантами размером с горошину и свысока поглядывать на особняки на Пятой авеню, а их помощники лишены этой привилегии.
Восемь месяцев пролетели, как антракт между двумя актами пьесы. Малыш трудился в поте лица, зарабатывая свой хлеб, а «Дымовая труба» по-прежнему держала в трепете весь район.
Малыш, однако, крепко держал свое слово и свою Молли, несмотря на то что ногти его были давно не полированы и каждое утро ему приходилось проводить перед зеркалом не меньше четверти часа, чтобы повязать свой винно-красный шелковый галстук так, чтобы не было видно вытертых краев ткани.
Но однажды вечером он явился домой с каким-то загадочным свертком подмышкой.
– Ну-ка, полюбопытствуй! – небрежно обронил он, протягивая сверток Молли. – Это тебе.
Нетерпеливые пальчики мигом сорвали обертку, и Молли непроизвольно вскрикнула. В ту же секунду в комнату ворвалось целое племя маленьких Мак-Киверов, а следом за ними – их мамаша, оторвавшаяся от лохани с посудой.
Молли снова издала невнятное восклицание, и что-то темное, волнистое и блестящее взвилось в воздух и обвило ее плечи.
– Русские соболя! – не без гордости изрек Малыш, любуясь нежной девичьей щечкой, опушенной драгоценным мехом. – Первоклассная штуковина.
Сунув ладошки в муфту, Молли устремилась к зеркалу, опрокинув по пути двух-трех сопляков из клана Мак-Киверов. Но позже, оставшись с Малышом наедине и немного поостыв, она почувствовала, что в бурном потоке ее радости присутствует некая холодная льдинка.
– Ты сокровище, Малыш. – В голосе Молли звучала искренняя благодарность. – Никогда еще мне не доводилось носить мехов. Но ведь русские соболя – баснословно дорогая штука, как мне говорили.
– А разве я когда-нибудь подсовывал тебе труху с дешевой распродажи? – с достоинством поинтересовался Малыш. – Допустим, это боа стоит двести пятьдесят долларов, а муфта – сто семьдесят пять. Но хорошие вещи, как тебе известно, – моя слабость. Черт побери, этот мех просто создан для тебя, Молли!
Молли, вне себя от восторга, прижала соболью муфту к груди. Но постепенно улыбка ее погасла, и она пытливо заглянула в глаза Малышу.
Он уже давно научился понимать каждый ее взгляд, поэтому рассмеялся и слегка покраснел.
– Даже и не думай об этом, – проговорил он грубовато. – Я же сказал тебе, что завязал навсегда. За этот мех заплачено все до цента.
– Из твоего заработка, Малыш? Из семидесяти пяти долларов в месяц?
– Само собой. Я экономил и откладывал.
– Постой, что же это получается… Четыреста двадцать пять долларов за восемь месяцев…
– Да брось ты эту чертову арифметику! – уже горячась, воскликнул Малыш. – Когда я пошел работать, у меня еще кое-что оставалось из старых запасов. Ты беспокоишься, что я снова связался с «Трубой»?! Да я же сотню раз говорил тебе, что с этим кончено. Я купил этот мех, и все тут. Лучше надень его, и пойдем прогуляемся.
Молли удалось усыпить свою подозрительность – ведь соболий мех, как известно, этому способствует. Горделиво, как коронованная особа, она шествовала по улице рука об руку с Малышом. Обитателям квартала еще никогда не приходилось видеть настоящих русских соболей, и весть о них распространилась с такой скоростью, что вскоре в каждом окне и двери торчали головы любопытных. Всякому хотелось поглазеть на роскошный мех, который Малыш Брэди преподнес своей зазнобе, а сумма, уплаченная за соболей, передаваясь из уст в уста, удваивалась и утраивалась.
Малыш вышагивал по правую руку от Молли с видом наследного принца. На углу, как обычно, торчал пяток молодых людей в отлично сшитых костюмах. Парни из «Дымовой трубы» отвлеклись на минуту – только для того, чтобы, приподняв шляпы, поприветствовать подружку Малыша, – и снова вернулись к беседе.
В это же время на некотором расстоянии от парочки следовал детектив Рэнсом из городского департамента полиции. Рэнсом был единственным детективом, которому дозволялось безнаказанно появляться в здешних местах. Он был известен своей смелостью, старался оставаться в ладах с совестью и, отправляясь по делу в кварталы вроде Дымовой трубы, исходил из того, что их обитатели – такие же люди, как и он сам. К Рэнсому относились с уважением, и благодаря этому он нередко совершенно бесплатно получал необходимую ему информацию.
– Что это за суматоха на углу? – спросил Рэнсом проходившего мимо тощего молодого человека в красной фуфайке.
– Туземцы выползли из своих вигвамов поглазеть на бизоньи шкуры, которые Малыш Брэди навешал на свою бабенку, – отвечал молодой человек. – Болтают, он выложил за них девятьсот баксов.
– Я слышал, Брэди уже с год как вернулся к ремеслу, – сказал сыщик. – Он, что ли, совсем порвал с бандой?
– Работает, как проклятый, – подтвердила красная фуфайка. – Кстати, разве меха – не по вашей части? Чудится мне, что зверушки вроде тех, которых нацепила на себя его девчонка, не водятся в слесарных мастерских.
В две минуты Рэнсом догнал фланирующую парочку и тронул Малыша за локоть.
– На два слова, Брэди, – негромко проговорил детектив.
Лицо Малыша потемнело – дала себя знать старая ненависть к полиции. Затем оба отошли в сторону.
– Это ты был вчера у миссис Хезлкоут на Семьдесят второй улице? Ремонт канализации и все такое?
– Точно, был, – сказал Малыш. – А в чем дело?
– Гарнитур из русских соболей, оцениваемый в тысячу долларов, исчез из ее квартиры вместе с тобой.
– А не пошел бы ты, Рэнсом! – вспыхнул Малыш. – Ты ведь отлично знаешь, что я с этим покончил. Я купил этот гарнитур не далее как вчера у… – внезапно он оборвал конец фразы.
– Ты честно работал в последние месяцы, – сказал Рэнсом, – и мне это известно. Поэтому, если ты действительно купил эти меха, пойдем вместе туда, где они были куплены, и уточним детали. Твоя девушка может отправиться с нами, даже не снимая своих соболей.
– Идем, – сердито проговорил Малыш. Потом вдруг остановился и со странной улыбкой взглянул на перепуганное лицо Молли.
– Ни к чему это все, – угрюмо сказал он. – Это старухины соболя. Тебе придется вернуть их, Молли. Но если бы они стоили целый миллион, и тогда они не были бы вполне хороши для тебя.
– Ох, Малыш, ты окончательно разбил мне сердце! – едва смогла выговорить потрясенная Молли. – Я же так гордилась тобой… А теперь они закатают тебя в тюрягу, и тогда конец всему!
– Иди домой! – окончательно выходя из себя, рявкнул Малыш. – Пошли, Рэнсом, забирай меха. Чего ты встал столбом? Нет, постой, клянусь, я… А, к дьяволу, пусть меня лучше повесят…
В этот момент из-за угла дровяного склада показалась фигура полицейского Коэна, совершающего обход улиц. Детектив поманил его к себе. Коэн приблизился, и Рэнсом растолковал ему ситуацию.
– Ну да, – закивал Коэн. – Я слышал на инструктаже, что пропали соболя. Так ты, что ли, нашел их?
Коэн приподнял на ладони конец бывшей собственности Молли Мак-Кивер, подул на мех и слегка пригладил его тыльной стороной ладони.
– Знаешь, Рэнсом, – сказал он, – когда-то я работал старшим приказчиком в меховом магазине на Шестой авеню. И вот что я тебе скажу. Это, конечно, соболя. Но не из Сибири, а с Аляски. Красная цена этому боа – двенадцать долларов, а муфте…
Бамс! Крепкая пятерня Малыша, словно сургучная печать, залепила полицейскому рот. Коэн покачнулся, но сохранил равновесие. Молли взвизгнула. Детектив мгновенно ринулся вперед, а в следующую секунду на запястьях Малыша защелкнулись наручники.
– Так вот, – упорно гнул свое полицейский. – Это боа стоит двенадцать долларов, а муфта – девять. И нечего мне морочить голову русскими соболями!
Малыш опустился на сваленную под оградой лесопилки груду бревен, и лицо его залилось краской стыда.
– Ты все верно сказал, чертов всезнайка! – с ненавистью процедил он, испепеляя взглядом полицейского. – Я заплатил двадцать один доллар пятьдесят центов за весь гарнитур. И это я, крутой парень, презирающий всякую дешевку!.. Мне куда легче было бы отсидеть полгода в тюряге, чем признаться в этом. Да, Молли, я просто жалкий хвастун – на мои заработки тебе еще долго не носить русских соболей.
Молли с визгом кинулась ему на шею:
– Не нужно никаких соболей! Ничего на свете мне не нужно, кроме моего Малыша! Ах ты, глупый, глупый индюк, сумасшедший задавака!
– Сними с него наручники, – сказал Коэн детективу. – В участок уже звонили, что эта дамочка обнаружила свой гарнитур, он болтался у нее в шкафу. А вам, молодой человек, я прощаю непочтительное обращение с моей физиономией, но только в этом исключительном случае.
Рэнсом вернул Молли ее меха. Не спуская с Малыша сияющего взора, она набросила на плечи боа – и жест этот был поистине достоин герцогини.
– Парочка молодых кретинов, – сказал Коэн сыщику. – Давай убираться отсюда.
Новая сказка Шахерезады
Джейкоб Спраггинс подошел к дубовому буфету с баром, который обошелся ему в тысячу двести долларов, налил в стакан выдержанного шотландского виски, добавил содовой и выпил одним махом. Под воздействием этого напитка его, надо полагать, осенило прозрение, ибо он хватил кулаком по дубовой панели и громогласно объявил, обращаясь к своей пустой столовой:
– Побей меня бог, все дело в этих десяти тысячах! Если б свалить это с плеч, мне бы, может, и полегчало!
А теперь, заинтересовав читателя с помощью такого незатейливого приема, мы затормозим действие и кратко изложим историю жизни этого действующего лица за последние пятнадцать лет.
Когда нынешний Джейкоб был еще довольно молодым Джейкобом, он работал отбойщиком на угольной шахте в Пенсильвании. Однако, вместо того чтобы помереть от голодного изнурения в возрасте девяти лет и оставить престарелых родителей и малолетних братьев на попечение забастовочного комитета, он уперся, потуже затянул пояс и стал время от времени вкладывать доллар-другой в разные предприятия на стороне. Иначе говоря, к сорока пяти годам Спраггинс оказался обладателем капитала в двадцать миллионов долларов.
Вот и все. Ничего особенно примечательного.
Наше знакомство с Джейкобом Спраггинсом приходится на тот момент, когда он достиг седьмой ступени своей карьеры. Первой можно считать скромное происхождение, второй – заслуженное повышение, третьей – положение акционера и совладельца компании, четвертой – статус капиталиста, владельца нескольких предприятий, пятая ступень – трестовский магнат, шестая – богатый злоумышленник, седьмая – олигарх-миллионер, или, если обратиться к уже упомянутой в заглавии «Тысяче и одной ночи», – калиф. Восьмую стадию можно отнести к области мистики или, если угодно, высшей математики.
В возрасте пятидесяти пяти лет Джейкоб удалился от дел. Деньги, однако, продолжали течь на его счета: это были доходы от угольных шахт, железных рудников, нефтяных промыслов, железных дорог, заводов, корпораций. За три миллиона долларов Джейкоб приобрел дворец на углу Шестой авеню в нашем Новом Багдаде и почувствовал себя настоящим Гаруном ар-Рашидом[43].
Когда человек до того разбогател, что из мясной лавки ему присылают именно тот кусок мяса, какой был заказан, он начинает задумываться о спасении души – то есть соотносить размеры верблюда, разгуливающего в вольере зоологического сада, с игольным ушком. А ведь Библия недаром упоминает это животное в связи с шансами богачей протиснуться в Царствие Небесное! И Спраггинс принял решение встать на путь широкой благотворительности.
Первым делом он велел секретарю послать Всеобщей благотворительной ассоциации чек на миллион долларов. Ассоциация своевременно уведомила отправителя о получении его чека. Затем Джейкоб отыскал самый богатый и старый колледж и пожертвовал ему двести тысяч долларов на оборудование кабинетов и лабораторий. В колледже эти деньги употребили на устройство оборудованных по последнему слову науки туалетов, однако жертвователь не усмотрел в этом заметной разницы. Ученый совет, собравшись, постановил: просить мистера Спраггинса прибыть лично, чтобы принять от колледжа почетный диплом бакалавра.
Накануне того дня, когда Джейкобу предстояло облечься в мантию ученого мужа, он прогуливался по территории колледжа. Мимо, беседуя, прошли двое профессоров, и их звучные голоса, натренированные в аудиториях, случайно достигли его слуха.
– Смотрите-ка, вот он идет, – сказал один из профессоров, – этот кровожадный пират индустрии, вздумавший прикупить у нас лекарство от бессонницы. Завтра он получит свой липовый диплом.
– По совести говоря, – ответил другой, пренебрегая ученой латынью, – шарахнуть бы его сейчас как следует! Ведь физиономия кирпича просит!
Таким образом, чаша с ученым напитком, купленным столь недешево, оказалась отравленной горечью. Эликсира забвения в ней не оказалось, как и пропуска в высшие небесные сферы.
В результате Джейкоб разочаровался в масштабной благотворительности.
– Тех, кому делаешь добро, – решил он, – надо видеть в лицо. Поговоришь с человеком, услышишь, как горячо он тебя благодарит, – глядишь, и легче станет на сердце. А жертвовать всяким там обществам и организациям – все равно что бросать четвертаки в испорченный автомат.
И Джейкоб отправился в самые грязные трущобы, туда, где обитали самые убогие бедняки.
– Это самое то, что мне требуется, – заявил он. – Зафрахтую пару пароходов, посажу на них тысчонку бедных детишек, набью трюмы куклами, барабанами и тележками с мороженым и повезу кататься по заливу. Пусть их обдует морским ветерком, авось и с тех денег, будь они неладны, которые сами сыплются ко мне в карман, сдует малость грязи. А то я уже не успеваю придумывать, куда бы их сплавить!..
Не тут-то было. Вероятно, Джейкоб где-то сболтнул о своих благотворительных намерениях, потому что перед ним внезапно возник дюжий верзила с бритой физиономией, зацепил Спраггинса согнутым пальцем за пояс и затолкал его в угол между будкой цирюльника и урной для мусора. Речь его была такой гладкой и вежливой, будто каждое слово затянуто в лайковые перчатки, но явственно чувствовалось, что под мягкой лайкой прячется увесистый кулак.
Из сказанного верзилой выяснилось, что данный квартал состоит в ведении некоего Майка О’Грэди, и только Майк утирает здесь слезы сиротам, а ежели требуется устроить пикник или раздачу воздушных шаров, то делается это исключительно на средства Майка, и посторонним сюда соваться незачем. Так что не стоит садиться за чужой стол, и тогда вам не по