– Или нож подбросить в камеру? Сам решит, как достойней уйти.
– И этого нельзя. Люди сразу угадают, чьих рук дело. Осуждать нас будут за потворство пленнику, за то, что всем удовольствие сломали. Ещё выкуп потребуют за несостоявшееся мщение... Если Pax вздумает голову о стену расшибить – в том его воля, а облегчать ему выбор я не стану. Больше со мной об этом не говори! Ну, что ещё у тебя?
– Новости приходят странные. Наши лазутчики в Эрке и городцах, а также с периметра доносят, что активизировались градские войска. Части стягиваются к северо‑западному углу квадрата, чаще ходят эшелоны. На конечных пунктах рельсовых дорог идёт разгрузка техники и боеприпасов.
– К учениям готовятся, – резонно предположил Папа. – Около нас будут в войну играть, чтобы нам нервы потрепать. Обычное дело!
– Я бы так не сказал. Обстановка меняется к худшему. – Маджух энергично, но неуверенно подвигал ушами. – Видели солдат с эмблемами града Крау. Это было не сопровождение грузов, а подразделение с полной выкладкой на марше. Кроме того, телеметристы отмечают перемещение военных объектов в околоземном пространстве. На стационарной орбите над нами повисла станция «Вертикаль‑3» – там не только системы слежения и наведения, но также лазерные и пучковые орудия. Вышли в полусферу обзора новые спутники поддержки войсковой связи. И «летучие глаза» зачастили в гости – за ночь их замечено вчетверо больше, чем всегда. Может, планируются манёвры... но такой масштабной подготовки давно не было.
– Нехорошо, – Папа злобно прижал уши. – Похоже, Триумвират зашевелился, но с чего бы?.. Вели поточней разузнать, что говорят солдаты, объявлена ли боевая готовность. Задействуй на всю мощь перехват связи. Ну, не мне тебя учить, ты старый шпион! И вот что – разошли кланам мой приказ. Кто не послушается – будем штрафовать по‑крупному. Заодно проверим их на послушание.
Получив Папин тайный приказ, Зурек забеспокоился. Папа не паникёр, трезво взвешивает ситуацию. Но если он велит держать корабли заправленными, готовыми к боевому вылету, собрать и до особого сигнала не распускать экипажи со штурмовыми группами, сложить для быстрой погрузки ценности и оружие значит, чует опасность.
Зурек провёл инструктаж своих старших офицеров и командиров кораблей, потом вызвал казначея и матушку – надо позаботиться о сокровищах и гареме. Тут малец доложил, что его аудиенции просит какой‑то грязный троглодитский вождь.
– Дай ему пожрать, а потом гони. Не до него мне.
– Он поел, но не уходит, – сообщил малый, вскоре вернувшись. – Говорит, у него для вас драгоценный и тяжкий донос. Даже выволочь его нет никакой возможности – вопит и за всё цепляется.
– Ишь ты, упорный... Тогда волоки в другую сторону – ко мне.
Драный, жалкий и старый троглодит оказался знаком Зуреку – это был Мантых из нор у высоты 221, чьи пещеры входили в земли, отданные Зурековой ветви Окурков для кормления. Наведывались в те пограничные норы и градские, но хитрый Мантых, как все слабые и подлые людишки, живущие между двух огней, умел услужить и нашим, и вашим.
– А, явился, старый ошмёток! – Зурек был почти ласков. – Плесень принёс?
– Секретное слово имею до вас, милостивый вождь! – пресмыкался перед помостом старикан. – Дозвольте молвить!
– Говори.
– Я, ваше удальство, человечишка бедный, людьми и вещами скудный. После бедствия пошёл я до вашей вельможной персоны с дарами – они целёхоньки, в тюках сложены на постоялом месте; копейщики их стерегут. Въездную и рыночную пошлины я уплатил, того‑сего продал, чтобы кормиться... и загорелось мне, старому, деньгу стратить, хоть глазком взглянуть на диво, на страшилище, которое в зиндане держите. Оченно занимательно! весь народ туда стремится!
– Так, так... Ну, как тебе показался Pax? ты с перепугу навзничь не упал? – Зуреку было забавно слушать льстивого и подобострастного мужлана. Прок от троглодитов невелик – одна плесень, и сами как плесень, но дикари они сметливые, наблюдательные и памятливые, могут полезную весть принести.
– Никак он мне, Быстрый вождь, не показался, – неожиданно твёрдо промолвил Мантых, – потому что не Pax это вовсе.
Пока Коел летела на космическом пароме, пока ждала, когда за ней придут, она ничему не верила – в особенности тому, что вот‑вот окажется на воле. Явились какие‑то сомнительные типы с физиономиями уголовников, изъяснявшиеся на безобразном межпланетном жаргоне, состоявшем из биндерама, линго, яунгаля, туанского моторного и отдельных ньягонских слов. Это были эйджи. Коел пришлось выслушивать их сальные комплименты, а душа вновь наполнялась холодным ужасом – её обманули, Никель с напарником срежиссировали весь спектакль, чтобы она тихо‑смирно добралась до Иссы и нигде не вякнула, что её вывозят незаконно.
Но едва аламбукский конвой скрылся из вида, наглые субъекты заговорили иначе.
– Не бойтесь, мы из Галактической Полиции, – тихо сказал блондин.
– Это просто слова. – Немного осмелев, Коел вспомнила, что она централка, а истые централы – народ себе на уме, недоверчивый до крайности. – Докажите.
– Брат Жозеф поручил нам встретить вас и доставить в надёжное место, – сквозь зубы проговорил второй, смуглый.
– Предъявите что‑нибудь более убедительное. – Она даже на знакомое имя не поддалась.
– Не в коридоре. Этот терминал – пиратский; не стоит здесь лишний раз махать нашими жетонами.
Свернули в тёмный закуток. Блондин снял с Коел наручники так же умело, как и застегнул, а смуглый достал из сумки обувь и одежду, больше подходящие для уличной девки.
– Быстро переодевайтесь. Тут нельзя задерживаться.
– А где жетоны?
– Настоящий человек из правового государства, – запуская руку во внутренний карман, улыбнулся блондин, говоривший с жестковатым акцентом; то ли он был из колоний, где языки смешались, то ли из зоны новояза. Действительно, оба имели раскладные жетоны с фотографиями, золотыми чипами, лазерными сетками и текстами на трёх языках – «Малах Киричек, инспектор», «Соопайя Темолджи, младший инспектор».
Даже выступающая на износ эстрадная солистка не меняет платье за кулисами с такой скоростью, как это делала Коел. Покидая закуток, она постаралась изображать повадки разбитной девахи. Бог весть, хорошо ли ей это удалось, но терминал они покинули без помех.
Почему, однако, порядочной женщине надо маскироваться под шлюху, чтоб выбраться из всех передряг, – а иначе она так выделяется, что её сразу вычислят?..
Коел разместили на базе Гэлп Сэкоунтэй, в одном из купольных городцов на невидимом полушарии Иссы, и приставили к ней двух дам в небесно‑синих мундирах – стриженную под мальчика тонкую брюнетку из Общества и пепельноволосую наогэ из Эрке. Они ручались, что для бывшего хозяина и его клана Коел недоступна.
Наконец‑то у неё отлегло от сердца – она оказалась среди друзей! Спасена! От нахлынувшей радости Коел забыла о ньягонском правиле неприкасаемости и горячо расцеловалась с чернявой Николетой. Наогэ, не решаясь переступить приличия, от полноты чувств протанцевала вокруг них.
Принимающая сторона позаботилась, чтобы ей было удобно – полицейские дамы выложили перед Коел одежду на выбор. Они лукаво перемигнулись, когда она начала примерять наряды; если женщина заботится о внешности – она на пути к выздоровлению.
Как во всех лунных жилищах, здесь поддерживалось искусственное тяготение по ньягонской норме – 1,09 g. Чужих сюда однозначно не допускали, но Коел непрерывно оглядывалась и вздрагивала на каждый звук. Это не осталось незамеченным. Вскоре пришла ньягонка‑докторица:
– Тревожное расстройство как неврастеническая реакция на стресс. Если её нужно срочно допросить, то сначала необходимо провести сеанс лечебного сна.
Но сон не вполне вернул нервы на место. Коел была напряжена, как сжатая пружина, – движения слишком резкие, голос то приглушенно тихий, то, наоборот, излишне громкий. Нормальная обстановка казалась ей обманчивой, поддельной. Но, по крайней мере, Коел смогла без страха выговориться – и наогэ с брюнеткой проявили поистине железное терпение, выслушивая её пламенные монологи.
– Они сбросили его в шахту. При мне, я видела это своими глазами. Других они пытали – я не знаю, кого, потому что после ареста ни с кем не встречалась. Могу назвать всех, которых помню! С людьми обращались ужасно, словами не опишешь. Я обещала брату Жозефу дать показания; это – твёрдо. Давайте записывать прямо сейчас... Нет, я никогда не забуду. Мне снится чёрное – чёрный зал, чёрный колодец, чёрные жрецы... Вы не поймёте, как это жутко! Я‑то вырвалась, но я должна помочь тем, кто остался. Молчать об этом – всё равно что самой кинуться в кладезь. Все должны узнать, что творится в Аламбуке, а ещё – о тех предателях, которые помогают чёрным подонкам! Понимаю, что говорю беспорядочно; надо составить план, по которому я буду выступать.
– Пока давай суммировать информацию, – предложила Николета. – Тебе многое известно, но говорить следует о главном.
Лечебный сон, ещё раз лечебный сон, потом ещё – звон натянутых нервов стал тише, но равновесия в душе не наступало. И не наступит, пока последний рабовладелец не получит по заслугам. Коел сознавала, что пережитое в неволе не покинет её память, останется в ней навсегда. Но эту боль надо вырвать из себя и выставить на суд общества: «Эй, счастливые! смотрите, что происходит, пока вы благоденствуете! Когда вы бормочете о толерантности и всепрощении, вам аплодируют преступники. Они благодарят вас – и хохочут, презирая вас за трусость и слюнтяйство! Не они ли подбросили вам идейку о терпимости, которая обозначает лишь известный дом?.. Кому она на руку? подлецам, паразитам, ворам! Только из‑за толерантности, которую нам насаждают, нестерпимые твари могут процветать среди нас. Перестаньте потакать пиратам! они признают не болтовню, а силу – вот и покажите им, кто сильней!»
Полицейские не торопили, выжидали. Они видели, что Коел настроена решительно, на попятную не пойдёт. Напротив, она целеустремлённо готовилась к предстоящей речи, без устали обсуждала с дамами из Гэлп план и детали будущего рассказа.
– Кажется, мы утрясли все подробности. Пора приступать!
– Да, Коел, самое время. Я очень рада, что ты хочешь довести дело до конца. – Николета по‑ньягонски ласково провела ладонью по её руке, не дотрагиваясь до кожи. Успокаивающий, душевный, крайне осторожный жест, означающий нежную заботу. Горячность Коел слегка поубавилась, зато окрепла убеждённость в своей правоте. Чтобы излагать ужасные факты, коснувшиеся тебя самой, нужны твёрдость, выдержка и полное самообладание.
Она устроилась перед микрофоном и камерой. Запись будет повторяться и редактироваться, пока не сложится наиболее взвешенная версия для телевидения. То, что предназначено для Гэлп Сэкоунтэй, – отдельная статья, эти материалы сотрудники Галактической Полиции пустят в дело, когда условия станут максимально выгодными. После её выступления.
– Меня зовут Дорис Гурден, я гражданка Федерации Независимых Планет. На Ньяго, в Аламбуке, я известна как Коел Дром. Шестого марта 6242 года моё судно «Звёздный Флаг» было захвачено аламбукскими пиратами, я попала в плен и была продана в рабство. Но сегодня я могу говорить открыто...
В студии Гэлп её речь слушали люди разных видов. Она видела их, чувствовала их поддержку, и это прибавляло ей уверенности.
– Я могла бы рассказать о том хозяине, которому досталась, – но что нового можно сказать о нравах пещерных людей? Я попросила дать мне эфир не затем, чтобы жаловаться на тех, кто унижал лично меня. Я должна донести до вас правду о страданиях многих тысяч людей из разных цивилизаций, находящихся в рабстве.
– Хорошо, что удалось найти смелого свидетеля, – шепнул Малах Киричек смуглому Соопайе. – Боже, благослови тот час, когда она появится на экранах!.. Моя ближайшая мечта – дожить до этого момента. Работы нам будет невпроворот.
–...и тот, кого я стыжусь назвать человеком и землянином, – главный представитель «Всеобщего Помилования» на Ньяго, мистер Борин Хау. Мы подписали и вручили ему петицию от лица восьмидесяти семи человек – и с нами расправились по списку, поимённо. Как наше обращение из его рук непосредственно попало к рабовладельцам? Почему человек, который передал петицию Борину Хау, был демонстративно уничтожен, принесён в жертву дьяволу на алтаре Чёрной Звезды? Я – свидетельница его смерти! Мы искали защиты у того, чья организация зовётся «Всеобщим Помилованием», – но вместо того, чтобы вступиться за нас, заинтересоваться нашими судьбами, вырвать нас из неволи, он допустил, чтобы нас схватили и пытали. Борин Хау предал и отдал на расправу своих соотечественников, доверившихся ему. Я обвиняю его в сотрудничестве с пиратами – и говорю не только о подлом поступке с петицией. В кругах клановых вожаков и капитанов Аламбука давно известно, что под видом грузов «Всеобщего Помилования» в пиратский город ввозятся оружие и боеприпасы, а расплачиваются пираты десятками тонн наркотиков.
– Когда это начнут транслировать? – еле слышно спросил Соопайя.
– В двадцать вторую ночь, пятнадцать ноль‑ноль. – Малах был ближе к начальству и более осведомлён. – Заваруха обеспечена. Ньягошки готовятся изо всех сил. А мы, судя по всему, обеспечим закрытие Иссы и отлов замешкавшихся.
– Как, нормально? – выдохшимся голосом спросила вспотевшая Коел у Николеты. – Меня не слишком уводило в сторону? чувствую, под конец я разогналась, как в скачок...
– Ты была великолепна, солнышко, – поцеловала её брюнетка, а народ в студии засвистел по‑федеральному и захлопал в ладоши, как принято в Обществе. – Что ты сейчас хочешь?
– О! я хочу настоящий бифштекс. Я хочу яблочного сока, пирог с капустой, жареной картошки. Я на свободе или где? я хочу позвонить домой!
Чёрта лысого, а не «позвонить», – принесли соевые колбаски, оттаявшие в микроволновке, слипшуюся желтоватую лапшу и стакан горячего соуса. Здесь все этим довольствуются. Не очень‑то богатое содержание у агентов Гэлп, которых в кино выставляют как пуленепробиваемых суперменов, живущих в роскоши. Люди как люди, очень разные: одни ушастые и большеглазые, другие обросшие шерстью, третьи чешуйчатые и с роговыми пластинами вместо зубов, но все – с оружием и вечной мечтой победить преступность.
– После выступления, Коел, я клянусь тебе – сама принесу телефон. Потерпи, осталось чуть. Не заставляй меня нарушать режим молчания.
– Отлично, Коел! – Малах дотронулся до её плеча. – Я желаю тебе стойко вынести всё остальное. Тебе ещё отвечать в ситуационной комиссии о «Звёздном Флаге», об экипаже, пассажирах... а после пересдавать на права штурмана.
– Малах, не надо! я не представляю, смогу ли я выдержать...
– Разумные существа выносливы, широта их адаптации очень велика.
– У меня – вряд ли. Что мне нужно – это полгода отдыха.
– Нельзя надолго оставлять профессию. Я, помню, три месяца бездельничал...
– Не верь ему; он лежал в госпитале после боевой травмы.
– Ника, перестань разглашать мои секреты. А то Коел вообразит, что я весь изранен. Кстати, ничего, что я зову тебя «Коел»?..
– Это не кличка; продолжай в том же духе, – милостиво согласилась она. Ладно, от Николеты телефона не допросишься – но, может, Малах окажется покладистей? Всего один звонок... всего два слова: «Я жива!» Невозможно дождаться, когда же разрешат внешние контакты!.. Коел для пробы послала Малаху сдержанный, но в меру лучезарный взгляд. Он горько вздохнул и отрицательно повёл головой: «Прости – дисциплина!»
О, как всё нервно в этом самом нервном из миров!
Блок 15
– Ах ты, змий! ах ты, гадь подкаменная! – Хлыст Маджуха удар за ударом обрушивался на спину и плечи Форта. Порой незадачливому кибер‑пилоту стратегического космофлота доставалось и по голове, но Форт, сидевший перед помостом по‑ньягонски, успел закинуть вверх просторный плотный жилет, согнуться и спрятать лицо между скрещенными руками – раньше, чем туанский хлыст выбросил гибкое стрекало.
Кожа прочная, сама армируется изнутри какими‑то непостижимыми спиралями, но пока ростковый слой заменит размозжённые биопроцессоры, появятся диковинные синяки голубого цвета. Имея обширную практику избиений эйджи, аламбукцы знают, как выглядят кровоподтёки у рабов. Возникнут вопросы, а ответов‑то и нет. Поэтому не стоит подставлять хлысту открытые части тела. Счастье, что шляпу‑«эриданку» не отняли – видимо, боялись с головным убором взять на себя часть порчи от посланца Ониго. Прекрасен обычай носить что‑нибудь на тыкве!
Маджух хлестал со всей злостью разочарованного человека, которого обманул призрак давней любви. Форт старался вскрикивать и дёргаться как можно натуральней, чтобы Маджух хоть немного утешился и не догадался, что с тем же успехом он мог бы лупцевать по камню.
«Полегче, приятель! так ты мне кожу рассечёшь!»
– А ещё моим сыном прикидывался! в доверие втёрся! – попрекал с помоста Папа Мусултын.
«Вот жалость! только‑только в образ вжился, и тут нелёгкая Мантыха принесла. Ну почему старый предатель не издох в пещере со страху?!. Как бы меня из почётного зиндана не переселили в рядовую каталажку. Если там не будет сетевых радиоточек, я не смогу управлять дистантами...»
– Зурек, не врёт ли твой доносчик? – Маджух устал стегать, остановился перевести дух.
– Ни‑ни. – Зурек потрепал по плешивой башке Мантыха, что сидел ни жив ни мёртв. – Он из самых никчёмных людишек, но мне верен. Видишь, пришёл и голову свою принёс в залог того, что донос истинный. Знает, что жизнью ответит за ложь, – но таки явился. Обмана нет!
– Нисколько не лгу, великие господа, государи мои! – Мантых в знак искренности ловко припал к полу из положения сидя. – Режьте шею старику, если что не так!
– Что ж ты, чучело тряпочное, не снял для нас Раха, если в лицо его знаешь и он бывает у тебя?! – шагнул к нему Маджух, для острастки свистнув в воздухе хлыстом.
– Чего‑с? – захлопал Мантых глазами. – Откудова снять?.. он нешто висел?..
– Родич, вам гнев зрение застит. Это ведь троглодит, в дерьме родился, дыре молился, соплёй подпоясывался. Каких знаний вы от него хотите? Он считает, что оптоэлектронные устройства душу вынимают, в руки их не возьмёт.
– Зурек, он на твоих землях живёт, ты его князь. Почему он не донёс тебе, что у него бывает Pax?
Мантых затрясся, чуя сердцем, что его могут прихлопнуть как мокрицу, но Быстрый был справедлив к пещерным подданным.
– Родич, он потому и жив, что одним про других не доносит. Своя шкура дороже, чем наша вражда и счёты с градскими.
– Нашли о чём препираться, – сурово одёрнул их Папа. – О другом бы озаботились, два дурня! Где сам Pax?! Мы тут расслабились, патрули отозвали, посты сняли, а этот кот‑людоед тем временем по вентиляции к нам пробирается!
Форт, поняв, что сановным Окуркам стало не до него, разогнулся и расправил жилет, проговорив вполголоса:
– Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш ходит, как рыкающий лев, ища, кого сожрать...
– Заткнись, гадь! – размахнулся Маджух, но не ударил. – Будешь ты нам Раха выкликать, оборотень корноухий!..
– То‑то Ониго молчит, с ответом не торопится, – цедил Папа, исподлобья озирая сборище из двух родственников, троглодита и инородца. – Он там, поди, по циновкам катается, давясь от смеха, – вот и некогда ответить! Подсунул нам подменыша и рад‑радёшенек.
– Кто подсунул‑то? – взъярился Зурек. – Он ли?! Вспомни, кто нас обморочил, с ума свёл и обманку всучил!
– Дука! – Папа встрепенулся, чуть не подпрыгнув над бисерной плетёнкой от ввинтившейся в сердце обиды. – Он, злыдня ядовитая! Сорок мириадов сгрёб за ничего, за пустышку! Вызвать его немедленно сюда. И пусть денежки прихватит – под роспись казначею сдаст, крина в крину.
– Моментом. – Зурек отступил к стене и негромко стал отдавать распоряжения по мобику.
– Было у меня сомнение... – выдавил Маджух, поигрывая хлыстом, но желание вбить эйджи по уши в пол иссякло.
– Почему молчал? зачем вслух не сказал? – напустился на него Мусултын.
– С самого начала и сказал, да ты на своём настоял. Заладил: «Он это, он, и все его повадки!» – где уж меня слушать? А всё это было – притворство, лицедейство. Я и сам поверил... – зверем взглянул он на Форта.
– Говори теперь.
– Их было двое – этот, под фамилией Кермак, и его раб. Раб исчез, но сперва заглянул в гостиницу, забрал багаж и передал от хозяина: «В номере воняет – пропылесосить и вымыть со щёлочью».
– Да‑а, Pax всегда был на запахи чуток!
– Когда пришли мои криминалисты, было прибрано начисто – ни волос, ни отпечатков, ни чешуек с кожи. А номер оказался с хитростями... из него вело два тайных лаза.
– Гостиничных взять и пытать, всё выведать!
– И пытать не понадобилось, только пригрозить. Они ни при чём. Лазы оборудованы давно, кто‑то ещё раньше позаботился устроить базу. Думаю, таких номеров в Аламбуке несколько – Pax их менял, когда здесь поселялся; на дела ходил по трубам.
– Есть, есть у него сообщники в городе! – С жестокой решимостью Папа упёр в помост сжатый кулак. – Я эту измену выжгу. Такими казнями буду казнить, каких и Шуламанга не выдумывал. Зурек! Торопыга ты наш, Быстрый – поспешил билеты на попойку разослать; как мы теперь оправдаемся, а? Ведь если этого, – Мусултын показал на Форта, – вращать квадратной рамой, что люди скажут? «Какая ж это месть? Это подстава!» Ты первый и скажешь. Мы по твоей милости, племянник, стольких пригласили, что поясница переломится всем кланяться и извиняться за напрасно причинённое беспокойство. Обнадёжили, похвалились, даже за деньги пленника показывали – а это был не Pax! O‑o‑o, Звезда на меня, что за бесчестие?! Из‑за гундосого Дуки мне позор и насмешки принимать! Осрамились на весь Аламбук, на все удалые нейтральные территории!! Давай, Зурек, решай теперь, как отмываться будем.
– Извинение напишем и разошлём, – насуплено буркнул Зурек.
– Диктуй, Быстрый, – ехидно напомнил Маджух. Зуреку было нечем крыть.
– Положим, разошлёшь ты покаянную маляву, – продолжал Папа. – А с этим что прикажешь делать? – вновь его перст указал на Форта. – Казнить? да ни один кат, будь он четырежды садист, не подскажет, какая кара утолит меня. Восемь раз умереть – ему будет мало!
– Мотаси Мусултын, – вежливо и осторожно начал Форт, поняв, что пора брать процесс в свои руки, – зачем же сразу казнить? Мы могли бы цивилизованно договориться.
Все онемели, слыша этакие речи из уст восьмикратно обречённого. Форт воспользовался их немотой.
– Скажем, потребовать за меня выкуп.
«Псю вам, а не мои деньги. Ониго нас послал – пусть он и платит. Ну, даже если не послал, если сами вызвались – я у него на службе, в штате, состою на довольствии».
– Град не выкупает похищенных намеренно – но я в эту категорию не попадаю.
– Да кто ты есть, чтоб за тебя выкуп брать? – с презрением обратился к нему Папа. – Ты наёмник!
– Шпион! – без сомнений промолвил Зурек.
– Он... это... – сдавленно заговорил Мантых и умолк, едва все взглянули на него.
– Что «это»?!
– Pax называл его должность...
– Вот как? занятно. – Маджух присел на корточки рядом с вождём троглодитов. – Ну‑ка, расскажи нам. Ты старик правдивый, а за правду Папа щедро награждает.
– Pax... он... мастер по свинкам! – выпалил Мантых, собравшись с духом.
– Мастер по свинкам? Рах‑то?!.. Людей давить он мастер, а свинок только в тушёном виде принимает.
– Не Pax!.. Он! – Форту надоело, что в него тычут пальцем даже троглодиты, но ничего не поделаешь, приходилось терпеть. – Про свиные копыта расспрашивал.
– Копыта?
– Почтенный старец заблуждается, – поправил Форт. – Копыта – у наших свиней; у ваших – когти.
– Верно, копыта. – Маджух по‑новому пригляделся к Форту. – Папа, помнишь, когда мы были на Гемере, нам показывали свинок эйджи – на копытах, здоровенные и голые, мокрый нос в виде розетки...
– Некогда мне было ходить по свинарникам на скурсию.
– Экскурсию.
– Законопатил вконец ты своей ерундицией!
– Эрудицией. Значит, специалист?
– Эксперт.
– Оба мастера по‑иностранному болтать. Маджух, бери его в застенок и беседуйте там те‑те‑те на басурманских языках.
– Тет‑а‑тет. То есть ты – зоолог?
– Заолух! сказал – уводи к себе, и чтобы через час принёс мне сводку на него.
– Папа, не сердись, а выслушай. Ведь пленник не простой. – Пропустив команды Мусултына поверх длинных ушей, Маджух ковырял пол кончиком стрекала. – Зачем Раху разгуливать по пещерам у периметра с зоологом? это раз. Два – шпион или попка‑дурак, но попался он случайно и может быть выкуплен. Три – убийства совершал не он, и по правде удальцов подлежит не казни, а телесному наказанию, штрафу и рабству за тайный въезд с неизвестными намерениями. Но я бы начал с разбирательства о том, почему он таскался с Рахом.
– Да, спецов и экспертов выкупают дорого. – Зурек стряхнул с лица угрюмую гримасу. Появился шанс извлечь из доноса Мантыха хоть какой‑то навар. – Тому год назад я за тридцать восемь мириадов продал одного чудика‑эйджи какому‑то институту... название длинное, я позабыл. Поймали его в моих землях. Думали, лазутчик; приготовились пытать, а он талдычил, что он‑де не разведчик, а эксперт по начертаниям букв.
– Ого! и такие есть?
– Оказалось, есть. Проверили – он правду говорит. Фотографировал матерные заклинания на стенах, сличал, чем и как накарябаны. Эксперты всякие бывают!
– Каких только безумств нет у Рослых! – подивился Папа. – И за кривые буквы на стене им деньги платят, потом выкупают... Неслыханная профессия!
– Продать успеем; он ещё не назвал свой институт. – Похоже, Маджух всерьёз увлёкся расследованием.
«Сейчас я назову, и вы позвоните туда. Прямиком Джомару. Войны не обещаю, но ювелирная хирургическая операция с участием спецназа будет. Вас попросят обождать недельки три. Собрать деньги, долететь, выйти на контакт, получить гарантии – на это нужно время. А потом они высадятся, забыв постучаться. Мне как вольному шкиперу каюк, но и вам не поздоровится. Но хочу ли я этого? Ни боже мой. Поэтому продолжим играть в жмурки. Твой ход, Маджух. Ты же не проверил, тот ли я, кем называюсь!»
–...и институт ли это. А то у свиного эксперта странные знакомства – рабынь покупает, передаёт неведомо кому... Может, он из биологии знает лишь то, как детей делают. Вызову‑ка я докторишку – пусть он с нашим гостем о науке побеседует.
«Выручай, Яримицу, – взмолился Форт, разворачивая сведения из архивов серии WSEY. – Плохо я на тебя глядел, но получилось, что и ты человек нужный».
Диагноз, выставленный докторишкой, Форт подслушал, включив на максимум проникающие системы восприятия, даже сканер. Бандитский лекарь отчитывался Венцу в соседней зале – понадобилось отследить, куда они свернут от двери, далеко ли остановятся, и постоянно ловить все голоса, звучащие за стеной.
– Он не медик. По‑моему, даже не ветеринар.
– Но, как я понял, разбирается в животных и во всякой требушине.
– Постольку поскольку. У него другая специализация, на уровне исследований, а не повседневной практики. Видимо, его профиль – молекулярная биология, фармакохимия... или генетика. В Аламбуке нет спецов такого рода.
– Досадно. Однако твоя консультация нам на руку. Теперь ясно, как его разрабатывать. Да, я слушаю... – безликий объёмный силуэт Маджуха чуть наклонился, прислушиваясь к говору «пуговки» мобика в ухе. – Что?!.. Когда заметили?.. Сколько? Полторы восьмёрки, так... И‑ти‑ти‑ти... Зайран, вели послать туда мальцов с ручными ракетами. Выдать им по три‑четыре выстрела на рыло, дольше они не проживут. Да по горсти порошка, чтоб не сдрейфили.
– Случилось что‑нибудь? – на полшага придвинулся лекарь.
– Не твоя забота. Слышал приказ? Держаться ближе к кораблям, быть готовым к отлёту. Ступай!
В Зал Бородатого Бубна Маджух вернулся поспешно, весьма озабоченный, и сразу направился к Папе.
«Шепчите, не шепчите – я вас слышу!»
– Зайран звонил. Градские высаживают с платформы артиллерийский батальон – шесть залповых установок, шесть бластеров в капонирах. Сапёры делают им позицию, ладят установки защитного поля. Это в двадцати верстах к северо‑западу. На юге тоже появились тяжело гружённые платформы.
– Раньше они себе такого не позволяли. – Папа поёрзал на плетёнке. – Похоже, нас обкладывают...
«Что происходит? что замышляют градские?» – терялся в догадках Форт. Чего бы он ни желал Аламбуку, ему не улыбалось оказаться иод обстрелом заодно со всеми.
– Ну, эксперт, – гораздо громче и бодрей заговорил Маджух, – экзамен по профессии ты выдержал. Твои шансы на выкуп возросли. Будешь умно себя вести – останешься жив.
– Дука Подвальный просит принять его! – объявил охранник.
– А, вот и главный виновник пожаловал. – Папа угрожающе надулся. – Пусть войдёт!
Сегодня Дука важничал куда меньше. В нём открылись запасы гибкости; спина его научилась быть согбенной, ноги подкосились в коленях, а уши обвисли, будто из них вынули хрящевую основу.
– Дука, ты что мне продал?! – загремел Мусултын. – Это – не Pax!! Вот честный свидетель, он разоблачил обман!
– Папа, не мой обман! – вскричал Дука. – Мне указал на корноухого лазутчик, раньше за ним промашек не бывало.