– Как по‑твоему, что это? – в голосе Папы слышалось торжество и превосходство.
Форту открылась необъятных размеров идеально круглая каверна с выглаженными до блеска стенами. По экватору сферической полости шло широкое кольцо, в диаметрально противоположных точках пробитое массивными осями, на которых покоился металлического цвета диск метров ста в поперечнике. Похожий скорей на хоккейную шайбу, чем на зеркало, он был лишён каких‑либо выступов, кроме осей. Лишь три концентрических желобка шли по его поверхности, обозначая уменьшающиеся зоны, как круги на мишени.
– Однозначно, это не наш дегейтор, – проговорил Форт после паузы. – Они другой формы. И не биндское орудие; у тех сквозная пушка в виде шара или конуса, в зависимости от типа. Не туанское... Возможно, миркский или варский «крушитель планет», промышленная модификация оружия... но очень старая, не современная.
– Ни то, ни другое, ни третье. – Папа был счастлив недогадливостью эксперта. – Такого ты ещё не видел! Это оружие конца времён, Диск. Его ещё зовут мечом‑радугой.
– Или Зверем, – добавил Форт, поняв, что именно здесь – алтарь Чёрной Звезды. Отсюда выбрасывался прицельный луч древней махины, разрушительного творения цивилизации, отставшей от других в поисках оружия, бьющего сквозь все преграды. Наверное, когда‑то эту титаническую шайбу питало несколько крупных электростанций, а теперь энергии, сэкономленной Аламбуком за счёт отключений и украденной у Эрке, хватало лишь на прицеливание – и этого слабого подобия выстрела было достаточно, чтобы погружать град и городцы в панику и смерть. Что‑то мешало вдохнуть в Диск полную мощность – то ли чёрные установили слишком мало батарей, то ли токопроводы не могли пропускать необходимое количество энергии в единицу времени, то ли в самом Диске истлела часть обмоток. Но и такой, едва способный на выброс луча, Диск был грозен и ужасен.
– Одного я не пойму – как вы разместили его тут?
– Никак; он всегда здесь стоял. Мы наткнулись на дорогу к Диску, когда рыли тоннель. Пару лун повозились – и, как видишь, оживили Зверя! – Папу распирала гордость; в его глазах заблистали сине‑зелёные рефлексы, как у голодного хищника перед прыжком на шею жертвы. – Меч‑радуга – в моей руке. Пока он не готов, но завтра... Завтра ты огласишь, что он существует, а следом мы грохнем по армии Триумвирата. Вот веселье‑то будет! Теперь приступай к делу – пиши дефлорацию.
– Декларацию! – От неловкости за Папу у Маджуха уши вспыхнули. – Ну когда ты перестанешь иностранные слова коверкать?!
– Я всегда говорю, как хочу, а ты мне не указ. Встреваешь без спроса, когда надо и не надо! Умней меня хочешь быть? Не рвись, моё место тебе всё равно не светит – есть наследники, есть Зурек Быстрый.
– Ничего, я и в заместителях не пропаду! Куда они без меня, твои преемники? кто им Конституцию писать будет?
Пока родичи ссорились, Форт подбивал итоги – прямо скажем, неутешительные.
«Вот это я попал! Раз – согласился, два – поддался, три – притворился, и уже зачислен к сатане на службу!.. Нет, так дальше продолжаться не может, а то и впрямь заставят сочинять хвалу Папе и его пушке. Настоящая бездна – лечу куда‑то, сам не зная, кто я теперь. Где там этот Pax, куда он запропастился? Pax, Pax, ты меня слышишь?»
Ни звука в ответ; только фоновый шум и гулкие голоса городских гравиторов.
Блок 16
Иногда Форт задумывался, каким будет его последний день.
В прошлый раз это был понедельник 30 ноября, тринадцать лет назад...
Число, означающее поворот в судьбе. За тринадцать тысяч он согласился гнать на свалку лихтер «Сервитер Бонд», едва не погиб, но познакомился с Учителем Кэном (в посмертной ипостаси) и получил за рейс крупную премию. Не в деньгах дело, хотя они пришлись как нельзя кстати. Он стал богаче на одну истину: «Если мы струсим – домой можно не являться. Мне не позволит стыд». Страшная истина, она многим смельчакам велела принять смерть.
«Ведь я не храбрец, – убеждал себя Форт, в полуночной тишине боковушки изучая чертежи Диска, которые выбрали для иноземного эксперта инженеры‑призраки. – Сколько себя помню, я старательно избегал стычек, драк, войн и межзвёздных вооружённых конфликтов. Я никогда не бродил по тем кварталам, где водилась шпана, и не стремился решать спор врукопашную. А в новом теле – тем более! его не так‑то просто починить. Но меня постоянно забрасывает в места, где все – звёздные воры, туанские армейцы, профсоюзы, безопасники, демоны из камня, нелегальные бизнесмены, страховщики, градские нао и чёрные пираты – ждут, когда я появлюсь, чтоб тотчас же затеять свалку и втянуть в неё меня. И они не унимаются, пока я не растащу их, Мне эта закономерность совсем не нравится! я бы с радостью отказался от своей роли... если бы было кому подать письменный отказ. Теперь я снова что‑то должен совершить, причём во вред себе. Но почему я? кто меня назначил? Да не хочу я! Я приехал купить люгер! Отвяжитесь все от меня – я не эксперт, не шпион и не спасатель, я просто пилот!..»
Он просматривал документацию самопального проекта «Меч‑радуга», всё глубже и отчётливее понимая, что сферическая камера Диска, находящаяся в километре от поверхности, – это глобальная западня. Конец всех путей.
Здесь угасла довоенная история Ньяго – самодовольной, кичащейся своими достижениями цивилизации, не способной даже помыслить о том, что она выковала меч на свою шею. Злая воля жителей земли отразилась, многократно умножилась в горней вышине, дошла до истребительного совершенства – и рухнула свыше на обезумевшую планету. Бог не изобретает казней – Он предоставляет это нам, которым поручено доделать намеченный в общих чертах мир.
Чёрная сфера. Отсюда готовится восстать выпестованный, вскормленный людьми древний Зверь, чтобы закрыть небо покровом ужаса и тьмы, загнать жизнь ещё глубже в норы, испепелить тянущиеся ввысь ростки кислотным ливнем.
Чёрная сфера. Придётся войти в неё...
...и что дальше? что надо сделать?
Что может один человек, выходя против Зверя?
«Подними на него свою руку и помни – ты бьёшься в последний раз».
Ответ прост – в сферу можно только войти. Выйти не придётся. Лишь взлететь, освободившись от тела.
Форт был против такого решения. Рассудок громко протестовал, кричал и стучал кулаком, приводил множество доводов в пользу того, чтобы сладить дельце с Папой, получить плату имперскими деньгами... а затем стать при Папе советником! или капитаном боевого корабля, почему нет? Зачем противиться естественному желанию жить и процветать? Надо пожать лапу Зверю, поцеловать его в зад и со смехом радости принять печать на физиономию! жизнь наладится! ничего страшного! Главное – уговорить Папу подать тебя на TV в виде туанской анимационной оцифровки, с искажением, чтобы Джомар даже случайно не опознал своего пропащего пилота. В новую пору жизни нужно войти с перекошенным лицом, и никак иначе. По‑другому в мир Зверя не принимают.
Но откуда‑то сочился скрипучий, донельзя циничный голос первосвященника Каиафы: «Лучше, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб».
И этот вражеский скрип, как ни странно, отрезвлял сознание, начинавшее клониться на зов бездны.
Надо идти. Даже понимая, что ничего не изменишь. Почти ничего. И не зная, как сообщить в град, что Диск существует. Кто не решал в уме таких проблем, не выбирал между «быть» и «не быть» – не ведает, каковы адские муки. Чаша полна, надо вылить – или выпить.
Нет, только выпить.
Это узел решений и наводил Форта на мысли о скорой и геройской смерти.
В далёкий понедельник 30 ноября принимать её было легче. Она пришла нежданно. Всплеск криков и движение людей в салоне, похожее на порыв ветра в тростниковых зарослях. Грохот автоматных очередей, удары пуль в грудь и живот, гулкая темнота. Робкие проблески неясных видений. Затем – серый свет в глазах, оказавшихся видеокамерами...
В отличие от того сырого вечера сегодня была возможность подготовиться к уходу, взвесить все «за» и «против». Против – страх. За – долг.
«Кому я должен?..»
Гнетущее чувство – как окружающий тебя тёплый туман, что плывёт следом, не выпуская из оболочки молочной пелены. Люди отдаляются, становятся расплывчатыми силуэтами без лиц, зато туман всё осязаемее, всё плотней, в нём вьются, сплетаясь из колеблющихся струй, голоса, что‑то шепчущие, на чём‑то настаивающие, зовущие и молящие... В конце концов начинаешь сознавать, что все, кто был тебе близок, – здесь; они смотрят и ждут.
Тими, малявка Медеро, карапуз Бун, толпы в коридорах Эрке – их много, молчаливых свидетелей.
Какой‑то пожилой землянин с широким, округлым лицом, в длинной тёмно‑зелёной одежде.
«А, Учитель Кэн, привет! Что скажешь?»
«Ничего, Албан. Разве нужно что‑то говорить?»
«Обидно, что я пойду туда один. Лучше бы в компании. Много спутников я не прошу; идти бы с кем‑нибудь на пару – и достаточно. „Гармония достижима лишь вдвоём". Правда, это о супружестве...»
Дверь открылась, вошёл Маджух. Он спал с лица, осунулся и потускнел.
– Эксперт, полночь зашла за середину. Чтобы выступать, ты должен хорошо выглядеть. Если в чём‑то не разобрался, оставь на утро. Ясно? Ложись спать. У тебя плохой вид.
«А ты хотел, чтобы я сиял здоровьем? По вашей милости я который день не вижу своей пищи. Подкармливаюсь одной водой и давлюсь органической массой, которую вы называете едой. Спросил бы, каково мне выгадывать моменты и тошнить в парашу. Поднёс бы стакан спирта – я хоть перестану рыгать гнильём...»
– Ты на себя погляди. Можно подумать, танцевал три часа кряду.
– Все мы отдохнём в обратном мире. – Маджух опустился на свободную плетёнку. Между пальцев у него скользили по кольцевой нити кораллово‑красные чётки, грани которых покрывала тонкая резьба, выделенная золотом. – У тебя есть вопросы?
– Да, например – мощность магнитно‑лучевого воздействия Диска в точке прицеливания. В международных единицах. Это не секрет?
– Восьмисотка эг. Нагрузка очень кратковременная, действие обусловлено вторичным излучением и поглощением.
– Для пирата ты прилично смыслишь в технике.
Чётки замерли, пальцы сжались, потом постепенно распрямились.
– Я учился.
– В «чёрной» академии?
– У меня два диплома, – выдавил Маджух, едва шевеля губами. – Межпланетный менеджмент и системный анализ.
– М‑м‑м, это престижно... а по тебе не скажешь, что ты крупный менеджер и системолог.
– Я здесь родился. Я потомственный Окурок. – Казалось, Маджух что‑то доказывает самому себе.
– Да, это заметно.
– Я не хочу с тобой ругаться.
– Куда уж тебе. – Готовность умереть придавала Форту большую смелость. – Без меня ваш аттракцион не состоится.
– Кажется, я мало нахлестал тебе по хребтине. – Маджух встал, тихий голос его зазвучал угрозой. – После телевизионной передачи я подумаю, не стоит ли добавить. Имей это в виду, корноухий.
– Буду иметь, господин межпланетный менеджер. – Неожиданно хам‑эксперт улыбнулся, и от этого веселья Маджуху вновь стало не по себе. – Университет гордится вами. Хлыст – лучший инструмент интеллектуала. Возможно, я предъявляю завышенные требования, поскольку знания не влияют на личность и наследственность.
– Хочешь, чтобы я начал сейчас? – Маджух взялся за рукоять у пояса.
– Попробуй. – Эксперт сидел, не изменяя позы. – Папа будет очень расстроен.
– Не бойся, останешься цел.
– А тебе я этого не обещаю. – Эйджи смотрел в глаза Венцу, и взгляд его был словно металлический.
Почему‑то Маджух не решился отцепить хлыст от кольца‑держателя.
– Есть ещё вопрос – что за обратный мир у вас такой? Я слышал раньше, но не углублялся в тему.
– Это религия, ты не поймёшь.
Маджух покинул боковушку в таком настроении, что, завидев его, встречные не просто расступались, а стремительно исчезали.
«Он провоцирует меня. Он нагло провоцирует... а я?.. Я мог бы разлохматить стрекало о его башку. Прострелить ему колени. Заставить его выть и ползать предо мной. А он не поддаётся! Звезда, я как наяву видел, что он может сделать! Взяться за стрекало, это терпимо, – и рывок. Хват за шею. Хруст. Он тяжелее и сильней. Скажет: «Маджух оскорбил меня, я не сдержался». Папа разорётся, но мелкоглазый нужен как глашатай Диска, а я – нет. Из соображений пияра выступление эйджи намного выгодней; поэтому Гэлп и сделала ставку на Коел. Мои уши... мои ноздри... Один лишь взгляд и вывод: „Удалец из Аламбука!" Как он встретил меня? „Ты на себя погляди". Даже если наклеить дипломы на лоб – уши выдадут. О, что надо выпить, чтобы пришла память обратного мира?! что я натворил на той стороне жизни? за что я осуждён родиться здесь Маджухом? за что расплачиваюсь?! Почему я тот, кто я есть, а не другой, с целыми ушами и ноздрями?»
В какой‑то миг он готов был закричать – но как начать всё снова?
Как это происходит? очень странно, непостижимо – душа и тело разделяются в миг перехода через край. Тело мёртвыми глазами видит свою душу, а душа – её глаза белые – видит оболочку, в которой жила. Им больно друг без друга, поэтому они опять сливаются и начинают жить вспять. Сколько годов было дано провести на белом свете, столько длится время на той стороне, и оно обратное, совсем не наше. Вместо похорон там – радость восстания из костей. Склеп отверзается, и милая выходит к тебе, одеваясь плотью, становясь тёплой, и начинает дышать. Что было последним поцелуем, станет первым. Годы польются назад, тело станет молодеть, и любовное знакомство превратится в расставание, память о любви рассыплется пылью. Рост всё ниже, ум всё меньше, забудешь буквы, а потом слова, разучишься ходить, станешь размером с колыбель. Вот прозвучал последний выдох – тут всё перевернётся, и ты, пройдя сквозь муку разделения души и тела, появишься на свет из тьмы материнского чрева. Таков маятник вечности под небесами.
Но если ты нарушал законы неба и земли, твой удел будет хуже от рождения к рождению. Всё темней будет твой разум, всё грязнее жизнь, в которую ты входишь. Наконец, если ты не ступишь на путь восхождения – родишься зверем, чтобы знать лишь голод, похоть и жажду крови.
«Зверь с высшим образованием – он по‑прежнему зверь или нечто большее? с большой буквы?..»
Маджух на ходу посмотрелся в одно из зеркал, которыми тщеславный Папа виртуально расширял свои покои, – и тут же отвёл взгляд, потому что отражение выглядело как клеймо.
Форт вернулся к чертежам, пытаясь отыскать в них хоть ничтожную зацепку, хоть какой‑то намёк на спасение. Напрасные поиски. Старинный тоннель, идущий к Диску, был единственной дорогой подземных строителей, и если чёрным пришлось входить в тоннель сбоку, значит, вход в него завален. А конечная станция узкоколейки являлась тупиком.
«Но ведь должны быть какие‑то технологические выходы! вентиляционные стволы или что‑нибудь в этом роде...»
Похоже, и это предположение никуда не вело. Ни табличек «Лифт», ни указателей «Аварийный выход» он у Диска не заметил. Опять же карабкаться целый километр по выступам вытяжной трубы... Подстрелят снизу только так. Или догонят; ньягонцы – проворные и лазучие.
Он окончательно решился на сумасбродный поступок, который достойно увенчает его вторую жизнь, когда в диапазоне грависвязи возникло что‑то вроде помех, но слишком ритмичное... и знакомое:
– RRR. RRR. RRR.
– Pax! Pax, это ты?!. – Пришлось сдержаться, чтобы от радости не заорать вслух.
– Я слышу тебя, Эксперт. Здравствуй!
– Долго же ты изволил пропадать! А я, между прочим, подвергался смертельной опасности.
– У меня были всякие трудности.
– Как будто у меня их не было! Но я вызывал тебя несколько раз в день.
– Сначала сифон...
– Кстати, как он тебе показался? удобный?
– Я в него больше не полезу.
– Надеюсь, это научит тебя доверять моей интуиции.
– Потом я выбирался из него. Это заняло много времени. Если не вдаваться в детали, мне сильно нездоровилось. Оболочка чипа дала течь, я лишился дальнего телефона.
– А меня тут твои родственники собирались подать как закуску всем имеющим на тебя зуб. Какое‑то чаепитие с кровопролитием, я не вполне вник. Рама, вращение...
– Что, они отменили свои планы?
– Да, как только выяснили, что я – не Pax.
– И ты до сих пор жив? Невероятно!..
– Мы, централы, народ изворотливый. Я сделал финт и стал экспертом по сквозному оружию. Настоящий корноухий оборотень. Мне показали Диск...
– Тебя ничем не пичкали? не делали инъекций, не заставляли дышать газом?..
– Нет, я в своём уме. Просто мне велено презентовать меч‑радугу международной аудитории, после чего мечом шарахнут по войскам Триумвирата. Вот, сижу, теряюсь в догадках – как в одиночку расхлебать эту баланду?..
– Скачай мне запись о демонстрации Диска, я перешлю её Ониго.
– Нет уж, приходи и забирай всё вместе – и меня, и записи. Мне нужен проводник, чтобы отсюда выбраться.
Pax задумался. Эксперта можно понять – никому не хочется пропадать одному среди врагов. Предлагаемый им план сложнее и опасней, но... информация, которую можно раздобыть таким путём, намного достовернее. Триумвират примет её с куда большей охотой. К тому же побывать в логове и не увидеть Зверя – до смерти себе не простишь. Как говорят эйджи: «Чёрт с ней, с головой, но это надо поглядеть!»
– Где ты находишься?
– Во дворце твоего батюшки, под стражей.
– Где будешь выступать?
– На фоне Диска, плечом к плечу с Папой, чтобы все видели, как Рослые благословляют Аламбук.
– Как вы туда будете добираться?
Повторяя в уме описанный Экспертом маршрут, Pax немного помолчал, после чего заговорил офицерским тоном:
– Слушай и запоминай...
Маджух был усталым и подавленным не без причины. С минувшей днёвки он ни разу не присел и едва ли пару раз перекусил буквально на бегу. Периодически он пил из фляжки составной «энергетический» напиток, куда были понемногу намешаны и бодрящая яунгийская агура, и тонизирующее форское гро – но всё это сгорало в спешке непрерывной работы. Приподнявшееся было настроение вновь падало, а на одно обнадёживающее сообщение приходилось три удручающих.
В середине полуночи, около 00.10, ему передали, что Триумвират оборудует на высотах позиции, замыкающие кольцо вокруг Аламбука.
Градские не вступали на полосу, в которой по молчаливому согласию сторон никто не строил долговременных сооружений. Но уже в нескольких саженях от границы урчали строительные машины, углубляя котлованы и пробивая грунт шипами свай. Вибраторы уплотняли почву; лился, тотчас застывая, каменный раствор, а лапы подъёмников вставляли в фундамент кастрюли капониров – и комбайн отползал назад. Орудие‑робот оживало, моргая прицельными устройствами и вращая бластерной башней. Вокруг вилась пыль, поднятая силовым полем.
Между огневыми точками оставались свободные пространства шириной до четырнадцати вёрст. Пока по ним можно было въехать в Аламбук или покинуть его, но только пока – эти коридоры простреливались с двух смежных градских позиций.
С эшелонов, выезжающих из‑под земли, сгружались гравитанки – вытянутые, издали похожие на слегка сплющенные капли застывшего металла. Они всплывали над платформами, сползали в стороны, мягко покачиваясь в воздухе на сажень от земли и скользили к местам назначения.
Шла информация с кораблей, успевших покинуть Иссу до ареста, – снаружи от окольцевавших Чёрный город дотов приземлялись десантные баржи, сновали заправщики, барражировали «флайштурмы» и «гуары», прикрывая пункты сосредоточения войск. Донесения разведки позволяли оценить силы противника в три восьмисотки боевых машин, полторы восьмисотки систем ведения огня, если не считать пушек на баржах, и двадцать мириадов аэромобильной пехоты.
Было от чего приуныть. Сейчас в Аламбуке имелось почти вдвое меньше опытных бойцов. По числу летательных аппаратов флаерного типа Чёрный город не уступал Триумвирату, но смешно было сравнивать регулярные войска с пиратскими отрядами. Нахрап, натиск и бесшабашная удаль корсаров хороши на краю ойкумены, в слабо защищённых колониях, при перехвате одиноких мирных судов, но когда в бой вступают воинские части, альтернатива становится донельзя простой – беги или умри.
И ни одного человека в поле видимости! Маджух озирал разделительную полосу сквозь визор, высматривая хоть колоколообразный градский шлем, хоть мимолётный слюдяной отблеск доспеха – тщетно.
Роботизированная армия. Машины рыли землю, обслуживали друг друга, уточняли схемы обстрела, доставляли боеприпасы, сами наводились и готовились вести огонь. Узловые компьютеры поля боя разрабатывали тактические ходы и прокладывали ветвящуюся сеть траншей; их зоркие глаза – беспилотные наблюдатели – летали над Аламбуком, их спутники‑соглядатаи висели на орбите. Где‑то в тылу командные центры сводили данные воедино и держали на контроле весь фронт, готовили ракеты к пуску, а корабли к старту.
Изредка между тушами наземной техники мелькал людской силуэт – и вновь предрассветный пейзаж становился чисто техногенным. Градские берегли людей для прямого столкновения.
– Наша Ночь наступает, – обратился к штурмовой бригаде худощавый Гутойс Панго, ещё не привыкший к прозванию Вдовец. – Ждём команды «Гром». Первыми входим на Четвёртую посадочную площадку Чёрного города и обеспечиваем основному десанту доступ вниз. Пленных не брать, никого в живых не оставлять.
О последнем мог бы не напоминать. Бригада набиралась исключительно из добровольцев, у которых к чёрным были личные счёты.
– Пока можете вздремнуть. Спать в снаряжении.
За ничейной полосой в наскоро отрытом окопе трясся Удюк Лишай. Спина, в кровь иссечённая хлыстом Дуки, пылала болью. Этот жгучий жар просачивался в тело, становился лихорадочным ознобом и мутил голову, горячую и тяжёлую, как чайник на огне. Рот спёкся, язык и нёбо саднило от лишайниковой пыли, перемешанной для вкуса с бабской пудрой и оттого нестерпимо воняющей чем‑то приторно‑сладким, вроде градских леденцов. Было весело, но веселье текло из глаз и носа слезами. Он обнимал короб‑пускатель, гладил лежащие рядком ракеты и пытался повторять молитву к Звезде, которую бубнил лежащий слева шибко правоверный недоросль. Тот собрался прямиком отсюда унырнуть в обратный мир, где его встретят.
Удюк туда не хотел. Он знал, кто ждёт за краем. Она всё время кружилась где‑то рядом. То босые ноги в стороне прошлёпают, то голос послышится. Она и сейчас на позиции, только в другом окопе. Хихикает, с кем‑то любезничает. Из‑за края выбралась со смертниками пошалить, паскуда. В потёмках‑то не видно, чего у неё не хватает, вот она этим и пользуется. То вдруг тонко запоёт вблизи или поодаль, а иногда заладит повторять шёпотом:
«Куда мы идём? Удюк, куда мы идём?»
И сама же хрипло отвечает, изображая его голос:
«Ты не бойся, я тебя спрячу!»
Плюх‑плюх‑плюх – ноги ступают по залитому водой полу.
«Куда мы идём? Мы так далеко забрели... Там сток, опасно!»
Она жмётся к стене, облизываясь от страха. Гудит, ревёт стремнина слива; темнота мерцает чёрными сосульками, дрожит грязной слизью на краях жёлоба.
«Какой тут лаз, где он? я ничего не вижу!»
«Подними руки, наверху скоба...»
Она вытягивается, привстав на цыпочки. Тощая, живот, как у викуса. Обхватив её туловище одной рукой, другой он вдавливает остриё снизу вверх с желанием сразу достать комок величиной с кулачок, непрерывно бьющийся под грудной косточкой. Её большие глаза замирают, рот открывается – но не дышит. Потом она несколько раз пытается вдохнуть, по острие не пускает воздух в грудь. Руки опускаются и скребут, цепляют за одёжку, колени дёргаются, тычутся в его ноги. И глаза навыкат – смотрят удивлённо, не моргая. Наверное, очень странно чуять у себя внутри железную пластинку, которая, как выключатель, враз всё останавливает. Ну и глазища! дрожь берёт от них.
Отпустил, вынимая клинок. Сползла, как плевок по стеклу, скользя руками сверху вниз, с шеи на плечи, с плеч ниже, ниже... А стынущий взгляд застрял в глазах, как вспышка; сколько ни моргай, он не отпускает, не тускнеет.
«Вот оно», – подал сержанту завёрнутое в тряпицу. Тот проверил. Уши свежие, не по‑детски крупные, хрящи мягкие – то, что надо. Неплох и хвост с кистью тонкого, нежного волоса.
«Ты правильный пацан, Лишай. Никого не жалей. Забирай себе эти обрезки. Новую девку заведёшь – покажешь ей, что от изменницы осталось».
Глаза у сержанта – выпуклые, медленно текущие холодными слезами. Что за наваждение?..
«Молодые удальцы, на битву, к Чёрной Звезде! – выл, взывал жрец меньшего ранга, кружась и приплясывая в коридоре. – К оружию, молодые удальцы! За мной идите! отведу на край, где обретёте славу вечную!»
Ведь находились олухи, чтобы за ним увязаться. Когда надо ховаться по дальним отноркам, бежать к троглодитам, они, распустив слюни, плелись за зовущим, жевали порошок и ухмылялись, как придурки.
Удюк бы не пошёл. Ищите глупеньких в другой норе! Но его выволокли два бойца и швырнули жрецу под ноги, как был – с прилипшей к спине рубахой.
«От Дуки Подвального вклад в молодое войско! Он грешник перед вожаком. Пусть кровью искупит».
Слуги жрецов встряхнули его, поднимая.
«Боль – ничто. Пред тобою разомкнётся Чёрная Звезда. Ешь порошок».
Щепоть, другая, ноги сами пошли. Закачался в вышине полночный купол.
«Наводить – гляди в это окошко. Стрелять – нажми этот крючок. Звезда с тобой, молодой удалец! За промах будем резать, начиная с пальцев, по кускам. Без команды не стрелять, слушай радио. Код – Цветок Бессмертия».
К окопам юных героев провожал электрокар, он вёз ракеты, пусковые короба, литые каменные брусья с ушами арматуры и цепи. На каждый окоп по брусу и по два стрелка, прикованных за ноги. Еды им не оставили – злей будут.
– Цветок Бессмертия, открыть огонь! – захрипел из рации нечеловеческий голос. – Ракеты вставляй до щелчка! Цель – полсотки чир вправо, четверть версты!
– Кончай стонать, надоел! – закричал Удюк на любителя помолиться. – Слыхал? пора! Работай!
Короб заложил уши грохотом. Окоп окутался горячим едким дымом. Ракеты унеслись вдаль, дрожа пламенными хвостами и вытягивая за собой шлейфы газа. Загрохотало по соседству – из‑за брустверов, из вскипевшего дыма, выбрасывались летучие драконы, с воем устремляясь в марево ранней зари, туда, где смутно темнели приземистые колпаки капониров. Удюк уткнулся лицом в землю, закрылся руками. На заревой стороне бухали частые разрывы.
Стихло.
Он поднял голову.
Слабый ветер относил взрывную гарь к западу. Дым, оседая, обрисовывал зыбкие полусферы защитных полей над капонирами. Там поблёскивали звёздочки прицелов, поворачиваясь вместе с орудиями.
– Мотаси полковник, позиция сорок семь атакована ручными ракетами. Все огневые точки чёрных на рубеже выявлены.
– У кого‑то нервишки сдают... Прощупать нас хотят. Ответьте им спокойно и достойно, дистанция от четверти до полутора вёрст. Заодно проверите район на минные поля, расчистите путь танкам.
Капониры стали вспыхивать сиреневым огнём, вытягивая в сторону окопов шуршащие плазменные шнуры. Там, где невесомый жгут летящей плазмы касался земли, вздымалось красноватое облако и что‑то рдело, словно угли в очаге. Роботы‑стрелки действовали методично, выстрел за выстрелом пошагово выжигая каждый свой сектор. Где‑то оглушительно затрещали найденные мины, взметая ввысь целую аллею грязных комьев.
Шнур – вблизи он был толщиной с тоннель, а горел, как трубчатая лампа в полный накал! – угас, чтоб следующим ударом лечь на соседний окоп. Кто‑то, крича, вскинулся над бруствером, дёргаясь и стараясь сорваться с привязи. Новая вспышка грянула – и окоп стал оплывающим пятном расплавленной земли. Шнур опять потух, предутренняя мгла простёрлась над полем, лишь неясно тлели полосчатые выжженные зоны да светились на фоне зари звёздочки капонира – пламенные глаза‑прицелы выбирали цель. Прозрачные лучи побежали по неровностям почвы, определяя угол падения и мощность следующего выстрела. Он ляжет здесь. Ствол бластера стал наливаться огнём.
Напарник Удюка запел молитву в полный голос, приняв коленопреклонённую позу и по уставу сложив руки. Ему хорошо! он бесстрашный начётчик! А остальные, значит, пропадай?!
– Заткнись, ты, святоша! перестань тут завывать!!
Отсчитав положенное число поклонов, правоверный парнишка поцеловал землю и, заправив в рот дозу порошка, вторую протянул напарнику:
– Боль – ничто. Делай как я. Зажуй. Я уже ничего не чувствую, правда. Повторяй за мной, слово в слово – и улетим вместе. Нас примут в завтрашнее войско, мы вернёмся. – В голосе его звенела истовая вера, а глаза лучились. – Мы родимся снова!
– Да, вместе, давай. – Заразившись его уверенностью, Удюк взял щепотку, жадно слизал её с ладони и втянул ноздрями воздух– ой‑еее!! сейчас накатит! Слепящий сполох шнура не пригнул его, а вызвал приступ хохота, хотя над окопом прошла волна обжигающе близкого тепла. – Заряжай, браток! Влупим градским по паре пилюлек!