Но мимикрия не меняет сущности. Богомол прикидывается сухим листом, но не является им. Не дай Системе угадать в тебе опасное явление техноэволюции.
И Форт затаился.
Пока есть время, можно заняться собой. Протестировать связи. Почистить память.
Поэтому он и ходил по кругу.
Что оставить, что отправить на стирание? Как же страдал Форт в эти часы! Словно старый скряга, он перебирал свои сокровища, не зная, с чем расстаться. Он мучительно сожалел, что его лишили живого, бестолкового, но такого изумительного инструмента, как человеческий мозг.
Вы все обладаете великим даром, который в грош не цените. Любая домохозяйка, каждый грузчик может встретить через тридцать лет своего одноклассника, узнать его в обрюзгшем, похожем на бурдюк субъекте, хлопнуть по плечу и воскликнуть: «Как поживаешь, старина?» А ведь всё это время они даже не вспоминали его имени! Мозг сам проделал всю работу – отправил в архив массу информации, упрятал куда‑то файл размером с Галактику, чтобы в нужную секунду вбросить всё это богатство в сознание пользователя. А тут мучайся, выбирай, потом стирай... и потом стой, как статуя, на пересадочной станции, когда к тебе с радостными воплями бросается какой‑то человек: «Форт, дружище, разве ты меня не помнишь?!»
Форт провёл на Ньяго мало времени, но успел увидеть и накопить столько, что скоро жди предупреждения: «В оперативной памяти осталось мало места. Удалить ненужные массивы? Да. Нет. Вы подтверждаете выполнение процедуры? Отмена».
А что стереть? Что?.. Как он впервые увидел в толпе Раха? Как стоял с Тими в поезде, спасал её в пещерах у высоты 221?.. Как беседовал в Бубновом зале с Папой и его роднёй? Зурека и Маджуха – в архив. А то встретишься с ними – вот горе‑то будет, если они тебя узнают первыми. Видение Диска?.. Никогда не стирать, хоть бы на запчасти резали!
Форт повернулся на другой бок, изображая спящего. Град, коридоры, маршруты, карты – объединить в одну схему; вдруг ещё придётся навестить Эрке. Аламбук?.. Вот бы где сроду не бывать. Кривые лазы, шаткие ступени, горящие глаза и гинекологические плакаты на стенах. И всё это уже вошло в сознание, обросло ссылками... Не вытряхнешь, как мусор из корзины, не избавишься. Затрёшь видеоряд, так ссылки приползут сами собой – звуки, ощущение помоев, в которые ты окунался с головой. Если всё уничтожить массивом, забыть навсегда – после умучаешься гадать, что за мрачные видения лезут из архивов серии WS и почему они были так важны, что отложились там.
Эти‑то думы и изводили Форта. И ещё: нужно ли всё это? Будешь ли ты вообще жить дальше? Ибо прошлое человек меняет сам, а грядущее ему неведомо.
– Я поздравляю вас, господа. Вы одержали победу. – Сидя на плетёнке во главе низкого совещательного стола‑помоста, Сёган последовательно переводил взгляд с одного военачальника на другого. – Теперь позвольте мне подвести её итоги. Почести и награды вы будете принимать в другое время и в иной обстановке. Сейчас я буду говорить как экономист, с финансовой и материальной точки зрения.
Боевые командиры градской армии слушали его молча. Они знали, что Банкира не воспламенишь никакими рассказами о подвигах, даже самых выдающихся. Банкир ведал градской казной и оплачивал каждый выстрел, сделанный армией, каждый армейский башмак (высокотехнологичный, между прочим), каждый элемент доспехов, каждую миску пайковой лапши, каждый кубик масла, съеденный в казарменной столовке, каждый флакон кровезаменителя в госпиталях – а средства на это не брались из ниоткуда. Они взымались с граждан в виде налогов, с фирм в виде отчислений, с валового национального продукта как бюджетная статья. Сёган имел право спросить, на что истрачены отпущенные средства.
Но речь шла не о деньгах, растворившихся в войне. Победа имеет свою цену, и Сёган смирился с ней, поскольку одна эффективная операция дешевле многолетней терапии. Аламбук был злокачественным очагом на периферии градских владений, рано или поздно его пришлось бы удалить.
– Мы завладели площадью в четыре мириада квадратных вёрст. Это признано обоими Столами цивилизаций как законное приобретение согласно норме, по которой град обладает всей землёй в сотке вёрст от постоянного жилого пункта. Но вместе с этим мы заполучили сотку восьмириадов неорганизованного народа, который надо кормить, лечить, учить и обеспечивать работой. В их числе немало хороших тружеников, но все они были заняты в нелегальной промышленности, заваливая рынки дешёвыми подделками. Не включить их в лицензионное производство – глупо, изменить их создание – невероятно трудно. Остальные – воровская шваль, хапцы, заразные шлюхи, остатки пиратских кланов, торгаши и перекупщики – возмущены нашей оккупацией. Кое‑кто будет мстить за своих убитых, но все считают, что теперь они – градские. «Дайте нам право жить в Эрке, дайте нам всю социальную помощь, а мы сами палец о палец не ударим». Столько дармоедов наш бюджет не выдержит. Прибавьте к расходам реконструкцию Аламбука – инженеры Гражданпроекта изучили его и пришли к выводу, что дешевле взорвать Чёрный город и выстроить заново, чем латать дыры и ставить подпорки. Это не город, а надругательство над архитектурой, структурой и сопроматом. Предстоит лечить и возвращать в строй раненых, платить пенсии семьям погибших. Победа грозит нам социальным коллапсом. Но я твёрдо решил добиться превышения доходов над расходами и закончить год с прибылью...
Генералы переглядывались. В том, что Сёган совершит это финансовое сальто‑мортале, никто не сомневался. Сделает! а то бы его в Триумвират не избрали. Этот жестокосердный человек обещал лишь то, что мог выполнить. Но какой ценой он добьётся бюджетного профицита?..
–...для этого я намерен выделить Аламбук в особую экономическую зону со свободным режимом торговли и широкими налоговыми льготами. Пусть сами себя обеспечивают, не влезая в наш бюджет. Господам извне не привыкать к инвестициям в Аламбук – они оплатят нам и реконструкцию города, и его социальные программы.
– Сёган! – воскликнул командующий аэромобильными десантными частями. – Мы и так оффшорная планета, куда ж ещё больше? Это получится базар с бесплатными местами! Кто станет вкладывать деньги в дыру, где вся выгода была в производстве без патентов и лицензий?!
– Не спеши с выводами, Лалиян. Снизим налоги в Аламбуке до трёх шестнадцатых, половина пойдёт в фонд развития города. Такая ставка оживит интерес внешнего капитала. Немало других выгод – сдать освободившиеся в граде казармы под муниципальное жильё, продать керилен со сбитых кораблей, исправные суда сбыть как трофеи, а остальные – как лом. Нам перейдут конфискованные счета пиратов, которые выявила и арестовала Гэлп. Так что в сумме мы перекроем свои убытки.
– Но Аламбук останется самим собой, – буркнул Лалиян, который привык решать вопросы силовым путём. – Это ворьё ничем не исправишь.
– Вспомни, чем был Эрке в год конца времён. Бомбоубежище, набитое гражданским сбродом, оплешивевшим от лучевой болезни, пьющим процеженную через фильтр мочу и тайком жрущим по углам собственных детей. И грызущиеся между собой офицеры из трёх враждующих армий, которые, едва удерживаясь в рамках дисциплины, обеспечивали порядок и не позволяли стаду утонуть в собственных испражнениях, беспределе и каннибализме. Твой нао восходит к тем офицерам, Лалиян! Трудней всего не воевать, а жить. Год за годом. Век за веком. Твёрдо придерживаясь одной чётко намеченной цели. Я не надеюсь увидеть Аламбук нормальным градом. И дети мои не увидят. Но если каждое поколение будет внушать следующему, что работать – надо, воровать – нельзя, а молиться Чёрной Звезде – недопустимо, то победа будет за нами. Возможно, я предложу ещё ряд непопулярных мер – скажем, об искоренении чёрной веры как таковой, поскольку она порождает террор. Но – всему своё время. Пока нам надо освоиться с сознанием того, что у нас есть сквозное оружие.
Последние слова Сёгана заметно сгладили впечатление от его отповеди Лалияну. Генералам нравилось, что другие миры учатся по‑новому смотреть на Ньяго. А со временем конструкторы создадут небольшой и лёгкий Диск, который можно будет устанавливать на кораблях... Новое равновесие в Галактике! За это стоило драться.
– Мы слышали, – не унимался Лалиян, – что Ньяро и Крау претендуют на участие в работах с Диском. Они готовы отказаться от доли при разделе трофеев, лишь бы влезть в нашу тайну. Сёган, ты – глаз и мозг Эрке в Триумвирате. Что происходит и какие выводы вы там вынашиваете?
– Это не секрет. Вы обязаны знать, что там было сказано. – Сёган не колебался ни единого мгновения, его ответ был готов. – Никаких разделов, никаких обособлений не будет. Три Града выступали и будут выступать как единая сила. Технология Диска должна стать общей. В том нам примером – высшие миры; они сумели овладеть энергией блистона лишь сообща, иначе бы до сих пор летали на керилене. Но расходы в разработках – поровну! Командование – единое. Кому‑то из вас придётся войти в него.
Такой поворот генералов устраивал. Скуп Сёган или щедр, но раскошелиться на Диск ему придётся. А общее участие Трёх Градов в проекте снизит риск нового конца времён.
Заседание окончилось. Сёган остался наедине с Ониго.
– Золотой Луч, твой вариант вброса информации о Диске в международное болото полностью себя оправдал. Знаешь, это не те слова, которые можно проговорить на ходу по мобику. Я хотел лично сказать тебе об этом. Беседовал кое с кем из совета о возможном продвижении...
– Это Ава интригует, – чуть резковато ответил Ониго. – Ей неймётся дать мне генеральские узоры, лишить меня отдела и перетащить в секретную службу совета. «Одному человеку сложно возглавлять две разведки разом!» И не надо! Я останусь в своём отделе, и новых званий прошу мне не предлагать. Пожалуйста, Сёган, не заводи бесед об этом. Иначе я сочту, что мягкие ушки и тебя способны обмурлыкать.
– Ладно, ладно, не сердись. – Сёган примирительно провёл ладонью вдоль его руки, не прикасаясь к ней. – Вернёмся к версии. По факту обнаружения Диска высшие не требуют от нас агентурных данных, которые позволили на него выйти. Как ты и хотел, персону Раха мы не рассекретим.
«И мир всем под Радугой! – тихо порадовался Ониго. – Pax – молодчина, но выставлять Рослого спасителем града – это удар по нашей гордости и одновременно новый шквал слепого обожания Рослых. В таких делах следует соблюдать меру и тактичность. Лучше пусть славят армию в целом, она заслужила, и воздают почести героям, как живым, так и павшим».
– Но остаётся вопрос о другом участнике. – Сёган умел называть предмет разговора так, что он начисто утрачивал конкретные приметы. – У тебя есть какое‑нибудь решение на его счёт?
«Ага, переводишь ответственность на меня! а сам только утвердишь, чтобы потом говорить: „Вот. Золотой Луч предложил сделать то‑то и то‑то, я доверяю его опыту и проницательности...» Но не думай, что я отмолчусь»,
– Нао‑братья ручаются за него.
«Сильный ход! – признал Сёган. – Это значит: я бы и рад втихомолку пристукнуть чужака, но тут явились Унгела и Гутойс, а если им не угодишь – или, храни Радуга, оскорбишь! – то возникнет смута, враждебность между нао и советом. А там, глядишь, и толкователи законов чести из других кланов повылезут: „Угута Ониго с Сёганом устроили бесчестный комплот, достоинство нао‑братьев унизили. Гнать их обоих с должностей, как запятнавших!" – и так далее. Потомки офицеров, взявших верх в конце времён, весьма щепетильны. Надо шагнуть им навстречу».
Ониго не мог поведать Сёгану, как делегаты нао‑братьев обратились к нему с вежливым вопросом. Он принимал их, а плетёнка под ним казалась раскалённой сковородой, но нельзя было и шевельнуться. Да, Золотой Луч – колдун и ответственный сановник высокого ранга, но нао – извечные стражи града, и чем настроить их против себя – лучше сразу подавать в отставку. Иначе съедят и костей не оставят.
«Наш брат Pax пришёл в сознание и спросил: „Жив ли Эксперт Удача? Я своим словом обещал ему награду и льготы. Позаботьтесь, чтобы моё слово исполнилось. Он показал себя славным мстителем за друга, он верен Зелёной церкви, что отстаивает жизнь природы". Хотим убедиться в целости Эксперта. В безопасности ли он?»
«Мы заодно с Унгела. Эксперт Удача рисковал, спасая Гутойс Тими; мы обязаны ему за это».
Выстави их из кабинета – тотчас шум поднимется, и одним шумом дело не закончится. Не говоря уже о том случае, если Эксперта не сыщется среди живых. Сразу вывод: «Угута убили солдата Унгела!» А Унгела – со всеми ветвями – почти мириад кортиков. Мстительные, как Окурки.
– Серьёзное поручительство, – согласился Сёган. – А твоё личное мнение – надёжен ли другой участник? Не предъявляет ли особых требований, не кичится ли заслугой?
– Напротив, он настоятельно просит скрыть его участие.
– Вот как? Нам это выгодно. Думаю, больше не следует чинить ему препятствий.
– Pax, привет! – Счастливый от восхитительного чувства свободы, Форт, забыв о правиле неприкасаемости, чуть не бросился по‑федеральному облапить Пятипалого, но тот, хоть и улыбался широко, отстранился от объятий и предупреждающе выставил ладони: «Нет, обниматься не позволю».
– Я надеюсь, с тобой всё в порядке, – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Pax. Сам он выглядел вполне сносно, хотя казался немного похудевшим. Ходил он всё так же плавно, движения рук были по‑прежнему скупыми и точными, иногда довольно странными для землянина, но Форт заметил одну деталь, которая выдавала пережитые 10 g: Pax редко и неохотно двигал головой, словно нёс на макушке доверху наполненный сосуд с водой и боялся его пролить.
– Ну, ты же в курсе – я довольно устойчив к внешним воздействиям. Впрочем, еду из «Роботеха» и раствор для вливания мне приносили строго по графику артонов.
Глаза их встретились. Pax немного потупился, как бы говоря: «Ну зачем упоминать про вливания, влажные процедуры? всё это слишком интимно!»
«Благоразумный разбойник, как же много в тебе ньягонского!..»
– Вижу, сотрясение мозга наш последний разговор не вытрясло...
– У нас превосходные неврологи. Особенно в Авако, это известный центр международной медицины. Меня выхаживали тамошние специалисты. Восстановление молекулярных основ памяти – одно из их приоритетных направлений. Рад, что тебе помощь авакских врачей не понадобилась...
– Вопросов ко мне стало ещё больше?
– Я не хотел бы их задавать. Если вдруг выяснится, что ты не артон усиленной конструкции, а... нечто качественно иное, это поставило бы всех в весьма неловкое положение. Представь, что у вас объявился человек, сведущий в молекулярной биологии, в Дегейтерах, с навыками военного пилота, нечувствительный к перегрузкам... Я счёл, что кое о чём следует умолчать, чтобы, – улыбка Раха стала чуточку иезуитской, – не вызывать нездорового интереса ни ваших, ни наших спецслужб. Ведь если я верно понял, ты не жаждешь увидеться со своим прежним начальством?
– Я всегда считал, что ты на диво догадливый малый.
– Всё, что я предполагаю вслух, – не более чем домыслы, – тотчас залакировал свои рассуждения Pax. – Мои личные версии, высказывать которые полковнику я воздержался. Есть обстоятельства куда более важные – скажем, моё обязательство о плате и люгере.
– О‑о, наконец‑то я слышу здравый голос делового контрагента! Плата – это слово ласкает мне сердце. Семьдесят тысяч экю в честных туанских отах. Когда я смогу прижать их к груди? Сгораю от нетерпения. А вопрос о надбавке вы не обсуждали? По‑моему, я её заслужил. Напоминаю: ныряние в сифоны, к которому я не приспособлен, плюс к тому – подводные работы высоко оплачиваются...
– Подводные работы?
– Ну, если ты считаешь плавание в дерьме без акваланга плёвым делом... Затем смертельный риск у Диска.
– Кажется, ты говорил, что на тысячу эг тебе плевать.
– А взлёт сквозь заколоченную шахту?
– Эксперт, доплата за риск не оговаривалась. Семьдесят тысяч, льготы по кредиту – и точка...
– Да, Папа намекал мне, что Сёган – жмот.
–...но некоторые люди из Общества любителей свинок решили сделать тебе кое‑какие подарки. Например, господин Ньяро Нарива – он возглавляет Судоревизионную и классификационную коллегию планеты – организует тебе запись люгера в судовой регистр Ньяго...
– Хм, носить ваш флаг – удовольствие не из дешёвых.
–...на благоприятных условиях, по рубрике «Судовладельцы, отмеченные знаками отличия Трёх Градов и Авако». Будешь платить полторы арги с тонны грузовместимости за имперский год.
– Это уже другой разговор! согласен. Стоп, какие знаки отличия? Мне наград не надо!
– Я не закончил. «Эрке Небек» установит за свой счёт внутреннюю обшивку люгера; прикинь, сколько ты сэкономишь. Угута Ониго посодействует с наймом временного экипажа, сроком на четыре имперских месяца, пока не наберёшь свою команду. Ставку этим людям будет платить град, а ты – только процент от фрахта.
– Так, я не уяснил – Нарива из Ньяро, Небек, Ониго... при чём тут любители свинок?
– Они и есть любители, свиноводы высшей степени посвящения, правление Общества. Туда входит и некто Сёган, он тоже похлопотал о подарках для тебя... У нас нет парламентов и партий, но люди должны как‑то объединяться. Роль политических партий играют Общества – любителей свинок, лемуридов, викусов, цветов, насекомых и прочего. Свиночники – очень влиятельная партия! Ты много выгадаешь, если сохранишь с ними добрые отношения. Тем более, что они к тебе расположены.
«Действительно, чем свинки хуже тотемов землян – слона, осла, орла, мифической двухголовой птицы – или красной буквы, или синего колеса? Зачем мы хотим навязать всем свой образ мысли, свой уклад жизни, социальный строй и свои тотемы?.. Не записаться ли мне в одну партию с Сёганом?..»
– Я не пересекался с ними, кроме Ониго. Почему они стали так внимательны ко мне?
– Ну как же! ты выяснил причину мора свинок – и устранил её. Свиночники такое не забудут. Они представили тебя к награде, вот и повод к подарку от Нарива. Осталось принять.
– Хорошо. Эту медаль я возьму. Но у меня встречные условия: никаких помпезных церемоний, никакой шумихи по TV, никаких фото в прессе – я боюсь, что Ониго их вырежет и превратит в двойников, – и никаких ссылок на моё паспортное имя! Если снимать и транслировать – только в оцифровке, с перекройкой лица до неузнаваемости.
– Как скажешь. Но награда – не медаль. Тебе выдадут сертификат на звание «Большого Друга Свинок» и вручат пару животных – свина и самочку. Небольшую церемонию вручения придётся стерпеть.
– Договорились, это мне подходит! Могу я сам выбрать зверьков?
– Нет, выбор доверен Обществу любителей. Они уже объявили конкурс на подарок Большому Другу, и полсотки мириадов держателей свинок выразили желание уча...
– О, нет! нет, не надо мириадов! Pax, избавь меня от свинства!
– Из них путём конкурса отобрана четверть мирна...
– Можно как‑нибудь остановить это свинское безумие?!
– Компьютер определит финалистов. Нами решено, кого он назовёт – девочку Медеро из семьи Родон, она тебе знакома, и мальчика... Гутойса Гиру, сына Тими. Компьютер туп и слеп, поэтому ради добра результат можно подправить, чтобы все были рады – нао, граждане, женщины, мужчины, дети и взрослые.
– Уф... только двое... это я выдержу. Теперь ты понял, как я приобретаю звания? Женили меня обманом, в солдаты произвели посмертно, а другом свинок объявили так, что не отвертишься!
– И самая весомая причина, по которой ты оказался на свободе...
– Не томи, выкладывай. Чем я ещё угодил Ньяго?
– Земляне должны помогать друг другу, – лукаво подмигнул Pax.
– Земляне... да, причина важная, – улыбнулся и Форт. – Ты так и не выяснил своё происхождение?
– И не выясню. Мусултына ты убил, а больше никто не знал, откуда я родом. Землянин – и только.
– Да, смерть Папы – большая потеря... Но на твоём месте я не стал бы унывать. Помнишь, ты назвал меня «запоминающим устройством»?
– Я вовсе не хотел тебя обидеть! – Взгляд Раха стал тревожным.
– Без обид. Речь идёт о моей стойкой памяти. Пока Мусултын был жив и принимал меня за Раха, он выболтал мне тайну твоего появления в Аламбуке. Рассказать? или предпочтёшь оставить всё как есть?
– Говори. – Pax напрягся и слегка побледнел, подозревая, что услышит о себе нечто ужасное. Но всё оказалось куда хуже.
Стоило Форту произнести несколько фраз, как Pax громко вскричал:
– Не может быть! Они же никакой дрессировке не поддаются!
– Ониго доказал обратное. Погляди в зеркало – и увидишь, каких блестящих результатов он добился.
– Я не верю! это неправда!
– Маджух подтвердит, если жив. Он был там вместе с Папой. – И Форт сочувственно приложил ладонь к щеке, а другой ладонью провёл вдоль руки взволнованного Раха, не касаясь её. – Видишь, парень, нам обоим есть над чем поломать голову. Мне – над тем, кто есть я, а тебе – над тем, кто есть ты.
Медеро не верила своему счастью.
Всего неделю назад она ходила понурая и увядшая, выполняя поручения, как заводной солдатик. Полночь без сна, учёба по инерции, в сонливом равнодушии. От всех Медеро слышала лишь одно слово: «Надо». Надо вставать по звонку, надо умываться, есть, пить таблетки, надо идти в школу, готовить домашние задания. Надо быть аккуратной, сдержанной, весёлой...
А зачем надо?.. Кому это надо? Лично Медеро всё было безразлично. Она потеряла интерес к учёбе – так сказала докторица. «Перестала соотносить своё поведение с потребностями выполнять задачи в коллективе», «углубилась во внутренние проблемы, занимается самокопанием».
Мамаша была заодно со всеми: «Сколько можно хныкать, носом хлюпать? И всё из‑за какой‑то свинки?»
Не какой‑то, а самой дорогой и любимой! Как им объяснить, что произошло в душе, когда Медеро держала в руках Луду, безвольно обвисшую, как тряпочка, с запрокинувшейся головкой? А ведь Медеро всем успела рассказать, что скоро у Луды будут малыши, и соседские ребята уже организовали очередь, чтоб разобрать свинят, теребили родителей насчёт квоты на домашнего зверька, ждали, готовили коробки с мягкими подстилками. И вот – умерла!..
Слёзы душили Медеро каждый раз, когда она вспоминала свою любимицу. Девочка впервые осознала, что такое смерть, что каждый – и она тоже – может умереть в любой момент. Это тяжёлое, ужасное знание вырвало её из беззаботного мира детства.
Подружка, желая утешить Медеро, вернула ей полугодовалого сына Луды, но прежней радужной жизни возвратить было нельзя.
Поэтому, когда объявили конкурс на двух лучших свинок в подарок Большому Другу, Медеро решила принять в нём участие. Она пошла в отборочную комиссию ещё и затем, чтоб доказать, что не «оторвалась от людей» и не «занимается самокопанием».
И – о чудо! она выиграла! Прошла оба тура, а в финале её свина выбрал безошибочный компьютер. Мамаша на радостях чуть не раздавила дочку в объятиях, сестрица Олес вихрем кружилась с Меде по комнате, вопящие Бакра с Тарьей чуть на ушах не ходили, а малыш Бун, видя их необъяснимое буйство, от испуга разревелся.
Общество любителей свинок наградило Медеро премией в сотку крин, а школа дала на две ночи освобождение от учёбы. Все две ночи мамаша таскала дочурку по магазинам, замотав её до изнеможения примерками, зато теперь у Меде была самая лучшая блузка, приталенная курточка, комплект шорт и носков под цвет и лакированные сандалии.
На церемонию в правление Общества их пригласили письмом, которое принесла не пневмопочта, а живой курьер с рельефными бронзовыми свинками на воротнике форменной куртки. До сих пор столь почётный почтальон не заходил в квартал! Держа нарядную Медеро за руку, мамаша шла гордая и ликующая, блестя глазами и торчком поставив уши. Медеро несла переноску со свином, прижимая её к груди. Сын Луды тоже волновался и то стрекотал, то попискивал.
В актовый зал, к неудовольствию мамаши, пропустили одну Медеро. Служители правления потребовали сдать мобик с видеокамерой: «Здесь съёмка запрещена», – но мобика у Меде не имелось. Они детектором поискали на ней спрятанную электронику, не нашли, и только тогда открыли входную дверь.
Она робела и сжималась среди незнакомых людей. А вдруг «уронишь честь» или «запятнаешь репутацию»? Очень не хотелось выглядеть глупой или невоспитанной. Сделаешь что‑нибудь не так, и все скажут: «Из какого корня пришла эта невежа?» или «В какой школе готовят таких дурёх?» Впору развернуться и бежать прочь, пока не опозорилась.
Но кругом было так красиво и спокойно, с потолка лился мягкий матовый свет, все были великолепно одеты. Медеро присматривалась осторожно, чтоб никого не раздражать слишком пристальным взглядом. Здесь были наогэ и наоси в парадных жилетах, с пристёгнутыми на прямой хват кортиками, эфесы которых сверкали, как драгоценные камни. Граждане высоких званий – многие в ведомственных мундирах – приятельски беседовали с людьми кланов. Вдоль низкого помоста для сидения прохаживались военные с узорами и без. Ой‑е, какое важное собрание!.. Тут не знаешь, как стоять и что сказать. Очень хочется забиться в угол... Кто же этот Большой Друг, ради которого здесь собралась такая публика?
К ней подошла прелестная молодая дама‑распорядительница – само воплощение доброты! – в модном кардигане, дружески улыбнулась:
– Кога Медеро?
– Да, мотагэ, здравствуйте, – принуждённо выдавила девочка, неловко обозначив поклон.
– Какое прелестное у тебя имя! Уверена, мы с тобой отлично проведём церемонию. Смотри, как здорово мы выглядим вместе! – Она повернула Меде, и та увидела, что стоит не у стены, а у огромного зеркала. В самом деле, её наряд и одежда мотагэ сочетались на удивление мило. Медеро стало легче на душе, и она искренне вернула даме улыбку.
От группы граждан, негромко говоривших между собой на паркетном пространстве в центре зала, отделился и направился в их сторону сухощавый мотаси в скромном костюме пепельного цвета. При виде дамы, ворковавшей на ушко Медеро, он довольно сузил бледные глаза и едва заметно дёрнул ушами, а узкие губы его шевельнулись, как бы приготовившись к началу речи.
– Мичел, это наша победительница? Чудесно... О лучшей героине церемониала я и не мечтал. Давно ли ты занимаешься свинками, кога?
Оу, здесь умели утихомирить душевное волнение и расположить к себе! Набравшись храбрости, Медеро честно сказала мотаси, что содержит свинок уже год, какая была свиноматка и от кого приплод. Даже упоминание о Луде далось ей без слёз.
– Вот, пожалуйста, взгляните! он – её сынок.
Пепельный мотаси внимательно осмотрел зверька, одобрил его стати и дал пару дельных советов по содержанию свинок. Сразу видно – знаток. Медеро и ещё бы с ним поговорила, но тут пепельного позвал узорный желтоглазый офицер – левый глаз с бронзово‑чёрной меткой на радужке:
– Верховный бухгалтер, вы надолго отвлеклись на дам?..
– Прошу прощения... – Собеседник Медеро откланялся.
– Давай я познакомлю тебя с другим призёром, – повлекла её дама Мичел. – Его зовут Гутойс Гира.
Мальчик из нао был примерно трёхгодка, но уже подросший, стройный и сильный, с разрезом глаз, как у актёра Эонке, что играет в сериалах про солдат. Медеро качнула головой, склонив её набок с некоторым кокетством, как полагается делать перед сверстником из клана, – и это ей удалось должным образом. Успехи её окрыляли, она себе нравилась, да и мальчик был хорошенький, как игрушка. Меде удивлялась тому, что она живёт на свете уже безумное число лун – а здесь почему‑то не бывала!
– Позвольте поинтересоваться, какой породы ваша свинка? – вежливо спросил Гира.
– У меня свин. Жёсткошерстный, черепаховый.
– О, это древняя порода.
– Да, – с удовольствием подтвердила Медеро. Луду ей подарили на выставке Общества, и Меде стала единственной держательницей породистой свинки в квартале.
– А у меня простая, двуцветная.
– Простые тоже очень славные, – поспешила утешить мальчика Медеро, – они добрые и почти не болеют.
– Я хотел завести бойцовую, но мама... – Тут Гира замялся, отводя взгляд. – Меня отговорила. За ними нужен особый уход.
– Ваша мама умная и предусмотрительная.
Тут – неясно отчего – губы у мальчика задрожали, а глаза заблестели сильнее; он несколько раз моргнул, чтобы скрыть подступившие слёзы.
– Она была... красивая, умная...
«Ой‑е! – В груди у Медеро похолодело. – Зачем я про маму?! Вдруг эта наогэ служила в армии? наверное, на войне её... Надо было читать список павших, его рассылали! А я о свинке убивалась. Оу, как неудобно! Надо скорей извиниться!»
– Простите меня великодушно... – Мягкие ушки её пристыженно поникли.
– Не за что, – снисходительно повёл рукой сын клана. – Вы не могли этого знать.
Гира крепился изо всех сил. Ещё не хватало расплакаться в присутствии офицеров. Что тогда скажут отцу? он в госпитале страдает, а тут ему сообщат: «Ваш малый на церемонии вёл себя малодушно, недостойно». Собранность и выдержка, вот чем наоси отличаются от всяких‑разных. Никто здесь не увидит его слёз, иначе и фамилию носить не стоит, а зваться надо просто никак.
Служители Общества забрали свинок – поместить в коробки для дарения. Зал постепенно наполнялся. Элегантные девицы встречали приходящих и провожали к местам на помостах. Медеро даже устала угадывать, кто есть кто, – а так хотелось после рассказать домашним и подружкам, кого она видела в главном зале Общества!.. В беде её выручил Гутойс Гира. Большеглазый кой тихо называл имена присутствующих – уж он‑то знал! хоть и не всех.