Покои, куда привели Питера, включали в себя целую анфиладу комнат, состоявшую из спальни, гостиной, ванной, небольшой комнатки для прислуги и садика на крыше, куда выглядывали окна гостиной и куда открывалась стеклянная дверь. И в довершение всего – идеально обставленная небольшая библиотека с полками книг в богатых переплетах и роскошным камином с двумя такими уютными креслами по бокам, что при одном их виде улетучивались все заботы. Погрузившись в одно из них, Питер принялся обдумывать свое положение. Вскоре позади раздались легкие шаги, и он увидел перед собой слугу, обратившегося к нему «мсье» и пожелавшего знать, как он предпочел бы одеться к ужину. Когда Питер стал уверять, что все его на нем, камердинер с поклоном взял на себя смелость сообщить, что он упустил из виду гардеробную, и предложил ее показать.
Посмотреть было на что. Проследовав за ним в спальню, Питер обнаружил платяной шкаф размером с добрую комнату, увешанный самыми разнообразными костюмами. Бриджи, плотные уличные брюки, халаты и смокинги – короче, здесь имелось больше одежды, чем Питер когда‑либо видел у одного человека. Что касалось его, то он на каждый день обходился несколькими штанами и фланелевыми рубашками с курткой, шейной косынкой, сомбреро да сапогами. А по торжественным случаям облачался в единственную «воскресную» пару.
Однако теперь он встал перед дилеммой – приходилось решать, что надеть к ужину. Камердинер так искусно привлекал его внимание к тому или иному предмету, что казалось, командует Питер, а совсем не слуга. В конечном счете, оказавшись в смокинге, он пораженно оглядел себя в высоком зеркале – стройная безупречная фигура. Таким себя Питер еще никогда не видел. Как будто в данную минуту его возвели в княжеское достоинство.
– Откуда, черт возьми, у сеньора Монтерея столько барахла? – воскликнул он. – Неужели он таким же образом встречает всех гостей?
Камердинер не понял. Ему лишь сказано, что одежда для гостя находится в спальне. Как видите, она здесь! Итак, когда подошло время, Питер стал неторопливо спускаться вниз, ощущая контраст между бронзовыми от загара лицом и руками и белизной воротничка и манжет. Еще сильнее ощущалось отсутствие револьвера.
В такой плотно облегавшей одежде его абсолютно невозможно пристроить таким образом, чтобы он не бросался в глаза. Для этой цели больше пригодился бы небольшой короткоствольный пистолет. Не носить же в открытую оружие в присутствии такого любезного хозяина. Пока он спускался, ему не раз пришло на ум, что вся эта церемония с переодеванием к ужину всего лишь уловка, ради того, чтобы обезоружить его и тем самым оставить беспомощным.
При этой мысли Питер стиснул зубы, но, увидев сиявшего радушием хозяина, шагнувшего навстречу, и ожидавший его коктейль, отринул подозрения. Рассказанная сеньором забавная история и коктейль убили всякую осторожность, и Питер посмотрел на Монтерея новыми глазами. Исчез, испарился куда‑то хитрый интриган. Перед ним стоял движимый благородными побуждениями обыкновенный человек, посвятивший жизнь счастью племянницы. Монтерей заговорил о ней.
– Сейчас найдете то, на розыски чего отправились, – предупредил он. – Полагаю, она скоро спустится.
– Вы всегда читаете чужие мысли? – спросил, краснея, Питер.
– В жизни не читал, – ответил сеньор. – Но, знаете ли, каждому по силам простые умозаключения, как у великих сыщиков. И коли мне известно, что шесть женщин в разное время навлекли на вас неприятности, могу предположить, что седьмая вас от неприятностей избавит! – И так заразительно рассмеялся, что Питер, не устояв, расхохотался вместе с ним.
– Как, черт побери, вам удалось столько обо мне разузнать? – удивился Питер.
– Неужели не понимаете: наломали столько дров, что заставили о себе говорить?
– Предполагаю.
– Многие охотники за славой прежде подумали бы, если бы знали, что известность – это бредень, который извлечет на поверхность все прошлое и выставит на всеобщее обозрение все темные делишки. Мы, обыкновенные люди, чаще всего ковыляем потихоньку в тени. Забываем о собственных грехах. Но ежели попадаем на глаза людей, нам припоминается все. Оказываемся в лучах прожекторов. Так и вы, Куинс. Как только начали свое бегство на юг, лучи прожекторов обратились к вам. И когда я захотел получить интересующую информацию, мне стоило лишь связаться с Эль‑Пасо. Рассказали даже больше того, что я запрашивал. Вам приписали десятки убийств, которых вы никак не могли совершить, и среди прочего обратили внимание на ваше происхождение, доложили о приютившей вас семье, о шести дамах, встреченных вами на жизненном пути, с которыми вы завели интрижки. Утверждали даже, что вы известный развратник. – Все стало понятно. Чтобы добыть исчерпывающие сведения, Монтерей всего лишь снял трубку и поговорил по телефону с сержантом полиции в Эль‑Пасо. – Мне также сообщили, – продолжал Монтерей, – что последние четыре года вы регулярно высылали деньги своему приемному отцу. И это, Куинс, убедило меня, что вы именно тот человек, который мне нужен. Даже среди любителей подраться вы прославились своими бойцовскими качествами. И в то же время способны услужить женщине. Вот почему я решил, что вам по силам сокрушить Тигра, а защита женщины мотив достаточный, чтобы пойти на такой шаг. Но если…
Монтерей смолк, и Питер, обернувшись, увидел, что в комнату входит она. Еще не разглядев ее черты, он ощутил, будто вместе с этим юным, очаровательным, счастливым созданием в комнату ворвалась свежесть раннего утра. Он не понимал, улыбается она ему или же посмеивается над ним. Очарованный ее красотой, он витал как в тумане. Не помнил, как прошел ужин. Смутно осознавал, что Монтерей не переставая о чем‑то говорит, что он сам, бессмысленно глядя на собеседников, старается вести себя как нормальный человек и что его пытаются вовлечь в разговор. Заметив, как Мэри недоуменно нахмурилась, почувствовал себя законченным дураком. Больше его не беспокоили.
Сеньор окончательно взял бразды разговора в свои руки и справлялся с этим идеально. Хороший хозяин способен разговорить даже статую, и Монтерею в конце концов это удалось с Питером Куинсом. После трапезы они вышли в сад, разбитый на крыше по одну сторону дома. Воздух был прохладен в той мере, когда приятнее прохаживаться, чем сидеть, и они стали не спеша прогуливаться вдоль здания, пока Монтерей не нашел повод на несколько минут оставить Питера и Мэри одних.
– Как только я уйду, – пошутил он, обращаясь к племяннице, – Куинс скорее всего начнет говорить, как ты прекрасна. Он известный донжуан. Не верь ни единому его слову!
И ушел, смеясь и довольно потирая руки. Однако Мэри не произнесла ни слова и не улыбнулась.
– За дядей Фелипе водится такая дурная привычка, – вздохнула она, – страшно любит ставить других в глупое положение.
– Но если знать и не обращать внимания… – начал было Питер Куинс.
– Правда, о Питере Куинсе ходит столько легенд…
– О его амурных похождениях?
– Да. Дядя Фелипе потешал меня вчера, рассказав по меньшей мере полдюжины таких историй.
Питер про себя разразился проклятиями в адрес дядюшки.
– Представьте, что мужчина занимается старательством, – начал он.
– Надо ли тогда предположить, что женщины – это золото?
– Нет, трудная порода с редкими прожилками золота. Чтобы добраться до золота, мужчины раздирают в кровь руки и сердца.
– Довольно грустно!
– Не пойму, вы, кажется, смеетесь надо мной.
Мэри повернулась к нему.
– Так‑то лучше, – кивнул Питер.
– Что – лучше?
– Свет луны освещает только одну сторону лица. Оно словно мраморное.
– Опять о камне и женщинах!
– Когда мрамор улыбается, мисс Портер, это…
– Оставим эту метафору. Сравнение со старателем, кажется, более перспективное.
– Хорошо. Я как раз хотел заметить, что в поисках золота старатель разбивает молотком тысячу камней. Изредка нападает на жилы, но те скоро выклиниваются, и блеск исчезает. Однако когда он наконец попадает на настоящую жилу – она видна с первого взгляда.
– И что?
– Так и мужчина среди женщин. Знаете ли, все мужчины охотятся за женщинами.
– Перспектива, страшная для девушки.
– Сдается, что девушки держатся довольно отважно перед такой опасностью.
– Ладно, продолжайте.
– И я время от времени гонялся за ними. Как все, набирался опыта.
– Набирались опыта?
– С тем чтобы, когда нападу на настоящее золото, мог его распознать.
– Надеюсь, – улыбнулась Мэри Портер, – что вам повезет.
– Без сомнения, так и будет.
– Вы так уверены?
– Я достаточно узнал, чтобы разбираться в девушках лучше других.
– Вот как! – воскликнула мисс Портер, бросив в его сторону злой, презрительный взгляд.
«Ничего, по крайней мере, с интересом слушает. Пускай от злости, но как приятно порозовели щечки», – подумал Питер.
– Как вы считаете, – внимательно наблюдая за ней, спросил Питер, – такой умный человек, как ваш дядюшка, может ошибаться?
– Никогда не видела, чтобы он ошибся.
– Прошу прощения.
– В чем дело?
– Давайте отойдем подальше от двери.
– Зачем?
– Могут подслушать.
– Думаете, за нами следят? – презрительно спросила она.
– За мной в этом доме следят каждую минуту, – спокойно возразил Питер.
Она покачала головой, но все же послушно отошла от ведущей в дом двери. В глазах мелькнуло любопытство, смешанное с тревогой, чудесный ротик чуть приоткрылся. Залюбовавшись ею, Питер забыл, о чем говорил.
– Что дальше?
– Расскажу вам о самой большой ошибке вашего дядюшки. Он считает, что его самый страшный враг где‑то там, в горах. А я за один вечер увидел, что он ошибается.
– Мистер Куинс!
– Я серьезно. Своим главным врагом он считает Тигра.
– Об этом известно всему миру.
– Весь мир очень ошибается.
– Как так?
– Сегодня его главный враг находится в этом доме.
– Эта скользкая змея, дон…
– Нет, это не мужчина.
– Тогда ничего не понимаю, – призналась она. – Кто этот враг и почему вы не сказали дяде?
– Стоит ли говорить? Он хочет, чтобы я убил человека. Зачем тогда говорить, что настоящий враг здесь – это вы?
– Я? – ошеломленно воскликнула Мэри Портер. – Я?
Она отпрянула от него, словно опасаясь за его рассудок и собственную безопасность.
– Вы сами этого не знаете, – продолжал Питер. – Вот почему я даже горжусь своим открытием.
– Не хочу вас обижать, мистер Куинс, – выпалила она, – но это полнейшая чепуха! Это я‑то… враг моего дорогого дяди Фелипе?
– Такой большой враг, что намерены украсть у него, что ему дороже всего на свете.
– Мистер Куинс, я полагаю, что это всего лишь розыгрыш, хотя и довольно непонятный. Не станете же вы всерьез обвинять меня в намерении его ограбить?
– Именно в этом я вас и обвиняю!
– Жду получить разгадку.
– Словом, вы намереваетесь украсть у него саму себя!
Питер прикусил губу. Мэри непонимающе поглядела на него и вдруг от всей души рассмеялась.
– Не нахожу слов! – воскликнула она. – Потрясающий розыгрыш!
Глава 25
ПИТЕР ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ
Питер почувствовал себя игроком, поставившим на кон последние деньги при ставке сто к одному. Если бы выиграл, выигрыш оказался бы колоссальный. Но коль скоро он проиграл, то потерял все. Однако только на миг он признал свое поражение. И возобновил атаку.
– Вы в этом уверены? – спросил он.
– Тысячу раз уверена! Оставить дорогого дядю Фелипе? Скорее умру, чем подумаю об этом! Во‑первых, это разобьет мое сердце; во‑вторых, боюсь, что это разобьет его сердце.
– Вижу, – пожал плечами Питер, – вы не замечаете собственных мыслей. Позвольте попытаться показать вам правду.
– Вы странный человек. Разумеется, я послушаю. Каждой девушке интересно услышать, что о ней говорят. Но поторопитесь. В любой момент вернется дядя Фелипе.
– Совсем нет. Он намеренно оставил нас наедине. Мне предстоит оставаться с вами до тех пор, пока не буду окончательно покорен и не буду в состоянии воспротивиться его предложению.
– Мистер Куинс!
– Извините, но это голая правда! В конце концов, вашему дяде не чуждо ничто человеческое.
– Все равно не верю. И кроме того…
– Погодите, – остановил ее Питер, – я собираюсь вам сказать то, что вы обязаны услышать. Прежде всего мне бросилось в глаза, что вам здесь до смерти надоело.
– В таком‑то дворце? – воскликнула девушка.
– Именно. В этом дворце рядом с вами нет ни единой души. Никого, кроме прислуги и вашего дядюшки. Что бы вы дали за единственную подружку?
Мэри Портер вздохнула:
– Но ведь у каждого есть свои мелкие неудобства.
– Это не мелочь. Атмосферой одиночества пропитан весь дворец, как вы его называете. Да вы бы отдали все, лишь бы десяток минут поболтать с подружкой.
– Разумеется, это не так.
– Признайтесь, что так. Вам очень хочется поговорить об этом – о моем предположении, что дворец вам действительно надоел, что вы охотно поменяли бы его на хижину, где вас окружали бы сверстники.
– Не хочу больше слушать. – Мэри повернулась, собираясь уйти.
Питер встал перед ней.
– Пустите, будьте любезны! – твердо потребовала девушка.
– Ну почему вы отказываетесь слушать?
– Слушать, что вы несете, это… это предательство по отношению к дорогому дяде Фелипе.
– Вы не потому уходите. Настоящая причина в том, что вы боитесь самой себя… боитесь, что будет с вами, если я открою вам глаза!
– Как же я ненавижу всю эту вашу мнимую житейскую мудрость! – вдруг крикнула она. – Ненавижу… ненавижу! Во всем вашем словоблудии нет ни капли правды!
– Моя дорогая леди, – усмехнулся Питер Куинс, – вы слишком бурно протестуете. У меня ощущение, что прежде я двигался ощупью, а вот теперь попал в самую точку.
– Хотите сказать, – воскликнула девушка, – что все это время брали на пушку, а на самом деле ходили в потемках?
– Именно так.
Это открытие почему‑то сломило ее. Она тяжело опустилась в кресло и пристально посмотрела на него.
– Какой вы ужасный человек! – тяжело вздохнула Мэри Портер. – Страшно представить!
Шаль чуть съехала на спину. Он поправил ее, прикрыв белевшие в темноте плечи. Она не пошевелилась. Бессильно откинувшись в кресле, не спускала с него потрясенного взгляда.
– Зачем вам это надо? – наконец тихо спросила она.
– Поставьте себя на мое место. Представьте, что встретили человека, который рассказал, что нашел несметное сокровище, но его спугнули. Представьте, что, услышав описание этого сокровища, вы загорелись желанием увидеть его, потрогать его. Этот человек говорил вам, что это очень опасно и, раз увидев это сокровище, вы будете несчастливы, пока не завладеете им, – что бы вы сделали?
– Я бы пошла на смерть, лишь бы его отыскать.
– Полностью с вами согласен. Именно так я и решил. И это сокровище вы, а человек, рассказавший мне о вас, Мартин Эвери!
– Бедный Мартин Эвери! – воскликнула Мэри.
Это восклицание очень много значило для Питера. Она не сочла его заявление оскорбительным и даже выразила готовность перевести разговор в это русло.
Более того, в ее сочувствии прозвучало и то, что Эвери не произвел на нее никакого впечатления.
– Какую тайну раскрыл Эвери, что ради нее Тигр решился его украсть, и чего так боится ваш дядюшка? – спросил Питер.
Мэри покачала головой:
– Не имею ни малейшего представления, о чем речь.
– Тогда оставим. Вернемся к тому, о чем говорили.
– Но я вовсе не хочу к этому возвращаться!
– Вы до такой степени боитесь правды?
– Это не правда, а…
– Когда вы вошли, я же по лицу увидел, что вас что‑то омрачает. И при первом же предположении о причине этого я попал в точку. Когда уеду, что вы с этим станете делать?
– С чем, Питер Куинс?
– С вашей напрасно растраченной здесь жизнью.
– И вы называете ее напрасно растраченной?
– А вы нет? Не проводили ли вы сотни часов в мечтах о другой жизни? Не видели ли вы себя в компании милых девушек и обожающих вас молодых людей?
– Нет, нет!
– Вы не искренни. Конечно же мечтали. Всякий раз, когда вы смотрите в зеркало, оно вам говорит, что ваше место среди таких же молодых, как вы.
– Я ухожу, – заявила Мэри Портер, поднимаясь с кресла.
– Подождите! Я еще не кончил.
– Не хочу слушать.
– Должны. Я утверждаю, что каждый Божий день вы видите себя в обществе веселых сверстников. И куда бы вы ни унеслись в мечтах, там вы чувствуете себя счастливее, чем в Каса‑Монтерей. Разве это не правда?
– Дайте мне пройти, мистер Куинс!
– Не дам, пока не выслушаете меня. Я утверждаю, что если в мечтах вы счастливее, чем в этом доме, то есть еще большее счастье, чем мечты. Мечты ничто! Вы видите золото только в воображении. А я могу дать вам его целыми пригоршнями.
– Вы?
– Выпустив вас на свободу!
– Не смейте!
– Это трусость – отворачиваться от искушения. Будьте смелее!
– Пропустите меня… умоляю, дайте уйти!
– Не отойду ни на шаг.
Питер взял ее руки в свои. Удержать их больших усилий не требовалось. Она вся дрожала, так что с ней справился бы и ребенок. Успокаивая ее, он поднял руку.
– Вы же здесь погибаете, – мягко укорял девушку Питер. – Растрачиваете в этой золотой клетке самое безмятежное, самое счастливое время жизни. Это хуже смерти. Позвольте мне высказать голую правду. Если бы вы были не здесь, а среди людей, сотни мужчин каждый день расправляли бы плечи и клялись, что им явилось небесное видение!
– О‑о, если вы заговорили в таких выражениях, что мне остается делать?
– Открыть уши и сердце и выслушать истину.
– Если я буду слушать вас, то ни на минуту не стану счастлива снова!
– Значит, признаете…
– Ничего не признаю!
– Я чувствую, как бешено бьется ваш пульс. Он дает мне знать, что вы мне поверили; что я сломал стену самообмана; что вы поняли, как невыносима жизнь в тюрьме, и что я показал вам открытое голубое небо.
– О‑о, – вдруг простонала она. – Боже, помоги мне… и бедному дяде Фелипе!
Питер выпустил ее руки, и девушка снова опустилась в кресло и бессильно оперлась головой на руку. Им владело ощущение, будто он жестоко ударил ее. В своем стремлении сохранить остатки гордости и высокомерия она была прекрасна, но теперь, поверженную, он обожал ее всем сердцем. Питер упал на колени, ощутив исходивший от волос слабый аромат духов.
– Мэри, – произнес он, – если я и причинил боль, то только потому, что хотел вам счастья, какого вы еще не испытали. Я не смею мечтать о вас. Все, что я хочу, так это иметь возможность быть вам полезным – увести вас из этих стен и вывести в настоящий большой сад, и тогда целый мир увидит, что вы в этом саду самая чистая и благоухающая роза.
– Помолчите, – попросила она. – Я пыталась вас ненавидеть, но теперь вы вынуждаете меня простить вас, Питер Куинс.
Он молча ждал, восхищенно глядя на ее склоненную головку, и сердце его наполнялось любовью и печалью.
Наконец она заговорила:
– Одна просьба, Питер.
– Слушаю, – ответил он, чувствуя, что допущен к сердцу.
– Обещай не судить строго дядю Фелипе. Он всего лишь бережет меня от этого ужасного злодея – Тигра!
– И посему Тигр должен умереть. Раньше я не понимал, но теперь, кажется, разобрался. Тигр должен умереть… хотя бы потому, чтобы ты могла уехать со мной. Обещаешь мне, Мэри?
– Тише! – прошептала она, и он понял, что зашел слишком далеко.
Питер встал, поставил ее на ноги, и они стали прогуливаться в лунном свете по крыше. Внезапно она остановилась и сжала его руку:
– А если дядя Фелипе видел, как мы разговариваем?
– И что?
– Страшно даже подумать!
– Тогда давай не думать.
Как раз в этот момент на крышу вышел дон Фелипе, беспечно насвистывая как бы в насмешку над только что разыгравшейся здесь трагедией. Подошел к ним и заговорил о каких‑то пустяках.
– Полагаю, за эти десять минут вы много чего узнали друг о друге?
Если бы даже Фелипе Монтерей был самым набитым из дураков, то и тогда не мог бы ничего не заметить. Он резко повернулся в сторону Питера Куинса, и тот от души порадовался, что луна только что зашла за облако.
Глава 26
МУЖЕСТВЕННЫЙ ТРУС
Оставив испанский, Тигр перешел на английский, на каком говорят тысячи людей между Скалистыми горами и Сьерра‑Невадой.
– Значит, так, Эвери, – начал он, – у нас с тобой последний деловой разговор. Понял? – Мартин Эвери долго не мог унять дрожавшие губы, прежде чем выдавить из себя, что он к допросу готов. И все это время он как зачарованный не сводил глаз со своего мучителя. Бандит поставил его перед чем‑то вроде высокой скамьи, служившей в хижине столом, и, вытянув под ней свои громадные ноги, плеснул в кружку из стоявшей на столе бутылки изрядную порцию виски и протянул пленнику. – Глотни для храбрости, Эвери, – приказал он. – Может, скоро понадобится, не берусь предсказывать. На всякий случай собери все силы.
Мартин Эвери затряс головой.
– Не пью эту дрянь, – заявил он.
– Никак трезвенник? – ухмыльнулся разбойник.
– Да.
– Ладно, – кивнул Тигр, – все равно от таких, как ты, мне никакой пользы. Плевать! Что мне от тебя нужно, так это сведения. Не стану вытягивать из тебя разные мелочи, в которых так любят копаться некоторые. Мне нужно самое главное.
– Что, например? – спросил Мартин Эвери.
– Например, что ты видел в подземелье Каса‑Монтерей.
Мартин Эвери съежился, потом затряс головой:
– Ничего не видел… понятия не имею, о чем речь, мистер… Тигр.
– Тебя засекли, когда ты входил внутрь. И мне хорошо известно, где ты входил. Тебе только остается ответить, что ты там видел.
– Ничего, – вымолвил бедняга, дрожа всем телом. – Ничего не видел.
– Ты что, держишь меня за дурака? – захлебываясь от ярости и по‑волчьи ощетинившись, прогремел Тигр.
– Я вас никак не обзывал, – еле слышно произнес умирающий от страха Мартин Эвери. – Я хочу сказать… я дал обещание, что не буду рассказывать о том, что видел.
– Обещание, а? Ладно, парень, я научу тебя забывать обещания. Понял? Заставлю тебя забыть о нем.
– Надеюсь, что нет, – безудержно дрожа, возразил Эвери. – Если забуду, потеряю честь.
– Честь! – взревел бандит. – Я тебе сейчас растолкую, что такое честь. Мне надоели твоя болтовня и нахальство, Эвери. Хватит!
И он так шарахнул кулаком по столу, что тот покосился на одну сторону. Бутылка с виски скользнула со стола, покатилась по полу и, ударившись о камень, разлетелась вдребезги. Тигр потянулся было за ней, но, увидев, что бесполезно, схватился за револьвер, будто это средство на все трудные случаи способно разрешить проблему и на этот раз.
– Последняя, – наконец произнес он. – Теперь ни капли во всем долбанном лагере. Ни капли сивухи на пятьдесят миль кругом. Ничего, кроме этой отравы – мескаля. – С этими словами он снова набросился на Мартина Эвери. – И все ты! – заревел он.
– Ужасно сожалею! – промямлил тот. – Честное слово…
– Врешь! – заорал бандит. – Радуешься, что пропала выпивка… веселишься! А теперь, тощая крыса, слушай меня. Я выбью из тебя правду или сотру в порошок. Выкладывай, что видел под Каса‑Монтерей, и быстро!
Грозный поток слов заставил Эвери попятиться назад, пока он не уперся плечами в стену. Когда отступать уже казалось некуда, затравленно оглянулся на дверь. Но куда он мог отсюда убежать? Даже если револьвер в опытной руке бандита не начинит его свинцом, прежде чем он выберется из лагеря, дюжина головорезов изрешетит его по первому слову главаря. Они лишь обрадуются возможности попрактиковаться в стрельбе по движущейся цели.
– Слышишь? – заорал Тигр.
– Слышу, – простонал Эвери.
– Будешь говорить?
– Я дал честное слово.
– К чертям твое честное слово. Будешь говорить?
– Я не смею.
– Сейчас научу!
Он рявкнул по‑испански, и в хижину ворвались два дюжих молодчика.
– Револьверы! – заорал бандит.
Непринужденно выхватив оружие, молодчики направили его на Мартина Эвери.
– А теперь, болван, – крикнул вожак, – развязывай язык или отправлю кормить канюков!
Мартин упал на колени и, закрыв ладонями лицо, стал ждать рокового конца.
– Господи, помоги мне… прости мои грехи, Господи! – молил он.
– Будешь говорить?
– Дайте время.
– Ни минуты! Или заговоришь, или получишь в дурацкую башку две пули.
– Боже милосердный!
– Здесь милосердия не дождешься. Ничего, кроме фактов.
– Прими и прости меня, Боже! – бессильно рухнув к стене, рыдал несчастный Эвери.
Щерясь в сторону хозяина, бандиты вскинули револьверы, ожидая команды. Но Тигр напряженно стоял у стола во весь свой огромный рост, пораженный стойкостью жертвы. Ярость уступала место изумлению. Взмахом руки приказал своим людям убрать оружие.
– Кто он такой? – спросил один.
– Умный дурак и храбрый трус, – скороговоркой произнес по‑испански вожак. – Поднимите его!
Они рывком поставили Мартина на ноги. Тот мешком повис у них на руках. На уже отмеченном печатью смерти лице – ни кровинки.
– Даю тебе последний шанс, Эвери! Берешь? Последний шанс уйти по‑хорошему – ничего с тобой не сделаю, переправлю живым и невредимым на тот берег. Что скажешь? Будешь говорить?
Несчастный со стоном закрыл глаза:
– Я дал слово. Кончайте сразу… зачем мучить?
– Тогда пускай умрет! – взревел бандит, и оба револьвера опять послушно вскинулись, зависли в» воздухе и… вслед за резкой командой вожака снова покорно вернулись на места.
– Оставьте его мне! – прорычал Тигр. – Пошли отсюда. Сам займусь.
Бросая зверские взгляды на того, кто чуть не стал их жертвой, они, не скрывая сожаления, подчинились.
– Ну, – начал Тигр, когда они остались одни. – Теперь видел, что есть люди, которые сделают за меня эту работу. Достаточно дать сигнал… мигнуть, и тебе конец. Понял?
Эвери судорожно кивнул. Он полулежал на стуле, на который обессиленно повалился, время от времени содрогаясь всем телом при воспоминании о пережитом ужасе.
– Понял, – еле слышно прошептал он.
– А когда прихлопнем, отделаться от трупа – раз плюнуть.
– Да! – согласно вздохнул Эвери.
– Тогда ближе к делу – рассказывай, о чем тебя просят.
– Моя честь…
– Честь? Слушай, парень, не у нас ли на глазах ты наложил в штаны?
– Мое нерушимое обещание…
Во взгляде бандита снова появилось удивление, смешанное с уважением.
– Ты что, готов умереть ради одного этого слова?
– Готов умереть, – простонал Эвери.
– Из‑за Монтерея? – горячился Тигр. – Да этот чертов Монтерей еще хуже меня. В тысячу раз хуже! Рассказать тебе, что он наделал, у тебя волосы станут дыбом… – Бандит замолчал и заходил по хижине, бросая негодующие взгляды на Мартина Эвери, будто поймав его за позорным занятием. – Да, – произнес он наконец, – я десять раз болван. Но не могу больше продолжать этот блеф. Думаю, что, если бы прошелся плетью по голому заду, ты бы у меня быстро заговорил как миленький. Но почему‑то рука не поднимается. Отпущу‑ка я тебя, Эвери.
– Да благословит тебя Господь! – благодарно заныл несчастный.
– Чушь! – презрительно фыркнул вожак и, не обращая внимания на пленника, вышел наружу. Его встретили вопросительные взгляды сообщников, но Тигр не обратил на них внимания.
– Что нового о сером коне? – спросил он.
В ответ послышался недовольный ропот.
– Кто его видел последним? Кто должен был следить? – продолжал Тигр. – Гильермо, ты?
Лениво поднявшись, подручный потянулся, зевнул, потом процедил:
– Ну, положим, я.
Реакция Тигра последовала такая же быстрая, как у его дикого тезки. В мгновение ока он оказался рядом с Гильермо. При всей его громоздкой фигуре прыжок не уступал упругостью и точностью прыжку дикой кошки. Застигнутый врасплох Гильермо растерялся. Он, несомненно, десятки раз видел своего вожака в действии, но никогда еще его агрессивность не обрушивалась на него.
Гильермо схватился за револьвер, но, к несчастью, тот на миг зацепился мушкой за подкладку кобуры, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Тигр его достал и при желании сокрушил бы ему челюсть. Во всяком случае, он сразу лишил Гильермо всякого шанса в борьбе. Но даже теперь вожак не ударил. Он только схватил подручного за запястье и так его сжал, что моментально онемевшие пальцы выпустили оружие. В то же время, выкрутив парню руку, Тигр притянул его к себе.
– Наелся? – процедил он сквозь зубы.
– Твое счастье, – свирепо глядя на главаря, так же тихо процедил Гильермо. – Тебе повезло. Если бы не…
– Хочешь сказать, меня бы не было в живых?
– Не было бы, да ты и теперь почти мертвец.
– Что?
– Погляди на парней.
Быстрый взгляд убедил Тигра, что назревает бунт.
– Чем тут пахнет?
– Отойдем в сторонку, расскажу.
Глава 27
ТИГР ОСТАЕТСЯ ОДИН
Никогда еще так быстро не заключался мир. Несколько слов вполголоса, обмен быстрыми взглядами – вот и все. Затем они вместе пошли между скал, провожаемые напряженными взглядами едва сдерживавших нетерпение членов банды. Когда остались наедине, Тигр начал трудный разговор:
– Мы давно вместе, Гильермо. Почему между нами случилось такое?
Гильермо, как обычно, старался успокоить расходившиеся нервы, скручивая сигарету. Закурил, разломал сигарету в пальцах, скрутил другую. Все раздражение, вся злость выливались в нервные движения этих тонких, цепких, словно когти хищной птицы, пальцев.
– Почему остальные, – ответил вопросом Гильермо, – смотрят на тебя зверем?
– В самом деле?
– А ты что, не замечаешь?
Воцарилось недолгое молчание.
– Хорошо. Если я им надоел, могут уходить. Все. Обходился и без них. Обойдусь опять, – рубанул Тигр.
Гильермо усмехнулся:
– Их‑то, может, и устроит. Но мы‑то с тобой знаем, что так не получится, Тигр.
– Что?
– Не обманывай себя, так это тебе с рук не сойдет.
Главарь едва понимал сбивчивую испанскую речь.
– Если ты избавишься от этих людей, один из них тебя заложит.
– Уже пробовали.
– Дураки, которые думали, что все знают, а на самом деле ничего не знали. А те, что здесь, знают все. Выдадут все твои хазы. Что тогда будешь делать?
– Перережу предателям глотки!
– Легко сказать.
– Гильермо, ты действительно считаешь, что дело дошло до этого?
Подручный кивнул.
– А сам? – спросил главарь.
– После сегодняшнего никогда не поеду позади тебя.
– Почему, Гильермо?
– Выставил меня сопляком перед остальными. Чтобы меня снова уважали, я должен убить.
– Убить меня?
– Если повезет, – блеснув глазами, откровенно признался Гильермо. – Ты – мой!
Главарь пожал могучими плечами:
– Не будь дураком и держись от меня подальше. Один раз я тебя проучил, и если сунешься на меня снова – голову отверну. А теперь лучше объясни, почему ты и остальные показываете зубы.
– Где мы ночевали три дня назад?
– Тебе это известно не хуже меня. В очень приятной маленькой долине, где каждый имел все, что сердцу угодно.
– А где ночевали на следующий день?
– Находились в пути, – нахмурился не привыкший отчитываться Тигр.
– А прошлой ночью?
– Снова в пути.
– И почему это мы носимся по горам, будто за нами гонится армия в тысячу солдат?
– Потому что… Из‑за этого и показали зубы, Гильермо?
– Разве не причина? – спросил гигант. – Мы что, мальчишки, чтобы бегать от одного‑единственного человека? Убит Ранхель Вериал. А мы убегаем от его убийцы. Что, и за нас, если убьют, тоже никто не отомстит? И зачем мы бегаем от парня, который не желает ничего, кроме как встретиться в поединке с Тигром? Он первый, кто отважился бросить такой вызов. А Тигр впервые в жизни поджал хвост как трусливый кот.
Огромная рука Тигра взлетела вверх, потом опустилась, и сильные пальцы вцепились в рукоятку револьвера.
– Это все? – спросил он.
– Ради всех святых, – вздохнул Гильермо, – неужели этого мало? Как мы будем выглядеть, когда разнесется слух, что ходим под началом человека, который трусит встретиться с таким сопляком, как этот дон Педро?.
Главарь пожал плечами.
– Выходит, банде конец? – спросил он.
– Банде конец. А если конец банде, то и Тигру конец.
– Это правильно.
– Тогда стань снова самим собой, Тигр. Убей койота, который смеет бежать по твоему следу.
– Если бы ты знал, Гильермо, кто он такой, ты не стал бы меня об этом просить.
– Или убьешь его, или тебя сдадут твои же люди. Убьют во сне и на другой день выдадут труп. Вчера они тебя боялись, позавчера любили, а сегодня презирают!
До Тигра, задев его за живое, дошла горькая правда. Или должен умереть Питер Куинс, или убьют его самого. Приходилось принимать суровое решение, но, будучи суровым человеком, он решил так, как и ожидал его подручный.
– В конечном счете, – тихо произнес Тигр, – правда нужнее всего мне. Ну что ж, – хмуро взглянул он на Гильермо, – ступай объяви остальным, что сеньор Куинс идет по следу Тигра свой последний день.
– Сам и объяви, – ухмыльнулся Гильермо. – Я тебе свое уже отслужил.
В следующий момент огромная рука схватила его за горло и швырнула на колени.
– А ну ступай! – прорычал Тигр, отшвыривая его от себя.
А что Гильермо? Он бы тысячу раз умер, чем стерпел такое унижение от других рук, но для него, как и для остальных, Тигр значил нечто больше, чем простой смертный. Пощупав шею, отдышавшись, бандит, шатаясь, побрел выполнять приказание. Тигр вернулся в хижину.
Мартин Эвери, положив голову на руки, сидел за столом. Тигр потрепал его по плечу. Молодой инженер вскочил на ноги.
– Эвери, – сказал бандит, – ты свободен. У меня появилось дело поважнее того, которое я рассчитывал провернуть с твоей помощью. Сматывайся из лагеря и из страны. Если попадешься мне на глаза снова, тебе, скорее всего, не поздоровится, хотя бы из‑за того, что ты доставил мне столько хлопот. – Мартин Эвери изумленно разинул рот. – За дверью стреноженная лошадь. Возьмешь ее.
– Но как? Только меня увидят твои люди…
– Им известно, что это по моему слову и что ты не пытаешься смыться! – И Тигр полушутливо‑полупрезрительно улыбнулся. На трясущихся ногах Мартин Эвери вышел наружу, расстреножил, оседлал и взнуздал коня. Никто из загорелых головорезов даже не взглянул на него, словно он был одним из множества усеявших склон бессловесных камней. Когда он кончил, Тигр своими руками закрепил позади седла свернутые одеяла. Потом привязал у стремени кожаный мешок с провизией и сунул в кобуру длинноствольный револьвер. – Для видимости, – ухмыльнулся он. – Не могу терпеть, чтобы взрослый мужчина ехал без оружия. Хуже, чем забыть шляпу!
– Тигр, – промолвил Мартин Эвери, – не нахожу слов!
– Тигру ничего не надо, – покачал головой разбойник. – Ты настоящий белый, Эвери. Думаю, ты считаешь себя трусом. Но позволь мне возразить: ты герой, каких еще поискать. Понял? Тигру не надо ничего говорить, но мне бы хотелось, чтобы ты пожал руку человеку, который когда‑то был таким же белым, как ты. Пожми руку Джону Куинси, Эвери! Слыхал когда‑нибудь? – широко улыбнулся он, а тот, съежившись от страха, поглядел на Тигра с удвоенным интересом. Его щуплая рука потонула в огромной лапе главаря банды.
– Пока, Эвери.
– Тигр… то есть Куинси… мне бы хотелось взять вас с собой и…
– И получить награду? Конечно же, даже люди получше тебя не отказались бы.
– Нет, я не то хотел сказать…
– Слишком разболтался. Дуй отсюда, Мартин Эвери!
И Мартин Эвери послушно поехал под гору. Когда он скрылся из виду, главарь вернулся в хижину, снял с крюка свое седло, подошел к гнедому богатырю, пасшемуся с другими лошадьми, оседлал его и надел уздечку. Проезжая вниз по склону, отметил, что никто не повернул головы в его сторону. Бандиты с сигаретами в зубах, расстелив попону, увлеченно резались в кар