— Что ж мне теперь, до расвета тут торчать? — спросил Данила всех присутствующих, включая хищника и А.
Наблюдатель молча перерабатывал информацию. Большая кошка внизу широчайше зевнула и устроилась в классической позе сфинкса.
Данила никогда бы не поверил, если б ему сказали, что когда-нибудь он будет совершенно спокойно дожидаться рассвета — верхом на камне, в компании размышляющего валуна и горного хищника. Он уселся поудобней и — неожиданно для самого себя — достал из нагрудного крамана флакончик с петербуржским запахом. Отомкнул изящную пробочку (кошка внизу храпнула-фыркнула и вновь зарычала), вытряхнул на ладонь несколько капель, — и голова его приятно поплыла от свежего запаха лип, булочного нежнейшего аромата, солоноватой прохлады Финского залива и чего-то ещё волнующего и незабываемого.
Он умылся благоуханной жидкостью, словно росой.
И вокруг стало почти совсем светло, и он стал видеть: внизу, поджав под себя деревянную ногу, сидел — о Боже, Силы и «святые эксертции»! — сам старик Сэдрик О’Ши ничьей иной персоной, кроме как своей собственной.
— Одз'хад, ири ак-да кха’нар дзоло, — сказал он, выбивая о камень выкуренную трубку. — Тихий рассвет, о практикующий ходец первой ступени. — И добавил по-ильзарски: — С мыслящим силикоидом за спиной.
— Как вы… здесь, мистер О’Ши? — опешил Данила, едва не сверзившись со столба.
Учитель дважды мягко провёл рукой от лица к затылку. Сначала в полусвете луны Данила увидел кошачий оскал, потом — жёсткий профиль и куцую косичку Кугуара.
— Давай прыгай, пора на побережье, — сказал он и, сутуло обернувшись, похромал к костру.
СЕГМЕНТ СИНИЙ
(XII, главы 108-115)
Экраноплан «Дза-кан» (Водяной дракон») вышел из Шедх-Талахского залива часа полтора назад по небольшому волнению со скоростью узлов в 120.
Первую вахту нёс Кобольд, бывший белый волк, а ныне — пилот, и потому Даниле с самого отправления пришлось рассказывать Джо о простых чудесах, происшедших за сутки в горах близ Внутреннего Сада. Джо немедленно потребовал показать ему хотя бы орлиную голову или подлететь на полметра до подволока (так на кораблях называют потолок).
— Зачем хотите вы чудес от меня? — заломив брови, ответил Данила словами из Библии, отчего Джо притих, автоматически сложил двуперстие и тут же заржал и ткнул напарника кулаком в плечо.
— Пойдём-ка лучше, покажу тебе «Дракона», — примирительно сказал он и вытолкнул Данилу в коридор.
Исследовательский экраноплан состоял из просторного грузового трюма, который капитан Кобольд слегка переоборудовал в грузопасажирский, отгородив себе между двумя законсервированными катерами и вертолётом каморку метра два на три, — поскольку по росту не помещался ни на одно «спальное» место; трёх просторных двухместных кают: Данила — с Джо, Сэдрик — с Рэком, Гинневер — с Наблюдателем А (они с самого знакомства увлеклись общением исключительно посредством цветовых композиций), небольшую лабораторию и просторную кают-компанию с круглым столом, совмещавшую в себе функциии камбуза и столовой, — посреди стола возвышался единственный кухонный сервер; далее — рубка с пультами капитана, второго пилота и штурмана, три овальных лобовых иллюминатора, а по сторонам — два тамбура с люками-выходами на капитанский мостик.
— Вот такое у нас на «Дза-кане» хозяйство, — сказал Джо после десятиминутной экскурсии. — А вот это — наша с тобой каюта.
Нечто вроде расширенного железнодорожного купе-СВ, только с душевой кабиной в одном углу и тренировочным уголком — в другой. На стенке над топчаном Джо, невесть откуда раздобытые, уже висели изображения Мартина Лютера Кинга, Майкла Джордана и Уилла Смита.
— Через стенку — Гинни, — большим пальцем показал Джо. — Дрыхнет и видит сны. Минут через сорок нам на вахту.
— Слушай, брат, — спросил Данила. — Почему не корабль, не гидросамолёт, не турболёт какой-нибудь, а такая вот гибридная штуковина?
— Потому что, старичочек, в море развелось до чёрта «морских соплей».
— Сеть?
— Она, гадина. А «Дракон» и на малой скорости может держаться в полуметре от воды, а на форсаже — до пятидесяти.
— Откуда знаешь про Сеть?
— Саджес всех просветил. То-то они заперлись в кают-компании с Сэдриком и Рэком. Видать, для обстоятельной беседы с твоей мудрой каменюкой. Слушай, народ, а везёт же тебе всё-таки на всякие камешки!
— Может, и везёт, — рассеянно покивал Данила. — А может, и эксертции такие — всё время натыкаться на таких персонажей, как ты или он.
— Спасибо, — серьёзно поклонился Джо.
— Да пошутил я, — улыбнулся Данила. — Слушай, а у тебя-то как было с учёбой?
— Да как? Три часа сна о матчасти судна. Двое суток практики, навигации. Запуск, парковка, форсаж, экстренное торможение. Дозаправка с турболёта. Постреляли немножко… Всё просто, как харп…
— Как что-что?
— Harp. Губная гармошка. Вот смотри. Шерские морячки сделали по спецзаказу. — С этими словами Джо извлёк из специального карманчика комбеза простенькую гармошечку-«хромку» и бегло надудел «Like a motherless child». Данила только хотел потянуться за инструментом, когда через переборку послышался увесистый удар, а через пару секунд в отодвинутую дверь каюты сунулась встрёпанная голова Гинневер с закрытыми глазами.
— Привет, Данил! Не обращайте внимания, я и так всё вижу.
— Здорово, сестрёнка-всевидящее око, — ответствовал Данила, прикрывая смущение.
— Джо, будь так политкорректен, — сказала Гинневер, — поди-ка на вахту к Пилоту, мастерства поднаберись. А то у нас тут дело есть.
— У-упсс… — комично смешался Джо и тут же выпрямился «смирно»: — Но!.. Как истинный джентльмен, лейтенант республиканской армии и мичман имперского флота, не исчезну, пока не увижу образчика искусства ходца!
— Ну, обуяли! — закатил глаза Данила, но всё-таки сел на топчане по-турецки, секунды в полторы произвёл необходимые приготовления и — через очень малую долю мгновения сидел в той же позе, но у противоположной переборки, на топчане Джо.
— Гррейт! Чи-гха! Здраво! — взорвался Джо сразу на трёх языках. — Дамн’т, почему я, одноклеточный солдафон, ничего такого чудесного не умею?.. — Он поклонился, отдал честь и аккуратно завдинул дверцу.
Гинневер вошла, закутанная в одеяло, присела на краешек топчана и продолжала молчать, не открывая глаз.
— Ты чего? — растерялся Данила.
— Молчи, — шепнула она. — Я смотрю, что было с тобой.
Данила присмирел и ждал неизвестное время. Потом обнаружил, что Гинневер открыла глаза. И обомлел. Потому что в глазах её с почти незаметными точечками зрачков радужки были абсолютно нечеловеческого фиолетового цвета.
— Это всё пройдёт, — сказала Гиннневер, заметив Данилино замешательство. — Они у меня теперь всё время меняются.
— Слушай, я верно догадался, что Смотритель Внутреннего Сада — это Саджес?
— Ну конечно! Ты же попробовал эликсира прямого зрения.
— А Пилот — на самом деле волк?
— Человек. И очень хороший воин-ходец… Ну, я потом тебе всё скажу. У меня подходит время вахты. А ты сейчас будешь спать. Часа два.
— Откуда ты знаешь? — спросил Данила, заглядывая ей в глаза, теперь — самые обыкновенные южноазиатские глаза, густо-коричневые.
— У тебя нос уже потихоньку в клюв превращается, — ответила она, пряча улыбку.
Данила непроизвольно скосил глаза к переносице и тут же умопомрачительно захотел спать.
Под приглушённый шум моторов и лёгкую килевую качку ему привиделся сон, — даже не сон, а прямое, «рабочее» предупреждение: будет примерно так.
Он входит в пещеру, которую видел, будучи птицей, входит вместе с Гинневер; они видят перед собой в отсветах близкого моря некий пёстрый столбик сантиметров пятнадцати в диаметре; он покрыт мелкими, мягкими на вид чешуйками вроде цветочных лепестков; кажется, их можно спокойно потрогать руками; ну, вот мы и здесь, сказал Данила, касаясь плеча Гинни, и хотел приблизиться к столбу; но она молча, удержала его, схватив за локоть, потом подобрала камешек с пола пещеры и бросила в столб; камень словно бы влип в чешуйки — те быстро потемнели, накалили и расплавили камень, впитав его в себя; чешуйчатый столбик оттого словно бы вовсе не изменился; я вижу, сказала Гинни, то, что нам нужно, там, внутри; как же туда добраться? — спроста спросил Данила; это твоё дело, ты — ходец, ответила она и вдруг крепко и странно ухватила его за левый безымяный палец…
Очнувшись, он услышал откуда-то из-под топчана:
— Чи’гха, Дэниэл, сейчас я тебя уколю, совсем-совсем небольно…
На уровне его изголовья внимательно пригнулся Рэк с пистолетиком-шприцем; укол был мгновенен и почти нечувствителен, но Данила пробурчал спросонья:
— Ради удобства достопочтенного шехра, я мог бы и встать.
— Ничего-ничего… — махнул свободной ладошкой карлик и часто-часто засеменил по коридору, удаляясь в сторону лаборатории.
— Ничего себе — флотские порядочки, — констатировал Данила, встал, на несколько секунд подставил голову под холодный душ, не нашёл привычного «драконовского» полотенца, кое-как пригладил мокрые волосы пятернёй и так, капая, подался на камбуз.
Там за круглым столом он застал в одиночестве капитана Кобольда, сосредоточенно поглощавшего из огромной вазы разноцветный салат (как же это, подивился Данила, волк ведь?..).
— Одз-нар, капитан, шехр’м, — по уставу поздоровался он.
— Привет,— с полным ртом ответил по-ильзарски гигант в сетчатой майке, облегавшей шварценеггеровские телеса. — Прикладывайся. Пасту-карри? Рекомендую.
На доставочном мониторе в центре стола так и значилось: «pasta di semola & triple-hot curry»; он, не долго думая, ткнул зелёную кнопочку подтверждения заказа — из-под доставочной дверцы, пожужжав, вылезла квадратная мисочка с макаронами и некоей яркой овощно-мясной приправой. Поглядывая друг на друга, они с капитаном управились со своими блюдами почти одновременно (хотя Данила титаническими усилиями воли старался держать каменную физиономию, несмотря на дьявольский пожар во рту). Капитан улыбнулся и молча подвинул ему высокий прямой бокал с чем-то бело-красно-оранжевым; Данила, приняв правила игры, не спеша вытянул до дна вяжуще-сладкий напиток и аккуратно поставил бокал перед собой (кажется, он таки «сохранил лицо»).
— Чи’гха, — от души, но с мягкой насмешкой похвалил капитан. — Карри был «трипл хот». Только в отместку не проси меня перекидываться в волка.
— Спасибо, — в тон ему ответил Данила и решил закончить разговор более радикально — именно в отместку: привычный вдох-выдох — и он оказался на своём топчане, болтая ногами и недоумевая: с чего бы это его дёрнуло выпендриться?
Из столовой донёсся мощный хохот капитана Кобольда и ещё пара одобрительных вогласов по-шерски: «Чи’гха, дзоло, чи’гха!..» — после чего рыже-седой гигант, досмеиваясь, подмигнул в дверь и прогрохотал мимо его каюты.
Через пару секунд в нижней части двери появилась любопытная физиономия маленького жреца.
— Чем это ты его так развлёк, парень? — поинтересовался Рэк.
— Да так, пообедали в приятной компании, — отмахнулся Данила. — Ты лучше скажи, пошто ты меня, сонного, истязать вздумал?
— Прости, очень спешил! — весело выпалил Рэк. — Зато уже известно, что в твоей крови вируса Сети нет. Точнее, ты был инфицирован, но иммунная система быстренько всё это ликвидировала.
— И на том спасибо…
— Не за что, — всплеснул пальчиками карлик. — Ты бы сходил на мостик, для дзоц, пожалуй, это будет нелишне. Только оденься потеплее: там, наверху, свежо.
Он толкнул дверцу стенного шкафа и вывалил перед Данилой кольчугу-свитер ниже колен, рыжий комбинезон с отстёгнутым лёгким гермошлемом.
— Что, настолько свежо, что без забрала никак? — проинтересовался Данила.
— Увидишь, — бросил Рэк, помогая ему с защёлками на сапогах. — Скорость всё-таки узлов под восемьдесят…
Данила прошёл мимо лаборатории, где с Наблюдателем А и образцами Сети колдовали Сэдрик О’Ши и шехр Саджес, поднялся в рубку, присел слева от Джо в кресло штурмана.
— Что, старче, желаешь проветриться? — хлопнул его по коленке Джо.
— Как там Гинни?
— Говорит, мы — на подходе к первой точке… Что? — заорал он уже в микрофон и прижал ладонью наушник. — Ладно. Сделаю. Снижаю до пятидесяти. Курс давай. Да не чуть левее, а в градусах желательно! На радиокомпас глянь, горе ты моё глазастое… А-а, дамн’т! — Это уже Даниле, в сторону. — Она, прикинь, тряпками обмоталась, говорит, стекло, видите ли, мешает ей видеть. Иди-ка ты к ней, подсоби!
В тамбуре Данила обеими руками еле свернул кран отдраивания люка, сразу же вокруг завыл ветер; он вышел, прихлопнул за собой люк, придерживаясь за поручни, увидел перед собой тонкую фигуру в оранжевом комбинезоне с ошейником спасжилета и бесформенным коконом из полотенец на голове.
Тем не менее, в Данилином наушнике послышался спокойный голос Гинневер:
— Данил… хорошо, что пришёл. Вот радиокомпас, а вот моя рука. Постарайся засечь координаты для Джо.
Занятие было довольно замысловатое — совместить палец Гинни в грубой лётчицкой краге со светящейся из-под толстого серо-зелёного стекла экрана нулевой отметкой радиокомпаса и одновременно — с прямой стрелой курса.
— Шесть градусов лево по курсу, — сказал он Джо и снова, сверившись с живым указателем: — Ещё полтора… или два…
— Куда? — проорал в ответ Джо.
— Левее же!
— Понял. Держу. Ги, твоё пятно собирается увеличиваться или как?
— Это не пятно, — ответила видящая. — Это гриб кверху ногами. Нет, не приближается…
— Дэн, ты глазами-то тоже поглядывай! — попросил из рубки Джо.
Данила протёр стекло шлема от мелких брызг и наконец заметил некую неправильность горизонта, — плоскую впадину в крае неба, запятнанную более густой дымкой; через минуту небесная ущербина приросла снизу более интенсивной белой полоской, над которой только ещё угадывалась тоненькая тёмная чёрточка.
— Землю вижу, — как можно будничнее доложил он. — Лево градуса два с копейками.
— С чем? — донеслось из наушников двумя голосами.
— С хвостиком… Ну, с долями, чёрт дери!
— Есть, держу.
— Джо, сбрось до тридцати. Дистанция… фиг его знает… километров шесть.
— Есть, ладно. Передаю капитану.
— Знаете что, ребята… — тихонько, как бы сама себе сказала Гинневер. — Не надо бы нам к этому островку приближаться.
— Это ещё почему? — удивился Данила.
— А он неправильно светится. Он, по-моему, напичкан какой-то радиоактивной дрянью. Если так много красного, — вероятно, какой-нибудь стронций или уран.
— Ого! Уау! — хором отреагировали Джо и Данила.
Потом в наушниках густо забасил голос капитана Кобольда:
— Пилот! Торможение помалу. Слушать на мостике! Все в рубку.
— Помоги, — попросила Гинни.
Данила стал, торопясь, разматывать полотенца — одно, другое, третье (вот куда делось его, «драконовское»!), пока не добрался до мокрого лица Гинни.
— Уф-ф… — с облегчением повисла она на его плечах.
Данила пожалел, что был в гермошлеме — Гинневер прижалась распаренным румянцем к закруглённому стеклу — оно сразу запотело. Глаза её были на этот раз жуткими, красно-оранжевыми.
— Я видел интересный сон про ту пещеру… — сказал Данила в микрофон, инстинктивно отвернувшись от её взгляда.
— Я зна-аю, — устало пропела Гинневер с закрытыми глазами. — Я ведь была там с тобой.
— Всё-то ты знаешь и видишь, — пробурчал Данила, отдраивая люк.
Капитан притормозил ради того лишь, чтобы взять пробы воды и эхолоцировать глубины. Пологий шельф, радиоактивность и отсутствие в водах даже свободных плавучих фрагментов Сети явно свидетельствовали о том, что остров совершенно неинтересен экспедиции. Капитан Кобольд лишь обогнул остров, изрезанный узкими бухтами-шхерами (Данила в эти несколько минут всё же припал к обзорному монитору, время от времени пошевеливая ручку увеличения). К ночи ожидался свежий ветер и волнение. Ничего не оставалось, как идти ко второй «точке», оконечности Растущего архипелага, лежавшей почти в девятистах милях западнее.
За ужином Данила кратко и сбивчиво поведал свой сон.
— Похоже на истину, — признал Саджес. — То, что ты видел, Дэниэл, позволяет предполагать: цель экспедиции — некий объект, охраняемый Сетью. По мере приближения к цели, Сеть будет активизироваться, вокруг основной «точки» следует ожидать максимальной концентрации.
— У меня два вопроса, — по-ученически подняла узкую ладонь Гинневер и вынула из-под Данилиного тельника за-гхат орро шедж. — Можно? При чём здесь вот это? Неужто второй камень — это и есть «корень»?
Зависла пауза. Шехр Саджес закрыл глаза и нахохлился по-птичьи.
— Может, и так, — подал голос Сэдрик О’Ши, занятый выстругиванием маленького узкоглорлого сосудика из тёмного дерева. — У Сети явно есть более или менее разумный центр, а вся остальная колония, как я понимаю, — просто его тело и рабочие щупальца. Мы с Наблюдателем пытались «разговорить» взятый в океане образец, но установили только то, что формы Сети разнообразны: есть «разведчики», «лекари», «добытчики пищи», «перевариватели», «движители» и даже «солдаты». Возможно, есть и «реинтеграторы» — проводники в другие миры.
— А амулет? — напомнил Данила. — Ведь люди с Окраины как-то сумели им завладеть и даже послать сюда…
— Это не истина, — мягко возразил Саджес, не открывая глаз. — И солдат, вернувшийся с «того света» — едва ли верный свидетель. За-гхат орро шедж может иметь и местное происхождение.
— А почему бы не верить сну Данилы? — с улыбкой спросила Гинневер. — Шехр Саджес, вы не допускаете, что обе части Главного предмета силы — это собственность цивилизации-захватчика?
— Если это так, — словно издали ответил жрец, — то экспансия Сети в наш мир — процесс едва ли обратимый. Мы прекратили войну. Синтезировали вакцину против вируса Сети. Сейчас идёт вакцинация населения Республики. Но это означает лишь начало новой войны…
— Да, с Сетью нам повоевать будет, как видно, интересно, — неторопливо произнёс Сэдрик О’Ши, не отрываясь от своего занятия. — Её, поди-ка, миллиарды тонн — там, в пучинах. У нас, должно быть, только один выход — как-то договориться с Сетью, если, конечно, у неё есть мозги и мало-мальская охота к дипломатии. Вывод элементарен, как головка чеснока: ищем «корень» и берём его приступом.
— Вот как? — удивился Данила. — Договариваться и брать приступом — это что-то разное, вы не находите?
— Абсолютно, — полупонятно реагировал Сэдрик. — Повоевать нам, полагаю, всё же придётся — по дороге к этому «корню». А там, глядишь, и политику с дипломатией применить…
Из рубки спустился Джо и, бегло нащёлкивая заказ на панели доставочного терминала, сообщил:
— Вторая «точка» — в ста девятноста милях на северо-запад-запад. Дежурный турболёт вот-вот прибудет на дозаправку. А тут как раз штормик начинается…
— Как Сеть? — коротко спросил Сэдрик.
— По эхолокации — появились цепи на глубине до ста двадцати футов.
— Половина первого по шедж-талахскому времени, — сказал Саджес, открыв чайно-карие глаза. — Капитан, как я полагаю, вы не против: всем — отбой, кроме экипажа. Завтра рано утром обследуем вторую «точку».
— Вы правильно полагаете, — сказал Кобольд. — Лучше быть сухопутным волком, чем морским.
Ночью лёгкое волнение углеглось почти в штиль с глухой мутью густейшего тумана. Джо, проведший ночь на вахте, расконсервировал в грузовом трюме небольшой катер с водомётным движителем, подрулил к складному трапу капитанской площадки, встретил разведкоманду — капитана и Данилу с Гинни в оранжевых комбезах и шлемах, откинутых на спину наподобие капюшонов.
— Ну, кха-нар’це шедж, народы, — сказал он, титанически удерживая зевок. — Идите в туман, несите силу. На связи — Рэк, а я пошёл спать.
— Одз-арк-на, — ответил Данила, прежде чем Джо прихлопнул за собой люк; по шерски это было точнее: пожелание спокойного сна поутру.
До острова было мили четыре. Данила наблюдал медленно растворяющиеся в тумане короткие толстые крылья «Дза-кана», Гинневер влезла на бак — вперёдсмотрящая с закрытыми глазами, — указывая жестами направление, Кобольд держал малый ход и навывал какую-то монотонную шерскую мелодию.
— Капитан, каково быть волком? — вдруг спросил Данила.
— А ты как думаешь? — с каменной физиономией проронил Кобольд.
— Никак, — смутился Данила, но ему было убийственно интересно. — То есть, я думаю, ты, должно быть, ходец со специализацией по животному миру, где-то так?
— Должно быть, где-то, — буркнул капитан. — Когда-нибудь ты должен был спросить.
Данила почувствовал, что для Кобольда в человеческой фазе эта тема — трудная и даже отчего-то волнующая. Поэтому он помедлил спрашивать далее.
— Когда надо быть волком — это хорошо, — наконец сказал капитан. — Перекидываться только хлопотно. И неприятно. — Тут он наклонился к Даниле полупрофилем и, теплея глазами, начал рассказывать — с трудом, рублеными фразами: — Это мне открыл шехр Сэдрик. Меня сбили над Атмором. Мне было девятнадцать. Он меня нашёл и собрал по частям. Потом рассказал, что во сне я часто бываю волком. И научил просыпаться-во-сне (долх-аз н’дол). Поэтому — когда ты меня видел волком, я спал и видел тебя во сне.
— А я просыпаюсь-во-сне птицей, — коротко сообщил Данила.
— Нет, — сказал Кобольд. — Полностью ты не просыпаешься. У тебя во сне только глаза бывают птичьи.
Гинневер обернулась к ним из-за ветрового стекла.
— Остров там, — показала она вперёд. — А вон там (ещё один жест вперёд вправо) есть живые, делающие резкие движения.
Она ещё не закончила фразы, когда в три с половиной долгих секунды произошло следующее: в ветровое стекло с коротким свистом ударило что-то металлическое; Гинни охнула и наполовину свесилась за борт; по обшивке бака, в то место, где она только что была, звякнул второй удар; Кобольд взлетел из-за рычагов управления, одним движением сгрёб Гинни и бережно-точно спрятал её за сиденьями, повернувшись при этом спиной к затухающему движению катера; вслед за этим в его оранжевую широкую спину, свистнув, прилетело и вонзилось очередное короткое и цветное нечто; это оказалось небольшим — с ладонь — дротиком с разноцветным оперением; и Данила, пригнувшись за стеклом, автоматически выдернул метательное орудие из толстой такни комбинезона.
— Чи’гха, — не оборачиваясь, поблагодарил его Кобольд, обернулся, нацелился куда-то в туман короткой трубкой гарпунного ружья и вдруг выкрикнул три коротких слова на неизвестном языке, неожиданно высоко и пронзительно. Ветряной хлопок-свист пневматического выстрела прозвучал не так, как прилетевшие откуда-то стрелы, а как бы навыворот. Почти тут же послышалось плотное деревянное «ттак-к!» поражённой цели и тихое гудение лебёдки, натягивающей тросик гарпуна.
Тогда выплыла из тумана и мягко стукнулась о борт катера длинная лодка с двумя абсолютно лысыми бронзовокожими стариками, замершими в одинаково неудобных воинственных позах.
— Ро’гха, нан-шехр’це (нехорошо, почтенные отцы), — мягко попенял им Кобольд. — Воины принесли вам силу, а вы — острыми железячками кидаетесь…
Засим капитан как ни в чём не бывало уселся за рычаги, завёл движок и, не глядя, протянул гарпун за спину — Гинневер.
— Ги, намотай куда-нибудь покрепче, — сказал он ей.
— Всё нормально? — вопросил Данила, разглядывая цветные перья дротика, лезвие которого было чисто.
— До костей вроде не достало, — сказал капитан без интонации. — Ты бы уложил дедушек поудобнее, а то ведь за борт упадут.
Данила бросил оружие на сиденье и полез в пирогу. Старики грозно таращились на него, но тела их, очень худые, замотанные в грубые короткие юбочки, были совершенно беспомощны. Он просто осторожно толкнул их по очереди, и туземцы — лицом к лицу — бессильно пялясь друг на друга, растянулись на дне лодки, заваленном какими-то камешками, косточками и скорлупками.
— Ты не находишь, Кобольд, что это было лишнее — спасать меня? — осведомилась Гинневер. — А что ты им сказал?
— Не нахожу. Зао шедж (слово силы), — ответил капитан сразу на оба вопроса. — Свяжись-ка с бортом, сообщи о происшествии.
Данила, обследуя туземное судно (запашок здесь царил тот ещё…), обнаружил на корме, в небольшой долблёной нише ещё одного члена экипажа. Это был оранжево-смуглый пацан лет семи-восьми, скорчившийся коленками в подбородок. Даниле пришлось тихонько приподнять его голову — ладонями в виски — и заглянуть в лицо. Мальчишка был в глубоком отрубе: глаза его отсвечивали щёлочкой голубоватых белков. Да, тяжело зао шедж капитана, немотря на несерьёзно-визгливые интонации…
— Давай его сюда, Дэн, — сказал Кобольд. — Я рассчитывал на взрослых...
Пацан оказался хотя и тощ, но широк в кости и достаточно увесист. Данила еле перевалил его через бортик и шлёпнул на штурманское сиденье; за управлением сидела уже Гинневер.
Кобольд навис над туземцем, пошептал что-то, бережно проведя огромной ладонью по его лицу, и вдруг гортанно крикнул: «Х-хоу!». Пацан рванулся всем телом, с ужасом вытаращился на капитана очень чёрными глазами; тот снова зашептал что-то; пацан заулыбался, покойно вздохнул и снова закрыл глаза.
— Порядок, — сказал капитан. — Ги, видишь берег?
— Ещё метров четыреста, — ответила она. — Похоже, нам там готовят тёплую встречу.
— Причаливаем потихонечку, — сказал Кобольд, и Данила понял неизвестно почему, что инцидент в тумане был просто недоразумением. Но оставались ещё вопросы: а что, собственно, туземцы могли ловить в море, где всё сожрала Сеть? за кого они приняли разведчиков, если сразу начали кидаться дротиками? Вопросы задавать он, впрочем, погодил: капитан перебрался в пирогу, наклонился над лежащими стариками-туземцами, произвёл некие манипуляции и бросил несколько слов на неизвестном языке. К удивлению Данилы, один из стариков почтительно прощебетал что-то в ответ. Кобольд произнёс целую речь — минуты на полторы, показывая то в сторону острова, то в открытое море, старики откликнулись коротко и явно утвердительно; тогда капитан помог им встать и одним движением перешагнул в катер.
— Всё хорошо, стрельбы не будет, — сообщил он. — Они нас приняли за наваждения глубин. Оказывается, Сеть умеет и такое… Ги, прихвати на берег аптеку с вакциной. Я возьму парнишку, а ты, Дэн, — вот эти сумки.
И тогда в клочьях редеющего тумана показалось пологое разноцветное побережье острова.
…Деревенька состояла из трёх или четырёх каменисто-зелёных холмов, испещрённых дырами-норами; в этом большом муравейнике обитало до сотни разнообразных детишек под водительством пары дюжин стариков и старушек.
Пока Гинневер готовила пистолетик-шприц и сменные кассеты одноразовых капсул с иголками, Кобольд собрал вокруг себя человек семь старичков и пару старушек завёл с ними долгую беседу, причём говорили в основном туземцы — очень степенно и в очередь. Данила же пробудил пацана из пироги, сунув ему под нос открытый флакончик с «эликсиром прямого зрения». Пацан, продирая глаза, попытался уползти, тогда Данила улыбнулся ему, нашарив в сумке упаковочку сахара, надорвал бумажку и протянул на ладони. Пацан острожно взял, лизнул и с энтузиазмом захрустел.
— Гинни, готова? — спросил он, засучивая левый рукав комбеза. Гиневер без слов приложила инъектор к внутренней стороне его предплечья и вхолостую нажала на спуск. Данила ещё шире разулыбался и жестами предложил пацану присоединяться к обряду братания. Тот с готовностью подставил руку для укола, другую тотчас потянув за добавкой, — Гинневер тем временем зарядила свой пистолетик капсулами и отметила первого вакцинированного. Тогда Данила хлопнул аборигена по плечу и выдал ему дополнительную пайку — за храбрость, после чего пацан серьёзно поклонился и с криками помчался в деревню.
Из нор, погоняемое старушками, уже вываливало основное население острова — вопящее, гомонящее и хнычущее.
…Минут через сорок поголовная вакцинация островитян была закончена, а сумка со сластями опустела. Племя младое и незнакомое подставляло конечности даже почти что с гордостью, никто не боялся, даже самые маленькие, зато каждый норовил получить сахару и печенюшек вне очереди.
Данила, щедро оделяя отметившуюся укольчиком тощую ребятню, почувствовал даже некий стыд, когда заметил в чумазом кулачке четырёх-пятилетней девчушки недогрызенную ящерицу (голодают они тут, несомненно…), и тут же дал понять ребёнку, что готов произвести честный обмен: ты мол, мне — остаток пресмыкающегося, а я тебе — целую горсть сахарных упаковочек. Девчушка, подумав, практично сунула ящерицу за поясок своей дерюжной юбочки, однако дар приняла обеими руками с примерной готовностью…
— Сворачиваемся, — наконец объявил Кобольд, окончив конференцию со старейшинами раздачей упаковок сахара и печенья. — Деды оказались грамотными навигаторами: то, что нам нужно — почти наверняка милях в ста-ста тридцати на юго-юго-запад.
На обратном пути Данила и Гинни приставали к капитану с вопросами: за какие это наваждения глубин приняли их островитяне? — не туземный ли это фольклор? и отчего они вздумали воевать с наваждениями, штуками, несомненно, более головными, нежели материальными, с помощью дротиков?
— Наваждения — это аборигены их так называют, — ответил неохотно Кобольд. — На самом деле это, скорее всего, изделия Сети, агенты-антропоморфы. Умеют говорить и ходить по воде. Старейшины говорят: «люди тины» пытаются притвориться обычными людьми, но у них это плохо получается. То глаз съедет на затылок, то лишняя рука вырастет и всякое такое. Вреда эти чучелки никому не причиняют, кинешь в них чем-нибудь — потеряются в море. Но уж больно их местные боятся. Бесы, говорят, да и всё тут…