И не о чемоданчике мечтал всю жизнь, а о…
Неважно.
И сколько было правды в словах соседа по полету – тоже неважно.
Есть факт: часы в руках у Виталия. Разумеется, он не оставит их себе… просто потому, что это слишком опасно, мало ли, вдруг… в общем, не оставит.
Но ведь ничего не мешает продать, верно?
Когда фортуна улыбается тебе – используй везенье на всю катушку, если ты мужчина, а не тряпка!
До места назначения ехать было еще немало; Виталий услышал мелодичный перезвон, достал «апельсин» и, распахнув крышку, принялся любоваться всей этой красотищей: стрелочками, звездами, узорами, всем этим отлаженным, точным механизмом, который действовал по раз и навсегда установленным законам.
«Интересно, а что там мой сосед в них все время подправлял?..»
Из переговоров по мобильной связи
– …пока вез, думал, сойду с ума. Ну, вроде нормально, по дороге не испортился наш плод. И корни в меня вроде не пустил. Я каждые пятнадцать минут стрелочки переводил, чтобы процесс заморозить, чтобы прорастать не начал. Это ж как Папаше надо было грешить, сколько «гумуса» наработать, чтобы такое…
Перебивая:
– Скормил апельсин?
– Скормил. Винни‑Пух сразу клюнул, хорошо ты его накрутил. Уверен, семечко прорастет в ближайшее время.
– Ну, значит, можешь не беспокоиться. Как только потянет‑выпьет соки, сразу же и сбросит грязную кожицу, верно?
– В общем, да, но боюсь, ему одного Пуха может не хватить. Боюсь, и десятка других простаков не хватит, долго будет из рук в руки кататься. Очень толстая кожица, сам знаешь. А страшнее всего, если плод наш начнет притягивать к себе беды, вот чего я боюсь… Ого!
– Что такое?
– Да только что на лифте мимо меня проехал попутчик, вместе в самолете летели.
– Ну и? Обычное совпадение.
– Да, наверное. Хотя – нам ли верить в совпадения? Бог ведь не фраер…
Из переговоров по мобильной связи
– …да, Танюш, помню, помню!
– О чем помнишь?
– Завтра – двенадцатое, день рождения нашей дочки. Кстати, привезу ей подарок – о‑бал‑ден‑ный! Я сейчас как раз заехал к одному знакомому, у него магазинчик в «башнях‑близнецах»… ну, в «Трэйд Центре», здешних небоскребах, да, так вот он обещал кое‑что толковое подобрать. В общем… О, мой этаж, пора выходить. Всё, солнце, целую, скоро прилечу, жди.
Виталий вышел из лифта, смял и выбросил взятый на входе рекламный проспект («Сентябрьские скидки! Спешите!»). И тогда часы в пиджаке зазвонили – долго, протяжно, почему‑то, успел удивиться он, совсем не мелодично.
Примечание автора
Году этак в 2000‑м мы провожали нашу однокурсницу в Англию, и вот на прощальной вечеринке мне рассказали историю. Ну, вы знаете, обычная жизненная история, в любой компании такие рассказывают. Фокус том, что, как правило, истории эти один в один на бумагу не ложатся. Их нужно долго и тщательно дорабатывать, выбрасывать лишнее, добавлять то, чего в реальной жизни не было… В общем, из просто истории превращать в художественное произведение.
Здесь же история была такая, что хоть бери и пиши. (Ладно, вообще‑то тогда прозвучали две истории, и вторая до сих пор ждет своего времени.) Проблема заключалась в том, что… ну, история же невыдуманная. Главный герой тогда был жив‑здоров, а правило «Не навреди» – оно важно не только для врачей. Так что здесь мне пришлось придумывать рассказ поверх реальных фактов, искажать их, перестраивать, заимствовать кое‑что из других источников. Опять же, писал я его в 2003‑м, и это внесло свои – вполне очевидные – поправки.
Сейчас бы я все сделал совсем иначе: и по стилистике, и по композиции, но, по‑моему, рассказ и в таком виде имеет право на существование.
Дело о детском вопросе
Из цикла «Музей на Бейкер‑стрит»
– Элементарно, – сказала Лисовская. Голос в трубке звучал глухо, как будто она уже уехала по этой своей «горящей» путевке. С этим своим… очередным каким‑то. – Элементарно. Ты же отец? Отец. Разрешение я со своей стороны подпишу. Визу ему откроют – и вперед. На Лондон ребенок посмотрит, сделаешь ему подарок в кои‑то веки.
– Я же не развлекаться туда еду, – сказал Вадим. – Работать вообще‑то.
– А ты всегда работаешь, Вильчук. Ну, значит, договорились…
Андреич, когда узнал, конечно, высказался. Кратко, философично и антифеминно. Трижды разводился, поэтому ситуацию понимал и Вадиму где‑то сочувствовал.
– Ладно, – сказал он, – придумаем чего‑нибудь. Прочь упаднические настроения. Лисовская твоя – не вулкан исландский, поездку нам не перегадит.
Они еще в прошлом году собирались на ярмарку, но не сложилось: пыхнул Эйяфьядлайокюдль, рейсы отменили. На фирме, конечно, злорадствовали: всем хотелось поехать за казенные бабки, да не все владели английским.
– Знаешь, Андреич, а я ведь из‑за мал о го язык подтянул.
– Ну вот видишь. Тем более, – сказал Андреич. – Что мы, два взрослых мужика, с семилетним пацаном не управимся? Пусть летит.
И полетел. Лисовская привезла его уже в аэропорт, с вещами: небольшим розовым чемоданчиком.
– Если чего не хватит, – сказала она, – докупишь там.
Сашка стоял тихий, спокойный. Чем‑то был похож на деда Лисовской: в молодости, на фотографиях, – двадцатилетний поэт‑бунтарь с непокорной шевелюрой, со слишком взрослым взглядом. Только вот Сашке было даже не двенадцать…
– Привет, – сказал ему Андреич. – Давай знакомиться. Я – дядя Федор, как в мультике.
Сашка протянутую руку пожал со всей своей обычной серьезностью. Ответил:
– Hello! Нow do you do, sir?
Андреич крякнул и аккуратно отпарировал в пределах своего недозабытого школьного инглиша. Когда стояли в очереди на проверку паспортов, шепнул:
– Предупреждать надо, Вильчук. Что за показуха?
– Никакой показухи, он всегда такой.
– Ну что ты мне… От рождения, что ли?
Вадим пояснил: не от рождения – с четырех лет. Тогда, сразу после развода, Лисовская отдала Сашку на курсы английского. «Современный ребенок должен знать языки».
– Уродуют детей, – вполголоса сказал Андреич. – Из лучших, блин, побуждений.
Вадим молча качнул головой. Не хотел сейчас – в очереди, при Сашке – объяснять, что ребенок вообще месяц не разговаривал. Доктора советовали хотя бы на какое‑то время съехаться. Они не понимали…
Лисовская решила отдать его на курсы еще и поэтому: другая среда, новые люди, вдруг?.. И «вдруг» случилось, Сашка действительно начал говорить – но только на английском. Везде, со всеми; даже с теми, кто английского не знал.
«Хочешь общаться с ребенком – учи язык», – сказала тогда Лисовская.
Теперь вот пригодилось. Андреич в издательском деле дока, но на переговорах толку с него никакого. Как собака: все понимает, а сказать не может. Слово «аутсорсинг» знает, ну и там «здрасьте, рад встрече», это потолок.
В итоге три дня ярмарки они отработали в режиме «разговорчивый/молчаливый партнер». Все немногочисленные встречи были назначены заранее, еще в Киеве; все – на четверг. Едва удалось найти паузу и что‑нибудь перехватить здесь же, в одной из кафешек выставочного зала.
Отработав программу обязательную, просто пошли по стендам в секторе научных изданий. Если был свободный от переговоров редактор – здоровались, представлялись, спрашивали, нет ли желания пообщаться, – и рассказывали о фирме, об услугах, оставляли визитки и образцы продукции.
К вечеру язык у Вадима не отлипал от нёба.
– Ты, Вильчук, в детстве из коляски не падал? – интересовался Андреич. – Или, может, часто по стройкам гулял? Нормальные люди так не пашут, у них в мозги предохранитель встроен.
Они садились справа от выхода, на подоконник, и минут пять трепались ни о чем.
– Хочешь, чтоб в следующем году опять сюда послали? – лениво спрашивал Вадим.
Андреич фыркал. Бухтел больше для виду; сам вошел в азарт, на переговорах что‑то пытался объяснять, кивал: «Давай, переведи им!..»
Во время священных пяти минут Вадим доставал молескин и кратко набрасывал для себя основные итоги дня. Чтобы потом не забыть; чтобы проанализировать и учесть.
Потом шли в гостиницу, благо, было до нее еще пять минут неспешным шагом.
В первый день Вадим вообще‑то не шел – почти бежал. Знал, что Сашка – ребенок самостоятельный, не по годам взрослый; что днями сидит дома один; что никуда не денется (портье предупрежден, не выпустит). Знал – а места себе не находил, улыбался потенциальным партнерам, пикировался с Андреичем, но все время думал: как там сын?
Они поселились в одной из небольших гостиниц, в старинном доме с узкой винтовой лестницей, номера здесь были недорогие, уровень – соответствующий. Жили на третьем этаже и после дня на ногах поднимались медленно.
Сперва Вадим заметил детские кроссовки на алой ковровой дорожке. Поднял взгляд: Сашка смотрел на него спокойно, задумчиво. Сидел на самой верхней ступеньке, дверь в номер была открыта; подпер ее стулом, чтобы не захлопнулась.
– Ждешь нас?
– Ага, – ответил он по‑английски. – Жду.
– А чего здесь?
– Так… тут интересней. Лиза говорит, если сидеть тихо‑тихо, прилетает настоящий ворон из башни. Вон туда, видишь, где в крыше окно.
– Из какой башни? Какая Лиза? Идем‑ка, – Вадим подхватил его и поставил на ноги. – Сейчас мы с дядей Федором оставим вещи, пять минут посидим‑отдохнем и – в город, да, Сашка? Гулять!.. Так что там за Лиза? И ворон?
– Ворон из башни, – повторил Сашка, и Вадим догадался наконец: из Тауэра. – А Лиза… ну, Лиза – у нее волшебный зуб. Если вот так прикусить и загадать желание, сбывается. – Сашка скривился: показывал, как именно счастливая обладательница зуба прикусывает.
– Лиза тоже из Тауэра?
– Лиза из Китая. Она здесь работает, у господина Сингха.
– А он?..
– А он из Индии.
– И чего, – спросил Андреич по‑русски, – ворон‑то прилетел?
Сашка сбросил кроссовки, залез на кровать и закрылся книжкой.
– Погода, – сказал он, – нелетная. Ветер, слышите.
Ветер действительно был сильный, а потом, когда все втроем шли к метро, и дождь зарядил. Лисовская не догадалась положить в чемодан зонтик, да и вообще не слишком усердствовала; поэтому первым делом поехали докупать Сашке вещи, а потом отправились к Темзе. К тому времени дождь уже прошел, так что не торопясь посмотрели на Биг Бэн, на здание парламента; все вокруг было подсвечено: и часы на башне, и сама башня, и видневшееся по ту сторону моста Лондонское Око.
– Ну как, интересно? – спрашивал Вадим.
Сын кивал. Иногда улыбался.
На второй и третий день все повторялось: вернувшись, Вадим с Андреичем обнаруживали Сашку на верхней площадке. Лиза из Китая рассказывала ему сказки, признавалась, что волшебный зуб разболелся, а идти к врачу – разрушить все волшебство. Что этажом ниже есть номер, в который вселяется король гоблинов, когда приезжает в Лондон по делам. Входить в этот номер обычным людям запрещено, только Лиза может. А в коридоре (говорила она) висит картина, вроде бы ничего особенного, но на ней изображен Лес Вечной Весны. Если присмотреться, между стволами, в чаще, можно заметить единорога; но показывается он только тем, кто чист душой.
Все это Сашка рассказывал Вадиму и Андреичу, пока они перекусывали и готовились к вечерним вылазкам.
К самим вылазкам относился почти равнодушно.
– Сегодня, – бодро сообщал Вадим, – мы идем смотреть на собор Святого Павла! Представляешь, Сашка, во время войны немцы его бомбили, а он устоял…
Но что значили все эти его рассказы по сравнению с Лесом Вечной Весны?..
Перед сном Сашка на минутку выходил из комнаты на площадку и глядел в стеклянное оконце на потолке. Ворон все не прилетал.
Вообще‑то тайну Лизы и господина Сингха Вадим раскусил на второй же день – и волшебного зуба не понадобилось. Двое портье, по очереди дежурившие за стойкой, были то ли индусами, то ли малайцами. Семейный бизнес, обычное дело; переговорив утром с обоими, Вадим узнал, что их отца действительно зовут господином Сингхом. А уборщицу‑китаянку – Лизой.
– Элементарно, – возликовал он. – И никакой мистики.
Андреич хмыкнул и похлопал его по плечу:
– Ты сомневался?
Вадим, конечно, не сомневался. Боялся – да. Лучше пусть Лиза окажется болтливой уборщицей, чем женщиной с волшебным зубом, женщиной, с которой Сашка разговаривает каждый день и которая существует только в Сашкином воображении.
По‑хорошему, наверное, следовало бы найти эту Лизу и сделать ей внушение, чтобы не забивала ребенку голову. Вадим не стал. Пусть; если еще пару дней Сашка послушает ее сказки, беды не случится.
– Но странно, – признавался Андреичу, – в кого он такой? То есть я понимаю: в его возрасте дети любят волшебные истории, но представь, он же с четырех лет уже знал, что никакого Деда Мороза не существует, и вообще по жизни очень прагматичный ребенок. Для его лет – так и чересчур.
– Весь в родителей, а?
– Вроде того. Но при этом, видишь, откуда‑то вдруг прорывается…
– Ты в его возрасте не верил в гоблинов?
– Так я, – хмыкнул Вадим, – и в Деда Мороза еще верил. И в любовь с первого взгляда…
Андреич как будто хотел что‑то сказать, но передумал.
После закрытия выставки, вечером, обсуждали планы на оставшиеся три дня. Вадим еще в Киеве набросал примерный список: куда и когда нужно сходить. С учетом Сашки добавили океанариум и Лондонское Око.
– Хочешь на акул посмотреть?
Сашка молча кивал из‑за своей книжки. Потом выглянул, отчего‑то заинтересовавшись новостями. Рассказывали всякую ерунду: завтра Бейкер‑стрит на несколько часов будет перекрыта. Услышав об этом, Сашка вздохнул и снова спрятался за книжкой.
На колесе обозрения ему, кажется, понравилось. И в океанариуме, хотя Вадим с Андреичем очень быстро заскучали в бесконечных сумрачных коридорах, подсвеченных оранжевым, бирюзовым, изумрудным… Сашка, впрочем, ни у одного аквариума надолго не задерживался: чуть порассматривает каких‑нибудь крабов – и шагает дальше. На пару минут Вадиму даже померещилось, что все это сын делает из вежливости, чтобы их с Андреичем не обидеть. Бред, конечно; не может ребенок быть настолько… таким… – Вадим и слова‑то подобрать не сумел.
Единственная заминка случилась в полукруглом зале, оформленном под китайский дворик: стены обклеены бамбуком, вместо потолка – как бы крыша из пальмовых листьев. Здесь Сашка надолго замер, встал над бассейном и чуть ли не дыхание затаил. В бассейне вальяжно парили кругломордые золотые рыбки, за каждой тянулся волнистый шлейф из плавников и хвоста.
Минут семь Сашка просто стоял и смотрел. Мимо проходили другие туристы, их дети – много старше Сашки – восклицали что‑то, взвизгивали, канючили; кто‑то смеялся, кто‑то по слогам читал ребенку надпись на светящейся табличке, и надо было, наверное, уже позвать сына, хотя бы спросить, все ли с ним в порядке, но Вадим вдруг почему‑то решил дать ему время. И Андреич ни слова не сказал за эти семь минут, сидел под стеночкой, на бамбуковой скамейке, стирал с «мыльницы» неудачные фото.
Потом, не обозначив этого момента ни словом, ни вздохом, Сашка обернулся к ним:
– Идем дальше?
Пошли.
Вроде бы ничего не изменилось. За одним залом следовал другой, акулы, скаты, черепахи, рыбы‑ангелы… Сашка терпеливо шагал, терпеливо смотрел. В сувенирном магазине Вадим купил ему пазл и альбом про крокодилов, и Сашка поблагодарил, даже по дороге начал листать.
Когда пришли – аккуратно снял и повесил одежду, лег, почти сразу уснул. На боку, лицом к стене.
Наверное, вымотался.
– Ну‑ка, – шепнул Андреич, – выйдем‑ка.
Они зачем‑то спустились на пролет ниже. Здесь как раз висела эта картина, с Лесом Вечной Весны. Стволы стояли плотно, под сенью густых ветвей царил полумрак. И никаких единорогов.
– Это, конечно, не мое дело, – сказал Андреич, – но – какие твои соображения?
– По поводу?
– Вильчук, чего с мальчиком собираешься делать? Вообще, в принципе?
Вадим знал, что от предыдущих браков у него двое дочерей и с обеими Андреич видится. Вон кучу сувениров накупил и завтра опять собирается за гостинцами.
– Посоветуешь что‑нибудь?
– На правах старшего товарища… – криво усмехнулся тот. – Попробуй для начала найти с ним общий язык. Английский выучил – молодец. Пойми теперь, чего он хочет. Вытащи из этого его… футляра, блин.
Вадим задрал голову и посмотрел в окно на крыше.
– Как, – спросил он, – насчет переиграть завтрашние планы?
Когда утром Сашке сказали, что едут не на гринвичскую ярмарку, а в Тауэр, сын просто кивнул. Но на полсекунды, кажется, улыбнулся. Вадим не был уверен.
– Может, ты хочешь еще куда‑нибудь? В зоопарк, например, или там в магазин, сказок тебе еще купим?
– Нет, – сказал Сашка. Аккуратно вытер губы, сложил салфетку. Допил чай. – Спасибо, Вадим.
В Тауэре оказалось не протолкнуться от туристов. Стражники‑бифитеры, похожие на солдатиков с рождественской елки, были повсюду: стояли в карауле, рассказывали ребятишкам об истории крепости, маршировали по старинным булыжникам. Здесь же прогуливались словно сошедшие со старинных картин лорды и леди; охотно позволяли с собой фотографироваться.
Вадим шел по крепостной стене, от башни к башне, и думал о всех тех, кто умер здесь: был обезглавлен, отравлен, убит кинжалом. Солнечные зайчики от бифитерских пик плясали на стеклах окон.
Сашка щурился, почти улыбался. Но чаще смотрел не на старинные королевские покои, не на камины, гобелены, узкие лестницы – а в просветы между зубцами и в окна. На Белую башню, рядом с которой жили тауэрские в о роны.
В конце концов Вадим с Андреичем переглянулись и решили, что ничего интересного в остальных крепостных башнях нет. По ближайшей лестнице все втроем спустились во двор и пошли к птицам.
Там уже собралась немаленькая толпа. Восторженно всхлипывала ребятня, клацали фотоаппаратами взрослые.
Андреич чуть придержал Вадима за рукав:
– Не спеши, пусть сам.
Сашка протолкался в первый ряд, вплотную к оградке. Парочка воронов сидела прямо на ней, хмуро глядела мимо зевак. Еще один вразвалочку шагал по траве.
Вдруг легкий ветерок подхватил с набитого доверху мусорника обертку и швырнул прямо на воронов. Тот, что справа, не шелохнулся. Тот, что слева, сделал едва заметный шажок в сторону, уклоняясь. На обертку ни один даже не взглянул.
В толпе засмеялись, стали хлопать в ладоши.
– Умные птицы.
– Так ведь живут сколько. За век с лишним кто хочешь поумнеет.
Вадим не видел Сашкиного лица – только напряженную спину и сжатые в кулачки руки.
– Ты помнишь, – тихо спросил Андреич, – как это было: узнать, что Деда Мороза не существует?
– Да о чем ты?! Сто лет прошло.
Андреич посмотрел на него своим фирменным взглядом «кому ты рассказываешь».
– Ну как… – сдался Вадим. – Как обычно, когда взрослеешь.
В о роны, словно по команде, спрыгнули с оградки на сиденье скамейки. Затем на плиты.
– Сильно обижался на родителей, что обманывали?
– Не без того. Но к чему ты?.. Я ж говорил, Сашка в Деда Мороза давно не верит.
– В Деда Мороза – нет.
С хриплым карканьем в о роны вскинули крылья и запрыгали прочь. У каждого левое крыло было чуть короче правого.
У каждого на правой лапе – Вадим только сейчас заметил – по массивному кольцу.
Андреич полистал купленный путеводитель.
– «Легенда гласит, что британская монархия падет вместе с Тауэром, как только его покинут шестеро живущих в замке воронов… Сегодня за семерыми в о ронами Тауэра (один из которых – “запасной”) весьма тщательно ухаживает специальный…» Ну, дальше неинтересно. Ага, вот: оказывается, они даже иногда отсюда сваливают, хоть и с подрезанными крыльями.
Вороны прыгали по плитам и скандалили. Обычные птицы, ничего волшебного. И даже, подумал Вадим, если они куда‑нибудь и летают с этими их подрезанными крыльями… какая разница.
Веснушчатый паренек аккуратно забежал вперед и присел. Его фотографировали так, чтобы в кадр попали и он, и оба ворона.
Сашка развернулся и стал выбираться из толпы.
– А знаешь, – сказал ему Андреич, – у нас во дворе жил один такой же. Старый был, даже научился говорить. Мы его подкармливали, хотя он и сам мог о себе позаботиться, да еще как. Мы его звали «Фантомас». А потом он куда‑то пропал…
– Он вернулся? – спросил Сашка по‑английски.
– Наверное, потому и улетел: чтобы куда‑то вернуться. Но у нас во дворе он больше не появлялся.
– Я думаю, – сказал Сашка, – он умер. Вот почему он к вам больше не прилетал.
– Может, и так. Хотя знаешь, все мы хотели верить в другое. Я думаю, у человека всегда должна быть надежда на чудо. Ну да ладно, что‑то мы все слишком серьезные сегодня. Пошли смотреть на сокровища, что ли…
Сашка кивнул. Только в зале с коронами, стоя на траволаторе, обернулся к Вадиму:
– Помнишь, ты спрашивал, хочу ли я куда‑нибудь еще?
– Конечно. Куда поедем?
– К мистеру Шерлоку Холмсу.
Прежде чем Вадим успел ответить, Андреич приобнял Сашку за плечи и заявил:
– Прям сейчас и стартуем. У меня, кстати, приятель бывал там пару раз; очень здорово, говорит. А ты откуда вообще знаешь про мистера Холмса?
– Читал, – пожал плечами Сашка. Андреич руку убрал. – И фильмы смотрел, но фильмы хуже. Потому что там актеры.
Ехать было далеко, и, когда Сашка не слышал, Вадим успел вполголоса высказать Андреичу все. И про дураков, которые ляпают, не подумав, и про то, что для полного счастья ребенку еще одного разочарования не хватает.
– Спокуха, – сказал Андреич. – Я знаю, что делаю.
Бейкер‑стрит выглядела современно. По крайней мере, не была похожа ни на одну из киношных. Дома с мисками антенн, магазины для битломанов и фанатов рок‑музыки, сверкающие автобусы…
И повсюду – детали, напоминавшие о Великом Сыщике: скульптура на выходе из метро, табличка на булочной… «Здесь завтракал сам мистер Шерлок Холмс» – ну да, как же!..
Вадим помнил, что дома 221‑б никогда не существовало – но здесь, конечно, он нашелся, и, конечно, внутри был устроен музей. С ничего так ценами на билеты.
Но атмосферный, этого не отнять. Вадим с детства считал, что самый правильный «Холмс» – советский, с Ливановым и Соломиным. Здесь все было иначе чем в кино, однако сходство чувствовалось. Он как будто снова оказался в детстве, во время первого просмотра, когда еще не знал, что случится через минуту и, тем более, чем все закончится.
На стенах висели черно‑белые фотографические портреты, один другого «краше», здесь же, в рамке, – участок обоев со следами от пуль, образующими два вензеля, «V» и «R». На рабочем столе – перо и чернильница, ряд книг, два черных слона с белоснежными бивнями, макет парусника, рядом на старинном кресле – распахнутый саквояж доктора Ватсона. Тяжелые портьеры с кистями обрамляли окна и пропускали в комнату мало света; зато горели лампы, и трещал в камине огонь.
Горничная с легкой улыбкой на лице присматривала за посетителями. Ни одна вещица здесь не была огорожена, все выглядело так, будто в комнатах до сих пор жили.
Втроем они поднялись наверх, и везде было все то же: неуловимая атмосфера из книг, которыми Вадим когда‑то зачитывался… которые не брал в руки уже столько лет.
Фотографические портреты на стенах уступили место коллекциям бабочек и жуков, а также полкам со всякой всячиной: от гипсового бюста в треуголке до фарфоровых канареек.
Сашка с интересом заглядывал в каждый уголок. Он забрался по лестнице на чердак и пару минут глазел на гору потертых чемоданов. Пристрастно изучил расписной туалетный бачок. Кругами ходил вокруг кресла, что стояло напротив камина, с небрежно брошенной на поручень свежей «Таймс». Пожалуй, если б не присутствие горничной, он бы и скрипку взял в руки, и снял с полки пару‑тройку книг.
А вот манекены персонажей оставили Сашку равнодушным. Ни высоченный Мориарти, ни сами Холмс с Ватсоном, ни персонаж из «Союза рыжих» (чьего имени Вадим, конечно, не помнил)… Только исполинская черная голова собаки Баскервилей впечатлила сына, он едва слышно выдохнул и попятился. Потом выдохнул еще раз, но уже не испуганно, а с облегчением. Голова висела на деревянном щите и казалась скорее грустной или ироничной – но уж никак не свирепой.
В конце концов (Вадим знал, что так и будет) Сашка повернулся к ним и спросил:
– Но где мистер Холмс?
Андреич, глазам не моргнув, заявил:
– Наверное, занят. Обычно он встречает гостей на первом этаже, ну, где кресло с «Таймс», ты сам видел.
Сашка задумчиво кивнул.
– Мы подождем его, правда, Вадим?
– Ну… если не очень долго – подождем, конечно.
– Сейчас спросим у горничной, – сказал Андреич.
Они спустились на второй этаж, в гостиную… – и обнаружили, что в кресле действительно сидит… Ну, не Холмс, конечно, просто некий старик, нарядившийся в костюм той эпохи. Низенький, с солидным брюшком, как‑бы‑Холмс перелистывал неожиданно тонкими пальцами громоздкий фолиант. Рядом в подставке для газет виднелась «Таймс».
Толстенные очки все норовили съехать с широкого, мясистого носа; старик в который раз надвинул их поглубже и уставился на гостей.
– Мистер Холмс? – выдохнул Сашка.
– Добро пожаловать, господа. Если хотите сфотографироваться – не стесняйтесь.
Вадим с раздражением подумал, что горничной вполне бы хватило. Сажать в кресло этого клоуна – только все портить, неужели хозяева музея не понимают?
– Мистер Холмс, – сказал Сашка, – а можно… я хотел бы…
Вадим не помнил, чтобы Сашка когда‑нибудь так себя вел. Мальчик всегда держался уверенно, а сейчас словно подменили ребенка.
Точнее – снова сделали ребенком: доверчивым, ранимым, хрупким.
– Я на английском… сам знаешь, – шепнул Андреич, – так что договариваться тебе. Здесь так принято: дети просят Холмса помочь, тот с ними беседует… родители тихонько выбивают чек в кассе. Мне Рогожин рассказывал, они в прошлом году ездили… Это по типу наших дед‑морозов на заказ.
– Присаживайтесь, молодой человек, – лже‑Холмс указал на стул. Сашка пристроился на самом краешке. – Излагайте суть вашей проблемы. А вы, господа…
Андреич жестом показал, что, мол, уже ушли, нет нас уже, – и вытолкал Вадима на лестницу.
– Касса, – сказал он, – на первом этаже, где сувенирка.
Выбора не было, хотя в том, что вся эта история к лучшему, Вадим ой как сомневался. Он вообще не понимал, почему Сашка не почувствовал фальши. Старик в кресле напоминал кого угодно, только не Холмса.
Перед кассой была недлинная очередь, но двигалась быстро. Только с Вадимом вышла заминка: как раз когда он достал деньги, телефон рядом с кассовым аппаратом – старинный, на изящной ножке – зазвонил. Продавщица извинилась, сняла трубку. «Да, – кивнула она. – Да, передам».
– Это вы – отец Александра Вильчука?
– Я. А что?..
– Платить не нужно. Поднимитесь, пожалуйста, в гостиную.
Вадим бросил на Андреича взгляд тяжелый и мрачный, Андреич кашлянул и пожал плечами.
– Да ты ж, – проворчал он, оправдываясь, – еще не знаешь, чего там.
Они зашагали вверх, каждая ступенька лестницы тягостно скрипела. В гостиной никого, кроме горничной, не было.
– Господин Вильчук? Подождите, пожалуйста, это займет минут пять, не больше.
Почему‑то лишь сейчас Вадим заметил, что она невероятно похожа на кассиршу: лицо, мимика, интонации.
– Что с Сашкой? – спросил он, стараясь не сорваться на крик. – Где мой сын?
– Он с мистером Холмсом. Они…
– Уважаемая, ну какой, к черту, Холмс, что вы мне тут?!.
Краем глаза он заметил движение в дальнем углу комнаты – под вензелями «V» и «R» в рамке, там, на единственном не увешанном полками участке стены, вдруг отворилась невысокая дверца. И вышли Сашка с лже‑Холмсом.
– Сына, с тобой все в порядке?!
– Да… – Сашка оглянулся на старика и, запнувшись, добавил: – Да, пап.
– Простите, мистер Вильчук. – Лже‑Холмс чинно поклонился. Развел руками: – К сожалению, я не смог ответить на вопрос вашего сына.
Вадим чуть ошалело кивнул. «Пап»?
– Ну, – ответил, – что ж поделаешь, даже сам мистер Холмс иногда ошибается. Эррарэ хуманум эст. Спасибо за участие, мистер Холмс. Идем, Сашка.
И потом добавил вполголоса, уже на русском, обращаясь к Андреичу:
– Что и требовалось доказать. Лучше бы к Деду Морозу пошли, смысла столько же, зато…
– Постойте, мистер Вильчук. – Старик не двинулся с места, но что‑то в его взгляде измнилось. Во взгляде и в голосе. Как будто слова Вадима задели старика за живое. – Я просил бы уделить мне минут семь вашего времени.
– Думаю, в другой раз, мистер Холмс. Мы спешим…
– Proshu vas, – сказал он. На русском, хоть и с отчетливым акцентом.