На следующий день уже лапа Ранжо стала протискиваться в щели, и оба снова стоят, как завороженные. Друг друга не видят, но по запаху узнают. И вот уже в манеже между ними вспыхивает ссора, и работа приостанавливается для наведения порядка. Нет, эксперимент надо прервать. Щель заделали.
Я же опять пришел их понаблюдать. Оба продолжали сидеть против бывшей щели и колотили по этому месту лапами. Безрезультатность попыток в конце концов, охладила леопардов, и они уже не сидели в ожидании друг против друга по обе стороны шибра, а снова стали прогуливаться по клетке. Но нет-нет — то один, то другой подойдет к заветному местечку, насторожится, потрогает лапой или рыкнет. Со временем они и вовсе перестали подходить к щели. В манеже некоторое время еще ворчали друг на друга, а потом снова стали приятелями.
Не заметь я этого вовремя, могли начаться кровопролитные бои, в которых бы и мне, наверно, досталось не мало.
Каждый, казалось бы, незначительный факт приучал меня к тому, что в таком деле, как дрессировка, нет мелочей, что любой пустяк может быть причиной больших печалей… или творческих радостей, потому что многие трюки родились тоже из наблюдения за зверем в клетке.
Дальнейшие репетиции (к сожалению, уже не регулярные — манеж был нужен для подготовки пантомимы «Индия в огне») мы посвятили вещам более тонким — шлифовке трюков. Я хотел, чтобы мы — я и мои леопарды выглядели с военным блеском. К этому времени я настолько обрел уверенность, что мог задумываться и о собственном поведении на манеже, о своих позах и жестах, комплиментах публике и о том, как это выглядит со стороны. Ведь я должен «соответствовать» леопардам, «быть им в стиль». Попросту говоря, легко отказаться смешным на фоне этих красивых животных.
Сегодня моя репетиция отменена. После представления назначен генеральный прогон пантомимы «Индия в огне».
После генеральной был проведен короткий обмен мнениями. С тех пор прошло уже четверть века, а я и сейчас помню мысль, высказанную артистом драматического театра. И не просто помню, но постоянно ею руководствуюсь, когда затеваю что-то новое или оцениваю работу моих товарищей. Он сказал тогда примерно следующее:
— Мы, артисты драмы, любим и уважаем цирк. Мы уважаем его и поэтому на сцене не стоим на руках и не делаем сальто; сделать это с таким блеском, как вы, мы не сумеем. Так уважайте же и вы наше драматическое искусство.
Он был совершенно прав: было неудобно и даже неприятно видеть на манеже, где всегда демонстрируется только высшее мастерство, бесплодные попытки артистов цирка стать артистами театра.
Пантомиму выпустили, и мои репетиции возобновились.
Всего их было сорок девять. За это время я очень старался убедить леопардов не считать меня своим врагом, и, в конце концов, мы «договорились» о взаимном содружестве. Не хотелось освободить зверей от страха, приучить их повиноваться только воле и настойчивости. Страх как сдерживающее начало я заменил заботой, пряником, терпением, дружелюбием.
Репетиции прошли успешно, и я решил, что настала пора отдать письмо директору; раз все хорошо кончилось, приказа о взыскании не последует.
— Вам письмо из главка, товарищ; директор, извините, что забыл вручить его раньше, леопарды все как-то отвлекали.
Директор прочитал его тут же и сказал:
— Письмо должно было быть передано мне в день вашего приезда, а теперь оно потеряло всякий смысл. Возьмите его себе на память. В главк сообщим, что вы уже в клетке и ни в каких консультантах не нуждаетесь.
Хорошо говорить с понимающими людьми!
Из главка пришла телеграмма с поздравлением.
После сорок девятой репетиции аттракцион с леопардами был вчерне готов. Вчерне, потому что доработка происходит всегда на зрителе. Но на последней, пятидесятой репетиции произошло нечто непредвиденное. Бывали у меня дни неудачные, когда звери находились в плохом настроений и не повиновались, когда своими наскоками и нападениями изматывали меня в конец. Были и слезы, и разочарования, и бессонные ночи, но такого еще ни разу…
Впрочем, я подозреваю, что эта фраза — «такого еще не было ни разу» — окажется самой ходовой в рассказе о леопардах. Никогда не знаешь, чего от них можно ждать.
На пятидесятую репетицию приехал сам управляющий цирками страны В. П. Беллер, чтобы посмотреть мою работу и решить, готов ли аттракцион к выпуску. Я чувствовал, что от этого просмотра зависит будущее номера. Не без волнения вспоминаю сейчас, как буквально все артисты стремились мне помочь, предлагали свои услуги, подбадривали веселым словом, кто чем мог. Каждый понимал, что совершается новое и трудное дело: советские артисты осваивают сложнейший жанр циркового искусства — дрессировку хищников. А то, что я справился с этим делом самостоятельно да еще в такой короткий срок, особенно ими ценилось. Работники цирка знают, чего это стоит.
Клетки открыты. Леопарды по туннелю устремились на манеж. Как только Ранжо, Принц и Нерро вышли па арену, я за ними, чтобы рассадить их и встретить «дам», Улю и Фифи.
Но не успел я выйти из туннеля, как Нерро неожиданно набросился на Принца. Нерро сильнее Принца, но уступает ему в ловкости и быстроте. И в этом броске он не смог сразу добиться преимущества над более тяжелым и высоким Принцем. Недостатки и достоинства каждого уравновешивали их шансы в этой схватке.
Я же стою в туннеле и не могу выйти на манеж, потому что звери сплелись в клубок и катаются пестрым меховым шаром у самой двери. Вдруг клубок распался, и я было уже хотел ворваться на поле боя, но звери сцепились снова, и кровавый поединок продолжался. Мое положение было самым незавидным. Мало того, что я стоял в полусогнутом положении, но сзади меня, в туннеле же, дрались «дамы», может быть, из солидарности со своими супругами.
Уля вообще всегда вступалась за своего «мужа». Когда он схватывался с Ранжо, она шла ему на выручку. Нерро же вел себя совсем не по-рыцарски: если на Улю набрасывался кто-нибудь из зверей, он никогда в конфликты не вмешивался.
Таким образом, я был окружен дерущимися леопардами и не мог выйти из туннеля ни туда, ни сюда. Оставалось только ждать, когда разнимут хоть какую-нибудь пару. Я был в тревоге: такая яростная схватка может окончится гибелью кого-нибудь из зверей. А это означает, что пропал труд дрессировщика. Надо покупать нового леопарда и дрессировать его для восстановления номера, а это значит простой в течение нескольких месяцев. Нет, такая драка — слишком дорогое «удовольствие».
Кроме того, во время ожесточенной драки дрессировщик может потерять власть над зверями. Хищники, вышедшие, из повиновения, когда природный инстинкт берет верх над воспитанным «благородством», очень опасны и друг для друга и для дрессировщика. Но что можно было сделать — я стоял в туннеле, как в клетке, и только наблюдал, не понимая причины столь яростной ссоры. То ли это была застарелая вражда, то ли внезапно возникшая ревность. В таком великолепном воинственном состоянии я видел леопардов впервые, клочья шерсти и осколки когтей летели во все стороны.
«Ахиллесова пята» у леопардов — на загривке, и каждый старается схватить противника клыками именно за это место. На воле леопарды прыгают на добычу сверху и лишают ее возможности нанести ответный удар. Эти инстинкты они сохраняют и в неволе. Быть сверху — это победная позиция хищника. Быть сверху — это значит само го себя сделать недостижимым для когтей врага. Именно загривок они и стараются защитить прежде всего. Даже «в схватке» со мной они с невероятной быстротой перевертываются и прижимаются спиной к манежу.
Я довольно долго описывал этот бой, отвлекаясь на всякие попутные пояснения. Но на самом деле он длился мгновения. Вот стих шум у меня в тылу — это значит, Улю и Фифи развели по местам. Я вздохнул свободнее. Улучив момент, когда звери хоть немного откатились от двери, я выскочил в манеж, и в это же самое мгновение Ранжо, не желая ввязываться в опасное дело, проскочил у меня между ног и помчался на конюшню.
Очутившись наконец на манеже, я вмешался в драку. Ярость леопардов стала безграничной, на мои повелительные команды они не обращали никакого внимания, возможно, что в своем возбужденном состоянии просто не слышали их.
Не помогла и вода, напор в сети был слишком слаб. Не образумила их и стрельба из револьверов холостыми патронами. Как говорили потом, оставалось пустить в ход разве что пылесос.
Что же все-таки делать? Новее «сделали» сами леопарды. Разуверившись в победе над Нерро, Принц выскочил в дверку, которую ассистент забыл закрыть за мной, а вернее, за Ранжо. Бой окончился сам собой.
Сколько я потом ни раздумывал над этой дракой, но так и не смог определить причину столь резкого изменения в поведении зверей. Позже понял, что характеры леопардов очень изменчивы. Они и сами не знают, что совершат в следующее мгновение. Поэтому мне приходилось определять их желания раньше их самих.
И все же такие «склоки» не возникают беспричинно.
Кто-то где-то кому-то не потрафил, посмотрел не так. Чужая душа — потемки, и звериная — не исключение. Но есть один период в жизни леопардов, как и всяких животных, когда междоусобицы постоянны. Это «брачная» пора. Тут уж война идет насмерть. Именно в эти периоды звери беспокойнее всего, и мне в это время тоже больше всего от них достается. Но об этом я расскажу дальше.
А пока вернемся к только что окончившемуся сражению. Самым опасным было мое положение, потому что обезумевший зверь, охваченный чувством мести, уже не видит, на кого нападает. Он может обратить свою ярость и на меня, тем более что я самый удобный «козел отпущения». Кроме опасности для жизни, которая в этом случае очень велика, пропадет наша дружба со зверем и плоды кропотливой работы, воспитание и учение могут пойти насмарку.
К тому, что произошло на манеже, я был абсолютно не подготовлен. Обычно леопарды, выходя на манеж для репетиции, бывали совершенно спокойны и без всяких задиринок садились на свои места, послушно дожидаясь моего прихода.
Находившиеся в зале люди волновались за меня и за зверей. И надо же было такому случиться именно тогда, когда номер смотрит начальство. Но, как потом убеждал меня Семен Филиппович Павлов, начальству так и нужно показывать хищников, чтобы оно вполне представляло себе всю трудность работы дрессировщика.
Независимо от того, смотрит на меня начальство или нет, я чувствовал, что должен повторить выход зверей на манеж сейчас же, провести репетицию и добиться полного повиновения моей воле, иначе подобная история может повториться завтра и послезавтра… и тогда перестанет существовать группа дрессированных леопардов. Это будет просто шайка злодеев.
Что же это я буду за укротитель, если не укрощу сейчас же моих зверей и не докажу им еще раз свою силу, неограниченность своей власти. Вот тут только я понял, как укротителю надо уметь владеть собой, какой у него должен быть запас хладнокровия и веры в свои силы.
В клетках еще слышалось нервное приглушенное ворчание: «воины», облизываясь, наводили туалет, потерпевшие зализывали раны. Сейчас каждый зверь чувствует себя в безопасности, находясь в своей «крепости». Я пришел к клеткам, чтобы ласковым разговором успокоить разбушевавшихся. Наверно, после всего пережитого я и сам нуждался в нежном разговоре, но вида не показывал. Я артист цирка, и я «улыбался», чтобы все успокоились и были уверены во мне. А про остальное знает только мое сердце да Елизавета Павловна. Уж ее-то не обманут никакие самые развеселые мои улыбки.
Разъясняю ассистентам, как мы сейчас будем проводить репетицию и на что им особенно следует обратить внимание. В это время подходит к нам инспектор манежа и передает распоряжение начальства об отмене репетиции. Мои настойчивые разъяснения возымели действие, и репетиция началась.
Я чувствовал себя теперь как перед боем. Даже распоряжения мои звучали как военная команда:
— Все по местам! Открыть клетки!
Вхожу в клетку на этот раз первым, чтобы встретить зверей и направить их сразу же по местам.
Леопарды со злобным шипением, с враждебностью поглядывают друг на друга и боязливо на меня. Мне немного смешно и забавно смотреть на них — они напоминают сейчас нашкодивших учеников, которые еще не знают, что им будет за их поведение.
Растратив свою энергию в драке, леопарды были смирнее. Но отзвуки только что пронесшейся бури еще клокотали в них, и каждую минуту все могло вспыхнуть снова. Поэтому я был настороже. Скажу откровенно и без бахвальства, что ни одна репетиция ни до, ни после не была мной проведена так, как эта.
Силу дикого нрава леопардов я направлял в нужное русло выдержкой и хитростью, моя смелость была как бы ответом на их вызов. Все двадцать минут в клетке со зверями я чувствовал себя их полновластным господином. И откуда только взялось у меня тогда столько физических сил! Я чувствовал такой прилив энергии, что мог бы пробыть с леопардами в клетке и час, и два, и три, не ощутив усталости. Я дирижировал ими, как оркестром, и мог бы репетировать еще и еще. А если что и произойдет непредвиденное, трагичное, подумал я, то пусть это будет просто случай, а не следствие ошибки. На этой репетиции я не сделал ни одной ошибки.
Возбужденные дракой, леопарды замечательно сыграли свои звериные роли. Я тоже вошел в роль укротителя и почувствовал себя в ней легко и свободно.
Именно последнюю, пятидесятую, репетицию я считаю своим боевым крещением. Она дала мне возможность постигнуть столько профессиональных тайн, сколько не дали десятки спокойных, обычных репетиций. Выдержав такой натиск, я уже имел право считать себя настоящим укротителем. Раз остался цел в таких обстоятельствах, значит, в любом случае справлюсь.
Меня хвалили, поздравляли. Все это было радостно, но теперь я уже знал, что к похвалам надо относиться осторожно, уметь воспринимать их спокойно. Потому что в цирке, как и во всяком другом деле, не бывает ничего навсегда законченного. Возможности совершенствования неисчерпаемы, если только трезво относиться к своим достижениям. То, что я проделал на этой репетиции, было лично для меня большим успехом. Но в то же время и началом большой школы.
Этот просмотр как бы подписал мне путевку в жизнь среди зверей. И началась моя работа в цирках страны… В одном городе за другим появлялись на улицах афиши, которые я долгое время не мог читать без волнения, сколько бы раз они ни попадались мне на глаза:
Госцирк
Сегодня и ежедневно
ГАСТРОЛИ УКРОТИТЕЛЯ ХИЩНЫХ ЗВЕРЕЙ
А. Н. АЛЕКСАНДРОВА
С ГРУППОЙ ЛЕОПАРДОВ
III. Дебютанты
Итак, я достаточно познакомился со своими партнерами и могу уже на основе личного опыта перед началом нашей совместной работы выдать им производственные характеристики. Вот с кем мне предстояло работать много лет.
Нерро — рослый и сильный самец со свирепым и раздражительным характером. Обид не прощает. В работе ленив, но в нападении, в драке — активен и энергичен. Способен подолгу караулить и подстерегать удобный момент и никогда не упустит случая схватить противника исподтишка. Слава у него худая. Приспосабливаться к нему надо осторожно. Я чувствую, что мне когда-нибудь придется помериться с ним силами, хитростью и упорством.
В группе он занимает видное положение. Его амплуа злодей. По количеству исполняемых трюков и по ловкости исполнения он уступает только своей супруге Уле. Хорошо стоит на задних лапах, участвует в пирамидах и красиво прыгает. Эффектно разыгрывает «зловещие» сцены, от которых у зрителей от страха появляется «гусиная кожа».
Уля — красивая самка с капризным и вспыльчивым характером. Неуемного темперамента. Стремительна в нападении. Настроение её изменчиво, и обращаться с ней надо осторожно. Примерная в работе. С ней хорошо удаются игровые мизансцены. Она у нас примадонна аттракциона. Ее амплуа — героиня.
Принц — угрюмый, мрачный самец. Раздражительный, злобный и вместе с тем боязливый. Недоверчивый и осторожный. Иногда замыкается в своем упорстве и отказывается работать. Часто свой гнев проявляет после работы, от чего страдает его подруга Фифи. Злость свою во время выступления проявляет по собственной инициативе. Амплуа — трагик.
Фифи — строгая, замкнутая особа. Редко обнаруживает свою подлинную злость и свирепость, хотя часто сердится и хмурится. Мне не симпатизирует. Впрочем, я не исключение. Она часто скандалит со своим супругом Принцем. Амплуа ее определить пока еще не удалось. Похожа на злодейку. Трюки исполняет с темпераментом и артистическим обыгрыванием. Совершает изумительные по длине прыжки, ловко лазает по шесту.
Ранжо — самый рослый в группе самец. По характеру флегматичный, спокойный, миролюбивый. В порывах злости встает на дыбы, ворчит, рычит, машет в воздухе лапами — пугает, но никогда не набрасывается: «много шуму из ничего». Любит ласку и приятные разговоры. Бывают дни с непонятным настроением, к которому приходится приноравливаться. В работе покладистый. Трюки исполняет без принуждения и так забавно, что невольно воспринимаешь его как эксцентрика. Амплуа — комик-простак.
Когда я изучал характеры моих леопардов, две важные цели направляли мое внимание: чему их еще можно научить и как от них обороняться. Это было самое главное, все другое решалось по ходу дела. Я наблюдал за их поведением так же ревностно, как мать за поведением ребенка, замечая малейшую разницу в реакции на один и тот же раздражитель. Ведь оборона от каждого должна быть строго индивидуальной.
Как мать, просиживал я около них, больных и здоровых. Наверно, это и «сроднило» настолько быстро и позволило мне войти к ним в клетку. Ведь считалось, что ко взрослым хищникам — а мои леопарды семи-девяти лет были взрослые — посторонний человек не войдет, не пустят! Я понимаю теперь, что многое тогда зависело от энтузиазма. Я учился сам и учил зверей на себе, входил к ним не вслепую. Но без энтузиазма долго бы еще ходил вокруг да около клеток.
Когда мы с леопардами были готовы, встал вопрос о реквизите. Все досталось мне в очень запущенном состоянии и требовало основательного ремонта. Ну что ж, слесарное дело знаю, маляром быть не так уж трудно, недаром же учился я в Строгановском! Да и мой друг, старейший дрессировщик мелких животных Станислав Юзефович Шафрик, был мне отличным примером: он всегда реквизит делал сам. И вот, вооружившись слесарным инструментом и кистью, я починил и покрасил тумбы, клетку, фургон. Могу выходить к зрителям. Надо только решить, как держаться в клетке, какой стиль поведения избрать.
Подражать моему предшественнику бессмысленно — метод обращения со зверями другой.
Каким же мне быть на манеже? Какой принять тон в обращении с леопардами? У них такая благородная, такая красивая внешность, движения плавные, изящные. Хоть я их укрощаю, а уважаю. Решено: буду человеком благородным, вежливым, галантным, даже несколько церемонным.
А теперь еще раз продумаем свои жесты, попробуем их перед зеркалом, перед женой и перед леопардами — кажется, никто не возражает. Прекрасно! За двадцать четыре — двадцать восемь минут мы с леопардами должны показать зрителям все, что умеем, все, чему научились в «первом классе».
Надо признать, что трюки пока ещё не блещут новизной. Но это только начало. И вообще, самое интересное в показе хищников все-таки не трюки. Главный смысл таких номеров заключается в том, что человек один на один находится в клетке с хищниками и властвует над ними, не смотря на их дикость, кровожадность и коварство. А трюки нужны только для наглядности этой власти над хищником. Именно в поединке — романтика этих номеров и интерес к укротителю, как к человеку, ежедневно рискующему своей жизнью.
Конечно, все уверены, что ничего не случится. Но случиться может, поэтому самое интересное в номере — борьба человека и зверя. И, если уж быть до конца откровенным, надо признать, что больше всего зрители бывают захвачены не тогда, когда зверь качается на качелях или катится на шаре, а когда он выходит из повиновения и дрессировщик борется с ним за восстановление своей власти. Эта борьба настоящее, а трюки — игра. Когда зверь мирно и послушно исполняет свои трюки, дух у зрителя не захватывает. А без замирания сердца какой же цирк? И мне в цирке тоже больше всего нравится, когда у меня замирает сердце.
Я не говорю о тех случаях, когда укротители специально и подчеркнуто играют на нервах зрителей, когда они смакуют опасность. Это отвратительно. Чувство меры и для дрессировщиков вещь совершенно необходимая.
Что же касается трюков, то обычно используются природные способности зверей. Леопарды взбираются на деревья, а тигры нет, поэтому именно леопардов, а не тигров, заставляют лазать по вертикальным шестам. В зависимости от «талантливости» зверя трюк усложняются, но почти никогда не противоречат его естественным наклонностям.
Дрессировщики много придумали оригинального в показе хищников: пантомимы с участием зверей и детей, аттракционы с тиграми, медведями, львами и леопардами, скачущими на лошади, соединение в номере хищных и домашних животных.
Я отдаю должное всем интересным достижениям, но моя цель в первый период — и, признаюсь, она мало изменилась с тех пор — показать зверя, так сказать, изнутри, продемонстрировать с возможной для цирка полнотой его характер, повадки, реакцию на различные раздражители, приблизить демонстрацию к естественным условиям. Но для большей выразительности заставить иногда леопарда сыграть роль леопарда.
Я любил каждого своего зверя в отдельности, знал их особенности и хотел, чтобы зритель тоже подмечали эти особенности и любовались ими так же, как я.
Итак, все готово, можно начинать.
Да, а костюм? Я репетировал в красном — цвете моего предшественника. Мне казалось, и существует такое мнение, что звери запоминают цвет. Может быть, но выступать мне придется в черном. И я не успею даже попробовать его ни на одной репетиции. А вдруг звери «не примут» меня в черном, вдруг в черном я им не понравилось? Правда, много позже я узнал, что не так уже они и реагируют на цвет, как это кажется нам, людям. Даже в знаменитой испанской корриде быка раздражает совсем, по-видимому, не красный плащ, так как последними исследованиями установлено, что быки красного не видят. Думаю, что и мои леопарды не очень-то обратят внимание на цвет моего костюма. Иначе как просто было бы входить к ним в клетку — оделся под дрессировщика и иди спокойно, укрощай.
Нет, судя по репетициям и моим усилиям, для них важнее не цвет, а воля дрессировщика, точность жеста, именно это они чувствуют и понимают в первую очередь. Они знают мой голос, мои интонации, мой облик, мои манеры. Я сам для них, наверно, важнее моего костюма. Они, как истинные дети природы, и встречают и провожают не по одежде, а по уму.
Итак, пора начинать — это подтвердил и приказ главного управления цирками, в котором говорилось, что мой номер запланирован на гастроли в город Николаев.
Летом 1939 года я начал гастроли как дрессировщик. И в какие бы города с тех пор ни ездил, как бы тепло ни принимали меня зрители, город Николаев и его жители всегда у меня на особом положении в памяти.
Наше шапито было раскинуто на базарной площади, и народу всегда было много. Но никто, может быть и не догадывался, что я — новоиспеченный укротитель. Тем более что мы с Елизаветой Павловной продолжали работать наш стрелковый номер.
Первые три дня прошли гладко и мирно. Звери повиновались, ссор не было. Я чувствовал себя уверенно и окрылено оттого, что мои первые гастроли начались так успешно. Но четвертый день оказался настолько неожиданным и необычным, что впору было растеряться.
… Третье отделение программы — я начинаю свое выступление. Звери представились зрителю в пирамиде на тумбах, и расселись по своим местам в ожидании следующего трюка, к которому я уже начал готовить реквизит.
И вдруг… в цирке гаснет свет. Все ахнули. Наверно, и звери были ошеломлены. После яркого света — непроглядный мрак. Первая мысль — леопарды звери ночные, в темноте они видят лучше. Я сейчас же отскакиваю к решетке, загораживаюсь тумбой. Напрягаю зрение и весь настораживаюсь, стараюсь слухом или каким-то другим чувством определить их поведение и настроение. Тут я и сам ощутил себя зверем в джунглях.
И вот, наконец, начинаю ясно различать пять пар блестящих зеленых глаз, устремленных в мою сторону. Ориентиры прекрасные! Это меня успокаивает, и я собираюсь с мыслями. Ведь самое страшное в таком положении — не известность.
Сначала я думал, что это случайная авария, где-то перегорели пробки, и свет сейчас дадут. Но через несколько минут мне шепнули, что авария на станции. А в цирке, вопреки всем правилам техники безопасности, второго источника тока нет.
Как потом оказалось, у дежурного диспетчера электростанции заболел зуб, и он пошел к врачу, а в это время выбило какую-то штуковину, и свет во всем районе погас. Меры принимаются, но когда будет свет, неизвестно.
Выслушав столь «утешительное» сообщение, я снова все свое внимание устремил на леопардов. Во что бы то ни стало мне надо было удержать их на местах.
Вот одна пара глаз соскочила с тумбы и, прижавшись к манежу, медленно приближается ко мне. Это Уля.
Состоявший сзади меня пожарник тоже это заметил. Командую:
— Вода!
Сильная струя заставила леопарда отскочить назад. Сев на место, Уля занялась своей шкурой.
Теперь уже Нерро сошел с тумбы и направился к центру манежа и вдруг резко повернул в мою сторону. Его отвлекающие маневры не усыпили, как он, наверно, надеялся, мою бдительность. Я отскочил в сторону и прикрылся лесенкой. Но одновременно очутился очень близко к Фифи. Струя воды заставила и Нерро убраться восвояси. А я поспешил подальше от Фифи.
Публика начала проявлять беспокойство. Инспектор манежа попросил соблюдать тишину, указав на серьезность положения. Зрители начали зажигать спички и щелкать зажигалками, чтобы хоть как-то осветить цирк и облегчить мое незавидное положение. Пожарные же, ввиду чрезвычайности обстоятельств, не протестовали против такого нарушения правил, и скоро в цирке засверкала иллюминация.
Что же делать? сколько же мне еще сидеть в темноте наедине с такой компанией? С ней, конечно, не соскучишься, но и не повеселишься. Запасного выхода в клетке нет. Единственный выход — на конюшню, но это самоубийство! Удержать, во что бы то ни стало удержать зверей на местах. Но сколько удерживать? Час? Два? Директор цирка шепотом передал мне, что свет погас во всем районе и будет не раньше, чем минут через двадцать.
И тут меня осенило!
— Фары! Пригоните автомашину! Директор бросился выполнять мою просьбу.
Загнать зверей в клетки я тоже не решался — в темноте служащие могли наделать непоправимых ошибок, да и звери, пользуясь темнотой, поднимут драку. Так что лучше уже держать их подальше друг от друга. Но леопардам наскучила неподвижность. Они соскакивали со своих мест, подходили друг к другу, и только мой дружеский и в то же время приказывающий тон удерживал их от агрессивных действий. Беспокойство и возбужденность их усиливались. Темнота вдохновляла на опрометчивые поступки. Коварный Нерро снова попытался приблизиться ко мне, но палка, которую я в него запустил, заставила его вернуться на место.
Униформисты принесли из ближайших домов три или четыре «керосиновые» лампы, поставили на барьер, раскрутив фитили чуть не до копоти — это немного успокоило зверей. А тут вскоре с главного входа брызнул свет автомобильных фар. Ох, как хорошо — леопарды передо мной, как на ладони!
Прошли обещанные двадцать минут — света не было. Дисциплинированное поведение зрителей я запомнил на всю жизнь. Никто не ушел со своего моста, не покинул цирка. Да я бы и сам не ушел! Всех интересовал финал представления в темноте. Тишина безукоризненная. Слышно только, как чиркают спички и видны мигающие огоньки. Я понимал, что интерес зрителей законный. Это любопытнее, чем обычная цирковая программа.
В те годы я курил, и мне передавали одну за другой зажженные папиросы, они у меня просто таяли. Это успокаивало нервы. А спокойные нервы мне были нужны сейчас больше всего.
Наконец, через сорок пять минут зажегся долгожданный свет. Директор цирка вскочил на барьер и объявил:
— Граждане! На электростанции авария. Свет включили на несколько минут, чтобы выпустить зверей из клетки и вас из цирка.
Зал мгновенно опустел. Зрители волновались не меньше меня и понимали серьезность положения.
В зале и на манеже пусто, звери давно рассажены по своим клеткам, а свет и не думает гаснуть. Директор признался:
— Я подумал, что вы, Александр Николаевич, после такого напряжения не смогли бы довести выступление до конца. Хватит с вас, что все обошлось благополучно. А зрители на нас не обидятся. Посмотреть вашу работу они обязательно придут еще раз, я в этом уверен. И другим расскажут. Разговоры об этом событии — лучшая реклама для аттракциона.
Хороший администратор из всего извлечет пользу для дела. «Так и надо», — подумал я. А ему сказал:
— Вы правы. Я чувствую себя совсем разбитым. Эти сорок пять минут были ужасны.
Администратор оказался провидцем. На следующие представления публика повалила, что называется, валом, и мои первые гастроли прошли с огромным успехом.
Но этот случай убедил меня, что дикие звери всегда остаются дикими зверями, они воспользуются любым случаем, чтобы разделаться с укротителем, который им не прерывно досаждает. Случай этот был для них ох какой подходящий, но и я тоже не лыком шит, знаю, с кем имею дело.
С тех пор я всегда сам заботился о втором источнике света. Как ни велик и полезен был мой новый опыт, повторять его я не хотел, слишком дорого он мне обошелся.