Года два спустя после дебюта Уголька мне прислали из зверинца еще одну черную пантеру, по кличке Али. К сожалению, ей было уже лет десять-двенадцать, и для работы в цирке она совершенно не годилась. Трудно будет добиться от старушки хоть каких-то результатов. Но успех с Угольком сделал меня таким дерзким, что я решил попробовать.
По сравнению с Али Уголек мог сойти за звериного ангела. В этой же пантере было собрано все отрицательное, что только может быть в природе зверя. Такой мрачной и зловещей бестии видеть мне еще не приходилось.
Она ко всему относилась с недоверием. Чувство ненависти к человеку было в ней так сильно, что Али и через два месяца терпеливой воспитательной работы не признавала меня совершенно. Ненависть была видна в ее огненных глазах, в постоянной готовности к прыжку. В ответ на нежные приговоры всегда раздавалось злобное шипение и появлялась пенистая слюна. Ни разу не удалось поймать в ее глазах того теплого света, того выражения задумчивости, которые так укрепляли мою веру в Уголька.
С первых же дней знакомства я понял, что выдрессировать Али невозможно. Слишком стара и слишком злобна.
Но почему же я сразу не отказался от нее? Жажда приключений, любопытство, возможность новых психологических исследований всегда имели надо мной непреодолимую власть. Конечно, где-то в глубине души теплилась маленькая надежда, а вдруг, как было с Угольком, у нее изменится характер. Жалко отказаться: зверь-то уж больно выигрышный! Рослый, черный, как смоль, с красивым длинным туловищем, с резко выдающимися лопатками, со щерящейся пастью, в которой сверкают большие саблеобразные клыки. И светящиеся ненавистью прекрасные глаза! В движениях Али стремительна и плавна. Пусть хоть приучу только на тумбе сидеть, «для мебели», так сказать, как декоративное оформление. Этакая смертельно опасная безделушка!
Я начал ее перевоспитывать так же как и Уголька.
Посадил отдельно, ухаживал, говорил ласково, приносил лучший корм… Надеялся, что, когда она соскучится в одиночестве, человек станет для нее желанным развлечением и она примирится с ним.
Больше всего меня беспокоило то, что Али не принимала от меня мясо. Мне ни разу не удалось увидеть, как она ест. Пантера могла голодать сколько угодно, терпела однажды двое суток. Лишь ночью, когда гасили свет и становилось тихо, она выходила из своего дальнего угла. Нет, на кусочках мяса такую не научишь.
Через два месяца я понял, что пора подводить черту.
Ну что ж, нельзя всех зверей мерить на один аршин. Одни по своей природе смелые, наделенные тонкой хитростью и приспосабливаемостью, другие — трусливые, неумные, непонятливые.
Плоды работы с Али были ничтожны. Ни доброта, ни заботливость не пошли впрок. Агрессивного метода я пробовать не хотел не только потому, что это противоречило моим принципам, но с таким трусливым зверем и не дало бы результатов. Надо расставаться. Но, чтобы исчерпать все возможности до конца, я решил выпустить Али в «централку» и посмотреть, как она там будет себя вести. Перед представлением сказал ассистентам, чтобы они подготовили Али для репетиции на манеже. До униформистов это распоряжение дошло с некоторым опозданием, когда они уже распустили соединительные ремни, связывающие туннель с «централкой». Полагаясь на ассистентов, ремни снова не закрепили.
Клетка с пантерой стоит наготове. Все заинтересованные уже на местах. Едва открыли дверь клетки, Али черной искрой метнулась в туннель. Пробежав его, она ткнулась мордой в решетку дверки и резко повернула обратно в клетку, но клетка была уже закрыта. Пантера, взбешенная, металась по туннелю. Внезапно прыгнув в верхний угол, в то место, где ремни оказались незакрепленными, она проскочила через щель и вырвалась на свободу. От неожиданности Али сама растерялась и нерешительно смотрела сверху на разбегающихся людей.
Я приблизился, и она приняла наступательную позу.
Я предупредил ее прыжок стеком, а находившийся по другую сторону туннеля артист Вениамин Беляков, преградил ей путь палкой. Тогда, спасаясь от нас, пантера прыгнула на купол сетки и, сделав по ячейкам несколько шагов, провалилась внутрь «централки», повиснув на когтях передних лап. Она несколько раз пыталась подтянуться, чтобы зацепиться и задними лапами, но для этого задние лапы надо было поднять выше головы, чего сделать она не могла, не то это был бы отличный трюк!
Провисев так некоторое время, пока не иссякли силы, Али упала на манеж. Господи, как мне повезло, что она сама себя поймала в клетку! В «централке» она находилась минут двадцать, и за это время я убедился, что не только артисткой, но и красивой безделушкой ей быть не суждено. Ее место — зверинец.
Так кончилось мое состязание с этим сверхсвирепым зверем. Ну что ж, с Али ничего не вышло, может быть, следующий экземпляр будет удачнее.
И эта встреча не прошла для меня бесполезно. И не только потому, что тренировка нужна дрессировщику не меньше, чем жонглеру и акробату. После столкновения с Али я испытал нечто похожее на то, что испытывает человек, когда впервые видит Ниагару, извержение Везувия, снежный обвал в горах или смерч на море — чувство восторга и некоторого священного страха перед непокорной природой.
Это чувство редко теперь возникает у современного человека, избалованного могуществом техники. Но, услышав рев Ниагары, почувствовав непокорность пантеры — потрясаешься величием дикой, первозданной Природы.
Итак, Али оказалась несгибаемым стоиком. Мы расстались не поняв друг друга. Впервые мне не удалось завоевать любовь зверя. Я утешался тем, что меня любили другие леопарды и другие пантеры. Любили… и даже долго помнили, когда жизнь разлучала нас. В этом меня убедила одна трогательная встреча…
Когда со мной случился инфаркт, меня отправили в больницу, а леопардов и пантер — по зверинцам.
В 1958 году, в Одессе — в это время я уже работал с тиграми — мне стало известно, что передвижной зверинец, в котором находятся мои Роза и Парис, совсем рядом, в Кишиневе. Я — туда!
С тревогой и сомнением подходил к зверинцу. Какие-то они сейчас? Узнают ли меня? Как отнесутся? Наверно, забыли и рады-радёшеньки, что их больше не мучают «образованием». Нетерпение мое возрастало с каждой минутой, я чуть ли не бежал. Но недалеко от клеток притормозил и подошел к ним, как и раньше, совсем спокойно. Звери лежали в глубине клеток, безразличные, в полудремоте. Видимо, однообразная жизнь зверинца им опостылела.
Немного постояв и успокоившись, Я тихо позвал:
— Парис, ко мне! Парис, браво!
Все во мне замерло: подействует или нет этот привычный для него призыв. Зверь поднял голову, насторожил уши, в глазах мелькнул огонек, и он стал пристально всматриваться в меня. Я снова ласково повторил:
— Парис, ко мне!
Словно припоминая что-то очень далекое, он встал и подошел к решетке. Вытянув морду вперед, как бы принюхиваясь, он пристально смотрел на меня. Парис стоял, не шевелясь, как изваяние, точно боялся помешать пробуждению в его сердце каких-то смутных и приятных воспоминаний. И вдруг в его глазах вспыхнула былая любовь. Он узнал меня, прижался к решетке, словно стараясь просочиться сквозь нее, чтобы оказаться ближе.
Я зашел за барьер, просунул руку сквозь прутья и начал гладить и почесывать его, а зверь подставлял свои бока, морду, мяукал и мурлыкал от счастья.
В соседней клетке была Роза. Услышав наш разговор, подбежала к решетке и замерла, прислушиваясь. Она быстро узнала меня, — наверно, у женщин эмоциональная память тоньше — и своим нежным «фыр-фыр-фыр» и курбетами старалась привлечь мое внимание.
Видя, что я все еще стою около Париса, она с нетерпением и беспокойством глядела в мою сторону, боясь, что уйду, так и не приласкав ее. Я подошел. Радостная Роза, как юла, вертелась по клетке. Она и раньше была резвой и нежной. Любила видеть около себя человека, любила играть со мной и нежничать. А сейчас казалось, что все накопившееся за эти несколько лет — энергия, восторг и привязанность рвались наружу, били через край.
Столпившиеся за барьером посетители с удивлением наблюдали эту сцену. Многие недоумевали, видя такую нежную и радостную встречу человека со зверями.
Больше всех, как мне показалось, были удивлены служители зверинца. Неужели они не знали, что и хищным зверям нужна ласка, любовь, что они умеют отвечать взаимностью. Только отсутствием этой чуткости я могу объяснить постоянно угнетенное состояние хищных животных в зверинцах.
Посыпались вопросы. Я коротко рассказал историю зверей. Рассказал об их блестящем прошлом, о нашей работе. Минуты бежали, и наступила пора расставания. Все время, пока был с ними, я старался не думать о разлуке — какую горесть и тоску увижу в их глазах.
Как только звери почувствовали, что я собрался их покинуть, они, как и прежде, быстро и резко заходили по клетке, выражая свое неудовольствие. Их мурлыканье превратилось в жалобный стон и мольбу: «Не уходи …»
Я был расстроен и потрясен. Со слезами на глазах стал постепенно удаляться от клеток. Парис и Роза отчаянно заметались, они словно хотели вырваться, чтобы бежать за мной. Зрители расступились, образовался коридор, по которому я уходил, пятясь, глотая слезы и не спуская глаз с моих друзей.
Я вышел, но не закрыл полностью дверь, все смотрел на них. И звери тоже, уже не видя меня, впивались глазами в дверь, за которой скрылся близкий им человек…
Ведь прошло шесть лет разлуки. Я был ошеломлен. Так помнить! И так любить!
Долго еще у меня сжималось сердце, когда я вспоминал нашу встречу и представлял себе, как звери еще много дней стояли у решеток и ждали, ждали моего появления…
Нет, внутренний мир зверя, должно быть, глубже и тоньше, чем мы его себе представляем.
«Самый лютый зверь, когда кормит своих детенышей, жадно прильнувших к его соскам, — чем он тогда зверь?
Чем он зверь, когда отправляется на прогулку, грациозно ступая, изгибая чуткое тело в такт своим шагам и так мудро прислушиваясь?
Чем он зверь, когда играет со своей подругой, лаская ее и принимая ее ласки?
Чем он зверь, когда спит, ровно дыша, положив пышную голову между лапами?
Спящий, кормящий, играющий и праздно гуляющий он прячет свою сущность. И только мгновение, когда он набрасывается на свою жертву, обнажает в нем зверя», — так написал Феликс Кривин. Как тонко, как верно написал!
VII. Любовь моя — тигры
Непонятное существо человек! Ему только что дали леопардов — зверей коварных и опасных, а он уже мечтает тиграх.
Действительно, желание познакомиться с тиграми возникло у меня вскоре после начала работы с леопардами; при всем уважении к их «достоинствам» мне казалось, что у леопардов нет такого внушительного грозного вида, как у тигров.
В начале 30-х годов выступал у нас немецкий дрессировщик Тальман. На его бенгальских тигров я поглядывал с завистью.
Но, как сказал Бальзак, уж если мечтать, то не надо ни в чем себе отказывать. И я мечтал об уссурийских тиграх — вот уж звери, так звери! С леопардами я начал работать весной 1939 года, а осенью этого же года подал заявку на тигров.
Конечно, я не надеялся назавтра же получить зверей. Пока их найдут в тайге, пока отловят, да пока они доедут — пройдет не один год. Так что пусть моя заявка стоит на очереди, не один я мечтаю об этих полосатиках. Но «моих» тигров даже и ловить не стали. Сказали, что хватит с меня для начала и леопардов.
До поры до времени пришлось смириться с отказом, хотя мечтать о тиграх не переставал. Началась война, и тут уж было не до ловли зверей. Сохранить бы тех, что остались на моем попечении; как это было трудно в голодные годы войны, я уже рассказывал. Но…
Не было бы, как говорится, счастья, да несчастье помогло. Случился со мной в 1952 году инфаркт — и разъехались мои леопардики кто куда. Часть из них погибла, не которые остались в зверинцах, другие постарели и для работы не годились. Номер распался.
Заболел я внезапно, во время представления в Кишиневе. И болезнь моя показалась публике даже подозрительной. Дело в том, в первом отделении я выступал с номером борзых собак, которых обычно выводила на манеж Елизавета Павловна. Двенадцать густошерстных борзых участвовали в этом цирковом номере, который мы сделали с женой вместе.
Номера борзых очень красивы и очень редки. А сейчас в нашем цирке их и вовсе нет.
Экстерьер этих охотничьих собак необыкновенно красив, но мало пригоден для цирковых трюков. Их прыжки громадны и в длину и в высоту — в этом с ними никто не может сравниться. И мы решили использовать именно эти качества.
Борзые Елизаветы Павловны исполняли не только собачьи трюки, но и «свободу» из конного арсенала. Они очень элегантно выглядели на манеже, наши борзые. К то муже были быстры в своих эволюциях. Номер был единственный в своем роде. Вряд ли его возможно повторить в настоящее время — трудно подобрать такое количество собак этой породы.
По срочному делу Елизавете Павловне пришлось на несколько дней уехать в Одессу, и, чтобы в программе не было дыры, я выступал и за нее.
Отработал с борзыми, чуть отдохнул, надо начинать третье отделение — не могу. Вызвали «скорую». Публике объявили что в связи с болезнью артиста Александрова номер «Дрессированные леопарды» отменяется. Никто не верит. Ведь только что выступал человек на манеже. Пришлось врачу «скорой помощи» выйти и подтвердить слова администратора.
Лежу в больнице. Поправляюсь. Знаю уже, что номера с леопардами не существует, и это беспокоит меня больше всего. Что буду делать?
Как-то пришел навестить меня управляющий цирками Ф.Г. Бардиан и спрашивает про настроение.
— Плохое настроение, говорю, выпишусь скоро, а делать нечего.
— А о чем же вы мечтаете?
— О тиграх.
Помолчал Бардиан, подумал.
— Ладно, поправляйтесь, будут вам тигры, — пообещал он мне, совсем как золотая рыбка.
Я тогда, грешным делом, не поверил начальнику Управления цирками. Утешает, думаю. Но по выходе из больницы получил из главка письмо, что формирующаяся группа тигров поручается мне. Обрадовался — значит, поверили в мои силы; сам понимаю, инфаркт все-таки не насморк.
Не скрою, многие близкие мне люди советовали выбрать работу полегче, поспокойнее. Но я уже не представлял себе жизни без животных.
К этому времени в Голландии были куплены два бенгальских тигра, а два уссурийских еще ходили в тайге. Но вскоре я получил из зверинца еще одного бенгальца по кличке Цезарь. Можно было начинать.
Местом подготовки номера назначен Рижский цирк.
Я собрался было в Ригу, но выезд неоднократно откладывался из-за… сердечных приступов, которые пока еще не оставляли меня. Ждал, терпел, вызывал «скорую помощь», но однажды взял да и сел с этим приступами в поезд и поехал к своим тиграм. Будь что будет!
Начал работать. Утром — укол, после репетиции укол, ночью — «скорая помощь». Но я решил не сдаваться. И постепенно стал чувствовать себя лучше. Крепче держусь на ногах. Гляжу, и приступы реже, и «скорую помощь» перестали вызывать. Вот поди ж ты, вылечили меня тигры от инфаркта.
Начал я работать с тремя зверями, а скоро бригада тигроловов И. Т. Трофимова поймала в уссурийской тайге еще двух — братьев Тарзана и Раджу. Группа составилась из пяти животных. По приказу-то она должна бы из состоять из семи-девяти. Но остальных я не дождался. И на том спасибо.
Итак, к маю 1953 года группа была собрана, а 15 декабря номер выпущен. В Риге и состоялся мой «тигриный» дебют. Он мне запомнился своей праздничностью. Сколько было цветов и поздравлений от театральной общественности города!
Прошло всего семь месяцев знакомства с тиграми. Как же прожили мы это время?
Как и раньше, обратился к книгам ученых-естествоиспытателей, охотников и, разумеется, к Брему. И вот что я узнал о своих будущих партнерах.
Тигр — один из самых сильных хищников в мире. Достаточно посмотреть на его клыки и мускулистые лапы с круто загнутыми когтями, чтобы в этом убедиться. В тайге и джунглях он — самый страшный враг всего живого. Больше всего людей гибнет от змей. После змей тигры на втором месте.
Среди хищников тигр — один из самых красивых зверей. Красивее даже льва. Его экстерьер выдержан в едином строгом стиле.
Позже, когда я уже стал выезжать на гастроли за границу, в Индии, которая вообще произвела на меня неизгладимое впечатление, я увидел… белых тигров. Вот уж, действительно, страна чудес!
Что только не продается на зверином базаре в Калькутте! Еще издали из огромного здания доносятся слившиеся в общий гул звериное рычание, птичьи песни, писк, свист и крики торговцев, которые надсаживаются вовсю, чтобы перекричать свой товар. Совсем незачем ездить в джунгли — базар вам покажет всю фауну страны: от птички с коготок до слона, от маленького миролюбивого зверька до хищного тигра.
Белого тигра я увидел в зоопарках Дели и Калькутты.
Он — не альбинос, это такая порода, которая, к сожалению, исчезает.
В мае 1951 года в джунглях был пойман девятимесячный тигренок самец необыкновенной окраски — черные полосы по сливочно-белому фону. Его назвали Мохан.
У Мохана были голубые глаза. Подумать только — голубоглазый тигр!
Когда Мохан стад взрослым, его спарили с обычной тигрицей Радхой. В пятьдесят восьмом году появилось первое потомство — три белых тигренка! А в шестидесятом году — второе. Из трех — два оказались белыми. Третий приплод в шестьдесят втором году дал тоже двух белых тигрят. Родители были переселены в зоопарк Дели. Остальные же белые тигры живут в Калькутте — два, в Вашингтоне — два, в Бостоне — два.
От Мохана и его белой дочери в шестьдесят третьем году родились два белых тигренка, которым ко времени нашего посещения исполнилось по одиннадцати месяцев, и они находились на воспитании в одном из заповедников страны.
В зоопарках Калькутты и Дели тигры содержатся в больших вольерах, площадью около 300 квадратных метров, здесь растут деревья с развесистой кроной, защищающей от палящего солнца. К вольерам пристроены каменные помещения, где тигров кормят и где они прячутся от непогоды. Содержание зверей превосходное. Во время нашей экскурсии тигрица прохаживалась по вольеру, а самца не было видно. Я спросил, где же самец. Служитель пояснил, что он в своем домике.
— А нельзя ли его увидеть?
— Нет, нельзя. Он только поел и отдыхает. А нарушать его покой запрещено. Подождите, как проснется — выйдет сам.
Действительно, его королевское величество тигр!
Белый тигр красив и величествен. В его движениях и походке какое-то особое благородство, словно он понимает свою избранность. Как жаль, что эти тигры — только экспонаты зверинца, а не артисты. Их редкостная красота так и просится на показ в цирках мира.
Но вернемся к тем обыкновенным тиграм, что выступают на наших манежах.
Тигр порой превосходит в силе льва. Движения его быстры и, как это ни парадоксально для злодея и кровопийцы, грациозны. Крадется он неслышной поступью и отлично плавает: широкая река для него — не преграда. Это коварное и хитрое животное. Но некоторые не считают его храбрым. Однако клеймить трусом каждого тигра нельзя: разные попадаются «индивидуумы».
Он понятлив. Ум и хитрость позволяют ему оставаться победителем в Сложных ситуациях. Об этом рассказывают охотники Д. Корбет, Д. Хантер, К. Андерсон и другие. Да и дрессировщики тоже могут рассказать об этом не мало.
Случается, что старые, раненные и больные тигры становятся людоедами. В Индии некоторые местности делаются из-за этого почти необитаемыми, об этом можно прочесть в книгах охотника Джима Куберта «Кумаонские людоеды» и Джона Хантера «Охотник».
Для тех, кто не читал этих захватывающих книжек, я приведу некоторые данные из них. Кумаонская тигрица была убита только после того, как растерзала четыреста тридцать четыре человека, чоугарского тигра уничтожили после шестьдесят четвертой жертвы.
Но Корбет жил и охотился несколько десятков лет назад. А несколько лет назад «Правда» в номере от 10 мая 1964 года сообщала, что в Дханоре уничтожена тигрица, убившая двести шестьдесят семь человек.
Людоеды, конечно, в «артисты» не годятся, но бывает, что они встречаются и в цирке, и некоторые укротители стали их жертвами.
Да, о многом узнал я из книг. Но опыт с леопардами научил меня тому, что главные знания дает личное общение со зверями. Поэтому, едва прибыв в Ригу, я опять обосновался у клеток.
Бегло осмотрев будущих учеников, я самым подробным образом расспросил тех, кто их сопровождал в дороге. Как вели себя? Кто какой нрав проявлял? Справлялся о здоровье, об аппетите и об отношении к проводникам во время переезда. Конечно, информация эта субъективная, не профессиональная и не очень точная. Но когда не знаешь ничего — важно знать хоть что-нибудь.
И вот целые дни я провожу у клеток с тиграми — стараюсь разгадать сущность каждого, чтобы знать, чего от них можно требовать и к чему быть готовым. Продвигаясь постепенно по этому запутанному пути открытии, я испытываю настоящее наслаждение. Да, для меня самое интересное и волнующее — разгадать характер зверя, или, как говорим мы, дрессировщики, разгадать его маску, понять по движениям и реакциям, для неопытного глаза весьма однообразным, его особенности, склонности и способности. Разведать скрытые привычки, ухватки, нрав так, чтобы зверь мне был предельно ясен от усов до хвоста.
После леопардов и пантер работа с тиграми на первых порах показалась мне спокойнее и легче. Тигры понятливее, у них лучше память, они послушнее и как-то солиднее. Там, где леопарду надо было повторять десять раз, тигр шел со второго и третьего. Даже если тигр отказывается что-то сделать, со второго, с третьего захода его можно заставить повиноваться. Леопарда же просто с места не сдвинешь. Тогда это меня не обескураживало. Не зная, с кем сравнить леопарда, я думал, что в работе с хищниками так и должно быть. Но зато теперь послушание тигров вдохновляло меня.
Вероятно, чем крупнее звери, тем они развитее. Не случайно у леопардов из девяти один может оказаться способным «артистом». А у тигров, как правило, три из пяти. Все это облегчало работу, делало ее более спокойной. «Сообразительность» тигров и мой опыт с леопардами дали нам возможность подготовить трюки быстрей.
Но чем больше всего покорили меня тигры — это своей отзывчивостью на доброту и ласку. Я бывал на седьмом небе от счастья, если леопарды иногда отвечали на мои ласки. «Вот, — думал я, — какие отзывчивые звери, как они меня любят». Но, познакомившись и подружившись с тиграми, я понял, что настоящей звериной любви и преданности леопарды ко мне не проявляли никогда. Тигры на мою приветливость ответили неожиданно горячо. Как ни забавно это прозвучит, они оказались человечнее леопардов.
Но и у тигров есть свои трудности. Да еще какие!
С леопардом легче бороться, его легко поднять и вы браться из-под него, легко оторвать от себя. С тигром это не так просто, в нем триста килограммов весу. Он нападает редко, но если навалится — одним весом задавит.
Из-за леопардов я ни разу не лежал в больнице. Все царапины заживали на ходу. Ну, иногда рука не действует, хромаю иногда — из-за этого работы не прерывал. Двадцать пять минут я мог заставить себя не замечать боли. Тигры же познакомили меня с хирургами.
Правда, первые четыре года они на меня не нападали, были молоды. И я, что греха таить, успокоился. Долго не было никаких зловещих признаков, и я заблагодушествовал, уж и не думал, что будут такие трагические схватки. Но потом появились в моей биографии «больничные» города: Рига, Львов, Ярославль, Берлин… О них я в дальнейшем расскажу.
То, что причиняет мне тигр с одного удара, леопард может добиться только с пяти. Но пять раз я бить ему себя не разрешал. А у тигра «рука» оказалась тяжелая.
Но это все в будущем. А пока я сижу перед клетками, наблюдаю и только еще пытаюсь завязать приятное знакомство. Когда я узнал их поближе, то заметил, что тигр не так богат оттенками настроения, как леопард, и потому менее капризен. Вообще тигр и лев проще, простодушнее и скорее раскрывают свою суть.
У тигра характер постояннее, он менее вспыльчив, не мстителен и скорее отходит. Чувство мести его кратковременно, хотя и встречаются особи, способные долго носить камень за пазухой. Но, как правило, если тигр недоволен чем-нибудь — это длится минуты. На следующее представление он приходит, уже забыв свое раздражение. Тигр добродушен, когда его не трогают. Об этом рассказывают и охотники. Мне же известен такой необыкновенный случай.
Это произошло в Приморском крае. Неподалеку от пограничной заставы появился тигр, который «пас» стадо кабанов. Такие сообразительные тигры попадаются время от времени в тайге. Людей он, видимо, не боялся и не сердился на них. А может быть, даже хотел жить с ними в дружбе. Однажды пограничники наткнулись на него под самой сторожевой вышкой — он преспокойно разлегся прямо около лестницы, по которой бойцы должны были подняться наверх.
Увидя такого «нарушителя», запросили начальника, не пристрелить ли тигра. Разрешение дано не было, и пришлось пограничникам ждать, пока хозяин тайги сам догадается пропустить бойцов на пост. Тигр действительно вскоре ушел. Но через несколько дней властелин тайги пришел снова и улегся прямо на крыльце дома. Видимо, был в таком хорошем настроении и так уверен, что ему здесь рады, что даже к заливистому лаю собак отнесся добродушно.
Наверно, тигру понравилось это место и вежливое обращение: его следы часто можно было видеть на снегу у самого жилья. Домашних животных он не трогал и на людей не нападал. В его посещениях не было никаких корыстных целей это были визиты вежливости. Может быть, он догадывался, что находится под охраной государства?
Хотя тигры и не так подвижны, как леопарды, хорошо бы научить их трюкам которые у меня выполняли легкие леопарды. Особенно прыжки. В дальнейшем мне удалось добиться того, что тигры не уступали леопардам в дальности и высоте прыжка. Некоторые научились лазить по столбам. Бемби, например, в три перехвата взбирался по телеграфному столбу на высоту четырех метров. Раньше я бы тоже сомневался, что этому его можно научить. Но когда попробовал — вышло. Так что еще много не выявленного в способностях зверей, и еще не раз они будут удивлять нас своими талантами.
В начале работы больше всего меня беспокоила душа этих хищников. Ведь теперь-то я уже знал, что техника трюка — вещь второстепенная. Если завладеть их душой, трюки пойдут как по маслу.
Пока ловили уссурийцев, я начал заниматься с бенгальцами. Они как-то сразу открылись мне, не задавая никаких сложных загадок. Очень скоро, дней через пять-восемь, уже встречали меня своим приветливым «фыр-фыр-фыр».
Должен признаться, что их взгляды смущали меня, такими они были непривычно добродушными, открытыми и даже какими-то молящими, словно звери ждали чего-то важного, что я должен был для них сделать. Но что? Потом, приглядевшись к другим животным, я и у них подметил этот молящий взгляд. Просто животное всегда смотрит на человека не то с удивлением, не то с просьбой, и от этого его всегда немного жалко.
С первой же встречи тигры не выразили никакой злобы, были спокойны, но не равнодушны, как когда-то леопарды. Видимо, за ними ухаживали добрые, приветливые люди. И тигры привыкли к человеку, доверяли ему. Дела у нас пошли очень бойко.
Совсем по-другому встретились мы с дикарями Раджой и Тарзаном. Раджа вначале так бросался на клетку и скалил клыки, что я вздрагивал, представляя встречу на манеже. Но сердиться на них было не за что. Ведь они в неволе только три недели и к человеку еще не привыкли.
Читатель скажет, а дорога? От Владивостока до Риги она человеку трудна, а уж зверю и вовсе показалась пыткой. Во время путешествия из тайги тигры много перенесли. Да и сама схватка с человеком тоже не прошла для них бесследно. Запертые в маленькой клетке, тряслись много дней в вагоне, претерпевая лишения, и прибыли ко мне изнуренными, в раздраженном состоянии. Никто им не мил. И единственное желание, чтобы их оставили в покое.
Чтобы звери пришли в себя, я решил применить к ним тот же метод, что когда-то к Угольку. Через месяц мы уже понимали друг друга, хотя еще и не подружились окончательно.
Укрощая Уголька, я вслепую нащупывал пути к его сердцу и порой допускал ошибки. При встречах с ним волновался от неуверенности, так ли понял зверя, правильно ли оценил его поведение, а вдруг в нем осталось еще что-то важное и не распознанное? Не слишком ли я самоуверен? А вдруг дерзость моя не оправдается! Вот что мучило меня, когда я приходил к Угольку.
Теперь такие сомнения не возникали.
Бывало Уголек бросался на решетку, и дрожь пробегала у меня по телу, весь покрывался «гусиной кожей». Сейчас же ко всем тигриным броскам относился с юмором (конечно, после того как привык к виду их клыков) бросайся, бросайся, я подожду.
Время и здоровье — вот что мне было сейчас нужнее всего. «Все равно, ты будешь мой, я тебя завоюю», — говорил я то Тарзану, то Радже. Угольку я тоже говорил эти слова, но скорее, чтобы подбодрить самого себя. Где-то в, тайниках души особенной уверенности у меня не было. Стоя перед тиграми, я испытывал примерно то же, что и родители, когда у них появляется второй ребенок.
Первое время уход за зверем очень труден. Тоска по свободе, перемена условий жизни, непонятность, непривычность положения, воспоминание о жестокой встрече с человеком мало располагают к дружбе. Но именно с преодоления этих раздражающих факторов и начинается моя работа со зверем. Нужно помочь ему понять, что для него начинается новая жизнь и она резко отличается от того, что было до сих пор. И порядок дня совсем не тот, что был на природе. Попробуйте сами, уважаемые читатели, сменить день на ночь. Да и не так-то легко посвятить тигра в его новые обязанности. Слово-то какое для него неестественное! Но на что же создано мясо и придуманы всякие премии!
На природе в погоне за добычей зверь немало помучается. А тут — пожалуйста, все чуть ли не на блюдечке с каемочкой подают, да еще под самый нос. Это первое, что очень скоро изменит его «мировоззрение».
Из всех движений зверя, которые он делает на свободе — а он прыгает, бегает, валяется, крадется, становится на задние лапы и т. п.; издает разные звуки: рычит и мурлычет, пугает врагов и призывает самку или самца, — мне надо отобрать только те, что заслуживают внимания, что получаются у него красивее всего и что необходимо для будущих трюков.
Конечно, зверю развивать свои «таланты» не хочется. Он еще не понимает, что, живя в неволе, надо мясо насущное зарабатывать в поте морды своей, поэтому он огрызается, рычит, угрожает. Но я прихожу к нему с мясом и длинной вилкой. Насадив мясо на репетиционную вилку, начинаю урок.
Просунув кусочек сквозь прутья решетки, предлагаю зверю отведать его. Сначала он сбивает мясо лапой. Посторонний предмет, да еще около самой морды, ему не нравится. Но надо постараться уловить момент и подсунуть мясо к самому носу, чтобы зверь учуял его, схватил и проглотил.
Как только он это сделает — он в моей власти. Начинаю осторожно, не раздражая, водить вилкой в разных направлениях около морды зверя. Заставляю снимать кусочки справа, слева и вверху, у потолка клетки. А для этого уже надо подняться на задние лапы и, упираясь в решетку передними, тянуться вверх. Такое движение обычно не вызывает особых затруднений и быстро усваивается. Мне же оно крайне необходимо. Во-первых, я приучаю зверя к вилке, и она перестает внушать ему страх, а во-вторых, он привыкает, беря мясо, тянуться за ним. А это уже первый шаг дрессуры.
Совершая манипуляции с мясом и вилкой, я произношу слова, которые тиграм придется слышать на манеже во время дрессировки и представления, например: «Бемби, ко мне!», «Раджа, на место!», «Акбар, брауши!»
Когда мы все это освоим, можно переходить ко второму элементу урока. Чтобы закрепить наше сближение со зверем, я ввожу в клетку палку, а чаще щетку на длинной ручке и пытаюсь гладить те места, которые не чувствительны к щекотке. Сначала зверь отвергает такое обращение, но быстро убеждается, что этот массаж очень приятен, и уже не сопротивляется. Как только он к этому привыкает, я, улучив момент, когда он лежит спиной к решетке, глажу его рукой, что еще более приятно, хотя он может из притворства капризно поворчать.
Через некоторое время зверь уже сам будет ждать, чтобы его погладили. Так постепенно исчезает его подозрительность, и он превращается в послушного ученика.
Как только животное привыкнет к моей личности, голосу и встречает меня уже радостно, начинается следующий этап обучения. Зверь освоился с небольшой клеткой на конюшне. Теперь необходимо познакомить его с пространством циркового амфитеатра и предметами, которые будут его окружать на манеже. Для начала выпускаю его в туннель. Зверь сначала пугается и нервничает, все незнакомо: и место, и проходящие мимо и смотрящие на него люди, и различные шумы. Но и тут я опять с ним. Ободряю словами, поглаживаю сквозь решетку, и он постепенно успокаивается и от этого, может быть, еще больше привязывается ко мне.
Теперь урок с вилкой и куском мяса можно проводить в туннеле. Здесь я испытываю зверя на все лады. Иногда нарочно раздражаю обманными движениями и наблюдаю, как изменяется настроение его, как он выражает свое раздражение, долго ли злится или быстро отходит, как реагирует на резкие жесты, проверяю цепкость лап и силу зубов.
Приучая к приказывающей интонации, к командам, делаю это без крика: шумливое поведение раздражает животных, а в нервном состоянии они вряд ли будут лучше соображать и понимать мои приказания. Спокойная настойчивость лучше способствует взаимопониманию. Замечу кстати, что ни меняющийся грозный взгляд, ни выражение лица, ни любые самые устрашающие гримасы на зверя не производят никакого впечатления. Он, видимо, их просто не понимает, а скорее всего, и не замечает.
И вот уже мои подопечные привыкли и к туннелю, им даже начинает нравиться это просторное помещение оно очень удобно для прогулок, есть где поразмять косточки. Но, прежде чем выпустить своих учеников в «централку», подвожу итоги впечатления, анализирую поведение зверей, их отношение ко мне, стараюсь предугадать еще не выявленные отрицательные, то есть опасные для меня черты. Это нужно для того, чтобы быть готовым ко всему при первой встрече в клетке.
Практика, моя кормилица, неоднократно подтверждала, что варианты непосредственного знакомства без решетки бывают различными. Зверь может встретить меня спокойно, не прервет своего занятия и будет продолжать рассматривать реквизит, почти не обращая на меня внимания; или же насторожится, может подойти и с любопытством рассмотреть и обнюхать, даже потереться бочком без злых помыслов, словно приглашая поиграть.
Бывает, что зверь при моем появлении моментально отходит в дальний угол и прижимается к решетке. Если я начинаю приближаться к нему, он может приготовиться к прыжку или, наоборот, к защите. Если подхожу еще ближе и зверь уходит в противоположную сторону, явно боясь меня, это плохо. Значит, он труслив. Иногда от трусости он переворачивается на спину вверх лапами и ни за что не хочет встать. В этом случае приходится познакомить его с холодным душем. Но чаще привязываю к концу бича что-нибудь блестящее и болтаю перед его глазами. Заинтересованный, он старается поймать приманку и быстро вскакивает.
Если боязливость не проходит, зверю дается самая легкая роль. Применять болевое ощущение бесполезно. Да и вообще, бич в руках я держу не для наказания. Он у меня, скорее, как вожжи у извозчика — для управления «парой гнедых».
Самый неприятный вариант — впрочем, очень редкое исключение, — если зверь нападает на меня или выказывает свирепую враждебность. Прижатые к голове уши, напряженные мышцы лап, хвост, вытянутый, как стальной прут, — сигналы грозящей опасности. Тут уж только моментальная ориентировка, быстрота и уверенность действий могут спасти от его удара. Иначе он «укротит» меня.
Для защиты я держу в клетке обыкновенный стул. В самый опасный момент между нами появится этот стул, ощетинившийся ножками. И тогда одного-двух ударов пал