На баррикаде Шато д’О знаменосцем был мальчик. Когда его сразила пуля, другой подросток, у которого только что убили отца, схватил упавшее знамя, поднялся на кучу булыжника и, грозя врагу кулаком, поклялся отомстить за смерть отца. Командир приказал ему сойти, но мальчик отказался и не сошёл с места, пока и его не настигла смерть.
Высшего напряжения эта героическая борьба достигла в последнюю ночь Коммуны, в ночь на 28 мая.
Сто тысяч солдат армии Версаля участвовало в штурме Бельвиля. Ежеминутно на него обрушивалась сотня снарядов. Горсточка героев защищала рабочее предместье, поклявшись не отступать, пока есть хоть один заряд и цел хоть один штык.
К полуночи 27 мая держались только те баррикады, какие нельзя было обойти и в тылу которых не было домов со сквозными проходами.
Баррикада на улице Рампонно, баррикада Жозефа Бантара, как называли в предместье это укрепление, обладала такими именно преимуществами.
Сейчас улица Рампонно подверглась жестокому обстрелу: десятки орудий засыпали район тяжёлыми снарядами; несколько зданий было уже объято пламенем.
Вдохновляемые своим командиром – Бантаром, защитники баррикады поклялись умереть, но не пропустить врага. Четыре пушки – всё, чем располагали здесь коммунары, – успешно отвечали на непрерывный огонь неприятеля. Бойцы подбадривали друг друга весёлой шуткой, острым словцом по адресу врага.
Перестрелка продолжалась около трёх часов без перерыва. Потом версальцы внезапно прекратили огонь.
Бантар приказал своей батарее замолчать. К этому времени из четырёх пушек работали только две – остальные вышли из строя. Снарядов оставалось очень мало, и Бантар решил при возобновлении боя пользоваться только одной пушкой.
Однако рассчитывать на долгую передышку было нельзя. Очевидно, встретив упорное сопротивление, неприятель затеял какую‑то операцию в надежде на более лёгкую победу.
– Я думаю, – сказал Бантар, – эти убийцы замолкли не для того, чтобы предоставить нам возможность забежать к мадам Дидье и выпить по стаканчику бордосского!
– Не сходить ли мне в госпиталь? Может, призвать на баррикаду тех, кто в состоянии подняться? – предложила Мадлен.
– Иди и зови всех, кто может держать оружие. Мы расставим их на постах, – поддержал её Жозеф.
– Но умоляю тебя, Мадлен, не проходи по улице Рампонно: она не защищена от выстрелов, – вмешался Люсьен.
– Не беспокойся, – пошутила Мадлен: – здесь у выхода валяются зонтики, выброшенные из витрины снарядом, – я возьму один из них.
Когда Мадлен ушла, Жозеф принялся прочищать пушку.
Вскоре к нему подошёл Капораль.
– Разведчики сообщают, – сказал он, – что версальцы приостановили атаку до рассвета. Надо этим воспользоваться и дать отдохнуть бойцам, которые не спали уже двое суток.
– Ты прав, – согласился Жозеф. – Пусть все ложатся спать. Надо только усилить караул.
– Да. Но в эту ночь нельзя ставить на караул раненых…
Скоро на баррикаде наступила тишина. Весь день лил дождь, и теперь сырой туман окутывал дома и улицы.
Срубленные деревья, нагромождённые вокруг баррикады, в темноте казались дремучим лесом, не устоявшим под непрерывным дождём гранат. Но шелест листьев и треск ломающихся ветвей напоминали о том, что эта зелёная громада, пусть придавленная, всё ещё живёт…
Глава двадцать вторая
Последнее желание Гастона
Кри‑Кри остановился на пороге. Мягкий вечерний сумрак окутал мальчика. После винного запаха подвала хорошо было вдыхать майский свежий воздух. Ему казалось, что целая вечность отделяет его от той минуты, когда он в последний раз видел дядю Жозефа, Мари, Люсьена… Вспомнив о Люсьене, Кри‑Кри вздрогнул.
– Дрожишь, малый? – участливо спросил капрал.
– Я сумею умереть за Коммуну! – проговорил Кри‑Кри, и тотчас мысль его лихорадочно заработала: «Как предупредить дядю Жозефа? Нельзя ли теперь бежать?»
Кри‑Кри бросил взгляд на своего конвоира. Большой рубец на щеке, очевидно оставленный сабельным ударом, и белые свисающие усы придавали лицу капрала строгое, почти суровое выражение, но Кри‑Кри заметил, что из‑под густых бровей на него с интересом смотрят не злые глаза.
– Идём! – сказал капрал.
Кри‑Кри послушно двинулся вперёд. Мальчик старался представить себе, как его расстреляют. «Будет ли при этом ещё кто‑нибудь, кроме капрала?.. Теперь уже Анрио не придёт смотреть, как я корчусь от страданий!.. Как сделать так, чтобы не застонать, не выдать свою боль перед палачами?.. Если надо мной будет небо, я буду смотреть в него и думать о Мари и о Гастоне. Тогда мне не будет страшно…» – решил мальчик.
Капрал прервал его мысли:
– Ну, мы пришли.
Он привёл мальчика в грязный, зловонный угол двора, отгороженный большой стеной. «Вот, наверное, та стена, где погиб Гастон», – подумал Кри‑Кри.
Он шагнул к стене и выпрямился:
– Стреляйте!
– Погоди, малый, не спеши, – глядя на мальчика исподлобья, проговорил солдат. – Расстрелять недолго.
Он опустился на опрокинутый бочонок, поставил ружьё между колен, достал из кармана табак, трубку, набил её и закурил.
Медленно ползли секунды. Кри‑Кри соображал: можно броситься и схватить ружьё… А дальше? На крик капрала сбегутся люди…
Кри‑Кри с ненавистью смотрел на своего палача. А тот, уныло понурив голову, посасывал трубку.
– Не тяни, стреляй! – не выдержав, крикнул вдруг Кри‑Кри.
Капрал вынул изо рта трубку и медленно поднялся:
– Скажи, что передать твоей матери? Как её разыскать?
Кри‑Кри был так удивлён этим вопросом, что не сразу нашёлся, что ответить.
Мать… Кри‑Кри было всего шесть лет, когда её однажды принесли с текстильной фабрики на носилках. В тот день она вышла на работу в деревянных башмаках, и за это её оштрафовали на десять франков, что составляло её десятидневный заработок. Изнурённая непосильной работой, голодная, она не выдержала такого удара и упала без сознания. После этого она так и не оправилась, часто хворала, и её уволили с фабрики. Вскоре она умерла…
– Послушай, малый, – продолжал капрал, подойдя ближе к своему юному пленнику, – я видел, как умирал твой друг Гастон…
Кри‑Кри вздрогнул и отпрянул от капрала. Заметив это, старый солдат сказал:
– Не я в него стрелял… Меня послали подбирать трупы, а он ещё дышал, когда я подошёл к нему. Я нагнулся, и он открыл глаза. Мне захотелось хоть чем‑нибудь скрасить последние минуты парнишки. Я спросил его: «Может, есть у тебя какое‑нибудь желание? Скажи, я исполню его». А он зашептал: «Только одно: спаси жизнь моему другу Шарло Бантару. Он ни в чём не виноват. Хоть он и мал, на его шее – целая семья: больная мать, инвалид‑отец, маленькая…» – и не договорил, замолк навсегда. Не могу забыть его лицо, такое спокойное, юное… А как приказал нам офицер, который сменил теперь убитого Анрио, вывести всех и расстрелять, я и вспомнил про твоего Гастона. «Дай, – подумал я, – уведу его друга отдельно и облегчу ему последние минуты». Я сам отец. У меня в деревне вот такой же сын, как ты… Но я солдат и привык слушаться начальства. Отпустить тебя я не смею, а если что надо передать матери – передам. Видит бог, я это сделаю.
«Так вот на какие выдумки пустился Гастон, чтобы меня спасти!» – подумал Кри‑Кри.
А когда капрал кончил свой рассказ, Шарло сказал:
– Моя мать не станет разговаривать с убийцей своего сына! Ты лучше расскажи своему мальчику, как ты казнил его однолетка‑коммунара. Он тебе это припомнит, когда вырастет!
Капрал помолчал, потом отошёл от Кри‑Кри на три шага и нерешительно переложил ружьё из левой руки в правую.
Жалостливость, столь неожиданная в версальском солдате, медлительность, с какой он готовился казнить своего пленника, не возбудили у молодого Бантара надежды на спасение. Он видел перед собой врага Коммуны и думал только об одном: как бы не уронить перед ним честь и достоинство коммунара. Он мысленно призывал в свидетели Гастона и дядю Жозефа, и это не только укрепило его мужество, но и зародило в нём желание действовать, бороться до последней минуты. «Дядя Жозеф в опасности, а я стою, как баран, и жду, когда меня прирежут!» – при этой мысли у Шарло сразу напряглись мускулы, и ноги уже готовы были к прыжку, когда где‑то близко хлопнула дверь и послышались тяжёлые шаги. Напряжение тотчас сменилось слабостью в ногах и скованностью во всём теле. Кри‑Кри понял, что побег невозможен.
Капрал заторопился, поднял ружьё и сказал решительно:
– Становись, малый, не то вместе с тобой начальство и меня отправит на тот свет!
Шарло уже овладел собой. Он плотно прижался всем телом к стене.
– Погоди, солдат!
Низкий, густой голос, раздавшийся за спиной капрала, вызвал дрожь у мальчика, а у его стража невольно опустилась рука с ружьём.
Шарло увидел приземистого, полного, невзрачного человека лет пятидесяти. Длинную рабочую блузу и широкие чёрные панталоны прикрывал кожаный передник. Хмурый взгляд и давно не бритые щёки завершали мрачный облик этого человека. В руках он держал слесарные инструменты: большие клещи, гаечный ключ и фонарик.
Кри‑Кри с удивлением смотрел на пришельца, а тот объяснял опешившему капралу:
– Погоди… Не при мне… Я сейчас уйду, спущусь вон в тот колодец.
Незнакомец указал на люк около стены, у самых ног Кри‑Кри.
Мальчик невольно отодвинулся на шаг.
– Начальник послал наладить канализацию, – ворчливым тоном продолжал слесарь. – Разведчики пользовались центральной трубой, что тянется отсюда чуть не до самого Бельвиля. Потому‑то и закрыли все трубы, которые выходят в эту главную. Сейчас я открою люк и спущусь.
– Ну, полезай скорее! – заторопил его капрал.
Он снова присел на бочонок и засопел трубкой.
Слесарь ловко приподнял крышку – люка, и оттуда вырвалась струя зловонного воздуха. Мальчик, мужественно ожидавший смертельной пули, с ужасом отпрянул от колодца.
Слесарь как ни в чём не бывало продолжал своё дело. Привычка сделала его малочувствительным к отвратительным запахам подземных труб. Не обращая внимания на поторапливание капрала, он не спеша зажёг свечу в фонарике и повесил его внутри колодца, затем начал спускаться по железным скобам.
Глаза Кри‑Кри встретились с устремлённым на него взглядом слесаря, и за этой грубой и непривлекательной внешностью мальчик почувствовал теплоту участия. Рабочий, уже наполовину скрытый в колодце, остановился и, не спуская глаз с мальчика, вдруг быстро поднялся на поверхность.
– Нет, тут дела много… Надо сперва проветрить всё подземелье, не то там задохнёшься. Я пойду пока, а люк пусть останется открытым, – добавил он, вплотную приблизившись к капралу.
Он встал между ним и юным коммунаром и наклонился к солдату, чтобы прикурить от его трубки, в то же время зажатым в руке гаечным ключом настойчиво указывая мальчику на открытый люк. У Шарло и у самого мелькнула мысль скрыться в канализационной трубе – он слыхал об её огромных размерах, – но удушливый запах колодца отпугнул его. Он готов был безропотно умереть за Коммуну, но погибнуть в этой зловонной яме… Теперь же, заметив знаки слесаря, Шарло больше не колебался. Одним прыжком он очутился у люка. Ещё секунда, и его сапоги уже стучали о железные скобы колодца. Прежде чем капрал успел вскочить и направить дуло ружья в колодец, Шарло схватил висевший на скобе фонарик и скрылся с ним в широкой трубе.
– Беда! Ах, беда какая! – крикнул растерявшийся солдат.
Он выстрелил в люк и уже занёс ногу, чтобы спуститься.
– Брось! – сказал слесарь. Он ухватил солдата за рукав и оттащил в сторону. – Ты там задохнёшься. Когда трубой пользовались разведчики, она была открыта с обоих концов и проветривалась. Потом закрыли оба лаза. Мальчишка из неё всё равно не выберется. Если не задохнётся, то утонет… Там столько грязи – она ему выше головы будет!
Капрал оторопело посмотрел на рабочего и со злостью проговорил:
– Принесла тебя нелёгкая! – и быстро зашагал прочь.
С минуту хмурый слесарь стоял неподвижно, потом стал потихоньку спускаться в колодец. Но тотчас над люком вновь показалась его волосатая голова. Заблестевшие глаза быстро окинули взглядом всё кругом. Человек весело рассмеялся.
– Парнишка‑то смышлёный, догадался захватить с собой фонарик! Он ему пригодится. А я схожу за другим, – сказал он тихо самому себе.
Он прикрыл люк, выпрямился и пошёл. Обернувшись, посмотрел на люк, возвратился, приподнял крышку, оставил колодец полуоткрытым и снова направился к двери, бросив на ходу:
– Сегодня будет что порассказать моей старухе!
Глава двадцать третья
«Не надо отчаиваться!»
Очутившись на дне колодца, Шарло снова почувствовал себя прежним Кри‑Кри.
Глаза его ничего не различали. Слабый свет фонарика едва боролся с темнотой. Грудь сжималась от едкого, противного запаха.
Но впереди были жизнь, свобода, возможность спасти баррикаду и дядю Жозефа!..
Согнувшись, Кри‑Кри скользнул внутрь трубы.
Выстрел капрала не испугал его. Он только теснее прижался к левой стенке трубы. От этого передвижение стало труднее, тело приняло наклонное положение, потеряло устойчивость. Приходилось сильно сгибаться. Сделав таким образом несколько шагов, Кри‑Кри убедился, что его никто не преследует, и смело вышел на середину трубы. Теперь можно было передвигаться быстрее. Он попробовал выпрямиться. Это ему удалось только наполовину. Жидкое месиво грязи доходило почти до самых щиколоток.
Дно трубы было скользкое, и Кри‑Кри с трудом сохранял равновесие. Теперь ему пригодились его ловкость и сноровка.
Ни на минуту не возникало у него подозрения, что незнакомец, неожиданный его спаситель, мог сыграть с ним жестокую шутку – бросить в трубу, не имеющую выхода. Не задумывался мальчик и над тем, кто был этот человек, почему он сжалился над коммунаром.
Мысль работала лишь в одном направлении: долго ли придётся ползти в этой зловонной яме? Выходит ли труба в район, ещё не занятый врагами? Удастся ли предупредить дядю Жозефа?
Фонарик еле освещал путь, но глаза Кри‑Кри постепенно привыкли к темноте. От запаха он скоро перестал страдать: его обоняние свыклось с тяжёлым воздухом.
Вдруг в темноте что‑то зашуршало, задвигалось. На мгновение мальчику стало страшно, но он вспомнил рассказы о крысах, которые водятся в канализационных трубах.
Затаив дыхание он продолжал двигаться, вернее – скользить в темноте. Шорох не прекращался. Кри‑Кри сообразил, что крыса следует за ним. Теперь уже совсем близко слышалось её сопение. Чтобы не поддаться страху, Кри‑Кри стал вспоминать, как, бывало, подтрунивал над мадам Дидье, которая до смерти боялась крыс и каждого невинного серого мышонка принимала за лютого зверя. От мысли о мадам Дидье Кри‑Кри перешёл к дяде Жозефу. Как‑то там у них дела на баррикаде? Неужели он не успеет сообщить правду о Люсьене? Сколько времени он уже ползёт тут, во тьме и зловонии?..
Вдруг Кри‑Кри почувствовал, как острые зубы вонзились ему в правую икру. Ах, чёрт побери, так эти мерзкие животные и впрямь кусаются!.. Вспомнив о перочинном ноже, он полез в карман, не без труда вытащил оттуда нож и открыл его. Изловчившись, Кри‑Кри бросил нож лезвием вниз прямо в крысу. Она пискнула и отпустила ногу мальчика.
Теперь его больше не тревожили ни шорох, ни писк, то и дело доносившиеся откуда‑то из темноты. Мальчик всматривался в даль в надежде увидеть какие‑нибудь признаки того, что трудное и опасное путешествие под землёй скоро окончится. Кри‑Кри стал вести счёт шагам, чтобы хоть приблизительно определить время и пройденное расстояние. На двухсотом шагу он невольно остановился: нога ступила на плоскую поверхность. Кри‑Кри поправил фитилёк свечи, вытер стёкла фонаря и увидел, что находится уже не в трубе, а в таком же колодце, как тот, в который он спустился. И здесь тоже железные скобы, вделанные в стену колодца, служили ступеньками, по которым можно было выбраться наружу.
Не раздумывая, Кри‑Кри начал взбираться наверх. Вот он уже коснулся головой крышки. Прицепив фонарик к скобе, мальчик протянул вверх обе руки и попытался приподнять чугунную плиту, но она даже не шевельнулась. У Кри‑Кри мелькнула мысль, что крышка, которую приподнял слесарь, была очень массивная, вот почему он пользовался большими клещами. Мальчик понял, что не поднимет эту плиту, и ему стало страшно. Но растерянность продолжалась недолго. Вспомнив о слесаре, о его клещах, Кри‑Кри вспомнил и о том, как стоял только что под дулом ружья. Недавнее происшествие представилось ему во всех подробностях.
Кри‑Кри улыбнулся. Вдруг исчезло охватившее было его чувство страха и безнадёжности.
«Никогда не надо отчаиваться!» – слова эти, которые любил повторять дядя Жозеф в трудные минуты жизни, пришли на память Кри‑Кри. Мысль сразу заработала с удивительной ясностью, вернулась спокойная рассудительность.
«Можно постучать о крышку, и кто‑нибудь услышит». Но тотчас Кри‑Кри спохватился: «Нет! Это опасно. Я ведь недалеко ушёл. Значит, тут кругом версальцы. Крышку поднимут, и меня опять схватят».
Шарло взглянул вниз и увидел, что такая же труба, как та, из какой он вышел, продолжается и по другую сторону колодца. Тогда он спустился и двинулся дальше, возобновив, счёт шагам. Скоро, на триста сорок втором шагу, он снова очутился в колодце. Но здесь Кри‑Кри задержался только на несколько минут, чтобы, выпрямившись, немного отдохнуть. Затем пошёл дальше. Он теперь сообразил, что такие колодцы устроены на всём протяжении трубы, которая была очень длинна, и что они повторяются через каждые триста или четыреста шагов.
Прикинул Кри‑Кри и расстояние, оставшееся позади. «Шаги приходится делать небольшие из‑за этой грязи, – рассуждал он. – Пожалуй, два шага составят не более одного метра. Надо, значит, сделать не меньше двух тысяч шагов, чтобы уйти на целый километр… А там уж можно постучать».
Приняв такое решение, Кри‑Кри зашагал быстрее и уже не обращал внимания на встречавшиеся колодцы.
Ему не пришлось ждать так долго, как он рассчитывал. Вскоре заметив, что в трубе стало светлее, мальчик понял, что приближается к выходу. Он заторопился навстречу свету и без дальнейших приключений добрался до колодца с приподнятой крышкой. Упираясь ногами в железные скобы, Кри‑Кри ухватился сперва одной рукой, а потом и другой за край люка. Однако через открытую часть колодца нельзя было даже высунуть голову. Тогда, освободив одну руку, он стал толкать крышку. Она плохо поддавалась. Шарло пришлось затратить немало усилий, пока наконец крышка уступила и сдвинулась вбок настолько, что он мог пролезть в образовавшееся отверстие.
Он очутился в каком‑то заброшенном дворе. Расправив онемевшее тело, мальчик вздохнул наконец полной грудью.
«На какую же улицу я попал?» – подумал он.
Первое, что бросилось в глаза Шарло, когда он выбежал из ворот, был горевший трёхэтажный дом и освещённое пожаром здание мэрии предместья Бельвиль.
Мэрия находилась как раз напротив охваченного пламенем дома, и Кри‑Кри на мгновение остановился, изумлённый необычным видом здания, которое он хорошо знал. Здесь он много раз встречался с дядей Жозефом.
Мимо дома, заполняя тротуар и мостовую, нёсся стремительный поток людей, не обращавших внимания на пожар. Здесь были и женщины с детьми на руках, и старики, тянувшие из последних сил тележки с домашним скарбом. Тут же шагали усталые, с закопчёнными лицами воины Коммуны. Они шли туда, где ещё была надежда задержать врага. Кри‑Кри увидел маркитантку с окровавленной головой, обвязанной носовым платком, часть кавалерийского отряда во главе с начальником, который старался сидеть в седле прямо, несмотря на рану в плече.
У входа в мэрию стояло несколько человек, и один из них отрывисто читал наклеенное на стене воззвание.
Ярко освещённые пламенем пожара слова вдруг тускнели, когда из окон вырывались густые клубы дыма.
«…Вы знаете, какая участь ожидает нас, если мы сдадимся… К оружию!.. Поддержите XIX округ, помогая ему отрезать врага. В этом и ваше спасение. Не ждите, пока станут нападать уже на Бельвиль… и тогда Бельвиль восторжествует… Вперёд! Да здравствует республика!»
– Значит, Бельвиль ещё держится! – радостно воскликнул Шарло.
– Это последняя прокламация Коммуны, – проговорил кто‑то печально. – Её расклеили утрам, когда Бельвиль ещё держался, а сейчас…
Кри‑Кри не слушал дальше. Каждая минута промедления могла стоить жизни дяде Жозефу!..
– Если только он ещё жив! – вслух произнёс Шарло и ускорил шаг.
От здания мэрии до улицы Рампонно было не больше полутора километров, и в обычное время Кри‑Кри, прекрасно знавший все улицы и переулки предместья Бельвиль, мог такое расстояние пробежать в четверть часа, а если воспользоваться проходными дворами, то и ещё скорее. Но сейчас добраться до улицы Рампонно оказалось нелегко.
Пораздумав, Кри‑Кри сообразил, что ему надо идти по тому же направлению, по какому следовал весь поток людей, двигавшийся по Бельвильской улице в сторону Парижской. Все торопились на Фобур‑дю‑Тампль, где ещё держались, отражая яростные атаки версальцев, фундаментальные баррикады.
Поток подхватил Кри‑Кри. Мальчик некоторое время двигался, не имея возможности ускорить шаг, так как его вплотную окружали люди.
Тогда Кри‑Кри решился на обходный манёвр. Это удлиняло путь, но всё же давало выигрыш во времени.
Он задержался, дал толпе пройти вперёд и затем, повернув в обратную сторону, добежал до ближайшего угла и уже хотел было свернуть на Ангулемскую улицу. Но тут он вспомнил, что ещё никому не сказал о подземном ходе, которым пользовались предатели.
Увидев бежавшего ему навстречу федерата с чёрным от дыма лицом, в разорванной куртке, Кри‑Кри бросился к нему:
– Послушайте! Я был в плену у версальцев и бежал оттуда… по трубе. Я покажу вам этот ход. Им пользуются версальцы, и его необходимо закрыть сейчас же, немедленно!
Федерат остановился и смотрел на мальчика как в полусне. Казалось, он только наполовину понимал смысл его слов.
– Ты, видно, засиделся у версальцев и ничего не знаешь. Поздно! Всё кончено! – И федерат пошёл дальше.
– Разве наши дела так плохи? – растерянно спросил Кри‑Кри.
Но федерат был уже далеко. Ответил встречный парнишка, по всей вероятности сверстник Кри‑Кри:
– Ты что, не в своём уме, видно? Вот дурак‑то, спрашивает! А сам будто не знаешь!
Кри‑Кри стало страшно. Он понял, что Коммуна раздавлена, и всё виденное им только что на Бельвильской улице предстало перед ним теперь в ином свете.
Шарло свернул на Ангулемскую улицу и, всё убыстряя шаг, добрался до Бельвильского бульвара.
Здесь не было ни души, так как улица обстреливалась версальской артиллерией.
Кри‑Кри не стал обходить эту опасную дорогу – по ней можно было бежать быстрее.
Падавшие поминутно снаряды только подхлёстывали мальчика, и без того стремившегося скорей увидеть дядю Жозефа. Каждая секунда могла быть решающей для защитников баррикады.