– Да, ни за кого они, товарищ лейтенант…
– То есть, как это ни за кого? Ты у него спросил про власть?
– Спросил!
– Ну, и?..
– Они, как я понял его, сами за себя.
Я уставился на Баравкова, пучившего в растерянности глаза.
– Это что получается? Они сами – «духи»? Ты меня, Гена, до истерики доведешь!
– Никак нет, товарищ лейтенант! У них такая «петрушка» получается: несколько часов назад на них напали люди из другого кишлака, который находится дальше – в ущелье. Вон видите?
– За развалинами, что ли?
– Так точно!
– Ну!
– Они убили детей, жителей и вернулись к себе.
– Зачем убили, Гена? Спроси, в чем здесь причина? – Оживился я, понимая, что в этом уже что-то есть, чтобы понять суть событий, происшедших в кишлаке.
Разговор на выяснение обстоятельств нападения жителей соседнего кишлака занял не более минуты.
– Ну, Гена! – Торопил я заместителя.
– Значит, так, т-т-товарищ лейтенант, – заикаясь, объяснил Баравков, – у них здесь школа, в которой учились дети, учительница… Он хочет нам показать.
– Потом, скажи ему, Гена, потом! Дальше-то что?
– Он настаивает, товарищ лейтенант!
– На чем?
– Говорит, что надо показать.
– Ну, это «вощще» ни в какие рамки не лезет! Нам, что здесь, идти на эа экскурсию?
– Нет! Я, кажется, понимаю, в чем дело! Надо идти!
Втянуться в кишлак подальше, в принципе, было можно! Посмотреть, разобраться! «Горбатые» ходили над головами и об опасности не сигналили. "Пожалуй, рискну, но подстрахуюсь" - решил я и подозвал к себе Есаулкова.
– Николай, связь с «горбатыми»!
– Гарнитуру, товарищ лейтенант! – подал он мне наушники с тангентой «809» станции.
– «Воздух», я – «земля», прием!
– На приеме!
– Меня наблюдаешь?
– Отлично вижу!
– Хорошо! Я сейчас подтянусь к центру кишлака, посмотрю, что там творится. Присмотри за «бородатыми». Что-то не все мне здесь нравится.
– Я понял, если что – подстрахую! Сейчас «пройдусь» по крышам, посмотрю внимательней.
– Добро, работай, я пошел!
– Удачи, десантура!
– Спасибо, не плошай!
Взаимодействие с авиацией организовано, теперь бы не нарваться на «духов», которым, собственно, все равно кого «шинковать»: «шурави» ли, своих сорбозов…
– Гена, спроси старика: сколько было напавших на кишлак?
Гена задал вопрос, выслушав ответ, перевел:
– Около тридцати.
– Ну, что ж, вперед! Пусть ведет к школе.
– К школе надо, товарищ лейтенант, к школе! Мне, кажется, все дело в ней…
– Озадачил ты меня, Баравков! Ну, пошли!
Внешне аксакал не был похож на Сусанина: ранен, слабоват, но кто его знает? Война научила быть внимательным и осторожным в отношениях с местным населением, от которого можно было ожидать всего: от поддержки, улыбки – до удара ножом из-за угла. Но это был спонтанный случай, который управлялся мной в поставленной мне задаче.
Выдвигаясь за стариком, вышли на «пятачок», площадку, на которой, вероятно, по тем или иным причинам собирался народ. Судя по ее утоптанной поверхности, она служила для проведения массовых сборищ, впрочем, это были только мои предположения. Если оценить населенный пункт по карте, можно было сказать, что мы вышли к его центральной части, где находились значимые в жизни кишлака сооружения. Трудно определить – какие? Но они выделялись более фундаментальной формой и размерами по сравнению со строениями, которые находились на его окраине. Назвать их административными – не поворачивался язык, хотя в этом, наверное, что-то было… Они пылали огнем, издавая мрадный запах, который мы ощутили после десантирования с вертолетов.
Левее горевших строений находилось глиняное сооружение с входом с улицы, справа – дувал, за которым виднелся абрикосовый сад. Афганец жестом показал, что надо зайти внутрь помещения. Переглянувшись с Баравковым, мы достали гранаты. Старик отчаянно замахал руками. Ладно.
– Гена, Сокуров – за аксакалом, я прикрою. Вперед него не лезьте. Остальным – к бою и отслеживать обстановку. Нищенко!
– Я, товарищ лейтенант!
– Ущелье под контроль! И речонку – тоже!
– Понял!
Переступив порог, окунулись в прохладный сумрак помещения, имевшего специфический запах… После яркого света ослепли.
– Присесть! Наблюдаем!
– Дрищь, спинжирай! Дрищь! – Остановил старика Баравков.
– Осмотреться и привыкнуть к темноте.
Приглядевшись и немного освоившись, двинулись дальше. Старик был впереди, но ровно настолько, чтобы не терялся из вида. Подошли к внутренней двери следующего помещения.
– Стоп, Гена! Теперь за мной! Прикрой меня.
Чтобы не видел афганец, я ввернул в гранату запал и разогнул усики чеки. Парни двигались за мной в готовности полоснуть из автоматов, если бы в этом вдруг появилась необходимость.
Мы вошли в открытую аксакалом дверь и оказались в светлом просторном помещении, поэтому остолбенение наступило мгновенно. Я стоял, пытаясь осмыслить увиденное, в глазах потемнело от страшной догадки. Впрочем, какой догадки? Яви! Около пятнадцати девочек 11 – 13 лет лежали в ряд на залитом кровью глиняном полу. В лужах свернувшейся крови, образовавших студенистую массу, лежали отрубленные детские ручонки. Над тельцамихуденьких афганских девочек вились тысячи мух, они ползали по их лицам, посиневшим губам, танцуя танец смерти казненным зверским способом детям.
– Гена, спроси: их-то за что?
Баравков заговорил с афганцем, а я пошел вдоль вытянувшихся тел, пытаясь разобраться: все ли мертвы? Перевернутые столики, скамейки валялись у стен помещения, взрослая женщина лежала чуть дальше – ее грудь, живот были в крови. На темной одежде пулевые отверстия... Наверное, она и есть учительница… Кровью было залито все помещение – ступить некуда, чтобы пройти по линии смерти и вникнуть в случившуюся здесь бойню.
– Ну, что он, Гена, говорит?
– Говорит, что ни с кем не воевали, всех мужчин еще несколько месяцев назад увели в горы. Приезжали люди из Кабула, рассказывали про новую власть, открыли школу, учительницу привезли, помогали мукой, продовольствием. Говорили – от «шурави». Сегодня утром ворвались люди соседнего кишлака, убивали подряд.
– Детей, Гена, за что? Детей?
– За то, что в школу ходили.
– Так. Еще раз уточни, где этот кишлак, люди которого зверски расправились с детьми! Пусть покажет!
Мы вышли на улицу – слегка пошатывало. Гена говорил с афганцем, тот показывал что- то руками, объяснял. Впрочем, и без перевода было понятно: вон кишлак, километра три по ущелью.
Обе пары вертолетов, «нарезая» круги над нами, отслеживали обстановку в кишлаке и его окрестностях – было спокойно и ничто не вызывало тревоги. Ситуация была рабочей и теперь уже понятной, разрешившись страшным содержанием нечеловеческого отношения к жизням ни в чем не повинных детей – надо было принимать адекватные меры.
– Есаулков, авиацию.
– Есть, товарищ лейтенант.
Прижав наушник гарнитуры к уху, я связался командиром вертолетного звена:
– «Воздух», «Воздух», я «Земля», прием.
– Я «Воздух».
– Доложи на базу: вооруженный отряд соседнего населенного пункта разгромил и поджог кишлак. Ими убито много жителей, казнены малолетние дети. По данным местного жителя, каратели вернулись в свой кишлачок, его координаты… Прием.
Через некоторое время я выслушал ответ командира:
– «Земля», я «Воздух» получен приказ: акт возмездия.
– Вас понял, жду на площадке, подработаю дымом. «Двадцать четвертые», прием!
– На приеме.
– Задачу слышал?
– Да!
– Координаты цели… Работать на поражение, не кокетничать и не церемониться! Обеспечить посадку «восьмерок» для зачистки кишлака после его обработки. Как понял?
– Я понял! Работаю!
– Хорошо! Возьми под контроль подходы от Джойбара и Шораба.
– Принял! Поехали!
Командир звена боевых вертолетов, получив координаты душманского отряда, после проведенной им карательной акции, прикроет наш бросок на «восьмерках» к кишлаку, где проживали нелюди, и несколькими заходами распашет его «нурсами». После чего мы войдем в кишлак разведывательной группой и «доравняем» в нем все то, что нам оставят «вертушки». Экипажи находились со мной в одной радиосети, они слышали друг друга и меня в том числе, понимая замысел предстоящей атаки на душманский кишлак.
Через несколько минут мы подбежали к площадке. «Восьмерки», приземлившись на минуту за нами, подняли пыль в звенящем грохоте двигателей. Взлет. Я сразу к кабине пилотов.
– Командир, скомандуй «двадцать четвертым», чтобы по кишлаку поработали с удовольствием! В нем отряд вооруженных нелюдей.
– Я понял, – крикнул мне на ухо летчик.