Клаус Вивель
Тайная вечеря. Путешествие среди выживших христиан в арабском мире
Православный бестселлер –
«Вивель К. Тайная вечеря. Путешествие среди выживших христиан в арабском мире»: Группа Компаний «РИПОЛ классик» / «Твердо»; Москва / Санкт-Петербург; 2019
ISBN 978-5-386-12498-4
Аннотация
Книга посвящена трагическим судьбам христиан в странах Ближнего Востока. Именно здесь проповедовали апостолы и формировались первые христианские общины. Прошли века. Христиан на Ближнем Востоке все меньше и меньше. Происходят религиозные конфликты, и целые семьи вынуждены бежать на «толерантный» Запад. Но кто-то остается и старается сберечь драгоценное наследие. Долго ли продержатся эти подвижники? Об этом задумывается автор, рассказывая о своих посещениях Сирии, Египта, Ливана, Ирака.
Клаус Вивель
Тайная вечеря. Путешествие среди выживших христиан в арабском мире
Klaus Wivel
Den sidste nadver. En rejse blandt de efterladte kristne i den arabiske verden
© Klaus Wivel and Kristeligt Dagblads Forlag A/S 2013
© Кларк H., перевод на русский язык, 2019
© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019
* * *
Предисловие к русскому изданию
Нам мало известно о последних днях Махмуда Аль-Асали, несмотря на то что недавно появились новые подробности его жизни. Он происходил из очень уважаемой мусульманской семьи и был профессором юриспруденции во втором по размерам городе Ирака Мосуле – центре ассирийских, халдейских и других иракских христиан последние два тысячелетия.
До иракской войны 2003 г. в городе проживало 50000 христиан, но из-за похищений и убийств священников, уничтожения храмов число христиан резко сократилось; есть основания полагать, что в тот самый июньский день 2014 г., когда ИГИЛ захватило Мосул, их в городе проживало менее 10000. В каком-то смысле этот день был кульминацией десятилетнего преследования христиан исламистами. Дни христиан были сочтены, когда боевики ИГИЛ захватили власть.
Они действовали со скрупулёзной точностью – на стенах домов христиан нарисовали арабскую букву n, nun, ن, что означает Nasara, Назаряне. В исламских странах этим словом из Корана уничижительно называют людей из Назарета.
ИГИЛ выдвинуло христианам ультиматум: если они хотят остаться в Мосуле, они должны или обратиться в ислам, или выплачивать подушный налог, так называемый джизе. Отказавшихся, по словам ИГИЛ, ждала казнь. Последним оставшимся для христиан Мосула вариантом было немедленное бегство из города, при котором вся собственность оставалась на разграбление новым властителям. Естественно, большинство христиан предпочли этот путь.
Семидесятипятилетняя женщина-христианка (в целях ее безопасности я не буду упоминать ее имя) проживала в Диндане, христианском районе Мосула на западном побережье реки Тигрис, где боевики ИГИЛ начали свою кампанию по изгнанию. Женщина не хотела принимать ислам, но не хотела и быть убитой, боевики же потребовали, чтобы она тотчас покинула город. Профессор Аль-Асали, проживавший рядом с этой женщиной, услышал об этом и попросил их дать ей время на сборы и на то, чтобы найти кого-нибудь, кто присматривал бы за домом, пока ее не будет.
Масштаб депортаций лета 2014-го был катастрофическим. Мосул и поля Ниневии – историческая родина христиан, откуда за исключением трех или четырех семей, решивших все-таки принять ислам, все христиане были изгнаны. Все они, приблизительно 11000 человек, в спешке покинули поля Ниневии, захваченные ИГИЛ[1]. Исламистские боевики «объявили войну истории», как написал в своем берущем за душу некрологе по потерянной культуре ливанский журналист Хишам Мельхем, корреспондент канала «Аль-Арабия» и газеты «Ан-Нахар»: «Трагедия, которая настигла местных христиан Плодородного полумесяца, арабов и неарабов, после американского вторжения в Ирак в 2003 г… впервые подняла вопрос о возможном конце христианства на территории Плодородного полумесяца»[2].
Шокировала и неспособность Западного мира отреагировать на эти события. Очень немногие были готовы последовать примеру профессора Махмуда Аль-Асали в его попытке защитить древнюю культуру, которая, в сущности, является и его собственной культурой.
Эта книга – не про то, что сотворило ИГИЛ в Сирии и Ираке. Свою поездку по четырем арабским странам я совершил в период с осени 2012 по лето 2013-го, и книга была закончена до того, как ИГИЛ захватило значительную часть территории Сирии и Ирака.
Я не был свидетелем чудовищных последствий, которые наступили для египетских христиан после военного вмешательства 3 июля 2013 г., устранившего от власти «Братьев-мусульман». 14 августа 2013 г., через пару дней после того как я отдал рукопись книги своему датскому издателю, исламисты отомстили новому военному режиму, который жестоко расправился более чем с тысячей демонстрантов «Братьев-мусульман». Вендетта была нацелена на коптов – группу христиан, чье положение в Египте становится все более тяжелым, в то время как их количество продолжает сокращаться. «Братья», если верить заявлению исламистского движения[3], оправдывали свое нападение тем, что новоизбранный коптами египетский Папа Тавадрос II якобы поддерживал переворот и объявил «войну против ислама и мусульман». Это заявление было открытым приглашением к беспределу. Коптов превратили в «козлов отпущения» в египетских стычках между старыми военными режимами и исламистами, что отражало ситуацию с христианами на всем Ближнем Востоке. В таких местах, как Сирия и Ирак, христиане расплачиваются за свой союз с l'ancien régime [старым режимом (фр.)].
Согласно Египетской организации по правам человека, «Египетской инициативе по правам человека», как минимум сорок шесть храмов и монастырей по всему Египту были разграблены, уничтожены или подожжены. Многие из них сгорели дотла. То же самое произошло с десятками христианских приходов, библиотек, магазинов, домов, школ и общественных центров. Даже коптский детский приют стал жертвой поджога. Сторонники «Братьев» знали, на кого выплеснуть свою злость в тот августовский день 2013 г. Полиция и службы безопасности, которые тоже подверглись тогда нападению, не могли никого защитить; христиане были предоставлены сами себе. Сэмуэль Тадрос, египетский исследователь из Института Хадсон, у которого я взял обширное интервью для этой книги, считает, что это было самое серьезное нападение на египетских коптов с XIV века[4]. «Хрустальная ночь» для коптов.
Две истории могут служить не только иллюстрацией ужасов тех исторических нападений в Египте, но и связующим звеном с тем, что произойдет в Мосуле год спустя. Тридцатитрехлетний бизнесмен-христианин из Миньи рассказал «Associated Press» следующую историю:
«Сосед позвонил мне и сказал, что магазин горит. Когда я прибежал на место, три экстремиста пошли на меня с ножами, поняв, что я владелец».
Этому мужчине посчастливилось сбежать, когда поджигатели обнаружили, что всю сцену на мобильный телефон снимал мальчик-христианин. По словам бизнесмена, экстремисты побежали за мальчиком, крича «Nusrani, Nusrani» – то самое уничижительное арабское слово, которым помечали стены домов в Мосуле. «У нас на улице Мустафа Фами исламисты заранее пометили красным крестом мусульманские магазины и черным – магазины христиан, – рассказал бизнесмен «АР». – Будьте уверены, что те, что помечены красным, стоят невредимыми»[5].
Вторая история также была опубликована в статье «АР». Новостное бюро связалось с сорокасемилетней монахиней, которая руководила католической школой в Бани Суэфе, менее чем в ста милях южнее Каира. Женщина рассказала, что на школу напала группа исламистов, которые сломали видимый с улицы крест и заменили его черным баннером, напоминающим баннер Аль Каиды. Они разграбили школу, забрав оттуда компьютеры, мебель и все, что представляло хоть какую-то ценность, а затем подожгли ее. Была вызвана полиция, но никто так и не пришел на помощь. Давшая интервью монахиня вместе с двумя другими была взята в заложники и выведена на улицу.
«В конце они выставили нас как военнопленных и выкрикивали оскорбления, пока гнали нас от одной улицы к другой, не говоря, куда ведут», – рассказывала она.
Мусульманская женщина, которая когда-то преподавала в этой школе, заметила монахинь, когда их вели мимо ее дома.
«Я узнала Саадию, – сказала руководительница школы (статья не упоминает полное имя Саадии). – Она предложила нам убежище и защиту, так как ее зять полицейский. Мы, конечно, согласились».
Монахиням пришлось буквально прорываться к этой женщине, пока демонстранты приставали к ним и избивали их[6]. Женщины были спасены милосердием. И в Египте можно найти мусульман из того же теста, что и профессор из Мосула.
Эта книга сама по себе является прологом. Это исследование абсцесса, который привел к взрыву насилия в Египте и Ираке; оно показывает, что преследования последних нескольких лет возникли не из ниоткуда. Христиане эмигрировали из мусульманских стран десятилетиями, но в новом тысячелетии с увеличением насилия усилилось и стремление христиан уехать. Настроение у многих христиан на территориях Палестины, Египта и Ливана было безрадостным, но наиболее ясно я почувствовал это в Ираке.
У меня был один вопрос ко всем людям, которых я встречал в этих четырех местах: почему христиане бегут, покидая территории, в которых христианство зародилось? Христианство распространилось по земному шару, но здесь, у его истоков, количество христиан все уменьшается. Ни в одном месте в мире нет столь малого процента христианского населения, как в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Всего около 4 %.
Что случилось?
Вероятно, профессор Аль-Асали знал о возможных последствиях помощи пожилой христианке в Мосуле. В то время не было тайной, как исламисты поступали с гуманитарными работниками, которых они захватывали в Сирии, и что они делали с местными христианами.
Попустительство местных иракских суннитов в Мосуле также было очевидным. Когда профессор решил защищать интересы пожилой соседки, он мог догадываться, что именно другие жители Мосула указали новым властителям, чьи стены они должны пометить буквой ن. Неслучайно исламисты так легко заняли город – их встречали с распростертыми объятиями.
Христиане с горечью сознавали это. Они стали свидетелями того, как внезапно их сосед, их бывший одноклассник, продавец из ближайшего магазина или коллега «присоединялся к молодым джихадистам в воровстве, разграблении наших домов и похищении женщин и детей», по словам тридцатисемилетнего христианина-беженца в курдской столице Эрбиль[7]. По той же причине, по всей вероятности, пройдет много времени, прежде чем христиане, эзиды (религиозная группа, еще больше пострадавшая от рук ИГИЛ, чем христиане) и другие меньшинства вернутся в свои прежние, на сегодняшний день в большинстве своем полностью разрушенные, дома в Мосуле и окрестностях, даже после того как ИГИЛ побеждено. Скорее всего, многие не вернутся никогда. Как сказал Washington Post христианский беженец в Эрбиле, «мы желали Ирак. Ирак нас не желает»[8].
Некоторые все же желали христиан и многое сделали для того, чтобы показать это. Эта книга посвящена таким людям, как Саадия, египетская учительница в Бани Суэфе, и профессор Аль-Асали в Мосуле. Его забота о пожилой христианке дорого ему стоила. Боевики ИГИЛ проигнорировали его призыв к милосердию и выгнали женщину под палящее летнее солнце, отняв все ее вещи. Профессора увезли в неизвестном направлении. Позднее его семье предложили забрать его из морга. Там домашние обнаружили, что его голова прострелена.
Я путешествовал по арабским странам не для пропаганды христианства. Если вы ищете в этой книге всестороннего исследования по теологии, богослужению, рассказ о многообразии и традициях арабских христиан, то вы обратились не по адресу. Я путешествовал, чтобы встретиться с христианами (и некоторыми мусульманами). Мне не было важно, были ли они греческими православными, католиками, протестантами, коптами, маронитами, халдеями, верующими, сомневающимися или атеистами. Мне были интересны их истории. Я хотел узнать, почему столь многие из них стремились покинуть регион.
Моя книга – про этих людей.
Пожалуй, мне стоит поблагодарить за свое путешествие бывшего датского политика Вилли Сённдала. В октябре 2011 г. я опубликовал адресованное ему открытое письмо в датской газете, с которой я сотрудничаю, Weekendavisen, вскоре после того как он стал министром иностранных дел. Я хотел узнать, какова его позиция по отношению к притеснениям коптов в Египте, одной из мировых колыбелей христианства, вынуждающим покидать людей родину ввиду бесчисленных нападений и поджогов храмов, виновники которых крайне редко привлекаются к ответственности. Я полагал, что его первым шагом в качестве министра должно было быть приглашение посла Египта к серьезному разговору, в котором следовало обозначить, что правительство Дании не одобряет преступлений против христиан. Что-то же новый министр иностранных дел должен был сделать, не так ли?
Однако он так и не ответил мне и не выразил публичного протеста по поводу притеснений коптов, и это дало мне основания полагать, что министр не разделяет моего беспокойства. Поэтому-то я и отправился на Ближний Восток – узнать на месте, что там происходит. Я также пытался понять, почему Сённдал и многие его западные коллеги, в том числе в Соединенных Штатах, не выражают особого интереса к проблеме. Христиане, которых я встречал в арабских странах, тоже не чувствовали, что Запад готов подключиться к их ситуации. Почему об этом умалчивают? Почему нет сопереживания и тревоги? Мне запало в душу объяснение одного пожилого католика, с которым я встретился в Вифлееме: «Запад считает нас арабами; арабы считают нас христианами. В любом случае мы в проигрыше».
Христиане подвергаются произволу в самых разнообразных формах, от юридической и социальной дискриминации до травли, преследований и, в некоторых случаях, изгнания. В новом тысячелетии христианам стало тяжелее жить во многих арабских странах, но дискриминация христиан продолжается столетиями. Я рад, что с историей арабских христиан теперь смогут ознакомиться и российские читатели.
Клаус Вивель, Копенгаген, 18 сентября 2018 г.
Предисловие
Этого человека я сразу даже не заметил, хотя он все время находился неподалеку. В тот весенний вечер я появился в маленьком домике с террасой, чтобы взять интервью у его жены, и моему взору открылась уютная гостиная с диваном, покрытым золотистым велюровым покрывалом. Дело было в Анкаве, христианском квартале курдского города Эрбиль, что на севере Ирака.
Вот уже несколько дней я интервьюирую иракских христиан, подвергающихся ужасным гонениям. За последние 10 лет в этом районе накопилось такое количество историй о преследованиях христиан, что мне уже непросто отличить одну от другой. Убийства священников, бомбежка церквей, тысячи случаев похищений, сотни убитых. Вследствие всех этих событий в послевоенном 2003 г. более двух третей иракских христиан эмигрировало из страны. По данным многочисленных опросов, проведенных при финансовой поддержке Королевства Дании, 84 % респондентов-христиан считают, что через 10 лет в стране христиан больше не останется.
Передо мной женщина – бледная, со стрижеными темными волосами, вся в черном, босиком, возрастом чуть более сорока. Она лишь одна из множества других, причем ее история далеко не самая страшная. Как-никак ей удалось выжить; всего через сутки она уже была на свободе.
Вечером 26 сентября 2009 г., вернувшись домой с работы в частной клинике, она принимала ванну и вдруг почувствовала около своего виска дуло автомата Калашникова. Женщину завели в комнату, и она увидела, как четверо мужчин в масках залепили скотчем рты и руки троим ее детям и глаза старшей дочери.
Затем ей самой замотали руки и залепили глаза, ударили прикладом по голове, выволокли на улицу и затолкали в какую-то машину.
Поездка оказалась недолгой. Она сообразила, что ее везут в ближайший городок, расположенный на северо-западе Ирака. Ее вытащили из машины и, отведя в дом, заперли в узкой, крошечной комнатке. Изнутри доносился женский голос – дом, куда доставили пленницу, принадлежал чьей-то семье.
– Мы представители исламского государства, – раздался мужской голос. – Нашему государству нужны деньги.
Она дала им телефон своего мужа.
Нелегко было этой даме с бледным лицом держать себя в руках, рассказывая мне свою историю. Причиной тому не столько страдания, перенесенные ею во время двенадцатичасового сидения в крошечном шкафу один на один со страхом смерти. Причина в воспоминаниях о той ночи, которые продолжают терзать ее, вызывая приступы рыданий.
Когда наконец в разговор вступил муж, я словно бы впервые заметил его присутствие. На нем розовая рубашка, синий галстук, очки. Как и жена, по профессии он врач. Этому благородному, спокойному человеку на вид можно дать лет пятьдесят. Как правило, когда люди рассказывают мне подробности своих похищений, они пытаются привнести в повествование какой-нибудь элемент проявленного ими мужества: как пытались торговаться; как стремились сбежать; как они жаждут узнать, что в конце концов их похитителей настигла смерть под градом пуль. Всем так или иначе хотелось показать мне, что похищение ничуть не затронуло их личного достоинства.
Однако этот врач был не таков – ведь тут похитили не его самого, а жену. Он объяснил мне, что для иракского мужчины это большой позор. Чувство собственного бессилия утаить ему так и не удалось.
Мужчина поведал, как, вернувшись домой в ту ночь, ничего не подозревал о случившемся и поначалу никак не мог понять, почему на полу валяется разбитый мобильник жены. Сначала он подумал, что, разозлившись на непослушных детей, она швырнула его об пол и выбежала из дома. С ней всякое случалось, когда она сердилась, но сегодня ее что-то долго не было.
А где же дети? Он вошел в комнату и нашел их в углу трясущимися от страха. С тех самых пор жизнь его изменилась. После звонка похитителей он уже знал, что отдал бы что угодно – что угодно – лишь бы получить свою жену обратно, лишь бы они ее не трогали.
Ему сказали, что если он хочет на следующий день получить ее живой, ему придется принести $120000 (около 700000 датских крон). Вызвать полицию он не мог.
– Я сказал им, что настолько быстро и без посторонней помощи такую сумму достать никому не под силу. Это просто нереально.
И правда, где за одну ночь человек может взять $120 тысяч? Откуда извлечет? Может, из банкомата? Или из-под подушки? Он взглянул так, словно у меня был ответ на этот вопрос.
На следующее утро ему удалось с помощью своего дяди собрать $40000 – и это все. Больше врачу достать денег было негде. Он перепробовал все, что мог, и решил, что это конец.
Однако похитителей сумма вполне удовлетворила. Они получили деньги, он получил жену. Во время переговоров похитители говорили на диалекте, типичном для соседнего шиитского городка.
Но на этом история не закончилась. Слушая его воспоминания о том мучительном дне, я был встревожен не на шутку. В его словах более четко, чем в словах кого – либо из ранее встреченных мной людей, были слышны и жажда адского отмщения, и оскорбленное достоинство, и чувство поражения, и ужас, которые сегодня одолевают многих христиан, проживающих в арабских странах. Христиане мигрировали из мусульманских стран на протяжении многих десятилетий, однако на рубеже нового тысячелетия насилие и желание выехать за пределы страны стали носить массовый характер. Особенно это чувствовалось в Ираке, но не только. Во время моих поездок по Палестинской автономии, Египту и Ливану настроения у многих христиан были довольно мрачными.
Во всех этих странах я проводил встречи с христианами, чтобы задать им один и тот же вопрос из своего блокнота: почему? Почему христиане эмигрируют? Почему покидают страны, которые традиционно были христианскими? Христианство распространилось по всему земному шару, но в местах, где оно зародилось, процент христиан существенно падает. Нигде в мире христиане не представлены таким ничтожным количеством, как в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Их осталось всего около 4 %[9]. Так что же происходит?
В тот вечер в курдистанском Анкаве мои собеседники, доктор и его жена, рассказали об опыте, забыть который невозможно. После похищения они переехали на более безопасную для христиан территорию. В Ираке их удерживали только больные родители.
– Нет никакой уверенности и никакого доверия, – говорит мужчина. – Неужели они думают, что могут забрать мои деньги, мою жену и все мое имущество только потому, что я не мусульманин?
Не повышая голоса, он устремляет взгляд прямо перед собой и рассказывает, что в своей клинике лечил мусульман из города, где жили его похитители.
– Они приходят к нам, потому что знают, что мы христиане. Им известно, что мы можем предоставить им более качественную медицинскую помощь, чем другие. И что мы получаем от них взамен? – спрашивает он меня, и на лицо его падает тень. – Мне приходит в голову: а ведь у меня тоже есть определенная власть над человеческой жизнью. К примеру, я мог бы сделать медицинскую ошибку.
Он выдерживает такую долгую паузу, что я начинаю чувствовать, как по моему телу пробегают мурашки.
– Но ведь нам не разрешается так мыслить. Моя вера учит меня, что я должен любить моих врагов. Я должен любить тех, кто хочет причинить мне зло. Покинув дом этого человека и его сломленной жены, я понятия не имел, что делать с их свидетельством. Я даже стал раздумывать, имею ли вообще право его использовать. Приехал я сюда с единственной целью – описать нарушения прав человека в отношении христиан, причем без малейшего желания вызывать какую-либо ненависть к мусульманам или другим врагам христиан.
Дозволительно ли, допустимо, разумно ли изображать чувства этого человека, его мрачное колебание между инстинктом и верой, стремлением к мести и сохранением в себе цивилизованности? Или я как раз и должен продемонстрировать, что все это составляет реальность нынешнего Ирака? В частности, тот факт, что на этой земле крепнет межрелигиозная ненависть, обращающая суннитов против шиитов, шиитов против суннитов, мусульман против христиан. Конечно, не все мусульмане бросаются на христиан и приставляют нож к горлу, но таковых уже немало. Христиане больше не чувствуют себя здесь как дома.
В части стран, которые мне довелось посетить, ситуация не была столь ужасающей. А вот в Египте все уже к этому идет. Здесь, в особенности после революции зимы 2011 г., христиан стали убивать, поджигать их дома и церкви. Виновных редко наказывают. Всю власть захватил уличный парламент.
Я не знал, что мне делать с Имедом Даббуром, встреченным мной в арабской стране (я ему пообещал не указывать, в какой именно, что само по себе абсурдно). Этот новообращенный тунисского происхождения ведет программу на христианском спутниковом канале SAT-7, которую смотрят миллионы зрителей по всему Ближнему Востоку. Его круглая лысеющая голова в альпийском берете знакома не только сочувствующим христианству, которое начинает затухать под драматический аккомпанемент арабских скрипок. Но он не хочет, чтобы кому-либо стало известно место его проживания. В тот студеный зимний день я нашел его в собственной телестудии; он был простужен и выжат как лимон. Не человек, а плюшевый мишка – всех пришедших к нему он заключал в объятия.
Имед Даббур, 44 года, профессор истории, родился в Тунисе в мусульманской семье. В Тунисе небольшое количество христиан, всего 0,2 % населения[10]. Начиная с XIII в. христиан в стране практически не осталось. В этой стране приобрести Библию дело довольно сложное, поэтому то, что ему в 1982 г. удалось получить в свое распоряжение Новый Завет, иначе, чем чудом, не назовешь. Книгу ему кто-то выслал.
В возрасте около тридцати лет он решил обратиться ко Христу и стать священником.
– Я лично не знал никого, кто бы на такое пошел. Когда я рос, мне говорили, что это невозможно и что меня просто убьют.
Когда он сообщил эту новость семье, мать заболела от горя, а брат назвал его собакой. Ближайшие друзья от него отвернулись.
– Я чувствовал себя одиноким и испуганным. Меня сочли не просто бунтарем, но и предателем.
В течение нескольких лет он не встречался с родственниками, которые считали, что он навлек на них позор. Ему угрожали смертью, что, в частности, во многом послужило причиной появления его программы на телевидении.
– В Тунисе можно быть геем, коммунистом или атеистом – в этом нет большого стыда. Но обращение в христианство – худшее из зол, которое может совершить человек. Ниже нас нет изгоев.
Их не так уж много – этих принявших христианство мусульман, которые до сих пор проживают в арабских странах; причем изначальные арабские христиане нередко смотрят на них с чувством, недалеким от презрения.
Во всех арабских странах для мусульман невероятно сложно перейти в другую религию, потому что это противоречит Корану. В некоторых странах Ближнего Востока такой переход сопряжен с риском для жизни. В Египте крещеным приходится скрываться, причем зачастую врагами христиан могут стать даже самые близкие. Для принявших христианство существуют специальные организации, которые помогают им перебраться на Запад, где они могут чувствовать себя в безопасности. Переход в другую религию в Египте не запрещен, но тот, кто это содеял, подвергает себя риску попасть в тюрьму. По данным исследований, проведенных в декабре 2010 г. американским исследовательским институтом Pew Research Center, 84 % всех египетских мусульман считают, что за отступничество от веры полагается смертная казнь[11]. В Саудовской Аравии крещение вполне может повлечь за собой смертный приговор, хотя подобные наказания редко приводятся в исполнение[12]. Христианство здесь под запретом.
Я отправился туда не для того, чтобы укреплять авторитет христианства. Напрасный труд искать в моей книге богословского учения арабских христиан, описания богослужений, верований, традиций. Я приехал сюда, чтобы встретиться с христианами (а также с некоторыми мусульманами). Причем неважно, будут ли они греческими православными, католиками, протестантами, коптами, маронитами или халдеями, подлинно верующими, сомневающимися, атеистами или неверующими. Меня интересуют только их истории. Я хочу, чтобы они рассказали мне, почему многие так стремятся отсюда уехать.
Эта книга о них.
А еще я хотел бы выразить особенную благодарность за эту поездку Вилли Сёвндалю. В октябре 2011 г. я обратился к нему, недавно занявшему пост министра иностранных дел, с открытым письмо через газету Weekendavisen [13]. Я хотел узнать, что он намерен делать с тысячами египетских христиан, которые в настоящее время покидают свою страну в связи с давлением, нападениями и поджогами церквей, крайне редко афишируемыми. Вы, наверное, подумали, что первое, что сделал Сёвндаль после вступления в новую должность, организовал экстренное совещание с послом Египта и объяснил ему, что датское правительство не намерено больше терпеть преступления против христиан?
Коль скоро ответа министра иностранных дел я так и не получил, то предположил, что он просто не разделяет мою озабоченность. Вот поэтому я и решил отправиться туда сам и разобраться, что же происходит на самом деле. Кроме того, я усиленно пытался понять, почему Сёвндаль и иже с ним, кажется, не слишком озабочены данной проблемой. Такое же впечатление создалось и у множества встреченных мной в арабском мире христиан. Откуда это молчание, это отсутствие сочувствия и ужаса перед происходящим? По их мнению, Запад не проявляет особого интереса к их бедственному положению. Вифлеемский старик-христианин дал мне такое объяснение, заставившее меня задуматься: «На Западе нас считают арабами; в арабских странах – христианами. Мы теряем на обоих фронтах».
Начиная с истории врача в розовой рубашке и заканчивая новообращенным в альпийской шляпе, тянется целый ряд нарушений против христиан: от правовой и социальной дискриминации до притеснений и преследований, а в некоторых местах даже изгнаний. Во многих арабских странах в новом тысячелетии быть христианином стало гораздо труднее. Но не стоит забывать и о том, что дискриминация христиан – многовековое явление.
Глава 1. Западный берег реки Иордан и сектор Газа
Принимая облатку от католического священника, я смотрю вдаль, где перед моими глазами открывается вид на южный Иерусалим. Позади меня, на вершине крутого склона, спускающегося вниз к долине Кремисан, пролегает Бейт-Джала. Окруженные старыми оливами, мы стоим на склоне в 200 м под городом.
Вечер 2012 г., солнце уже катится к закату. На Западный берег мы прибыли из Вифлеема, который находится чуть западнее, всего в 10 минутах езды. Заняв свое место за небольшим столиком с белой скатертью, католический священник находится сейчас на ничейной земле между Израилем и Палестинской автономией. Выбирая небольшие круглые кусочки опресноков, он макает их в сладкое вино.