Самое трагическое во всей этой истории заключается, может быть, вот в чем: параллельно с нарастанием социализма в России — нарастали и предупреждения против него. Наши самые крупные поэты, как Пушкин, Лермонтов, Волошин и Блок, наши самые крупные учёные, как Менделеев и Павлов, наши самые крупные мыслители, как В. Соловьев, Герцен и Розанов, делали в этом отношении то же самое, что делало русское охранное отделение: пытались остановить гадаринское стадо русской интеллигенции от убийства и от самоубийства. Пророчества всех этих людей поразительны по своей точности — ниже я их привожу почти все. Значит —были люди, которые видели.
Я привожу и пророчества русской профессуры (а также и немецкой и французской). Над этими профессорскими пророчествами, зримо и ощутимо витает великий дух кретинизма. Это сейчас очевидно до полной бесспорности. Как очевидны: и нынешнее положение Европы и предшествующие деяния ее сегодняшних властителей и владык, — и интеллектуальных и огнестрельных.
Пророчества реакции
На путь последовательного, “научного” социализма Россия вступила первой в истории мира. Та русская интеллигенция, остатки и наследники которой в своем большинстве сейчас находятся в эмиграции, по понятным причинам не может сознаться в том, что эту социалистическую революцию подготовила именно она. Что все, что сегодня практически проводит товарищ Сталин, было заранее спланировано властителями дум русской интеллигенции, — и единая партия, и единый вождь, и коллективизация деревни, и диктатура тайной полиции. Но когда мы переходим к вопросу о русской интеллигенции и ее вине в том, что ныне делается в России и ИЗ России, мы снова вступаем в обычную для всех общественных наук путаницу терминов.
История русской общественной мысли делится на две — очень неравные части. В первой части работали люди первого сорта. Их читали все, но их не слушал никто. Второю частью безраздельно заведовали литераторы второго сорта. Их читали мало, но им повиновались все. Достоевский и Толстой, Пушкин и Блок, Тургенев и Лесков были, конечно, людьми первого сорта. Но политически они были — или считались — реакционерами. Еще в большей степени это же относится к представителям русской науки. “Периодическая система элементов” Д.Менделеева кое-что говорила и уму и сердцу каждого русского интеллигента. Но политические убеждения Менделеева не интересовали никого: они были “реакционными”. Точно также никого не интересовали и политические убеждения И. Павлова. Русское интеллигентское стадо было целиком захвачено “Бесами” и никакие предупреждения автора этих “Бесов” не помогали ничему. Это стадо так и покончило свою бездарную и безмозглую жизнь: бросилось в омут революции. Но “Бесы” пока что остались живы.
Мы, русские, вступили первыми на истинно бесовский путь. Может быть, мы первыми и сойдем — окончательно и навсегда. По крайней мере, те из нас, кто уцелеет до этого времени. Может быть — наш конкретный, наглядный, вопиюще очевидный пример, послужит некоторым предупреждением и тем “революционным интеллигентам”, которые — в иных странах одержимы теми же бесами и стоят перед тем же омутом. Тогда, может быть, гибель почти сотни миллионов людей России и ее соседей не будет совсем уж бесплодной. Может быть, именно сейчас человечество вспомнит и о другой стороне медали: социальная революция назревала и готовилась прежде всего в России. Но из России же пришли и первые страшные пророчества о грядущей победе социализма.
Почти сто лет тому назад Александр Герцен писал: “Социализм разовьется во всех своих фазах до крайних последствий, до нелепости. Тогда снова вырвется из титанической груди революционного меньшинства крик страдания и снова начнется смертная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден грядущей нам неизвестной революцией”. (Собр. соч. Женева, т. 5, стр. 121).
Около полувека тому назад писал Ф. Достоевский: “Дай всем этим современным высшим учителям полную возможность разрушить старое общество и построить новое, то выйдет такой мрак, такой хаос, нечто до того грубое, слепое, бесчеловечное, что все здание рухнет под проклятиями человечества прежде, чем будет завершено... Раз отвергнув Христа, ум человеческий может дойти до удивительных результатов” (“Гражданин” — Дневник Писателя, 1873 г. ном. 50).
Почти одновременно с Достоевским — лаконически, но с изумительной точностью — Лев Толстой нарисовал историческую схему будущей революции:
“... к власти придут болтуны адвокаты и пропившиеся помещики, а после них — Мараты и Робеспьеры”. (“Яснополянские Записки”, стр. 81).
На самом пороге революции — в 1912 году предупреждал В. Розанов: “В революции нет и не будет никакой радости. Никогда это царственное чувство не попадет в объятия этого лакея... В революции никогда не будет сегодня, ибо всякое завтра ее обманет и перейдет в послезавтра” (“Опавшие листья”).
Почти за сто лет до революции начала пророчествовать и наша поэзия. И кончила пророчествовать на самом пороге 1917 года. Почти сто лет тому назад М. Лермонтов писал: Настанет год, России черный год. Когда царей корона упадет...
И — на самом пороге этого падения — А. Блок предупреждал: Люди, вы ль не узнаете Божией десницы: Сгибнет четверть вас от глада, мора и меча...
Все это уже свершилось: “России черный год” — настал. К власти пришли: болтуны адвокаты (Керенский) и пропившиеся помещики (кн.Львов, председатель первого революционного правительства) — и за ними — Мараты и Робеспьеры — Ленин и Сталин. Социализм “развивался до крайних последствий”. Получилось: “мрак, хаос, нечто грубое, слепое, бесчеловечное”. Около четверти населения страны, действительно, погибло — от тифов, гражданской войны, от голода коллективизации, от меча террора. И — нет никакого “сегодня” — каждая завтрашняя пятилетка обманывает и переходит в послезавтрашнюю. Но: началась и “смертная борьба”. Революционное — правда, не меньшинство, а большинство, “титаническая грудь” которого надрывается от отвращения и рвоты при истинно бесчеловечных свершениях тоталитарного социализма, ведет эту “смертную борьбу” уже с 1917 года и уже заплатило в этой борьбе десятками миллионов жизней. Но и это большинство пока что бредет ощупью. Оно еще не в состоянии “отрешиться от старого мира” и забыть те заповеди научного социализма, которые оно всосало с млеком всех философских систем Европы. Человек есть то, что он есть. Человеческая жизнь есть кратчайшее расстояние между органами хватания и органами выделения — вот млеко этих систем, сгущенное до двух строчек. Но на этом питании вырастали поколения, принимавшие за науку то, что было безмерно хуже всякой схоластики: черную магию печатных значков на белой бумаге полных собраний сочинений Великих Жрецов Ненависти и Лжи.
“Если бы Бог был отец ваш, то вы любили бы меня. Но ваш отец дьявол, и вы хотите исполнить похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала... Когда он говорит ложь — он говорит свое, ибо он лжец и отец лжи” (Иоанн, 8, 42-44).
Великие жрецы философии, подчинившей Европу, были лжецами, и отец их был отцом лжи. Вся сумма современных “гуманитарных наук” в течение тысяч лет звавших нас к невыразимо прекрасному будущему материалистического утопизма — была основана на лжи. Сейчас, когда обещания выполнены и утопии реализованы, когда вся Европа захлебывается в голоде, грязи и крови, — когда та вавилонская башня безбожного социализма, которую предсказывал Достоевский, — почти достроилась и уже начинает рушиться, — нам, всем нам — окаянно трудно примириться с тем фактом, что в основу философии и в фундамент башни — была заложена ложь. Карл Маркс был по своему прав, когда он сказал: “философия — это душа пролетариата”. В душе пролетариата — да и не только его одного, философия заменила религию, и Гегели заменили Бога. Мы все прямо или косвенно, сознательно или бессознательно, воспитаны на Гегелях. Нам всем трудно примириться с тем фактом, что перед всеми нами стоит выбор: или философия или религия, с тем фактом, что вся сумма гуманитарных наук есть заведомо организованная ложь и что самая научная книга, когда бы то ни было написанная о человеческом духе и о человеческом общежитии — есть просто — Священное Писание. И что реакционна не Библия — реакционна революция. Что “опиум для народа” поставлял не Христос — этот опиум поставляла вся философия — начиная от Платона и кончая пока что Гегелем и Марксом.
Весь умственный багаж ведущих слоев современной Европы состоит из философий. Этим слоям торговать больше нечем. Мои утверждения о лжи философии в частности и гуманитарных наук вообще — будут для этих слоев профессионально неприемлимы. Для среднего человека, наделенного здравым смыслом, но наделенного и рядом въевшихся в сознание галлюцинаций, — эти утверждения будут неправдоподобны. Я пытаюсь доказать их документально. Эти доказательства — или по крайней мере часть из них, мне кажутся совершенно неоспоримыми. Но я отдаю себе достаточно ясный отчет в том, что современная техника пропаганды окончательно убила всякое доверие ко всяким документам, доказательствам, ссылкам и цифрам. Современная техника публицистики развила такую — еще невиданную ловкость рук, при которой одинаково документальным путем можно доказать — или по крайней мере доказывать — решительно все, что угодно. Однако вся Европа сейчас находится в таком положении, какое лет тридцать тому назад показалось бы совершенно неправдоподобным всякому человеку, обладающему нормальным здравым смыслом и нормальными человеческими инстинктами. Неправдоподобен тот факт, что Россия — недавняя житница Европы — уже тридцать лет не выходит из хронического голода. Неправдоподобен тот факт, что народ Гегеля и Канта, Гете и Бетховена до последней капли крови сражался за последнюю комнату в Reichskanzlei и за идеалы Бельзена и Дахау. Неправдоподобен тот факт, что в Европе, после полутора тысяч лет сверхчеловеческих усилий христианства, на очередь дня был поставлен вопрос о физическом уничтожении целых классов и целых рас — этот вопрос и сейчас еще не снят с повестки дня. Люди, когда-то праздновавшие 1900 год, — переход от XIX века к XX, присутствовавшие при исполнении древней сказки о завоевании воздуха и подводившие некоторые итоги беспримерным в истории человечества завоеваниям XIX века — что сказали бы эти люди, если бы в юбилейных сборниках начала XX века им нарисовали бы картину его середины? Европа, сидящая в голоде, грязи, бараках, развалинах, — в крови, ненависти, страхе и отчаянии? Родина белой расы и всей ее культуры, расколотая трещинами и классовой и национальной ненависти. Национальные войны переплетаются с гражданскими. Расовый террор — с классовым террором. Одни “пролетарии” грабят других “пролетариев”. Одни народы пытаются истребить другие народы. Одна часть европейцев ждет спасения от “империализма доллара”, другая от демократии НКВД. И никто не верит ни во что, кроме, как кусок хлеба, который нужно добывать путем грабежа, то ли спасать от грабежа. “Человек есть то, что он есть” — эта аксиома была написана на знаменах революционной Европы — и к этой аксиоме Европа и пришла: кроме куска хлеба, за душой не осталось ровным счетом ничего.
Европа наполнена голодом. Это очень плохо, и об этом пишут и говорят все. Но Европа еще больше наполнена ненавистью — о ненависти сейчас, в сахаринные дни ООН — не принято ни писать, ни говорить. Однако: было бы глупо предполагать, что поляки могут забыть подвиги гегелевской Германии в Польше 1939-44 годов или что немцы постараются не вспоминать подвиги марксистской Польши на востоке Германии в 1944-47 годах. Что д-р Шумахер забудет подвиги геноссе Пика, венгры — демократизацию по “восточному образцу”, “королевские сербы” — ген. Михайловича, красные испанцы — подвиги Франко и белые испанцы — подвиги красных, что миллионов двадцать европейских пролетариев, “смещенных” со своих очагов, ограбленных до нитки, выданных — то ли на произвол УНРРА, то ли на милость НКВД — забудут все то, что они пережили за годы окончательных торжеств гегелевской философии в ее расистском варианте и той же философии в ее марксистском варианте.
В юбилейный 1900 год все это показалось бы совершенно неправдоподобной ерундой. Но все это стало реальностью. Неправдоподобная реальность по необходимости должна иметь неправдоподобное объяснение.
По-видимому, самым неправдоподобным из всех объяснений будет рождение социализма просто на просто из сексуальной неполноценности: из вечной обиды сексуально ущемленного homo sapiens, ненавидящего Господа Бога именно за эту обиду — но ненавидящего и все остальное в мире. Сейчас — социализм предпочитает не вспоминать о тех двух тысячах лет своей пропаганды, когда “обобществление жен и детей” стояло на первом месте всех социалистических программ. Обобществления и женщин и имущества, по понятным соображениям добиваются прежде всего те, у кого нет ни того, ни другого — пролетарии кармана и санкюлотты пола. И они, от Платона до Гитлера, шли в атаку: не только против карманов, но и против женщин. Не только и не столько против “частной собственности”, сколько против семьи. Импотенты стояли у философских истоков социализма — импотенты стали и на верхах революционной власти. Великий и многоликий урод отравил все источники человеческого бытия — и основу всего — религиозный инстинкт. Евангелие Блага, Весть любви, заменено полными собраниями учебников ненависти: расовой, классовой, национальной, групповой и какой хотите еще.
Философия, “душа пролетариата” и идейная основа всякой революции, объявила войну Евангелию, — больше ей ничего и не оставалось. Европа продала душу свою духу безбожия, и Европе были обещаны все блага мира. Русский фольклор в самых разнообразных вариантах повторяет сказку о человеке, продавшем черту душу свою за заколдованный клад. Этот человек убивает ближних своих, их кровью подписывает соответствующий контракт, получает клад, приносит его домой и то, что казалось грудами золота — оказывается кучей черепков — чертовых черепков. Ни души — ни золота. Европе были обещаны “все блага мира” — в обмен на ее душу. Душа была продана. Сейчас, Европа, как Иов, сидит на гноище и черепками отскребывает язвы свои. Философия материализма опустошила души всего нынешнего поколения — но материальная компенсация за проданную душу была выдана черепками. Ни душ — ни калорий.
Почти две тысячи лет тому назад некий — сейчас основательно забытый Автор — предупреждал нас: “берегитесь волков в овечьей шкуре — по делам их узнаете их”. Мы не послушались. Мы объявили Забытого Автора агентом капитализма, защитником реакции, пропагандистом опиума, суеверия, невежества и чепухи. Теперь — волки пришли.
Для всех нас, для всего человечества, вопрос заключается в том, удастся ли нам вернуться к Забытому Автору, или весь мир пойдет по стопам Европы. С той только разницей, что социалистическую Европу пока что кормит и спасает от окончательного взаимоистребления капиталистическая, реакционная, монополистическая, философски невежественная Америка. Но что будет, если и Америка пойдет по путям философии? Кто тогда положит кусок хлеба в протянутую через океан руку строителей невыразимо прекрасного, философски обоснованного, научно неизбежного социалистического будущего? Атомистическая философия празднует у нас свою победу: человечество — европейское человечество, превратилось в атомизированные кучи никакими заповедями не связанных людей. Что будет, если и Америка пойдет по этому пути?
Тогда останется одно — но только одно утешение: строители невыразимо прекрасного будущего съедят самих себя. Они вырежут друг друга до последнего. Будущим богословам они дадут недостающее доказательство бытия Божия: жизнь без Бога оказывается невозможной. Это будет великое утешение, — для тех, кто до него доживет...
Волки, шкуры и факты
Мир нуждается в мировом правительстве. Но еще больше — мир нуждается в мировой организации всеобщего обезвздоривания. Ибо, если тот вздор, которым питалась и пропиталась Европа последней эпохи, не будет смыт — не поможет — никакое мировое правительство. Есть один и только один способ ликвидации этого вздора: победа репортажа над философией, реальности над схоластикой, то-есть фактов над вымыслами. Если мы отбросим в сторону всякую философию — революционную или реакционную — это безразлично, всякую схоластику — богословскую или философскую — это тоже безразлично, всякие вымыслы — независимо от того, приятны они или неприятны, то общая линия общественного развития Европы последних ста лет станет совершенно очевидной и совершенно бесспорной. Эта линия протягивается так.
Из утопических мечтаний философов, начиная от Платона и кончая Беллами и Марксом, вырос “научный социализм” — наука о том, чего в природе НЕ существует. Или по крайней мере не существовало до 1917 года. Из научного социализма зарождались его практические деятели, заседавшие за столами международных социалистических конгрессов и обещавшие нам, маленьким людям мира сего, кучу всяческих благ: мир, хлеб, свободу и всяческие остальные производные мира, хлеба и свободы. В начале девятисотых годов было также неприлично не быть социалистом, как нынче в капиталистической стране появиться на диннер-парти без штанов.
До первой мировой войны во всех странах Европы медленно, но верно шли к власти социалисты. Даже в парламенте Царской России заседала партия социал-демократов — большевиков, впоследствии принявшая название коммунистической. И если власть в царской России фактически еще принадлежала царскому режиму, то моральная власть над образованным слоем страны давно перешла в руки социализма. После первой мировой войны, использовав европейскую катастрофу и прорвав последние проволочные заграждения капиталистических и прочих старых режимов, — социалисты к власти пришли. В континентальной Европе не осталось ни одного НЕсоциалистического правительства. Перечислим по пальцам:
в России к власти пришел Владимир Ленин — член Российской социалистической партии большевиков;
в Польше — Иосиф Пилсудский, член польской рабочей социалистической партии;
в Венгрии — Бела Кун, член венгерской рабочей социалистической партии;
в Германии — раньше Эбер, член германской социал-демократической рабочей партии, а потом Адольф Гитлер — член германской национал-социалистической рабочей партии;
в Чехии — Ян Масарик и Эдуард Бенеш — члены чешской рабочей социалистической партии;
в Италии — Бенито Муссолини, член итальянской рабочей социалистической партии;
во Франции — Леон Блюм и прочие — члены французских социалистических партий;
в Бельгии — Эмиль Вандервельде, член бельгийской рабочей социалистической партии.
В Швеции, Норвегии, Дании, Испании, Финляндии и прочих — со всякими колебаниями политической борьбы, пришли всякие иные, но тоже социалистические партии. Реакционные режимы: Романовых, Гогенцоллернов, Габсбургов, Бурбонов, Савойцев были заменены социалистическими режимами Ленина, Гитлера, Бела-Куна, Миахи, Муссолини и других. Романовы и прочие, сидя на своих престолах, не обещали, собственно, ровным счетом ничего и никакого рая нигде не проектировали. У них были и полиция, и тюрьмы, и армии. Они вели войны. Они занимались “империализмом” и “национализмом”. Ни на одном европейском престоле не сидело ни одного гения. В Европе не голодал никто. Никого без суда не расстреливали. Можно было ездить от Мурманска до Гибралтара и обратно. Можно было спать, не опасаясь ночных визитов тайной полиции. Можно было работать, не боясь, что завтра плоды ваших рук подвергнутся то ли девальвации, то ли национализации, то ли просто грабежу.
Мы можем утверждать, что при Романовых и прочих в Европе все-таки было плохо. Но никак невозможно отрицать, что при “пролетариях всех стран” в той же Европе стало безмерно хуже. Когда эти пролетарии к власти шли — они, в числе прочего, клялись и солидарностью всех народов. Придя к власти, каждый социалист заявил, что каждый другой социалист есть: предатель рабочего класса, социал-соглашатель, изменник социализму, кровавый фашист, кровавый тоталитарист, и вообще сволочь, которую, по мере возможности, нужно зарезать. Настоящий же социалист — это только “Я”, единственный, неподражаемый, гениальный и гениальнейший. “Государство — это я”. “Социализм — это тоже я”. “Нет Бога кроме социализма и Сталин (Муссолини, Гитлер, Бенеш, Блюм и пр.) единственный пророк его”. В Европе началась эпоха всеобщей пролетарской резни.
Будущие профессора университетов и ученики средних учебных заведений так, вероятно, и не смогут понять: из-за чего, собственно, Сталин зарезал Троцкого, Гитлер — Рема, Муссолини — Маттеотти и несколько миллионов одних социалистов — несколько миллионов других социалистов. Как это все они, столетиями призывавшие к единению — не могли хотя бы сговориться? Не очень ясно это даже и сейчас, над совсем еще свежими могилами еретиков и ересиархов социализма, удушенных в братских объятиях пролетариев всех стран. Кто в 2000 году сможет уловить принципиальные различия в среде “железной гвардии Ленина” — как ДО полного взаимоистребления этой гвардии ее называла официальная фразеология большевиков? И кто в том же 2000 году сможет провести грань, отделяющую истинный социализм от не совсем истинного?
В разных странах Европы к власти пришли все-таки разные люди. Отделяя “западный” социализм от его “восточного” собрата, можно, например, сказать, что западные социалисты предпочитали запускать в банковские портфели свои невооруженные руки: становились министрами и получали мзду. Восточные предпочитали action directе. Два самых прекрасных Иосифа мировой истории — Иосиф Сталин и Иосиф Пилсудский промышляли “экспроприациями”, — так по тем временам назывался вооруженный грабеж под фирмой идеологии. Иосиф Сталин возглавлял кавказских гангстеров, и самым крупным его подвигом было ограбление тифлисского казначейства, во время которого взрывом бомбы было убито несколько десятков случайных людей и было похищено что-то около двухсот тысяч рублей — царским золотом, не сталинскими кредитками. У другого Иосифа — Пилсудского, масштабы по тем временам были скромнее: при вооруженном нападении на почтовый поезд на ст. Безданы было убито всего только два почтовых чиновника и украдено что-то около десятка тысяч рублей. Оба Иосифа сидели в той же царской ссылке, заседали или пытались заседать на тех же социалистических конгрессах и вообще клялись в вечной пролетарской солидарности. Потом — пути их несколько разошлись. Один Иосиф стал гением в Варшаве, другой Иосиф стал гением в Москве. Один из сподвижников польского гения — тоже поляк Феликс Дзержинский, остался в ленинско-сталинском лагере. И стал основателем ВЧК — потом ОГПУ и теперь МВД. Другие последователи польского гения основали в Польше диктатуру так называемых “пилсудчиков”. Социалистические наследники Дзержинского расстреляли в Катыни десять тысяч пленных социалистических наследников Пилсудского. И свалили вину на социалистических последователей Гитлера. Социалистические последователи Гитлера расстреляли несколько миллионов социалистических последователей Пилсудского и Сталина. Пролетарии СССР уморили голодом около двух миллионов пленных немецких пролетариев. Трудящиеся Польши отправили на тот свет какое-то еще нам неизвестное количество немецких трудящихся, проживавших восточнее линии Одер-Нейсса. В настоящий момент все эти варианты социалистической солидарности остановились на линии Эльбы. Но это не потому, что к западу от Эльбы начинается психология социализма по западному образцу, а потому и только потому, что к западу от Эльбы господствует политическая полиция САСШ и Англии.
Люди, говорящие о “демократии по восточному образцу” и о демократии по западному, склонны начисто забывать о наличии в Европе капиталистических вооруженных сил — сил Америки м Англии, и о том факте, что граница “западной” и “восточной” психологий совершенно точно определяется границей оккупационных зон. Человеческая память вообще очень несовершенное орудие познания мира. Позднейшие итальянские фашисты начисто забыли, что отправляясь в свой всемирно исторический поход в Рим, Муссолини требовал решительно того же, чего требовал Ленин, отправляясь в немецком поезде и на немецкие деньги в свой тоже всемирно исторический поход на Петербург: национализации крупных банков и заводов, ликвидации армии и дворянства, созыва итальянского учредительного собрания, как секции всемирной социалистической конституанты. Тогда Муссолини был социалистом интернационалистом, и первые уроки марксизма ему давала Анжелика Балабанова, одна из ближайших учениц и сподвижниц Ленина. Первый послевоенный президент Финляндии м-р Свинхувуд сидел в царской ссылке вместе с Лениным и прочими. Недавний министр иностранных дел той же Финляндии м-р Таннер в свое время скрывал в своем доме товарища Сталина — во время его очередных самовольных отпусков из царской ссылки. Во время “зимней войны” 1939-40 года м-р Таннер пытался умилостивить товарища Сталина тем благодарственным письмом, которое Сталин ему в свое время прислал. Письмо не помогло. Дороги “пролетариев всех стран” стали расходиться. Так, товарищ Пилсудский, придя к власти, заявил делегации своей партии — делегация пришла поздравлять его с победой, которую генерал Вейган одержал над армиями товарища Ленина:
— А теперь прошу называть меня не товарищем, а паном маршалом.
Делегации это не понравилось, но протестовать она не посмела. Потом — пути разошлись еще дальше. Пан маршал остался у власти, а товарищи социалисты поехали в концентрационный лагерь Картуз-Березу — польский социалистический вариант Дахау и Соловков. Там их вешали, секли розгами и заставляли есть нечистоты. Пан Пилсудский так же присвоил себе чужую победу и чин маршала, как это сделал и товарищ Сталин. Братскую социалистическую резню он начал гораздо раньше, чем начал ее товарищ Сталин. В последующем ходе событий Муссолини и Гитлер своровали систему Ленина и Сталина. Однако, еще не ясно: в какой именно степени Ленин и Сталин обворовали Пилсудского? Первая братская резня, первые концентрационные лагеря и первый чин вождя и маршала — все это возникло в Польше. Первая социалистическая тайная полиция — ВЧК — была организована — хотя и в России и по русским чертежам, но все-таки двумя поляками — Дзержинским и Менжинским. Техника власти, как и техника вообще, осталась, по-видимому, единственным звеном, объединяющим пролетариев всех стран. Все остальные звенья — лопнули.
Победители над Европой двадцатых и тридцатых годов были разные люди, с разными индивидуальными наклонностями, выросшие в разных национальных традициях, попавшие в разные экономические и политические условия. Одни из них успели дорваться до настоящей власти, как Ленин, Сталин, Муссолини, Бела-Кун, Пилсудский и Гитлер. Другие до настоящей власти еще не дошли, застряв где-то на полдороге компромисса с буржуазным уголовным правом. “Керенский период” социалистической революции продлился в Польше недели две, в России — месяцев восемь, в Германии лет пятнадцать, во Франции он тянется лет пятьдесят. Чем кончится французский? Французский Ленин, по-видимому, опоздал. Можно представить себе, как ленинские и сталинские лавры и титулы не дают спать товарищу Торрезу. Но может быть даже и товарищ Торрез, несмотря на ближайшее соседство капиталистической полиции — не совсем опоздал?
Все эти люди, конечно, разные люди. Но все они были социалистами. Все они опирались на социалистические, рабочие, пролетарские партии. Все они говорили одним и тем же языком и все они обещали одно и то же. За спиной их всех стояла — несколько по разному сформулированная, но одна и та же “научная теория”. Наше поколение еще помнит, а более молодое уже и понятия не имеет о тех мировых социалистических конгрессах, на которых все эти благодетели человечества истекали сахаринным елеем умилительных слов и, тщательно пряча за пазухами остро отточенные ножи фракционной идейной, а больше всего личной ненависти, — ненависти всех против всех, — засыпали страждущее человечество лавинами сладчайших обещаний. Идя к власти, эти люди в обещаниях не стеснялись никак. Придя к власти, они перестали стесняться, чем бы то ни было. Может быть, по некоторым деталям полемики между Робеспьером и Дантоном, Вольтером и Руссо, Гегелем и Шеллингом, Марксом и Бакуниным — можно было бы заранее догадаться о той первозданной, стихийной ненависти, которая клокочет в каждой душе каждого истинного революционера? Каким-то таинственным образом “наука” этой ненависти не заметила. А может быть не хотела заметить? Бакунин и Маркс ненавидели друг друга лютой и личной ненавистью. Такое сквернословие, каким они осыпали друг друга, немыслимо ни в какой буржуазной печати. Свою политическую карьеру Бакунин закончил каким-то письмом, написанным охранному отделению. Я этого письма разыскать не смог. В сорокатомной русской энциклопедии дореволюционного издания, сказано глухо: это письмо не подлежит опубликованию, ибо оно могло бы набросить тень на имя великого русского революционера. Оно и не было опубликовано. Так гуманитарная наука завязывает себе правый глаз, чтобы все видеть только с левой точки зрения. Стоя вот на этой точке зрения, “наука” видела все обещания грядущей солидарности и отказалась видеть, — а тем более показать нам, — те моральные свойства революционных вождей и армий, которые совершенно ясно видны были и сто лет тому назад. Наука — европейская гуманитарная наука, изучала декларации и декламации. И тщательно, в меру всех своих наличных сил, постаралась скрыть от всех нас то, что скрывалось за декоративно-декламационной вывеской революционного притона. Теперь — вывеска сорвана, и притон виден во всей его кровавой отвратительности. Постараемся по этому поводу забыть все то, о чем говорила нам “самая современная наука” и вспомнить о том, что сказал нам Забытый Автор, никогда ни на какую научность не претендовавший:
“Берегитесь волков в овечьих шкурах — по делам их узнаете их!”