1.... система наказаний в традиционном обществе.
2.... журнал записи дежурств в фольклорном архиве.
3. …сумма правил исполнения и выслушивания фольклорных произведений.
4.... тетрадь полевых записей участника фольклорной экспедиции.
Для отличника и аспиранта.
Возможность создания замкнутого "словаря" поэтического языка определенного национального фольклора...
1.... не является доказанной.
2.... нельзя допустить, потому что таки "словарей" не бывает.
3.... следует отрицать, потому что поэтический поиск в фольклоре безграничен.
4.... обуславливается традиционностью и стереотипностью стиля в фольклоре.
1.5. Аутентичный фольклор и его имитации
Настала пора предложить рабочее понимание фольклора, целесообразное в предлагаемом учебнике. Итак, фольклор – это область традиционной духовной культуры народа, характеризующаяся синкретизмом содержания и синтетичностью формы. Поскольку основной особенностью фольклора в целом является традиционность, а словесного также и устность, термину "фольклор" наиболее адекватно по содержанию словосочетание "устная традиция"; что же касается весьма употребительного в русской фольклористике словосочетания "устное народное творчество", то эта замена термина "фольклор" не так удобна, поскольку акцентирует творческий момент, в фольклоре как раз приглушенный.
Синкретизм фольклора объясняется исторически: это его качество восходит к глубокой древности человечества, когда искусство, религия, философия, право существовали в слитной, еще не расчлененной форме. Синтетичность фольклора возникла также исторически, это наследие времен, когда человечество могла передавать информацию только в форме биологической, дарованной человеку природой. Отсюда своеобразие знаковой природы фольклора: вместе со знаками устной речи в нем присутствуют знаки музыкальные, мимические, танцевальные, драматургические, костюмные и др. Соответственно и произведение фольклора свое полноценное воплощение получает только в момент исполнения в традиционном для него месте и для такой же обычной аудитории – во всем богатстве звучания человеческого голоса, жестов и мимики исполнителя (исполнителей), в естественном многообразии зрительных, тактильных, одоративных и прочих впечатлений слушателя, зрителя и/или исполнителя.
Естественно, что в наше время наиболее полную фиксацию такого исполнения можно получить в результате видеосъемки скрытой камерой. Еще менее полную фиксацию дает аудиозапись, еще менее полную – фонетическая запись словесного текста с описанием всех обстоятельств исполнения, а в случае песенного или речитативного исполнения – и с нотной записью. Если фольклорист не редактировал при этом записанный им текст, такие записи считаются аутентичными (достоверными, подлинными). В условиях, сложившихся в русской фольклористике, аутентичным считается, например, и запись словесного только текста песни, добросовестно сделанная литературным языком.
Аутентичные тексты фольклора противопоставляются в фольклористике недостоверным, не подлинным. Собственно, в русской филологии (работы А. Н. Пыпина, М. Н. Сперанского, во второй половине XX в. – П. Д. Ухова и И. П. Смирнова) различались тексты подлинные и подделки, а среди подделок – фальсификации и мистификации. Если автор фальсификации серьезно стремился выдать свое произведение за народное, то мистификатор, подурачив некоторое время друзей или публику, обычно признавался в содеянном.
Известным фальсификатором начала XIX в. был петербургский коллекционер А. И. Сулакадзев. Среди его подделок к ведению фольклористики относится "Гимн Боянов", приписанный древнему певцу, упоминавшемуся в "Слове о полку Игореве". Начинается он так:
Метня видоч косте зратаив
Раду деля славенся стру
Оже мил мнъ изгоив
Ладиме не переч послух.
А. И. Сулакадзев был убежден, что если в древности у славян не имелось грамматик, то не было и грамматических правил, а стало быть, каждый говорил, как Бог на душу положит. Судя по всему, подобные представления о древнерусском языке были уже в середине XX в. у Ю. Миролюбова, наиболее вероятного подделывателя столь популярной на Украине "Велесовой книги".
А вот другая история. А. С. Пушкин, передавая известному собирателю русских песен П. Д. Кириевскому тетрадь своих записей, заявил: "Там есть одна моя, угадайте!" Но собиратель не смог определить, которая из записей является мистификацией. Это сделал уже в начале XX в. Н. О. Лернер – и, по нашему мнению, безошибочно. В самом деле, в тексте "Уродился я несчастлив, бесталанлив…", используя сюжет популярной еще и в конце XX в. лирической песни о "невдашечке", поэт злоупотребляет уменьшительными суффиксами и приводит несвойственные народной поэзии обороты ("с ней и целуйся"; "середь лодочки устанавливают"; "тонкий парус"). Перед нами мистификация, безобидная шутка А. С. Пушкина, не допустившего бы, конечно же, издания этой песни как народной.
На Западе классификация неаутентичных, псевдофольклорных текстов была во второй половине XX в. существенно осложнена. Сначала выдающийся американский фольклорист Р. Дорсон напечатал в 1950 г. статью "Фольклор и фейклор" 41. Традиционному фольклору как настоящему, аутентичному Р. Дорсон противопоставил "фейклор", подделку ("fake") под явления устной традиции. Почти сорок лет спустя в статье "Фейклор" для немецкой "Энциклопедии сказки" американский фольклорист повторяет основные тезисы уже неоднократно перепечатанной работы 1950 г. (фейклор – это ""дословно фальшивый фольклор""; "Значение його – новообразование, аутентичности отвечает устность)” и реферирует публикации своих последователей, принявших этот термин. В частности, "наиболее основательным анализом представления о фейклоре он считает работу У. Фокса "Фольклор и фейклор: Некоторые социологические соображения" (1980). У. Фокс усматривает в фейклоре результат процесса обеднения традиционной культуры, поскольку "плохой фейклор вытесняет хороший фольклор". Имитируя фольклорную традицию в некоторых её существенных чертах, фейклор, однако, стандартизует её, ориентируясь на некоторые банальне масмедийные творения, приукрашивающие прошлое и разрушающие историю. "Такое нивелирование ослабляет жизнеспособность народной традиции, размывает четкие абрисы регионов, ремесел, архаческих групп населення, этническую и религиозную их отграниченность. Поэтому фейклор незначительно снижает "оппозиционность" костюмной культуры и чересчур закрепляет общественный контроль над нею” 42.
Изобретатель термина "фейклор" приходит к выводу, что он уже закрепился в фольклористической терминологии как полезная и перспективная составная её часть.
Впрочем, в Европе не для всех исследователей, заинтересовавшихся явлением, получившим у Р. Дорсона название "фейклор", оказался приемлемым и сам термин – вследствие, главным образом, явного негативизма его "внутренней формы". Историю осмыслення терминологичного "дублера" фейклора, "фольклоризма” (или "фольклоризмуса”), имеющего уже вполне нейтральную эмоциональную окраску, проследим, используя последний ее обзор, сделанный словенской иссдедовательницей М. Станоник 43. “Основателем концепта "фольклоризма" в этнологии” М. Станоник называет немецкого этнолога Г. Мозера, который в 60-е гг. XX вв. ввел в научный оборот этот термин в значении имитации фольклора, усматривая в нем “феномен", “уже существовавший в культуре в прошлом и не являющийся продуктом современности", а в этом имитационном двойнике народной культуры в целом выделяя и "словесный фольклоризм".
Теперь в мировой фольклористике этот термин существует в двух версиях – англоязычной (folklorіsm) и немецкой (Folklorіsmus). Чтобы избежать путаницы (в русской фольклористике фольклоризмом называются, во-первых, преемственное отношение литературы к фольклору, во-вторых, фольклорное вкрапление в литературном произведении), предлагаем придерживаться немецкой версии – "фольклоризмус".
В поиске ориентиров для разграничения явлений "словесного фольклора" (literary folklore) и “словесного фольклоризмуса” М. Станоник, с одной стороны, развивает мысль Г. Баузингера, что одним из критериев для определения “фольклоризмуса” является такой: "лишаясь своей локальной идентичности, феномен получает более широкий характер, а именно региональную идентичность". Она, с другой стороны, напоминает и отмеченный С. Трдина аспект этого явления: "Словесный фольклор всегда регионально обусловлен из-за своей звуковой модели, в то время как записи на письме и их адаптации для публики являются субъектом компромисса, потому что они становятся пригодными для широкой аудитории лишь тогда, когда используют новейший литературный язык". По мнению же самой М. Станоник, говорить о явлении “словесного фольклоризмуса” можно уже тогда, когда "определенный феномен вырван из его естественного окружения и, оказавшись в чужом окружении, отделен от собственного своеобразного контекста, если не ампутирован даже, ибо, как правило, его дальнейшее функционирование обречено на текстуальный уровень, ведь он лишен двух других уровней, а именно его текстуры и контекста (в понимании Р. Джорджеса, см.: 1.1 – С. Р.). Следовательно, его можно приравнять к сухому растению в гербарии, весьма отличающемуся от растения, которое растет в дикой местности". Отметим, что сказанное касается всякой записи текста словесного фольклора. Однако М. Станоник предлагает и полезную, на наш взгляд, аналогию в литературоведении: “Такое же размежевание, которое литературоведение делает между литературой и популярной литературой, распространяется на "словесный фольклор" и “словесный фольклоризмус”, что превращает в этом случае второй в популярную версию первого. Возможно, еще точнее будет назвать его коммерческой версией”. Однако это понимание все-таки “не включает такие аспекты, как развлечения, туризм и медиа, которые ощутимо усиливают процесс симуляции и имитации аутентичного "словесного фольклора"”. Это более широкое явление целесообразно определить Дорсоновым термином "фейклор".
Польский этнолог Р. Сулина, обратившись к интерпретации словесного фольклоризмуса (literary folklorіsm), подчеркивает цитатный характер его как “трансформации символов и моделей фольклорной культуры в информационном потенциале новейшей культуры”. По мнению Р. Сулины, этот “словесный фольклоризмус” возникает как результат свободного выбора носителя культуры, “он не навязывается силой, как и не обуславливается социальными условиями, и это отличает фольклоризмус, вместе с иными качествами, от фольксинеса в идеологическом смысле, хоть его впечатления могут быть использованы для сопровождения идеологического послания”.
Термин "фольксинес" (folksiness) для русской фольклористики так же нов, как и фольклоризмус, но явление, которое он обозначает, – имитация фольклора, пропагандируемая с идеологической целью, – знакомо ей очень хорошо, как говорится, до боли. Раскроем сборник "Русский советский фольклор" (Л., 1967) и задумаемся, имеет ли отношение к фольклору вот такой текст:
В вихре Октября
Родилася рать
Юных, смелых, дерзких комсомольцев.
Ринулися в бой
С верою святой,
Запевая под Октябрьским солнцем…44
Записавший текст в 1924–1925 гг. на Брянском руднике в Донбассе А. В. Пясковский сообщал, что песня "прибыла на рудник через Луганский окружной комитет комсомола", а "составлена в г. Таганроге "комсомольцем М. Дурач". Учитывая же, что она "пелась на мотив популярной в 20-е годы баллады П. Германа "Мичман Джонс", следует признать, что она действительно могла исполняться какое-то время на вечеринках донецких комсомольцев. Однако совсем уж мертворожденным следует признать опус кировской "сказительницы Т. А. Долгушевой "По твоим заветам все исполнилось...", напечатанный в 1937 г. в скандально фальсифицированном сборнике "Творчество народов СССР". Это причитание в былинном стиле, обращенное к В. И. Ленину:
И одна сейчас у нас дороженька
К счастью, светлая, лучистая, широкая,
И ведет по этой по дороженьке
Нас родная наша партия.
Что же касается фольклоризмуса, то в русской культуре к нему следует отнести довольно широкий круг околофольклорных явлений – от адаптаций для детей сказок из сборника А. Н. Афанасьева (к слову, недопустимо редактированных уже самим издателем) и до записей песен, сделанных без сохранения диалектных особенностей, литературным языком. За пределами словесных текстов ярчайшим примером фольклоризмуса будут танцы и песни в исполнении таких "фольклорных коллективов", как Ансамбль народного танца СССР (И. А. Моисеева) или "Березка".
К фейклору тогда приходится отнести и злонамеренные фальсификации, и шутливые мистификации на фольклорные темы, с одной стороны, а с другой – лубочные книжки и картинки с подписями о богатырях или популярные в свое время "продолжения" и "переделки" популярных песен. Коммерческая версия фейклора в России не очень развита, если не считать – за пределами словесных текстов – ужасающих уродцев-копилок и тому подобного хлама, продающегося на ярмарках и, строго, говоря, относящегося скорее к мещанскому "китчу", чем к имитациям артефактов народной культуры.
Цитата подраздела: "Для некоторых ученых он (термин "фейклор" – С. Р.) оказался приемлемым именно потому, что предусматривает профессиональное использование всего лишь одной черты, отделяющей посредника аутентичной усной традиции от неё самой, ею является присутствующая в фейклоре сила с эффектом искажения, которая тормозит развитие творческой фантазии и глушит культурное разнообразие” (Р. Дорсон).
Вопросы Посмотрим, как ты понял...
Фейклор – это...
1.... недобросовестная запись фольклорного текста.
2. … подделка под фольклор.
3. … английское слово "folklore" в американском произношении.
4. … нерасшифрованная аудиозапись фольклорного текста.