Мы Родину иконой пронесли...
Ольга Скопиченко
На огонёк лампады…
В сентябре 1932-го года по случаю освящения часовни, построенной писателем Г.Д. Гребенщиковым в основанной им русской деревне Чураевка в США, он получил множество приветственных писем, телеграмм и стихотворных посланий. Среди последних было стихотворение Таисии Баженовой «Не о берёзке...» из Сан-Франциско. Читая его, я глазам своим не верила, судите сами:
Не о берёзке... Даже не о ней!
Не о горах Алтайских и маралах...
И не о цепи этих дней,
В которых я весёлой вырастала...
Не о степях и не об Иртыше,
Не о ветрах с клубничным ароматом,
Не о гусях в прибрежном камыше,
И не о том, что нет туда возврата;
Я не об этом с болью говорю...
Хотя в чужой стране, во всём огромном мире, –
Нет ничего, что памятней Сибири,
Которой опьянённая горю...
Но как понять изгнание моё?
Я тоже дочь снегов, лесов, душистой степи!
Но в спину мне направили ружьё,
А в уши – те слова, которых нет нелепей.
Та ненависть, в которой смысла нет, –
Толкнула нас на мёртвый полустанок...
А у меня был чтимый дед,
И бабушка из согринских крестьянок...
Но где бы ни была, – мне помнится всегда:
Когда на Иртыше весенняя вода,
Черёмуха цветёт, всё так же пред иконой
Кладет народ тяжёлые поклоны,
И кается за прошлые года.
Сибирь, Иртыш, степи, клубника, маралы, Согра...* Это же всё наше... Кто она, Таисия Баженова? Как попала в Калифорнию, кто ее предки, те самые: «чтимый дед» и «бабушка из согринских крестья-нок»? Автор стихотворения не была на открытии часовни, и, как писал Гребенщиков, «лишь мысленно тоскующим сердцем» устремлялась «к огоньку». Но именно её послание с такой непостижимой тоской выра-зило трагедию изгнания русских.
Прочитав стихотворение в очерке «Огонек лампады», в 5-м томе собрания сочинений Гребенщикова, мне не давали покоя мысли об их авторе, о том, что, кроме эмиграции, связывало Баженову с Гребенщи-ковым и как они нашли друг друга в изгнании?
Начался поиск... Выяснилось, что Таисия Анатольевна Баженова, в замужестве Постникова, родом из Зайсана Семипалатинской области**, из семьи казачьего полковника. По сведениям Интернета, согласно книге А.А. Хисамутдинова «Русский Сан-Франциско», судя по анто-логии «Русская поэзия Китая», по надписи на ее надгробье и другим источникам, она родилась 17 мая 1900 года в Зайсане.
Поиск материалов привел меня к сборнику «Сибирский казак» (Войсковой Юбилейный Сборник Сибирского Казачьего Войска), вышедшем в Харбине в 1934 году, и переизданном в Бийске в 2009, который в том же году выслал мне редактор журнала «Бийский вестник» Виктор Васильевич Буланичев.
Перечитывая сборник, я к своему удивлению, нашла там 10 статей об истории казачества, написанных, как мы теперь знаем, отцом Баженовой. В «Сведениях об авторах» читаем, что Баженов Анатолий Дмитриевич, мемуарист, общественный деятель, в 1919-м году был редактором войскового еженедельника «Иртыш». Он – автор воспоми-наний и публицистических статей по истории Сибирского казачьего войска, Омского кадетского корпуса и Николаевского кавалерийского училища. Баженов – участник русско-японской и Первой мировой войн, имеет множество наград. Женат на уроженке Семипалатинской области – Евдокии Ивановне, матери четверых его детей. Одна из дочерей – Таисия – поэтесса русского зарубежья, родилась в Зайсане, в 1900 году. Это та самая Таисия, о которой идёт речь. Что же нам удалось узнать еще о Таисии Анатольевне Баженовой?
По Бухтарминскому краю…*
На казачьем информационном портале Интернета размещена замечательная статья Баженовой «Лагерь на Аблакетке**», где она пишет о своем детском дневнике, который вела юная Тая в 12-13 лет по совету отца. Авторские комментарии к дневнику познакомили нас с некоторыми интересными подробностями из жизни казачьей семьи, а также из истории нашего края. Согласно дневнику, Баженов, от-служив положенный срок, «будучи на льготе», два года заведовал несколькими алтайскими станицами. В 1911 году, отправляясь в слу-жебную командировку в Бухтарминский край, он взял с собой семью, и они две недели путешествовали по Алтаю. Комментарии к дневнику, написанные в Сан-Франциско, полны интересных сведений о жизни, быте, службе казаков этих станиц. «В Вороньем очень скучно, – пишет девочка-подросток, – папа вёл дознание о казаке, который украл у другого штаны и спрятал их под мостом. Потерпевший нашёл их, решил подкараулить вора, засел в засаду и заснул, а тот снова украл штаны...» «В Черемушке ночевали. Папа рассказывал, как ездил войсковой наказный атаман, генерал Шмидт. Казаки в Черемушке, не исполнив вовремя приказа о посадке деревьев, накануне прибытия Шмидта взяли да и вкопали свежие берёзки. Когда он приехал, то, разговаривая, дотронулся до берёзки, а она возьми, да и упади. Вышел большой скандал...»
Записки Таисии Баженовой – подлинный документ времени, хотя, по ее словам, пока «не отражает всего алтайского настроения: я ещё не умею передавать мысли на бумагу. Нужно, чтобы прошло время, и тогда, однажды, ярко вспыхнет в памяти всё: и синие долины Алтая, и такие же тёмно-синие горы со снеговыми верхушками, как белые головы сахара, завернутого в синюю бумагу; и тёмно-зелёные острые пики кедров и лиственниц; быстрые, пенистые алтайские речки, холодноватый полумрак бора; солнечные цветные поля с нагретой солнцем клубникой, над которой склонились широкими спинами, собирая в ведра, потные, пышущие жаром бабы. Вспомнить и пса-ломщика на Катон-Карагае, Ивана Николаевича, неотразимого местного кавалера в подряснике, водившего меня и папу в тёмный сосновый маральник, где тёмно-серые лёгкие маралы, с ветвистыми рогами, пугливо и грациозно убегали от нас за бесчисленные загоны. А ещё как не вспомнить на площади у церкви выстроившихся для папиного смотра потешных казачат в миниатюрной форме и ста-ничников, к которым, для обучения «казачку», тот же Шмидт, вер-нувшись в Омск, послал балетмейстера кадетского корпуса Бочков-ского».
Эти воспоминания вспыхнут с новой силой и болью гораздо позднее, накануне эмиграции и прольются на бумагу в рифмованных строчках:
В полях
Широкой волною сгибается рожь,
Шумит у дороги пшеница...
– Ямщик, не гони лошадей, не тревожь,
Куда нам в жару торопиться?
Мы едем в ложбинке сомкнувшихся гор,
С зимовками выше, на склонах,
С густой синевой отдалённых озёр,
И с домиком белым кордона.
Ямщик мой рассеян: то машет кнутом.
То что-то уныло затянет,
То свистнет удало и сразу потом
Лукаво и искоса взглянет:
«Ишь, нонче какая пришла благодать.
Хлеба уродятся богато...
Не будет народ в этот год голодать
И гибнуть на фронте солдаты..,
Смотри, ажно в пояс.. Который-то год
Такого мы ждем урожая...
Что будет в деревне крестьянских забот,
Вот радость-то будет какая?..»
Спускается солнце. Сильней аромат
Левкоев и белой сирени.
Киргизские песни уныло звучат
И сердце истомою греют.
За теми горами – такой же простор:
Всё степи, всё пашни с хлебами.
Все также синеют овалы озёр.
И пахнет степными цветами.
Широкой волною сгибается рожь,
С приветом склонилась пшеница:
– Пусть, Господи, эта – не сказка, не ложь,
– Пусть радость в народ возвратится. (1919 г.)
А пока… В своих исповедях Таисия описывает великолепную природу наших мест, и своё взросление, и первую длинную чёрную юбку «из шерстяного вуаля», в которой она казалась себе «почти хорошенькой»... «Чудесно было ехать по степи, напоённой запахом дикого левкоя. Тарантас, в котором нас было шестеро, нёсся с холма на холм, мама пугалась, ветер овевал разгорячённые лица, ямщик весело крутил кнутом, а мы, подскакивая на кочках, по маминой просьбе пели «У зари-то, у зореньки» и «Хазбулат удалой».
Но нас, конечно же, более всего, интересуют воспоминания Таи-сии Баженовой, посвящённые её пребыванию в Усть-Каменогорске.
Всё тот же 1911 год… Семья возвращается из дальней поездки по Бухтарминскому краю. «В Усть-Каменогорске, – пишет Тая, – было всё то же. Бабушки радостно выбежали навстречу, Шарик облизал руки, а по вечерам Тася Голубовская, дочь акцизного чиновника, жившего внизу, у дедушки, и я ходили к Иртышу, на «Коровий бульвар».
Лагерь на Аблакетке…
Потом начались военные сборы, и семейство Баженовых пере-бралось в лагерь на Аблакетку. Отец был назначен командиром сотни, и Баженовы отправляются за 14 верст от Усть-Каменогорска на место сборов. Незначительные, на первый взгляд, детали дневника, позволяют предположить, где располагался лагерь и как он был устроен. «...Лагерь состоял из офицерского барака в две квартиры с широкой террасой, гимнастического городка с трапециями и горкой, из кухни, хлебо-пекарни и зелёного гриба для часового на линейке, за которым стояли легкие бараки для казаков».
Тая любила одиночество и часто бродила в горах за Аблакеткой, «читала запоем Чехова», ловила сачком бабочек. Вечерами семействослушало пение казаков, ужинало на террасе, играло в карты, «в разлуки». Вечером «степенный вахмистр, остановившись на вытяжку в дверях, докладывал, что «за истекший день никаких происшествий не случилось». А затем, переменив тон на хозяйственный и домашний, и став «вольно», рассказывал, что Юрченко просится в отпуск – «жена родит не сегодня – завтра». У Белоусова украдены сапоги...»
Здесь же было и осознание себя взрослой, и ухаживания за Таей молодого человека, заведующего сельхозфермой, что располагалась в версте от лагеря, и серенады в её честь.
Сборы закончились, Баженовы вернулись в Усть-Каменогорск, начались занятия в Мариинском училище. Таисия «много читала, писала дневник, учила уроки, даже организовала литературный кружок,… сортировала коллекцию камней Алтая, жуков и бабочек. Много танцевала со стульями. – Мы жили внизу, в бывшей квартире Голубовских, и стенные зеркала в гостиной отражали пол и всю меня в рост, одиноко и упорно кружащуюся со стулом...»
Потом отец получил назначение в Туркестан, в Джаркент, что в Семиречье. Здесь Таисия дружила с ещё одной будущей поэтессой, дочерью казачьего полковника Марией Волковой, которая посвятит своей подруге Тае Баженовой три стихотворения. Дружбу эту они береж-но пронесут через всю жизнь.
Последние вёсны в России
Но беспечная жизнь закончилась. Началась Великая война - один из самых широкомасштабных вооружённых конфликтов в истории человечества, в который вовлечены были многие страны мира. В этот период семья полковника Баженова жила в Омске. В очерке «Весна в революцию», опубликованном в «Вестнике Общества русских Ветера-нов Великой Войны» (Сан-Франциско), Баженова описывает поездку на пароходе по Иртышу, когда вместе с матерью, сестрой и кузинами Тая отправилась на каникулы к бабушке и дедушке в Усть-Каменогорск.
Итак, весна 1916 года… Несмотря на тревожные сообщения с фронта, девушка счастлива, всё её радует: и ухаживания молодых людей, и чудесная весенняя природа. Она наслаждается прогулками по палубе, «мерным звуком колёс», пением пленных австрийцев, «прох-ладой реки» и «запахами медвяных полей». Тая с упоением поёт «укра-инские, казачьи, крестьянские, солдатские песни» и романсы.
«... Мы выходили на остановках в яркую пёструю и веселую толпу казачек, продававших овощи, ягоды и пироги, мы рвали цветы, когда пароход останавливался для погрузки дров на пустынном берегу. Иногда по вечерам или днём, когда не было публики в салоне первого класса, я пела там итальянские романсы Дэнца и кузина мне аккомпа-нировала. У окон собиралась публика, раздавались аплодисменты, и мы сконфуженно покидали салон».
Каникулы в Усть-Каменогорске были краткосрочными. Баженовы навестили родных, посетили знакомых, съездили в гости в Ульбинск... С юнкером Николаевского училища Павликом Толмачёвым девушка гуляла по берегам Иртыша, побывала на оперетте «Мотор любви»; время было неспокойным, нужно было возвращаться…
И вновь весна в Омске, но теперь иная, тревожная.... «Весна 1917 года была такая же, как все вёсны в Омске: тёплая, залитая солнечным блеском, пахнущая пылью, черёмухой и сиренью. Но Пасха той весны была иной, чем за последние годы войны, – и, хотя, гудели и перелива-лись церковные колокола, даже у нас, молодёжи, было смутно тревожно на душе. Старшие, ещё так недавно уверенные и сильные, растерялись и потеряли свой авторитет, – кругом всё рушилось. Не было Государя, не было главы государства, и оно распадалось. Дни были полны зловещими телеграммами о братаниях на фронте, злобны-ми выкриками на митингах, пакостными памфлетами, порочащими Царскую Фамилию… Но природа праздновала весну, и мы праздновали Пасху», – читаем в том же очерке «Весна в революцию».