В 1920-е годы в город на берегу Сунгари – Харбин – буквально хлынула волна российской эмиграции: устремились остатки армий Кол-чака, Каппеля, атамана Семёнова. В результате с 1917 по 1923 годы численность города выросла более чем в три раза – до 380 тысяч жи-телей.
Согласно упомянутой анкете «китайско-маньчжурского поддан-ного А.Д. Баженова», семья полковника поселилась в спальном районе Харбина – Модягоу, «против китайских бараков». Харбин в то время, по словам переселенцев, был «вовсе не город, а ряд пригородов», объеди-ненных, прежде всего, управлением КВЖД. До середины 1920-х годов район Модягоу был также пригородным посёлком, пока не входящим в городскую черту. Он получил название от небольшой речки, которую русские харбинцы именовали на свой лад – «Модяговка». Район же Мадягоу эмигранты в шутку называли «Харбинским Царским селом» и «эмигрантским аристократическим районом», потому что он славился особенно чистым воздухом и наличием ключевой воды, а его одно-этажные домики буквально утопали во фруктовых садах.
Улица ул. Бородинская, 5/8, где поселилось семейство Баженовых, располагалась в самом центре района и тянулась параллельно Церков-ной и Бельгийской. Дом на Бородинской соседствовал с «Новой лечеб-ницей ветеринарного врача Волкова Н.В.», с дамской мастерской «Московская портниха Авдохина» и «Косметическим салоном Летовта».
Модягоу напоминал типичную русскую провинцию, особенно «своей физиономией по праздникам», когда рано утром в церковь стекался народ, в два часа непременно начинался обед, а вечером, часов с пяти, оживал «Невский», как называли улицу Гоголя. Здесь можно было встретить и старого отставного генерала, и чиновника, «отслужившего честно и непорочно лет двадцать на государственной службе», и «колбасника в белом фартуке»... «Всё это так знакомо, так пахнет типичной русской провинцией, что вы невольно иной раз забудете о соседстве стонущего, грохочущего интернационального Харбина», – писал С. Горенко в статье «Модягоу».
Рассматривая карту Модягоу, нельзя не обратить внимания на названия улиц: Балканская, Батальонная, Брусиловская, Вершинина, Гоголя, Дачная, Скобелевская, Двинская, – комментарии, как говорится, излишни...
В целом же Харбин был довольно благополучным городом, центром Китайско-Восточной железной дороги, связывающей Россию и Европу с Дальним Востоком.Его называли Восточным Петербургом и по тому, что некоторые улицы носили одинаковые названия, и по раз-маху культурной жизни. Харбинская колония по количеству пишущих и по числу журналов, альманахов и газет намного превосходила и русский Берлин, и Прагу, и Париж. Жизнь текла привычно, как на родине, праздновались Пасха и Рождество, гастролировали Ф. Шаляпин и А. Вертинский, а местное население привносило в быт русской диаспоры своеобразный колорит азиатской культуры.
В Харбине Анатолий Дмитриевич Баженов устроился на службу в Механические мастерские КВЖД конторщиком железнодорожного управления. Таисия работала корреспондентом газет «Русский голос» и «Заря», сотрудничала с Обществом изучения Маньчжурского края.
Стихи, рецензии, рассказы Таисии Баженовой появлялись в жур-налах «Рубеж», «Русское обозрение», «Дальневосточный синий жур-нал», «Вал», «Архитектура и жизнь», в иллюстрированном ежене-дельнике «Родная нива». В газете «Русский голос» публиковались её поэмы «Харбинка» и «19-й год». В Харбине Баженова участвовала в литературно-художественном кружке при коммерческом собрании, выступая с чтением своих стихов.
По некоторым сведениям, в эмиграции вскоре Таисия вышла за-муж за сибирского казака Александра Степановича Постникова, воз-можно, уроженца Усть-Каменогорска.
О чём же пишет наша соотечественница в изгнании? Главные темы её стихов, как и у большинства эмигрантов: Россия, чужбина, одиночество и ностальгия. Тоска по родине то светлая, с ароматом «левкоев и белой сирени», то как боль, вынимающая душу:
Попалась мне под руку карта, –
По ней я училась в гимназии.
И вспомнилась старая парта
У карты Европы и Азии.
Тогда я учила названия
Озёр, городов и губерний.
И чудились образы давние
В названьях старинных и древних.
Был витязь с картин Васнецова,
И Сергия Лик пречистый,
И славное царство Петрово,
Московский пожар, декабристы.
Вся карта живою вставала,
И я, не видав России, –
От края до края всю знала,
Все тропы ее глухие.
Теперь – те же реки и горы
И те же поля и просторы…
Но больно вчитаться в названья,
На каждом – кровавое знамя.
«Мне не вернуться уже назад…»
В Харбине-Модягоу Таисия Баженова прожила семь лет. В 1927 году она перебралась в Сан-Франциско. Из Харбина в солнечную Кали-форнию её путь лежал через Японию. Вот стихотворение, написанное по дороге за океан:
Япония
В старой гостинице скрипят половицы,
А под окном – олеандры в цвету.
Белый хибачи соседки дымится…
Завтра я буду уже в порту.
Мне из окна видны крыши кумирен,
Сосен зелёных плоская тень.
Так вот проходит, созвучно-мирен,
Этот японский осенний день.
С улицы слышен звук самисена,
В грустной мелодии слёзы дрожат…
Пусть даже слышат старые стены –
Мне не вернуться уже назад…
Я уезжала весёлой, весенней.
Завтра, быть может, на вашем столе
Розы увянут – мой дар последний,
И уж другая станет милей.
Можно ли сердцу сильнее сжаться
В горечи дум, слёз и любви?..
Кто теперь нежно согреет пальцы
Похолодевшие мои.
«Сан-Франциско, – писал гастролировавший в Калифорнии Александр Вертинский, – ничего интересного не представляет – все города Америки похожи один на другой. Расположен город так, что открыт всем четырем ветрам океана, поэтому он обдувается со всех сторон. Даже летом там бывает холодно. Русская колония там очень большая…. Все служат, все работают на фабриках, в магазинах, в офисах. Работа скучная. Состоятельных людей почти нет… В Сан-Франциско есть небольшой клуб, в котором русские собираются по субботам…» В Америке Таисия Баженова продолжала публиковать-ся в харбинских и шанхайских газетах. В Сан-Франциско она работа-ла в редакции газеты «Русская Жизнь», сотрудничала с газетой «Новая заря», где мы знаем печатался и Г.Д. Гребенщиков. Поэзия Баженовой – этого периода пронизана ностальгическими нотами о прошлой жизни. Родина поэтессы ассоциируется с Сибирью, а потому в ее песнях горные ущелья и реки, зимовки и «унылые киргизские песни», и «святой ключ», что под Семипалатинском.
Святой ключ
Будет сниться, как вам, мохнатый
И манящий под солнцем бор,
К Иртышу песчаные скаты,
Богомолок идущих хор.
У ограды – шиповник алый,
Под телегой – старики,
За оградой, в часовне малой,
Над толпой, в духоте, – огоньки.
У ларьков – пирожки с калачами,
Бабы с квасом, дети, киргиз,
А в беседке сидят с цветами,
В светлых платьях и смотрят вниз.
Бродят нищие, слепые,
С светлой радостью в лице,
И у всех желанья простые –
О безгрешном земном конце.
Две монашенки с грудой иконок
И колечек сидят в уголке,
У молоденькой профиль тонок
И лицо в золотистом пушке.
И от солнечных ярких пятен,
И от свежести в тополях
Голос бабы румяной приятен,
И лукавство в карих глазах.
А в часовнях служат молебны
За негодующих, за живых;
Под часовней – источник целебный,
Вытекающий из-под пихт.
Пахнут жимолость и шиповник,
Свежесть легкая от ручья.
И горит пред иконой паломника
Трехкопеечная свеча.
Будут сниться и мне в Сан-Франциско,
Где под окнами ходит трамвай,
Калачи в узелке с редиской,
Святой Ключ, Иртыш и Алтай.
И спускаясь с фабрики в лифте
С десятого этажа,
Я вспоминаю и солнце, и пихты,
И кривой обломок ножа.
И станет нужным до боли, –
По горячим пескам босой –
Смертный грех свой на богомолье
Понести такой же весной...
В 1935 году Таисия Баженова в журнале «Феникс» опубликовала стихотворение «Русская старушка», в котором с грустью и болью рассказала о горестной судьбе русской эмигрантки в Америке:
Русская старушка
Только у русской старушки такое
В талию старенькое пальтецо.
Шляпа немодного давно покроя,
Не нарумянено совсем лицо.
Сядет в трамвай, посмотрит на лица,
Отведёт смущенно взгляд на окно.
Я спрошу о здоровье – вся оживится,
Как будто ждала вопроса давно.
Подъедем к фабрике – бежит в волненьи:
– Знаете, всё-таки б не опоздать!
Приходит и ждёт, опять с нетерпеньем
Смотрит на часики: скоро ли пять?
Солнце и душно. Гудят трамваи,
А женщины тихо и молча шьют.
– У нас ведь, в России, и там, в Китае,
Сейчас морозы, не то что тут!..
Пришивает кружево к платьям детским,
В фуфайке, согнувшись, в очках, у окна…
– А дома, – шепчет, – больна невестка,
Опять без меня в постели одна…
– Бабушка, вам бы в тёплую горенку
С тихой лампадкой да нянчить внучат!..
– Знаю, что были бы… Да умер сын Боренька,
В Сибири убит он как белый солдат.
«Мой добрый гений…»
К сожалению, мы располагаем лишь малыми сведениями о жизни Баженовой в Америке. Однако известно, к примеру, что в Калифорнии существовал благотворительный фонд Таисии Анатольевны Баженовой. Кроме того, она имела и развивала широкие связи в русских литератур-ных кругах, переписывалась со многими писателями русского зарубежья, в том числе и с Георгием Дмитриевичем Гребенщиковым.
В США Таисия Анатольевна собирала материалы о русских женщи-нах, вывезенных американцами в США, изучала быт молокан и русских сектантов, живших на Русской горе в Сан-Франциско. В 1940-м году 11 июля в газете «Новая Заря» вышла ее статья «О молоканах в Лос-Анджелесе».
В Сан-Франциско Таисия Баженова налаживала контакты с рус-скими эмигрантами и, в частности, благодаря Казачьему Союзу, сфор-мированному в Париже, узнала о трагической судьбе подруги детства, поэтессы Марии Волковой, уроженки Усть-Каменогорска, жившей в Германии. Узнав о её бедственном положении, Таисия Анатольевна, ни-когда не бывшая состоятельным человеком, оказывала Волковой всяче-скую помощь. «Тая страшно обрадовалась, стала часто писать мне, отправляла посылки и подняла тревогу среди казаков в Сан-Франциско. Началась организованная помощь», – писала в воспоми-наниях Мария Волкова.
И вот ещё свидетельство Волковой о благотворительности подру-ги: «С тех пор, как в Сан-Франциско узнали о моей горемычной жизни, мои земляки стали заботливо охранять меня от нужды. Одна моя землячка, например, регулярнейшим образом каждый месяц снаряжала мне посылку со всевозможными необходимыми вещами, которых в том числе всегда было кофе. В Голштинии кофе очень ценилось как любимейший напиток местных жительниц. При помощи этой дра-гоценности я могла оплачивать частные уроки, что принесло моей девочке большое облегчение в школе».
О благотворительной деятельности Таисии Анатольевны мы узнаём также из писем поэтессы-эмигрантки Марианны Колосовой из Харбина и из письма генерала В.Г. Науменко*, высланных для нас из Барнаула писателем и краеведом В.А. Суманосовым. Четвертого марта 1974 года Науменко пишет: «...Из писем Марии Вячеславовны (Волковой – О.Т.) знаю, что Вы чрезвычайно заняты благотворительной деятельностью, но всё же осмеливаюсь просить Вас не забывать меня в переписке».
«Белый шиповник, дикий шиповник/ Краше садовых роз…»
В 1943 году в Сан-Франциско русская эмиграция отмечала 25-летний юбилей творческой деятельности нашей соотечественницы. В газете «Русская Жизнь» читаем: «В США она [Баженова – О.Т.] сотрудничала во всех периодических изданиях западного побережья и участвовала во многих сборниках. Из Таисии Баженовой выработался постепенно заправский газетный работник, владеющий газетною техникой, знающий вкусы и интересы читателя, и трудно предста-вить себе газету без Т.А. Баженовой. «Русской Жизни» она оказывает неоценимые услуги, помогая составлению газеты не только в отношении содержания, но и технически при верстке, корректуре и даже наборе. Двадцатипятилетний юбилей литературной деятельно-сти – это, обычно, момент расцвета её. Мы не можем не пожелать Таисии Анатольевне лучших условий работы, чем те, в каких ей приходилось трудиться до сих пор, и надеемся, что друзья газеты и Т.А. присоединятся к редакции в устройстве предполагаемого скром-ного чествования преданной газетной работы и много потрудившейся для русской колонии молодой писательницы».
Об активной литературной деятельности Таисии Баженовой в Сан-Франциско можно прочесть в статье «История создания газеты «Русская Жизнь», в редакции которой она работала: «Одной из лучших русских журналисток Сан-Франциско была Таисия Баженова, которая регу-лярно печатала оригинальные интервью и исторические очерки, напри-мер, об исторической русской крепости в Калифорнии – Форте Росс».
О земле, где развивалась широко известная романтическая история любви одного из основателей Российско-Американской компании Н.П. Резанова и дочери коменданта испанской крепости Марии Консеп-сьон де Аргуэльо, воспетой Андреем Вознесенским и положенной в основу рок-оперы Алексея Рыбникова «Юнона и Авось», писала и наша землячка. В стихотворении 40-х годов Таисия Баженова пишет:
Из-за кустов зеленых дубняка
За бурыми огромными стволами,
Сверкнёт с обрыва Русская Река,
Синеющая, яркая под нами.
И сердце вспыхнет памятью о том,
Как плыли здесь индейцы на пирогах,
Как русские пришли, и как они потом
Ходили вот по этим же дорогам.
И красный лес, и красная листва,
И сырость от воды, и пихты – эти были, –
Здесь Севастополь рос, и строилась Москва,
И русские в них люди жили.
И сеяли пшеницу на полях,
Им колокол напоминал о Боге, –
За частоколом сбегались второпях,
Завидев вдруг индейские пироги.
Из-за бойниц палили из ружей,
Боясь за женщин и жалея порох.
Но годы проходили, и уже
Не страшны были русским эти горы…
О многообразных творческих интересах журналистки и поэтессы свидетельствует и тот факт, что некоторое время Таисия Баженова проживала в Лос-Анджелесе, делая интересные интервью и репортажи со съёмочных площадок Голливуда. Кроме того, она публиковала свои стихи и рассказы в сборниках «Земля Колумба» (1936), в «Калифор-нийский сборник» (1934), «Врата» (1935), «Ковчег» (1942).