Но проклятье Крууса исказило все Зеркала для путешествий, и теперь места, которые отражали зеркала, не имели никакого отношения к реальности, находившейся по ту сторону. Можно было выбрать тропический пляж и очутиться в мире без кислорода, где царила лишь смерть от мгновенного сгорания. Некоторые даже утверждали, что из этого Зала можно путешествовать вперёд или назад во времени, если знать, как это делается.
Глядя на разрозненные кучки рушащихся костей, усеивающие Зал, Кэт напомнила себе про ещё одну опасность этого места — если ты прекращал двигаться и не выбирал зеркало, то Зал брал воспоминание из твоей головы и вплетал его в окружающую реальность. Можно потеряться в иллюзии, не есть и не спать, пока не умрёшь.
Из дверного проёма внезапно вырвался поток холодного воздуха, и они задрожали.
— Это иногда случается, — сказала Энио, поспешно закрывая дверь. Как только она оказалась заперта, холод ослаб, но в коридоре всё равно стало прохладнее нормального, и они по-прежнему слышали отдалённый ветер, стонущий за закрытой дверью. — Есть идеи, чем это вызвано?
Кэт мрачно сказала:
— Мак говорила мне, что когда кто-то или что-то входит в Зал Всех Зеркал из зеркала, это поднимает в Зале довольно сильный шторм.
— Хочешь сказать, что нечто входит в наш Низ и расхаживает там? — спросила Колин. — Возможно, направляется в нашу сторону?
— Вот именно поэтому вы будете стоять на страже у закрытой и зарешеченной двери, пока Рианнон не запечатает её обратно, — сказала Кэт. Когда Мак рассказывала ей истории о Зале, она призналась, что поражалась его размерам и гадала, какое же существо может добраться до огромных зеркал на самом верху возвышающихся стен.
Кэт отчаянно надеялась, что они этого никогда не узнают.
— Мамочка, я так давно не видела спирсидхов, — обеспокоенно сказала Рэй, пока Кэт помогала ей переодеться в пижаму перед сном.
— Тебе нравятся спирсидхи, да? — Кэт улыбнулась, сняв с Рэй кофточку и пригладив её волосы. Её улыбка резко угасла, когда она заметила пятна, видневшиеся на спине её дочки. Отсутствовав больше трёх долгих, очаровательных, обнадёживающих лет, пятна на плечах её дочери вернулись.
В этот раз они были другими. Более крупными. Раздражённые, шероховатые красные рубцы.
Именно там, где могла бы вырасти пара крыльев.
— Ты чешешься? — тихо спросила Кэт
— Нет.
— Твоя спинка не чешется?
Покусывая нижнюю губу, Рэй покачала головой.
— Чем ты сегодня занималась?
— Играла в куколки с Анной в школе. Ей нравится играть в королеву фейри. Но её королева злая и всех задирает. Не думаю, что королева на самом деле такая.
— Ты гуляла на улице? — в прошлый раз, когда у Рэй появились такие пятна, Кэт говорила себе, что это необычная реакция на пыльцу. Её дочка валялась в траве; может, её покусали жуки.
— Нет. Учительница нам не разрешила. Слишком сильный дождь.
— Тогда откуда ты знаешь, что спирсидхов давно не видно?
— Они прилетают к моему окну ночью. Но они уже так давно не появлялись! Я боюсь, вдруг что-то не так. Я сегодня попросила Бэсс, она взяла зонтик и посмотрела в их домиках. Они пустые. Она сказала, что собирается поговорить с тобой об этом.
Кэт сегодня не видела главу детского сада аббатства. Кьяра забрала Рэй и привела в их комнаты.
— Я завтра проведаю спирсидхов.
— Обещаешь? Ты не забудешь? Я беспокоюсь. Мне кажется, что-то случилось. Я чувствую... — Рэй умолкла, покусывая нижнюю губу.
— Что, милая?
Рэй пожала плечами и подняла руки, чтобы на неё надели верх пижамы. Пока Кэт натягивала её на плечи, она провела ладонью по одному из пятен. Оно было грубоватым и кожистым. И очень, очень горячим.
— Спина тебя совсем не беспокоит?
— Нет. Это ощущается приятно. Словно она становится сильнее. Но я расту, — гордо сказала Рэй. — Мне почти пять!
— И мы устроим тебе большую вечеринку в честь дня рождения.
— И придут все в аббатстве. Даже спирсидхи, — радостно объявила она. — Даже папочка.
Кэт вздрогнула. За почти пять лет Рэй никогда ничего не говорила о своём отце. Она никогда не спрашивала, почему у всех её друзей есть матери и отцы, а у неё только мать. Кэт надеялась, что причиной было то, что она чувствовала себя настолько любимой, и ничего больше не желала, ей всего хватало.
— Что ты имеешь в виду, Рэй?
— Он навещает меня во снах, — сказала она, забираясь в кровать и подтягивая одеяло до подбородка. — Он говорит, что мы скоро встретимся. Думаю, он имеет в виду мой день рождения. Упс! Я не должна была тебе говорить. Он хочет сделать сюрприз. Не говори ему, что я тебе сказала.
Нет, нет, нет. Этого не может быть. Никто никого не навещал во снах. Единственная известная ей персона (и она использовала этот термин с большой натяжкой), способная навещать людей во снах, теперь мертва, разрушена пропетой Песнью Созидания. С каждым минувшим годом Кэт всё сильнее убеждалась в этом и всё сильнее расслаблялась.
— Как... — Кэт умолкла, заставляя свой голос звучать спокойнее, и попыталась ещё раз. — Как твой папочка выглядит во снах?
— Совсем не похож на меня, — ответила Рэй и зевнула. — Но он говорит, что я буду сильнее походить на него, когда стану старше. Наверное, когда мне исполнится пять. Я хочу спать, мамочка. Забудь, что я тебе сказала, и притворись удивлённой, хорошо?
Глава 25
Мне нужно лишь увидеть сон [33]
Мак
Пока я лежу на диване в Честере, мне снятся странные и дискомфортные вещи.
Неудивительно, что мне снится последнее, о чём я писала.
Круус.
Бэрронс тоже там, наблюдает за всем, впитывает мельчайшие детали, пока я заново переживаю множество встреч с принцем Невидимых по имени Война.
Когда я встретила Крууса впервые, он маскировался под В’Лэйна и пытался убедить меня помочь королеве Видимых (которую он же похоронил на верную гибель в ледяном гробу, в тюрьме Невидимых, но тогда я этого не знала). В тот день передо мной стоял принц Тёмного Двора, скрытый тремя амулетами короля, и бесстыдно врал мне.
Музей, где Круус использовал против меня Сидхба-джай, заставляя меня раз за разом раздеваться.
Ночь, когда он прогнал Тени от «Книг и сувениров Бэрронса» и спас меня от омерзительной смерти-посредством-Тени, которую организовала для меня Фиона.
В Фейри он подарил мне день игры в волейбол на песке с иллюзией моей сестры. Я потеряла месяц смертного времени из-за этого «подарка».
День, когда он рассказал мне историю короля Невидимых и его возлюбленной, опустив много важных деталей — например, свою собственную роль в этих событиях.
Ночь, когда он вернул меня в Эшфорд, штат Джорджия, и я стояла снаружи нашего дома, слушая, как мои родители обсуждали пророчество обо мне.
Наши встречи проносятся всё быстрее и быстрее...
Множество раз, когда он целовал меня, внедряя своё истинное имя в мой язык, чтобы я могла призвать его.
День, когда он соврал, утверждая, будто находился с Эобил и защищал её, пока меня насиловали четыре принца Невидимых, тогда как в действительности он был одним из моих насильников.
Ночь под аббатством, когда он высмеивал короля за то, что он не догадался, как Круус украл его возлюбленную, стёр её память глотком из Котла, затем зашвырнул в Фейри, превратив в пустую оболочку давно используемой смертной женщины; и потом они оба сотни тысяч лет жили среди Светлого Двора, скрываясь, а король тихо сходил с ума, веря, что она убила себя, лишь бы сбежать от него.
Момент, когда король заморозил Крууса, заточив его под аббатством Арлингтон в том самом месте, где давным-давно он заточил Синсар Дабх. Два самых опасных его творения, заключённые в одном и том же месте, доверенные защите ши-видящих, которые дважды не сумели сдержать его катастрофы. Но и с чего бы ему ожидать успеха от них, если он сам провалился?
День, когда в обмен на его половину Песни я поцеловала Крууса, убеждая его, что в другое время, при других обстоятельствах я могла бы выбрать его, и он мог бы измениться к лучшему.
Бэрронс задерживается на том воспоминании, его глаза делаются тёмными и напряжёнными — скорее всего, из-за чувства вины, которое вызывает у меня данное воспоминание. Естественно, моё подсознание поместило тут Бэрронса, который изучал каждый чёртов нюанс. В тот день мне пришлось отделить и запечатать в ящики так много частей себя, что женщина, целовавшая Крууса, вообще не была мною. Лишь необходимая версия меня, которая спасла бы мир любой ценой.
Я сделала свою работу.
Затем король Невидимых оказывается в моих снах, поднимается, огромный и тёмный, сотворённый из звёздного вещества, планет и туманностей, которые перекатываются как крошечные жемчужины в его гигантских крыльях, стирая всё остальное, сметая Бэрронса и Крууса словно крошечные пылинки, пойманные соломинкой метлы его колоссальной воли. Они уходят не по доброй воле, но уходят.
Затем остаёмся лишь король и я, и мой сон такой чертовски яркий, я вновь стою на первом мире, смотрю на полубезумного творца такой красоты и уродства, правды и лжи, ясности и смятения. Я слышу могучих Охотников, гонгом звенящих в глубинах своих грудей, пока они скользят мимо луны, почти не хлопая крыльями. Чую роскошный аромат ночного цветущего жасмина, сокращаясь до крошечной незначительной детали в колоссальности его присутствия.
В отличие от других фейри король ощущается для меня как сила природы, происходящая из самой материи вселенной; он столь же элементарный, примитивный и необходимый, как космос между звёздами, как сами звёзды, гром, молния, солнце, течение времени.
Я понятия не имею, кто он, но он не фейри.
Я просыпаюсь с резким толчком, который заставляет меня шлёпнуться с дивана на пол и по дороге удариться головой о журнальный столик.
Остатки Бэрронса, Крууса и короля тёмными, густыми и липкими пятнами льнут ко мне, и я знаю, что вкус и ощущение этого сна, как кошмар о холодном месте, будут преследовать меня на протяжении дня.
Слова, который король произнёс мне в ту долю секунды перед пробуждением, полыхают в моём сознании с яркостью суперновой звезды.
«Ты ищешь лазейку. Правила, которых придерживаются фейри, относятся только к изначальному Светлому Двору. Круус к нему не относится».
Я давно верила, что сны — это подсознательный метод упорядочения фактов и событий нашей повседневной жизни, где подобное хранится вместе с подобным, и рождаются выводы, которые ускользают от загромождённых миазмов нашего осознанного мозга.
И в отголосках этого мощного сна-откровения я знаю, что это правда.
Должно быть, где-то в файлах королевы я заметила нечто, вызвавшее у меня подозрения, что правила Светлого Двора применимы лишь к Светлому Двору. Возможно, это слияние множества частей из множества файлов; это не было озвучено, но подспудное осознание всё равно родилось.
Как подметил король из моих снов, Круус — не из Светлого Двора.
Тада-а-а-м. Попался.
Пробормотав беззвучное спасибо вселенной за указание на то, что мне надо было увидеть, я встаю, хватаю блокнот с ручкой и стремительно отправляюсь на поиски Бэрронса.
— Я хочу попробовать просеяться к папе и Дэни, — говорю я ему.
Бэрронс сидит в офисе Риодана, его рубашка висит на спинке стула, пока Риодан татуирует на его спине обсидиановые и кровавые руны, которые защитят его от огромной цены за использование чёрных искусств.
— Ты осознала, что ранее врезалась в МЭВ, а не в охранные чары, — говорит Бэрронс.
— Да, — мысленная заметка — больше никогда не пытаться просеиваться в МЭВ. Бэрронс был прав, фрагментированное состояние части Фейри-реальности осушило меня, словно пыталось завладеть моей силой, чтобы восстановить себя. — Возможно, я сумею проникнуть в замок Зимы. Я слишком легко сдалась. Более надёжно защитить чарами Честер или спасти папу и Дэни? — я озвучиваю варианты. Я знаю, что я считаю приоритетным.
Бэрронс хмыкает. Риодан бросает свой нож на стол, отталкивает поднос с чернилами и говорит:
— Нах*й Честер. Я в деле.
— Тебе лучше остаться здесь, — говорю я Риодану. — Мы вновь потеряем время, даже если не так много, как раньше. Что, если Дэни не там? Что, если Шазам придёт искать тебя? Что, если что-то случится с мамой, или сюда явится Круус?
Он молча смеряет меня взглядом, серебристые глаза леденеют, ощетиниваются. Я чувствую, как под его кожей дрожат нетерпение и ярость, жажда мести, жажда сражения. Кто-то похитил Дэни, и его глаза застилает кровавая пелена.
Но он также различает оттенки чёрного, белого и серого, потому что Риодан всегда видит картину в целом и пробьётся сквозь эмоции к холодно логичному и самому эффективному шагу в данный момент. Его мужчина, король, правитель, непревзойдённый игрок в шахматы доминирует над зверем. Зверь Бэрронса доминирует над мужчиной.
— Бл*дь, — выдаёт Риодан наконец. Затем снова, — Бл*дь, — и его кулак врезается в стол.
— Кристиан открыл портал и послал сообщение, не потратив ни секунды смертного времени. Если тебе понадобится связаться с нами, обратись к Кристиану. Я пошлю тебе сообщение таким же способом и дам тебе знать, когда мы её найдём.
«Если мы её найдём», но этого я не добавляю.
Риодан натянуто кивает.
— Идите. Пока я не передумал, бл*дь.
Я сосредотачиваюсь на моём отце, конструируя богатое воспоминание. Первый раз, когда он посадил меня за руль машины, чтобы научить водить. У мамы едва не случился истерический припадок. Она заставила меня дождаться шестнадцатилетия, но я уже пару лет помогала папе с ремонтом машины, и он видел голод в моих глазах. Я родилась с любовью к масл-карам.
Форд Мустанг Босс 302, V-8, 1970 года был оранжевым снаружи, с чёрным салоном. Задний привод, идеальный для бесснежных южных дорог. Я обожала каждый его жёсткий дюйм. Я до сих пор могу почувствовать папину руку на своей, пока он направляет меня при переключении передач и учит чувствовать, когда трансмиссия угождает в то самое сладкое местечко. В салоне машины пахнет его любимыми мятными конфетками, витает лёгкий аромат его лосьона после бритья и серный запах утомления. Солнце пятнами светит в лобовое стекло, опьяняющий аромат южного лета влетает в распахнутые окна и ерошит мои волосы.
Чары Зимы — та ещё задачка. Но они не являются непреодолимыми. Я действительно сдалась слишком легко. Мы врезаемся в них с такой силой, что это вышибает из меня дыхание, но мы не отскакиваем назад в Честер. Я инстинктивно обмякаю, не противлюсь. Вместо этого я принимаю силу, которая рябит вокруг замка, открываюсь для неё, приветствую её как Верховная Королева Фейри, чту её мощь, предлагаю слиться, соединиться и оставить её даже чуточку богаче за возможность пройти через неё.
Это настолько просто, потребовалось лишь предложение моей энергии, никаких встречных чар, рун или заклинаний не понадобилось. Я начинаю подозревать, что королева наиболее сильна потому, что просто может предложить наиболее щедрую связь с земной магией, и по мере опускания по иерархии фейри чем ниже каста, тем менее сильна её связь. Моё правление гарантировано тем простым фактом, что я способна черпать больше силы, чем любой другой фейри.
Мы проявляемся внутри Северной Башни. Зима стоит спиной к нам, лицом к окну, не догадываясь о нашем вторжении. Она представляет собой этюд мерцающего льда, длинных, серебристых волос с инеем, платья с сосульками; кожа её длинных худых рук белая с синими венами и морозная с длинными ледяными когтями.
Я отвожу взгляд, осматриваю круглую комнату и замечаю моего отца, привязанного к креслу изо льда. Его голова свесилась вперёд, кожа сделалась бескровной и бледной, если не считать того места, где она покрыта коркой застывшей крови. Он сильно ранен. Дэни нигде не видно.
«Папочка!» — кричу я безмолвно.
Натужное молчание усиливает мою ярость до невыносимых высот. Мне отказано в простой разрядке криком.
Как Зима подавила звук? В воздухе присутствует плоскость, ощущение двухмерности, словно применённое ею заклинание удалило сами молекулы нужного резонанса.
Вновь действуя инстинктивно, поскольку это сработало с охранными чарами, я применяю схожий подход, но вместо того чтобы давать силу самому заклинанию, я предлагаю дар своей энергии пустоте воздуха, предлагаю ей восстановить себя.
Открываясь, я осознаю, что воздух голоден. Он хочет вернуть свою субстанцию. Ему не нравится быть плоским и двухмерным.
Сила вырывается из моего тела в круглую башню, в воздух за её пределами и дальше, в слишком тихое королевство, и внезапно звук крика вырывается из моих лёгких, эхом отражаясь от застывших стен.
Зима резко разворачивается от окна, рыча в ярости.
Я с ужасом понимаю, что я только что облажалась. Знатно облажалась.
Предложение силы имеет свою цену, особенно когда ты посылаешь его целому королевству пустого воздуха.
Я иссушена.
Я даже не уверена, что сумею призвать достаточно энергии, чтобы просеять нас отсюда. Я могу лишь не свалиться на пол. У меня едва хватает силы стоять.
«Соберитесь нахер, мисс Лейн, — безмолвно посылает Бэрронс через нашу связь, — и в следующий раз, возможно, подумайте о том, чтобы атаковать само заклинание, а не восстанавливать саму Природу своим даром, который явно не безграничен».
«Я всё ещё учусь».
Но его наставление вколачивает сталь в мой позвоночник. Я выпрямляюсь, расправляю плечи и отвечаю Зиме таким же рычанием.
«Доброта и жестокость», — напоминает Бэрронс.
«Через какое время мои силы вернутся?»
«Ни единой грёбаной идеи. Хотя я подозреваю, что если вы встанете на землю босыми ногами, это поможет. Оттуда исходит ваша сила».
Моей жестокостью стало бы прямое нападение на саму Зиму.
Моей добротой — восстановление её двора.
К сожалению, в данную минуту, глядя в глаза моего врага, женщины, которая в настоящий момент обладает большей силой, чем я, и держит в заложниках моего явно умирающего отца, я не способна ни на то, ни на другое.
Глава 26
Если бы я могла через себя освободить твою душу [34]
Кэт
Когда я в последний раз отправилась в Дрохечт, чтобы навестить Шона, я не посылала Кристиану смс с просьбой просеять меня из аббатства в его продуваемый всеми ветрами замок. Вместо этого я проделала долгий и тяжёлый путь из Ирландии в Шотландию — десять часов за рулём и два часа на пароме.
Я жаждала побыть наедине с собой, чтобы подумать, и получила этого в избытке.
Однако на сей раз у меня имелась более существенная причина посадить Рэй в машину и проделать эту дорогу, которая не лишена риска, поскольку по земле бродят старые боги и блуждают МЭВ.
Я не хочу, чтобы моя дочь видела принца Невидимых в первый раз, пока она не встретится с Шоном.
Когда мы входим на землю Кристиана, простирающуюся на пятьдесят тысяч акров, пересечение границы охранных чар заставляет меня задрожать, и Рэй восклицает:
— Что это было, мамочка? Мы уже на месте?
Если мне больше никогда в жизни не придётся услышать слова «мы уже на месте», я сочту это за благословение. И всё же Рэй, надёжно пристёгнутая в детском автомобильном сиденье, хорошо перенесла поездку, несколько раз ненадолго вздремнув и не расставаясь со своим обычным блеском энтузиазма в глазах. Её очаровывали пейзажи, меняющееся небо и земля, поездка на пароме, и она большую часть дороги восторженно болтала, выдумывая истории обо всём, мимо чего мы проезжали.
Вскоре после её рождения я решила, что моя дочь не будет воспитываться в убежище. Я хочу, чтобы она видела всё, пробовала всё, знала, что она может стать кем угодно, и кем бы она ни решила стать (лишь бы это не что-то злое), это идеально устроит меня, и я хочу для неё лишь этого.
Я хочу видеть свою дочь счастливой. Любимой. Довольной. С широко раскрытыми глазами, с целым и сильным сердцем.
В ночь, когда она сказала мне, что папочка навещал её во снах, я позволила ей уснуть, не задав дальнейших вопросов — не потому, что я хорошая мать и понимала, что она нуждается в отдыхе сильнее, чем я нуждаюсь в ответах, а потому что в тот момент я была трусихой.
Я не хотела знать, есть ли у «папочки» огромные чёрные крылья.
Мне понадобилась неделя, чтобы подготовить себя и узнать это. Неделя, во время которой я не расспрашивала её, а она больше не упоминала своего отца. Неделя, на протяжении которой Рианнон постепенно набиралась сил, чтобы встать с кровати, а мы отправляли отряды, безуспешно пытаясь найти спирсидхов. Рэй была права. Крохотные, похожие на фей садовые фейри пропали, их домики были покинуты в спешке.
— Это, любовь моя, — говорю я Рэй, — были охранные чары. Мощное защитное заклинание, которое...
— Я знаю, что такое охранные чары, — говорит она и закатывает глаза. — Учителя говорят о таких вещах в школе. Просто я никогда не чувствовала именно такого. Те, что в аббатстве, другие.
Я делаю мысленную пометку запланировать неожиданный визит в детсад Рэй в ближайшем будущем, чтобы узнать, что ещё подслушивают её любопытные ушки. Она как ненасытная губка впитывает всё и связывает факты в тревожащей и часто проницательной манере.
— Мы почти на месте.
— Мне нравятся приключения с тобой, — говорит она, сияя. — Мы можем всегда так делать, мамочка?
— Да, — говорю я, и эту клятву я сдержу. Я хочу показать своей дочери мир. Я хочу смотреть, как её лицо освещается восторгом, когда она узнает многочисленные чудеса.
— Почему трава сгорела? — спрашивает она вскоре после того, как мы припарковались, и я помогаю ей выбраться из машины.
— Здесь есть мужчина, наделённый силой, которую ему сложно научиться контролировать, — я стараюсь говорить Рэй правду, насколько это возможно. Я не стану закрывать её щитами. Я не дарую ей милосердие утаивания, как на протяжении прошлой недели.
— Но зачем он сжигает траву?
— Он наделён таким количеством силы, что когда он просто идёт по земле, она выгорает далеко в глубину.
— Но как же червячки? Они умирают?
— Да, Рэй, они умирают.
— Мне это не нравится. Он не кажется мне хорошим мужчиной.
О милостивый Боже, что я творю, сводя их вот так? Ведя Рэй в комнату с принцем Невидимых, который не мог контролировать свою силу и (если сны Рэй правдивы, и Круус жив, и он не врёт) который даже не являлся её отцом?
— Он лучший из мужчин, — тихо говорю я ей. — Мы выросли вместе. Он защищал меня и присматривал за мной. Но однажды он унаследовал силу, которой никогда не желал, и ему трудно с ней справиться.
— Ты его любишь?
— Очень сильно.
— Тогда я тоже его полюблю, — говорит Рэй будничным тоном, вложив ручку в мою ладонь. — Но он должен перестать убивать червячков, — ревностно заявляет она. — Всех живых существ. Даже тех, которые нас пугают.
Моя мудрая маленькая дочурка.
Я тяну время, конечно же. Я ничего не могу с собой поделать. Если мы войдём в комнату Шона в башне, и она узнает тёмный, крылатый силуэт принца Невидимых (который она прежде никогда не видела), я буду знать, что Круус каким-то образом выжил, и он её отец.
Если она войдёт в ту комнату и не отреагирует на Шона никаким узнаванием, я вновь смогу дышать нормально впервые за очень долгую и сложную неделю. Я смогу сказать себе, что она видела обычные сны, и никто её не навещал.
Шон просто не мог посещать Рэй в её снах. Ему не только недостаёт контроля над своей силой (при условии, что он вообще имеет возможность проникать в Страну Снов), но он и не стал бы утруждаться. После нашей первой встречи в Дрохечт он ни разу не попросил увидеться с ней, ни разу не упоминал её. Мы старательно избегаем темы Крууса, Рэй, тестов на отцовство, говорим только о погоде, замке и тому подобном.
Мы не занимались любовью с тех пор, как вновь сошлись вместе, и я даже не уверена, что мы вместе. Я навещаю. Он это терпит. Нам не удаётся научиться контролировать его силу. Сполоснуть и повторить. Вот наша совместная жизнь. Этот мужчина возвёл вокруг себя стены, которые непреодолимы даже для меня. И хоть я скрываю это, но бывали времена, когда я злилась на него за то, что он не может найти в себе силы контролировать свои способности, но почему-то он нашёл в себе силы отгородиться от сильнейшего эмпата в Ирландии.
Я устала любить так сильно и не находить взаимности. Я устала надеяться, всегда надеяться.
Я неторопливо веду Рэй через замок, показывая ей различные странности и чудеса, пока мы преодолеваем долгий, неспешный путь до высокой обители Шона. Рэй очарована странным мрачным замком, заглядывает в очаги, достаточно высокие, чтобы там встало во весь рост пять мужчин, бегает вниз и вверх по лестницам, теряет терпение из-за того, что я снова и снова хватаю её за руку, когда она пытается потрогать что-то из множества необъяснимых вещей в разномастной коллекции артефактов Кристиана.
Но наконец мы, держась за руки, поднимаемся по пыльным круговым ступеням в башню в старой разрушенной части замка, который Шон называет домом.
— Бррр! Тут холодно! — восклицает Рэй.
Я снимаю шарф, укутываю им её шею и застёгиваю маленькую курточку.
— Мужчина, с которым ты сейчас познакомишься, немного отличается от большинства, — предупреждаю я её. Я никогда не позволяла ей увидеть Кристиана. Я предупредила его годы назад. Сегодня Рэй впервые встретит принца Невидимых.
И я увижу её реакцию.
И я пойму.
Я делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю и протягиваю слегка дрожащую руку, чтобы открыть дверь в башню.
Когда мы входим в продуваемую всеми ветрами холодную каменную башню, Шона нигде не видно. Озадачившись на мгновение, я замечаю намёк на движение за остатками рифлёного зелёного стекла, которое зазубренными осколками торчит из оконной рамы: проблеск чёрных крыльев, немного тёмной кожи, татуировки, пронёсшиеся по поверхности.
Он снаружи, на крыше, примостился на украшенном горгульями парапете и мрачно смотрит на почерневшие земли внизу.
Шон редко летает. Кристиан говорит, что научиться наслаждаться крыльями и даром полёта — это большой шаг к примирению с тем, чем они стали.
Я гадаю, то ли Шон больше летает и старается, то ли он как всегда в кислом и унылом настроении.
— Шон, ты бы не мог вернуться внутрь? — зову я через разбитое стекло.
— Я сегодня не в настроении для визита, Кэт, — тяжело отвечает он.
Он никогда не в настроении.
— Пожалуйста. Я бы хотела кое-что тебе показать.
Рэй сжимает мою ладонь и шепчет:
— Он страдает, мамочка. Я это чувствую.
Моя эмпатичная дочь.
— Я знаю, — шепчу я в ответ.
— Я его подбодрю, — говорит она, её тёмные глазки делаются круглыми и серьёзными.
Я слышу прерывистый вздох, затем очередной проблеск движения, и вот он уже почти возле двери, которая выходит на прогулочную дорожку, окружающую башню, моё сердце грохочет как барабан, и он входит.
— Мамочка, ты слишком сильно сжимаешь мою руку! — говорит Рэй.
Я ослабляю хватку, и он там, обрамлённый дверным проёмом, мрачный свет отражается от его высокого и тёмного силуэта принца Невидимых.
Вызовет ли он у неё ужас? Заставит ли он её улыбнуться?
Вот он.
Момент истины.
Взгляд Шона едва скользит по мне и мгновенно бросается к Рэй с её чёрными ирландскими кудрявыми волосами и очаровательной золотистой кожей, которая так легко загорает на солнце; её тёмные глаза выглядят в точности так, как его глаза когда-то. Его иноземный, радужный взгляд затмевает ярость, страх и что-то ещё, что я не могу определить. Он приглушил себя, как делает это всегда во время моих визитов, чтобы мои глаза не кровоточили, и тем самым защищает и Рэй тоже.
Пару секунд мы втроём стоим, словно застыв, и я не могу заставить себя взглянуть на свою дочь.
Когда мне это наконец-то удаётся, моё сердце ухает вниз как камень на дно ужасающе тёмного озера страха и отвращения и... ох, так много любви, что неважно, чья она.
Рэй — моя, и я люблю её больше жизни.
Её лицо сияет словно новый рассвет, в глазах блестит восторг, и она выпускает мою руку и со всех ног бежит к нему.
Шон застывает.
— Убери её отсюда, — хрипло вскрикивает он.
Но уже слишком поздно.
Рэй обвивает руками ноги Шона и обнимает его, смеясь.
Затем она запрокидывает голову и с обожанием улыбается ему.
— Папочка, ты здесь!
Глава 27
Пойми, что она сила природы [35]
Дэни
Пока я постепенно прихожу в сознание, чрезвычайно сердитая и сбитая с толку, я думаю, что очень, очень ненавижу тот факт, что кто-то во вселенной может вырубить меня так, что я даже не узнаю, пока не проснусь вновь. Это Высочайшая Хрень с заглавной буквы.
Сердитость и сбитость с толку — это то, как я встретила 99% утр в своей жизни. Я раздражительная, противная и пребываю в смятении как минимум пять минут после того, как открываю глаза. И это странно, учитывая мой вечный оптимизм и уверенность в том, что завтрашний день неизменно будет лучшим в моей жизни.