2 июня. Разговор с М.С. Горбачевым. Он считает необходимым укрепить в ЦК руководство строительством и транспортом. Может, иметь секретаря ЦК, как это есть в крупных областях. Конкретно никаких фамилий не называл. (Идею эту он реализовал в 1985 г.)
Неодобрительно отозвался о В.И. Долгих. Что-де тот поддерживает постоянные контакты с Н.А. Тихоновым и его заместителями. Я возразил: «Зря на него «катишь бочку!» Он: «Ты всего не знаешь!» Возможно. Затем порассуждали о проблемах села. Вот где нужно сконцентрировать усилия руководства страны и всего народа.
21 июня. В БКД был обед в честь президента Франции Ф.Миттерана. Он находился с официальным визитом в СССР. Опять К.У. Черненко был в заторможенном состоянии. Явно не здоров. Почти не участвовал в беседе, только «да, да». Всю нагрузку взял на себя М.С. Горбачев. Был активным, успешно «занимал» Ф.Миттерана, а также мининдел Шейсона. Улыбался, вел себя непринужденно. Показывал эрудицию. Иногда в разговор вступали А.А. Громыко и Н.А. Тихонов. Я сидел рядом с Эдгаром Фором — лидером оппозиции, бывшим премьер-министром. Изредка перебрасывался с ним фразами с помощью переводчика. Конец обеда прошел в более или менее оживленной беседе.
10 июля. Секретариат ЦК вел М.С. Горбачев.
Отчет ЦК КП Эстонии об идеологической работе среди руководящих кадров. Уже тогда явно проявлялись националистические тенденции в Эстонии. Руководство КПЭ (К.Г. Вайно) стремилось противостоять им, за что подвергалось массированному давлению «патриотов». Но вопрос прошел на Секретариате достаточно спокойно. Авось все уляжется.
11 июля. Принял крупного бизнесмена и политического деятеля Японии г-на Цуцуми по его просьбе.
Беседа с ним была откровенной и острой. Мой собеседник, оставаясь весьма невозмутимым, настойчиво и последовательно продвигал территориальную тему. Я сначала старался уйти от этой проблемы, изменить направление беседы. Вижу, японец продолжает настаивать на своем. Тогда сам занял наступательную позицию: «Вы говорите, что эта проблема нервирует японский народ. А советский народ нервируют американские военные базы в Японии, милитаризация страны. Нельзя согласиться с проводимой вашим руководством политикой нагнетания напряженности, воспитания народа в духе непримиримости. Ставить нам ультимативные требования. Все время твердить, что «русские плохие, они отняли у нас территорию». На это мы вправе отвечать, что японцы плохие, хотят отнять исконно русские земли. Мы за них заплатили кровью. Так действовать — успеха не будет. Вот в чем вопрос. Давайте не ставить условий. Надо налаживать сотрудничество, добрососедские отношения. Вы вправе излагать и затрагивать любые вопросы, но априори ставить условия — нет. Территориальная проблема — это сложный вопрос. Не мы его придумали. Он имеет историческую и юридическую основу. Надо подходить к проблеме начиная с 1855 года, затем 1904, 1956, 1960 и т.д., суммируя все этапы. А если говорить о нынешней ситуации, то как понимать бесконечные военные учения, маневры близ границ СССР? Это ведь тоже волнует советских людей. Так что, уважаемый г-н Цуцуми, давайте изменим тему». Он спокойно выслушал мои слова. Улыбнулся. В итоге встреча прошла нормально.
В этот же день попросил меня о беседе Л.М. Леонов. Я сразу принял его. Леонид Максимович Леонов, выдающийся русский писатель, пришел вместе с известным историком Борисом Александровичем Рыбаковым. Они подняли вопросы сохранности и восстановления памятников истории и архитектуры России. Говорили о необоснованном сносе, переименовании улиц и др. О прошлом Руси, искусстве. Беседовали долго, обстоятельно. Я заверил их, что целиком поддерживаю сказанное. Рассказал о проблемах, которые решает Правительство. Вместе посетовали, как бездумно в прошлом отнеслись к национальному наследию. Л.М. Леонов рассказал, что продолжает писать, хотя часто подводит здоровье. Вспомнил несколько любопытных встреч с М.Горьким, И.Сталиным.
19 июля. М.С. Горбачев вел первое в своей жизни заседание Политбюро.
(К.У.Черненко в отпуске.)
На первых порах робко, как-то неуверенно. Все обращается к «старикам» — их мнение. Явно подчеркивает свой демократизм, коллегиальность. Формулировки выводов, итогов расплывчатые, с оглядкой. Так начинал. Мало говорил — больше слушал. А потом...
30 августа. Политбюро. Вел заседание М.С. Горбачев.
Перед началом в «Ореховой» Горбачев повел разговор о приближающемся 73-летии К.У. Черненко и награждении его. Накануне, рассуждая, что дата не круглая, решили ограничиться орденом Ленина. Все согласились. Но встал вопрос, как отнесется к этому сам Константин Устинович? Тогда поручили Горбачеву переговорить с именинником. И вот сейчас Горбачев рассказал, что говорил, «подходил к этому вопросу издалека, прямо не назвал, что имеется в виду, попытался сделать так, чтобы Черненко сам понял. Но собеседник говорит: «Как вы решите — восприму с удовлетворением». Горбачев сделал вывод, что тот имеет в виду третью звезду Героя соцтруда. (Как было на самом деле — сказать трудно. Во всяком случае Михаил Сергеевич склонялся к тому, чтобы не обижать Генсека — дать третью Звезду. Так и порешили.)
1 сентября. Был у М.С. Горбачева.
Михаил Сергеевич рассказал, что Д.Ф. Устинов на Совете обороны внес предложение об образовании групп военных округов по направлениям (Западное, Закавказское, Среднеазиатское и др.). Речь шла и о назначениях. В частности, Дмитрий Федорович предложил переместить начальника Генштаба Н.В. Огаркова на Западное направление. Я несказанно удивился. Почему?! Горбачев ответил, что не знает. Видимо, возникли какие-то разногласия.
В тот же день мне позвонил Н.В. Огарков. Он только вернулся из отпуска. Говорит, что ему предложили другую работу, просит встретиться.
4 сентября вечером он пришел ко мне, в Совмин. Встревожен. С Д.Ф. Устиновым у него разлад. Не вдаваясь в подробности, коротко сказал: «Видно, я упрям. Хотел бы встретиться с К.У. Черненко или М.С. Горбачевым». Я обещал переговорить с ними. (Такой разговор потом у меня состоялся с Горбачевым.)
13 сентября. Заседание Политбюро ЦК. Вел К.У. Черненко. (После отпуска он стал чувствовать себя лучше.)
В «Ореховой» перед заседанием Политбюро Черненко информировал о просьбе С.И. Алилуевой помочь ей возвратиться с дочерью в Союз. Зачитал ее письмо. В нем — тоска по родным местам. Сказывается и возраст. Пишет, что надо определить, наконец, пристанище, сколько можно менять материки и страны. Взрослеет дочь, она не знает своего народа. Попробую прижиться в Москве. Тянет и в Грузию, на землю отца. Пишет из Англии. (Договорились отнестись положительно. Назначить пенсию, дать квартиру. Если пожелает, и работу. Поручить Э.Шеварднадзе взять под опеку.)
Вечером 13 сентября. Принял Н.В. Огаркова. Разговор о предстоящем его перемещении с поста начальника Генерального штаба ВС. По его мнению, главная причина — разногласия с Д.Ф. Устиновым по ряду проблем военного строительства. Вопросы здесь возникли давно. Упрямство и авторитет Огаркова, видимо, раздражали Дмитрия Федоровича. «В Генштабе многие смотрят в рот министру, — говорил Николай Васильевич,— я не могу так. Не знаю, что делать? Перемещение преподносят, как укрепление важнейшего направления — Западного».
С Н.В. Огарковым мы знакомы с середины 60-х годов по Куйбышеву. Он тогда был командующим ПриВО, членом бюро обкома партии. Человек незаурядный, настоящий профессионал, эрудит, получивший высшее инженерное и военное образование, участник Великой Отечественной войны, он заметно выделялся среди своих военных коллег. У нас сложились добрые, товарищеские отношения, которые мы поддерживали и в последующие годы. В период работы послом на Кубе я, бывая в Москве, несколько раз заходил к нему, как к начальнику Генштаба, и к министру обороны Д.Ф. Устинову по делам нашей учебной бригады, находившейся на Кубе. Так что отношения у нас не прерывались. Мне запомнилось, как во время одной из бесед в его московском кабинете позвонил С.Ф. Ахромеев. И он, отвлекшись от беседы, несколько минут говорил, а вернее, слушал Сергея Федоровича. По репликам я понял, что речь шла об Афганистане. Согласившись с какими-то предложениями, он, вернувшись к столу, обронил: «Вот. Докладывал Ахромеев. Опять неприятности. Увязли мы в этой чертовой войне. Ну, ладно. Вернемся к кубинским делам».
Его приезд ко мне в Совет Министров РСФСР был, по-моему, продиктован желанием посоветоваться с товарищем, которому он доверял, по мучившим его проблемам и в то же время обратиться к лицу, входящему в состав высшего партийного органа. Человек дисциплинированный, беспредельно преданный делу, всегда неизменно ровный, сдержанный в общении, сейчас он был взволнован, обеспокоен. Причем не столько тем, что его, собственно, снимают с высокого поста, а тем, что послужило поводом для этого. Николай Васильевич стал говорить, что столкновений по принципиальным вопросам строительства Советской Армии, некоторым новациям у него с министром Д.Ф. Устиновым было немало. Воспринимая и уважая Дмитрия Федоровича как выдающегося специалиста и организатора оборонной промышленности (к которой тот продолжал тяготеть и будучи министром обороны), он не мог согласиться с некоторыми решениями Д.Ф. Устинова, касающимися военного строительства, тактики и др.
Н.В.Огарков попросил содействия для встречи с К.У. Черненко или М.С. Горбачевым. Я сказал, что имел разговор с Горбачевым, поговорю еще. Что касается Черненко, то, зная отношения его с Устиновым, не вижу в этом смысла.
Я переговорил еще с Михаилом Сергеевичем. Тот согласился без особой охоты, мол, решение уже состоялось, что можно сделать. Я убедил его, что дело не в переводе Огаркова, а в обстановке в Минобороны, именно это волнует его.
М.С.Горбачев встретился с Н.В. Огарковым через несколько дней. Была беседа. Содержание ее мне неизвестно. Несколько позже Н.В. Огарков, будучи в Москве, поделился впечатлениями от новых органов - Главных направлений в Вооруженных Силах. Что сохранилось у меня в пометках и в памяти?
Создание Главкомнаправлений может быть делом полезным, но не в таком виде, как получается сейчас. Этот орган, по сути, полулегальный. Он бесправен. Все в руках округа, главкомов родов войск. Получается, что главкомнаправления — это «свадебный» генерал. С положением, но без прав. Ему необходим ранг заместителя министра и определенные правовые рамки по координации войск, действующих на данном направлении.
Сейчас идет непонятная реорганизация. Из армий изымаются средства ПВО. Зачем? Нужен упор на централизацию руководства по линии вероятного соприкосновения, а ныне — растопырка.
Войска перенасыщены ядерными установками поля боя. Много на переднем крае отсталой техники наземной и авиационной. Заказы промышленности оформляются главкомами родов войск помимо Генштаба. Они стремятся во что бы то ни стало использовать выделенные средства, чтобы сохранить базу капвложений, нередко заказывают промышленности устаревшую технику.
Есть факты, когда западники подбрасывают дезинформацию в расчете спровоцировать нас на дополнительные экономические затраты. А мы попадаемся на удочку, бросаемся вдогонку.
Военно-промышленный комплекс — монополия Д.Ф. Устинова. ЦК КПСС чрезмерно передоверил все ему, фактически объединив в одних руках Минобороны и ВПК. Совет обороны работает формально.
Нужна социальная защита и большая забота об офицерах и солдатах. Материальные и бытовые условия службы очень трудные.
Вот о чем, помнится, шла у нас речь. Характерно, что, по-моему, в конце 1985 — начале 1986 года М.С. Горбачев, информируя членов Политбюро о серьезных недостатках в работе Совета обороны, Министерства обороны, говорил примерно то же самое.
Вернемся теперь к дневнику.
20 сентября. Политбюро ЦК. Вел К.У. Черненко.
В «Ореховой», до заседания, Тихонов заговорил об Огаркове: «Может быть, не трогать его?» Высказались в поддержку я и Горбачев. Черненко вопросительно посмотрел на Устинова. Тот сказал: «Нет, в Генштабе необходимо оздоровить обстановку. Потом, ведь Огаркову доверено большое дело — Западное направление. Там нужен именно такой опытный, эрудированный военачальник». Вот так было дело.
После Политбюро я позвонил Н.В. Огаркову. Сказал о разговоре. «Да, — ответил он, — я понимаю, поезд уже ушел. Завтра отбываю к новому месту службы». Попросил содействия, чтобы была опубликована его статья в «Коммунисте». Что и было сделано.
4 октября. Заседание Политбюро. Вел К.У. Черненко.
Об итогах переговоров и встреч в Нью-Йорке и Вашингтоне А.А. Громыко.
Тезисы информации А.А. Громыко: «Выход Рейгана в зал заседаний был ими «обставлен», но... жидкие аплодисменты. Встали? Нет! А когда слово дали представителю СССР А.А. Громыко, то и аплодисменты, и все встали! Да! Это был сюрприз.
Общее впечатление от сессии. В политике нет подвижки ни по одной проблеме. Представители социалистических стран активно разоблачали словоблудие западников. Ассамблея проявила политическую зрелость, понимание нашей позиции. И неудовлетворение выступлением Р.Рейгана и позицией США. Наше выступление было принципиальное, твердое, насыщенное конструктивными предложениями. Стали сопоставлять оба выступления: одно —слова, слова и ничего в политике, другое — конкретная, деловая программа.
В политике КНР пока никакого сдвига нет. Негативное отношение к СРВ и ДРК. Беседы с Геншером, Андреотти, Шейсоном, Шамиром, Абэ. Обмен мнениями со всеми, конечно, нужен. Но эффект минимальный.
Впечатление от беседы с Р.Рейганом. Человек общительный, льстивый, мастер на анекдоты. Но в политике ортодокс. Последовательно ведет линию свою, сдвига никакого. Все читал по бумаге. Доводы собеседника — мимо ушей. Смешал в кучу все проблемы. Невпопад цитировал Ленина, Мануильского. Вывод. Пребывание на сессии ГА ООН и встречи были полезны». Одобрили информацию А.А. Громыко.
15 декабря. Провожал делегацию Верховного Совета во главе с М.С. Горбачевым в Англию. Доверительный разговор об обстановке в Политбюро, состоянии здоровья К.У. Черненко. Прогнозы на перспективу. Михаил Сергеевич приветлив, настроен оптимистично. Говорит о предстоящих встречах в Англии. Возможна беседа с М.Тэтчер.
20 декабря. Заседание Политбюро.
В «Ореховой» К.У. Черненко информировал, что Д.Ф. Устинов несколько дней находится в больнице. Состояние сейчас тяжелое. Наступило резкое ухудшение. (Я так толком и не знал тогда, что с ним. Говорили, что-то с желудком. Что, рак? Неизвестно.)
Следует сказать, что система медицинского обслуживания в организациях 4-го Главного управления Минздрава СССР (Е.А.Чазов) была отлажена хорошо. Своевременная диспансеризация, высококвалифицированное обследование и лечение. Но состояние здоровья, особенно руководителей страны, было тайной за семью печатями, никакой информации не получишь. Каждый имел в поликлинике определенный код (номер истории болезни). Под этот код шли все процедуры, лекарства. Кто и когда завел такой порядок?
21 декабря. Вылетел в Туркмению на торжества, посвященные 60-летию Туркменской ССР.
Вечером передали, что срочно вызывает Москва. Я связался по ВЧ с ЦК. Подошел к телефону К.М. Боголюбов. Сообщил, что скончался Д.Ф. Устинов вечером 20 декабря, попросил позвонить Е.К. Лигачеву. Я связался с ним — Лигачев информировал меня о порядке похорон (22 и 23 декабря прощание в Доме Союзов, 24-го похороны у Кремлевской стены). Как быть мне? Лигачев: решено, чтоб торжественное собрание в Ашхабаде прошло, но никаких праздничных мероприятий не проводить.
23 декабря возвратился в Москву. Министром обороны, в мое отсутствие, уже назначен маршал С.Л. Соколов.
24 декабря. Состоялись похороны Д.Ф. Устинова.
26 декабря. Позвонил Г.В. Романов. Сказал, что ему поручено обзвонить членов Политбюро и согласовать вопрос об увековечении памяти Д.Ф. Устинова. Прочитал согласованные с другими предложения. У меня вызвали сомнение два момента: о переименовании г. Ижевска и площади Самарской в г. Куйбышеве. Надо ли? Учитывая, что Ижевск центр Удмуртской АССР, а в РСФСР автономные республики имеют национальные наименования столиц. Самарская площадь и район — лишь два названия в Куйбышеве в память о Самаре. Г.В. Романов обещал сообщить мое мнение руководству.
Однако это мнение не было учтено. Позже вокруг г. Устинова в Удмуртии разгорелись страсти. Не имея ничего против самого Д.Ф. Устинова, уважая его — выдающегося государственного деятеля, своего депутата в Верховном Совете, много сделавшего для развития города и Удмуртии, население не воспринимало переименования Ижевска. И пришлось возвращать городу прежнее название.
29 декабря. ЦК КПСС. У М.С. Горбачева. Обстоятельный разговор об итогах года, обстановке в стране, в Политбюро. Он возмущался консерватизмом, формализмом, рутиной. Говорил о своих планах: «У меня есть задумки» (какие — неизвестно). Долго, увлеченно рассказывал о поездке в Англию, встречах с М.Тэтчер. Впечатления отменные. Доволен откровенными и острыми беседами с М.Тэтчер. Отзывается о ней, как об умном, прямолинейном политике. Сетовал на то, как нашему руководству нужны личные контакты с западными лидерами, но увы... (Я вспомнил о его беседе в Кремле с Ф. Миттераном.) Горбачев подчеркивал, как он умело противостоял «натиску» М.Тэтчер, отстаивая социалистические идеалы. Было явно видно, что он «на старте», готов к бегу, стремится на пути к власти первым порвать «финишную ленту». Но нет сигнала «стартера».
Год
Первые месяцы нового года сложились драматически. Состояние здоровья К.У.Черненко осложняется. Болезнь легких. Дыхание тяжелое (сосет какие-то леденцы - по совету врачей). Ходит с трудом. Церемонию торжественной встречи высоких гостей, дабы сократить переходы, перенесли во внутренний двор у Большого Кремлевского Дворца (БКД). Очень неудобное место. Но и здесь, чтобы пройти после встречи несколько шагов до дверей, вынужден опираться на руки прикрепленных из охраны. На Западе публикуют фото немощного Генсека.
3 января. Политбюро. Перед заседанием ждем его, как всегда, в «Ореховой комнате», примыкающей к приемной Генерального секретаря и залу заседаний Политбюро. Входит Черненко, не стал, как обычно, садиться за круглый стол в «Ореховой», а сразу прошел в зал заседаний. И, не здороваясь, как принято, за руку с секретарями ЦК, сел в кресло.
Ведет заседание с трудом.
О предстоящей сессии Верховного Совета и встрече А.А. Громыко с Дж. Шульцем. Громыко очень кратко информирует о нашей позиции. Обсудили ряд вопросов экономического характера, в том числе о снижении цен на автомобили «Москвич» и «Нива». Все очень коротко. Управились за час с небольшим.
После Политбюро разговаривали с Горбачевым. Настроение тяжелое. Видно, и Пленум по техническому прогрессу придется отложить. Как быть с предстоящим заседанием Политического Консультативного Комитета (ПКК) в Софии? Черненко ехать туда не сможет. Но продолжает готовиться!
8 января Горбачев вновь завел разговор о Черненко. «Что же делать, смотри, какой состав Политбюро, где опора...» (Я с ним согласен. Но не понял тогда подтекста слов Михаила Сергеевича.)
Здесь сделаю отступление.
К.У.Черненко был утвержден заведующим общим отделом ЦК в 1965 году. В первые же годы его работы бывшие тогда в обкомах партии так называемые особые сектора, которые вели делопроизводство, были переименованы в общие отделы. Финансово-хозяйственные сектора — в финансово-хозяйственные отделы. Это подняло их престиж, хотя функции мало изменились. До 1971 г. я с Черненко не встречался. Среди партийных работников, в аппарате о нем шла молва, как об исключительно трудолюбивом, дотошном человеке. Говорили, что он пользуется особым доверием Брежнева, с которым работал в Молдавии, а затем в Верховном Совете СССР.
С годами Черненко приобретал все большее влияние в «коридорах власти». Где-то с 1972 года в ЦК все больше складывалось мнение: если хочешь решить какую-либо серьезную проблему, надо заручиться поддержкой Черненко.
Он настойчиво повышал роль общих отделов в обкомах. По-моему, в 1973 г. в ЦК прошло большое трехдневное совещание заведующих общими отделами ЦК компартий союзных республик, обкомов и крайкомов КПСС. На совещании выступил Брежнев. Говорилось о большой роли общих отделов, о том, что от них зависит четкость работы партаппарата, качество подготовки вопросов на бюро и секретариате. Что контроль за делопроизводством — это не только форма, но необходимая мера, обеспечивающая своевременное исполнение партийных решений.
Я работал в это время в Воронеже. Раза два-три, бывая в ЦК, я заходил по каким-то вопросам к Черненко. Принимал он вежливо, но сдержанно, как-то даже безразлично. Правда, все вопросы решал. Столы в его кабинете всегда были завалены бумагами. Столбом стоял сигаретный дым, он курил беспрерывно, а на столе — неизменный стакан крепкого чая.
В 1974 г. я лишний раз убедился в том, каков истинный вес Черненко в ЦК. Дело было так. В то время активно обсуждались проблемы совершенствования структуры управления в сельхозорганах. Было много претензий к Сельхозтехнике. У нас в Воронеже возникла идея передачи снабженческих функций из СХТ в Госснаб, организации там Сельхозснаба. Кроме того, были разработаны предложения об углублении специализации и реорганизации самих сельхозорганов в Центре и на местах. Упор делался на повышение самостоятельности районного и областного звена, передаче им ряда функций Центра.
Я подготовил соответствующую записку, расчеты, схемы и привез эти материалы к Ф.Д. Кулакову. Он внимательно все прочел, задал много вопросов. Предложения ему понравились. Я говорю: «Хорошо, Федор Давыдович, тогда доложите об этом Леониду Ильичу». Он задумался. «Нет, так не выйдет». Снял телефонную трубку, позвонил Черненко и стал объяснять ему, что-де в Воронеже подготовили интересные предложения, разработали схему совершенствования управления сельскохозяйственным комплексом. Надо бы с ними познакомить Брежнева. А лучше, если б Леонид Ильич принял Воротникова. Что ответил Черненко, я не знаю. «Давай, — говорит Кулаков, — иди к Черненко, он все устроит». (Я удивился. Секретарь ЦК, член Политбюро звонит заведующему отделом и просит! Почему бы ему самому не позвонить, не зайти к Брежневу и объяснить все?)
Я поднялся на 6-й этаж к Черненко, передал материал. Тот не стал ничего смотреть. «Оставь, я все сделаю». Действительно, через несколько дней меня вызвали к Брежневу. Материалы у него. Я рассказал о наших предложениях. Брежнев начал читать документы, но вскоре отвлекся от текста, заговорил о текущих делах. Вспомнил, что раньше был такой орган — ГУТАП, который занимался снабжением техникой сельского хозяйства. И дела тогда шли хорошо. Мои материалы были разосланы по Политбюро с положительной резолюцией Брежнева. Но идея эта так и не была реализована.
Мои отношения с Черненко в определенной мере укрепились во время пребывания его в декабре 1980 г. на съезде Компартии Кубы в Гаване во главе делегации КПСС. Следует подчеркнуть, что и там Черненко в беседах с руководителями Кубы, делегациями других стран не скрывал свои особые отношения с Брежневым, то, что у него есть свои возможности решать через Генсека конкретные вопросы. Заявлял по тому или иному поводу: «Нет вопросов. Как приедете — позвоните мне. Я все устрою». И делал.
Нормальными, но не более, были наши отношения и после моего возвращения в Союз, в период работы в Краснодарском крае и затем в Совмине РСФСР. Он всегда по первой просьбе принимал меня для беседы. Выслушивал информацию, просьбы или предложения. Относился к моим соображениям с доверием, в чем-то помогал, что-то откладывал. Однако особого интереса к делам РСФСР не проявлял.
9 января. Неожиданное сообщение о внеочередном заседании Политбюро. Приехал в Кремль. Собрались в кабинете Черненко, а не в зале заседаний. Были члены Политбюро и еще несколько человек, по-моему, Долгих, Пономарев и еще кто-то (то есть не в полном составе).
Черненко сидел за длинным столом, в торце. Поздоровался не вставая. Затем сказал примерно следующее: «Есть необходимость обсудить положение. В последнее время я много передумал, пережил, вспомнил всю свою жизнь. Многие годы она шла рядом с вами. Но возникают вопросы, решение которых нельзя отложить. Вы прочитали записку Е.И. Чазова (ее нам предварительно дали прочесть, это была короткая, примерно на две трети страницы записка о состоянии здоровья Черненко.) Я не могу сам единолично принимать решения. Думал, может, уйти?» Тихонов, Гришин, Громыко подали протестующие реплики: «Зачем торопиться? Надо подлечиться и все». Черненко продолжал: «До слез обидно. Так хочется работать. Но пусть скажет Евгений Иванович».
Чазов кратко подтвердил, что Константин Устинович нуждается в отпуске и серьезном лечении. Нужна госпитализация, обследование. О поездке на ПКК в Софию не может быть и речи.
Естественно, все члены Политбюро высказались за это. Решили, что руководству соцстран надо сообщить все как есть, не вуалировать причину. Объяснить — в настоящее время К.У. Черненко приехать не может по состоянию здоровья, ему требуется лечение.
Что касается Пленума по техническому прогрессу — снять.
Потом обсудили кратко несколько вопросов. Громыко доложил об итогах встречи с Дж. Шульцем. Отметил, что встреча была трудная. «Главный вопрос — СОИ. Это не оборона, а агрессивные действия. Монферлейн говорит мне. «Мы не собираемся нападать. Поверьте». Я ему отвечаю. «Почему же вы намне верите, а мы должны полагаться на вашу совесть? Нужна четкая взаимная договоренность».
По ранее высказанному предложению Тихонова решили разработку Основных направлений на пятилетку завершить к 1 марта, а Пленум провести в апреле. Еще раз подтвердили, что главное внимание надо сосредоточить на подготовке XXVII съезда. Срок его созыва — октябрь, самое позднее — декабрь 1985 г.
Опять заговорил Черненко: «Главное, что меня радует это наше единство, сплоченная работа. Ничто не подорвало этого единства. Спасибо за поддержку. Это важно не только для меня, но особенно для страны и внешнего мира. Все оставшиеся силы отдам партии. Буду помогать врачам преодолеть нездоровье».
Заседание продолжалось около часа. Черненко очень устал. Попрощались с ним и разошлись. Настроение тягостное.
Дня через два Горбачев в беседе вспомнил об этом Политбюро. Говорит, что Черненко в ЦКБ, ему стало чуть лучше.
12 января, в субботу вечером мне позвонил Черненко. Говорит трудно, неразборчиво. Поинтересовался, как идут дела, как ликвидируются последствия морозов. Я коротко рассказал. Не дослушав, неожиданно поздравил с Новым годом (может, по старому стилю?), пожелал успехов. Я высказал взаимные пожелания, главное — здоровье. Вот и весь разговор.
22 января был у Горбачева в ЦК. Обсуждали вопросы зимовки, состояние теплоснабжения. В ряде регионов продолжались сильные морозы. Он рассказал о беседе с Черненко (его по настоятельной просьбе отпустили из ЦКБ на дачу). «Волнуется, нервничает, что нездоровье угнетает, а дел много. Видимо, его «заводят», так ли ведет работу Горбачев в отсутствие Генсека». Говоря мне все это, сам нервничал, спрашивал: «Ну, что они хотят? (Кто? Неизвестно.) Ведь ты же видишь, как я, да и все мы работаем. Стараемся, чтобы было лучше, ни у кого нет никаких задних мыслей, стремления вырваться вперед. Главная забота — «жила бы страна родная» (это было любимое выражение, так сказать, кредо Горбачева).
В начале февраля Черненко несколько раз появлялся на работе, на короткое время. А 7 февраля даже вел заседание Политбюро, на котором подвели итоги соревнования за 1984 год. Рассмотрели ход подготовки к севу. Записку Черненко с предложениями о развитии стран СЭВ. Но, по-моему, уже на другой день — он опять был в ЦКБ.
13 февраля Горбачев на совещании с членами Политбюро информировал о реакции Запада на обстановку у нас. Там предвидят осложнения в связи с нездоровьем Черненко. Строят различные домыслы. Идет спекуляция. Пытаются воздействовать на общественное мнение в стране. Необходимо сейчас проявлять сдержанность. Не дать повода для провокаций.
Состоялись встречи кандидатов в депутаты Верховного Совета РСФСР: Горбачева — 20 февраля, Тихонова — 21 февраля в Москве.
Встреча Черненко намечалась на 22 февраля. Но о его участии на этом собрании не могло быть и речи. Он находился в больнице. Собрание состоялось в зале Пленумов в Кремле. Вел собрание секретарь МГК Гришин. Сказал речь. Несколько человек выступили. Я не помню, как решался вопрос об участии в этой встрече членов Политбюро. Но состав был определен, это точно. Кроме Гришина, там присутствовали: Горбачев, Громыко, Лигачев, Кузнецов, Зимянин. Я на этом собрании не был.
1 марта, вечером была обстоятельная беседа в ЦК с Горбачевым по проблемам экономического состояния страны и России. Говорили о необходимости коренных преобразований в сельском хозяйстве. Вновь и вновь Горбачев возвращался к обстановке в Политбюро, сетовал на предвзятое отношение к его инициативам со стороны некоторых «старых членов Политбюро». Говорил о своем стремлении поддержать Черненко и т.п. Обо всем — эмоционально, повторял, что его главная забота о стране, об авторитете партии, Политбюро.
4 марта я с делегацией вылетел в СФРЮ.