Через несколько дней, 4 марта (нового стиля) 1900 года он писал С.А. Толстой: «Милая мать, пишу из Флоренции, откуда едем завтра в Рим к Тане. <…> После шумной и гадкой Ривьеры здесь во Флор<енции> чудесно. Мне очень понравилась она и все её, действительно замечательные, художественные вещи. Целые дни мы здесь смотрели и бегали по галереям. Я пришёл в восторг от многих картин, и мы с Дорой только жалеем, что мало у нас денег и нельзя себе купить копий и гравюр, сколько бы хотелось. Я дал себе полную свободу от занятий эти дни и начну их снова, только поживя с неделю в Риме.
Итальянцы милы и симпатичны мне. В них есть та драгоценная доброта, которой мало у нас и у французов. Дикость же религиозная здесь хуже, чем во Франции, хотя эта дикость, т.е. католицизм, как-то больше гармонирует здесь с народом и обычаями и характером страны и жизни.
Как у вас? Здесь весна. Ходим за город сейчас, и там уже скворцы свистят и начинается жизнь в растит<ельном> и птичьем царстве.
Пока до свидания. Целую всех вас. Дорочка бодра и свежа, -- не сглазить, -- ребёнок уже стал по утрам шевелиться и, верно, будет живой, выношенный под солнцем юга.
Великое дело -- солнце.
Ваш Лев.
P.S. Пишите Рим. Hфt<еl> du Sudї. -- Там же. Архив С.А. Толстой, № 14168. Л. 1-2. Автограф.
155. На самом деле итальянские офицеры носили не мантии, а темно-синие удлиненные куртки, которые в некоторых изданиях называют туниками, с черной меховой отделкой, украшенной шнурками того же цвета. -- См.: Канник П. Военная униформа: Все страны мира. СПб., 2002. С. 228; Голыженков И., Степанов Б. Европейский солдат за 300 лет (1618-1918): Энциклопедия военного костюма. М., 2001. С. 228.
156. “Красавица!” (фр.).
157. 23 марта (нового стиля) 1900 года Л.Л. Толстой сообщил С.А. Толстой:
«Милая мать, пишу на страшной карточке из Неаполя, где мы уже несколько дней. Вчера лазил на Везувий, а сегодня мы смотрели Помпею». -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 14171. Л. 1. Автограф. Письмо написано на почтовой открытке с изображением действующего вулкана Везувия в момент его извержения в апреле 1872 года. -- Там же. Л. 1 об.
Единственный в Европе действующий вулкан Везувий расположен на берегу Неаполитанского залива, в 10-ти километрах к юго-востоку от Неаполя.
Античный город Помпеи (Pompёjї) был частично разрушен землетрясением в 63 году новой эры. А 24 августа 79 года произошло страшное извержение Везувия, которое засыпало Помпеи и другие города пеплом и залило грязевыми потоками. Это позволило при раскопках найти хорошо сохранившиеся человеческие фигуры, постройки, стенную живопись, домашнюю утварь и др. Русские туристы, знакомые с картиной Карла Павловича Брюллова (1799-1852) «Последний день Помпеи», проявляли особый интерес к посещению того, что осталось от некогда цветущего города.
Живописный остров Капри (Capri) расположен в Тирренском море южнее Неаполя. Туристов особо привлекает Голубой грот, развалины форума и 12 вилл, построенных римским императором Клавдием Нероном Тиберием (Tiberius; 42 до новой эры -- 37 новой эры) в честь 12-ти полубогов.
158. В Риме Л.Л. Толстой пробыл недолго. 11 марта (нового стиля) 1900 года он писал С.А. Толстой:
«Милая мать, кажется, первое письмо пишу Вам из Рима. Вчера уехали отсюда Сухотины, и мы остались одни. В смысле удобств устроились мы очень плохо. Нет <еще одной> комнаты (в отеле. -- В.А.), и мы все 4 вместе, так что не только нельзя заниматься, но даже спать от Лёвушки. Да, Бог знает теперь, когда я смогу продолжать мои занятия. К тому же Рим слишком интересен и беспокоен, чтобы можно было сидеть дома. Вы не можете себе представить действие здешнего солнца. <…> Скучно без писем из России и никогда меня больше не тянуло домой, как теперь. <…>» -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 14169. Л. 1-1 об. Автограф.
“Сухотины” -- Т.Л. Сухотина-Толстая и её муж, Михаил Сергеевич Сухотин (1850-1914).
Через день, 13 марта (нового стиля) 1900 года Л.Л. Толстой объяснил, почему он торопится домой:
«Мы, верно, приедем раньше, чем думали. Я уже писал Вам, что здесь мне не понравилось. Теперь, поживя 10 дней, мне ещё больше опротивел этот языческий, нервный и бестолковый Рим. Я хочу проникнуть к папе и поговорить с ним, чтобы у самого источника видеть католицизм, который всё здесь спутал, всему тормоз и зараза. Но, говорят, 90-летний папа так слаб, что того и гляди рассыпется. Всё-таки он может ещё говорить и всё понимает». -- Там же, № 14170. Л. 1-2. Автограф.
“к папе” -- Л. Л. Толстой хотел получить аудиенцию Папы Римского Льва XIII (Leo; в миру Джоакино Печчи; 1810-1903). Документальных сведений о ней нет. Однако, по неопубликованным воспоминаниям П.Л. Толстого, хранящимся в личном архиве Т. Л. Балдовской, его мать бережно хранила память об этом представлении Папе Римскому и рассказывала о нём детям. В таком случае, вероятно, это была не личная аудиенция, а один из традиционных дней приёма паломников, когда перед Папой Римским проходит множество людей].
Весною 1900 года мы вернулись в Ясную (159) и с радостью вошли в её спокойную жизнь.
Отец был в хорошем расположении духа и хорошо относился ко мне и моей семье (160). Есть фотография, снятая моей матерью, на которой он держит на руках Лёвушку, а я стою с ним рядом. Эта фотография называлась «Три Льва» (161).
Не помню, в то лето или позднее явился в Ясную Максим Горький, и мать, увлекавшаяся тогда фотографией, сняла его вместе с отцом. Я упрекнул её в этом, но она не поняла или не захотела понять значения моего упрека (162).
У отца был немного виноватый вид, пока он стоял рядом с человеком, который был ему во всех отношениях чуждым и писания которого он не любил.
[ 159. Л.Л. Толстой с семьёй вернулся в Москву в конце марта (ст. стиля) 1900 года и через некоторое время отправился в Ясную Поляну.
В книге «Моя жизнь» С.А. Толстая позднее писала: «30 марта семья сына Льва вернулась из-за границы, и я помню, как Лев Николаевич носил на плечах и на спине маленького Лёвушку, представителя 3-го поколения Львов (Толстых. -- В.А.)». -- Толстая С.А. Моя жизнь // Дом Остроухова в Трубниках: Альманах. М.; СПб.: [Рус. лицей, 1998. Вып. 2]. С. 169.
160. Особой близости между отцом и сыном не было. 6 апреля 1900 года Л.Н. Толстой записал в Дневнике: «С Лёвой спокойно, но нехорошо тем, что я как будто презира[ю] его. Господи -- ты, к[оторый] во мне, разгорись во мне, дай мне любви». -- ПСС. Т. 54. С. 20. Ср. также запись Л.Л. Толстого от 15 апреля 1900 года. -- См.: Сын и отец //Лица Т. 4. С. 219.
161. Фотография «трёх Львов» была сделана С.А. Толстой в Ясной Поляне в мае 1899 года. -- См.: Толстая С.А. Дневники. Т. 1. С. 450, а также илл., с. 14.
162. Максим Горький (Алексей Максимович Пешков; 1869-1936) встретился с Л.Н. Толстым в Ясной Поляне 8 октября 1900 года. -- ПСС. Т. 54. С. 428. Фотографию, сделанную С.А. Толстой, см. в кн.: Толстой в жизни: Л.Н. Толстой в фотографиях С.А. Толстой и В.Г. Черткова: Альбом: В 2-х томах. 2-е изд. Тула, 1988. Т. 1. С. 54.
Отношение Л.Л. Толстого к М. Горькому менялось в течение многих лет, а вот М. Горький сразу же определил свою точку зрения и на личность, и на сочинения Л.Л. Толстого. Вернувшись из Ясной Поляны в Нижний Новгород, он в недатированном письме Антону Павловичу Чехову (1860-1904) высказался так:
«Не понравился мне Лев Львович. Глупый он и надутый. Маленькая кометочка, не имеющая своего пути и ещё более ничтожная в свете того солнца, около которого беспутно копошится. -- См.: Горький М. Полное собрание сочинений: Письма: В 24-х томах. М.: Наука, 1997. Т. 2. -- С. 62 ].
В ту весну в нашем флигеле и палисаднике развелось столько ужей, что они заползали в комнаты и ложились на постелях. Свёрнутые клубами, они лежали в цветниках и на дорожках. В России убивать ужей считается грехом, и предрассудок народный говорит, что, кто убьёт, с тем начнутся всякие несчастья.
Уж – животное полезное, – да, я знал всё это, – но когда ужи заползли в детскую и во второй этаж, залезли в подвал и на ледник и, наконец, заползли в нянину кровать, – жить в их компании стало совсем неприятно, и я решил открыть на них войну, несмотря на протесты Доры.
Вместе с дворником Степаном мы перебили несколько десятков ужей и выбросили их в канаву.
В ту же весну я ещё убил большую рыжую собаку лесника. Она бросалась на няню и Лёвушку, когда они, гуляя, проходили мимо сторожки. Собака эта бросалась на людей так, что чуть не сваливала их с ног. Тогда я два раза предупредил сторожа, что, если он не будет держать её на цепи, я застрелю её. Но на следующий день собака опять набросилась на Лёвушку и чуть не свалила няню. Я взял ружьё и, молча подойдя к сторожке, застрелил собаку почти в упор. Жена и дети сторожа выбежали на крыльцо и долго с осуждением и грустью смотрели на меня.
* * *
Второго августа Дора благополучно родила второго сына, Павла (163) и во второй раз её родители приехали в Ясную (164).
[ 163. Павел Львович Толстой (Паля; 1900-1992).
164. В книге «Моя жизнь» С.А. Толстая писала: «В то время приехали из Швеции родители Доры -- отец и мать -- Вестерлунды и прожили в Ясной Поляне ровно месяц: от 30-го июня до 31 июля. Они приезжали к родам Доры, у которой 20-го июля родился второй сын, Павел. Крестили его 23-го июля....» -- См.: Толстая С.А. Моя жизнь // Дом Остроухова в Трубниках... [Вып. 2]. С. 173. Все даты даны С.А. Толстой по старому стилю ].
В этот приезд Вестерлунд снова принимал больных, живо интересовался моим хозяйством и подарил мне шведскую рядовую сеялку и косилку.
Раз, когда мы все сидели на балконе, раздался страшный гвалт около конторы управляющего. Была простая сходка мужиков, которые галдели с приказчиком, но Вестерлунд в ужасе вскочил, думая, что началась революция, и инстинктивно устремился туда, откуда шли крики. Я встал и пошёл в контору разобрать, в чём дело, и доктор пошёл со мной.
Спор шёл о земле, о <той> части нашего имения, которую крестьяне обрабатывали, деля урожай пополам с нами. Я сейчас же уладил дело, и «революция» кончилась.
Несколько раз тем летом мы ездили с доктором верхом в далекие кварталы казенного леса Засеки, где он наслаждался русской природой.
Каждое утро он вставал раньше других и уходил один на далекие прогулки, возвращаясь с кучей грибов или цветов.
Я любил его за его добрый, простой и милый нрав, за его постоянное разумное спокойствие сильного и правильного человека.
Глава 20
Мои и отцовские взгляды. «Прелюдия Шопена». Болезнь и смерть Лёвушки. Конец моей постоянной жизни в Ясной. В Петербург
Влияние на меня Европейского Запада было огромное, и, благодаря ему, я скоро создал мои собственные определённые воззрения на жизнь, которые еще дальше отчуждали меня от отца. Правда, в некоторых вопросах я продолжал думать одинаково с ним, но во многих мы резко разошлись.
Я понял, где и как он ошибался, говоря о власти и собственности, о браке и земельном устройстве русского народа, о культуре, о науке и искусстве, которые создали его, о безбрачии, анархизме и других вопросах.
Но со многими мыслями, касающимися религии и веры, морали и гигиены, я соглашался и любил его за эти наши общие нам взгляды. Он был прав, восставая против устарелой православной церкви, которую давно надо было реформировать, хотя не надо было совсем отрицать. Прав, проповедуя трезвость, воздержанность в пище, питье и браке. Прав, возмущаясь гнилым царизмом.
Но я твердо установил мои собственные взгляды на жизнь и должен был честно держаться их. Поэтому в первых моих литературных сочинениях я не шёл ни на какие компромиссы и либеральничание, нужное для успеха.
После нашумевшей «Крейцеровой сонаты» отца чувство досады овладело мной. Он был не прав кругом в полном отрицании брака, и его повесть, конечно, должна была принести людям больше зла, чем пользы, развенчивая семейное счастье и ослабляя его святость и значение (165).
В ответ «Крейцеровой сонате» я – очень молодой и неопытный – написал рассказ «Прелюдия Шопена», который был напечатан фельетонами (166) в газете «Новое время» (167). Эта молодая повесть вызвала едкие нападки на меня (168), но я до сих пор серьезно думаю, что в ней больше правды, чем в «Крейцеровой сонате» (169).
Вот отрывок диалога из неё.
Студент Камков, нашедший счастье в раннем и чистом браке, говорит своему приятелю Крюкову:
«К сожалению, люди не умеют самостоятельно и здраво мыслить и действовать и в большинстве случаев ищут поддержки в чужой мысли и советах. К несчастью, на свете никого нет, кроме тряпок и глупцов. И вот гибнут эти слабые, простодушные люди, увлекаясь высокими учениями».
Тогда Крюков спросил:
-- Почему же гибнут? Я думаю, что повесть, о которой ты говоришь, принесла много пользы людям.
-- Может быть, но она принесла ещё больше вреда, - опять почти выкрикнул Камков. - Я знаю это по многим примерам. Я намедни встретился с одним толстовцем, и, боже мой, как он раскипятился, когда я стал говорить ему, что говорю вам. Они, бедные, так верят в свои кумиры, что просто жаль опрокидывать их» (170).
Отец прочел мою повесть и рассердился.
«Всё не могу быть вполне добр к Лёве. Трудно, но не унываю, -- записывает он в дневнике. -- Лёва заговорил о своей повести. Я сказал ему больно, что как раз некультурно (его любимое слово) то, что он сделал, не говоря о том, что глупо и бездарно» (171).
Потом он записывает ещё:
«”Крейцерова соната” была полезна» (172).
Он не был сам вполне уверен в этом, иначе не записал бы этого.
После рождения сына Павла, или Пали, который был гораздо чернее и живее Лёвушки как зародившийся в Италии и которого Дора также стала кормить сама, -- Вестерлунды уехали обратно в Швецию, а вскоре за ними уехала в Москву из ”большого дома” и вся старая семья, так что мы с Дорой остались совершенно одни, что мне всегда было особенно приятно (173).
Я любил тихую, занятую жизнь в Ясной с её хозяйством и охотой, с её чудесными осенними и зимними днями, с её бурями и метелями, с её поэтической весной и окружавшей её народной, близкой мне, русской жизнью (174).
Правда, по временам бывало одиноко, так как в Ясной соседей никогда и никого не было, -- и только одна Марья Александровна Шмидт, единственная искренняя толстовка, жившая в имении сестры Тани -- Овсянникове, за станцией Засека, -- часто навещала нас.
Я посылал за ней “плетушку” (175) или сани, и она приезжала иногда на несколько дней.
-- Лёвочка, милый, -- говорила она мне восторженно, - да у тебя царская, царская жизнь. Боже мой, какая роскошь! Дорочка, милая, ну, как ваши ангелы, Лёвушка и Паля?
И она садилась вязать и болтала с нами длинными вечерами (176).
В ту осень я съездил по делам в Москву на два-три дня (177) и, между прочим, купил там для Лёвушки готовую мелкую барашковую шапочку и теплое пальтецо.
Как-то в начале декабря, когда на дворе была оттепель, я велел запрячь санки и, взяв с собой Дору и Лёвушку, повез их прокатиться. Я правил сам бойкой серой лошадью Крысой и не заметил, как Лёвушка заснул между мной и Дорой в своем новом пальтеце и новой мелкой, не покрывавшей достаточно его лба и затылка, шапочке.
Вечером у него сделался сильный жар, а на пятнадцатый день, в самый день Рождества по старому стилю, его безжизненное мягкое тельце лежало в гробике на столе среди гостиной.
Доктора не смогли ничего. Воспаление мозга, от которого излечиваются немногие, безжалостно потушило его слабенькую жизнь. В последние дни, час за часом я с ужасом следил, как силы постепенно уходили из него (178).
Я телеграфировал в Москву матери (179) и в Швецию Вестерлунду. Мать сейчас же приехала; Вестерлунд немедленно оставил Швецию, но, когда он приехал в Ясную, Лёвушка, уже твёрдый, как мрамор, четвертый день как лежал в своем гробике, ожидая похорон.
Никогда не забуду выражения Вестерлунда, когда он подошел к нему и долго смотрел на него своими большими добрыми глазами.
Дора обезумела. То вдруг она бросалась к телу Лёвушки, наклонялась над ним, звала и говорила ему невнятные слова, то лежала неподвижно на кровати. Молоко её пропало, и она сразу осунулась, как после тяжелой болезни (180).
Я был убит страшным неожиданным горем. Убегал гулять, возвращался и не находил места. Дора бросалась ко мне, и мы плакали вместе и обнимали друг друга (181).
Мы похоронили Лёвушку в зимний холодный день в ограде церкви села Кочаки, в двух верстах от Ясной (182). Сейчас же после похорон поднялась страшнейшая метель, так что, возвращаясь, мы насилу доехали до дома.
Поздно этой ночью меня разбудила горничная Саша, объявив, что Дора Фёдоровна исчезла куда-то. Я догадался, что она ушла на кладбище, и велел живо запрячь лошадей. Мы встретили её одну в поле, уже возвращавшуюся с могилы, измученную и безумную, насилу шагавшую по дороге, густо и высоко заметённой снегом.
Там, на могилке, она молилась и убивалась, лежа в снегу.
В эти дни она потеряла веру в Бога, который мог, как она повторяла, причинять людям такие жестокие ненужные страдания. Бедная Дора забыла свою болезнь в Гауздале, которая, может быть, была главной причиной смерти слабого Левушки.
Отец написал нам короткую записку в утешение, но, как всегда, в ней было больше холодной философии, чем горячей сердечной теплоты (183). Однако горе наше его взволновало, и он искал верного к нему отношения. Он написал по этому поводу рассказ “Ягоды” (184).
Какие же были главные причины смерти Лёвушки, которых я взволнованно и усиленно искал? Во-первых, его слабая наследственность и физическое воспитание, -- без воздуха, в закрытом помещении, с мукой Нестле (185) как питание, с постелью подле горячей, громадной печки. Во-вторых, мелкая барашковая шапочка, в которой он заснул в санях и которая была причиной простуды его головы. Если бы не было этих причин, то, может быть, он был бы жив и до сих пор.
Сознание моей собственной вины в его смерти мне было мучительно, и я упрекал себя в том, что недостаточно внимательно смотрел за ним (186). Должен признаться, что несколько раз я вспомнил в эти дни, как мы били со Степаном ужей и как я застрелил желтую собаку сторожа.
Исчезновение Лёвушки до такой степени омрачило нашу жизнь в Ясной, что она потеряла для нас всю свою прежнюю прелесть, и я стал серьезно думать о переселении в Петербург, где я мог бы свить для себя и семьи новое, более здоровое и прочное гнездо, поближе к Швеции, чтобы остаться в нем всю мою жизнь.
Другой причиной оставления Ясной была та, что она не принадлежала мне одному и братья теперь уже с более явным недовольством смотрели на мое доминирующее положение в ней.
С этого времени началась новая полоса моей жизни, и вместо деревни и хозяйства я повернул все мои интересы в сторону моей литературной и отчасти общественной деятельности, которые, вместе с семьей и служением России -- в чем и как я мог служить ей, -- с обновленной энергией наполнили мою голову и сердце.
В Петербург! В красивую молодую европейскую русскую столицу, которую Пушкин назвал “гениальной ошибкой Петра” (187). Но ошибся не Пётр, а Пушкин, и будущие русские поколения, по всей вероятности, увидят, что Петербург ещё только начал начерно выполнять свою роль окна в Европу и что в конце этого века он будет одним из самых культурных и богатых городов мира, насаждая по всей России истинную нордическую цивилизацию.
[ 165. Первое впечатление от повести Л.Н. Толстого «Крейцерова соната» было иным. Так, 19 января 1890 года 20-летний студент Московского университета Л.Л. Толстой писал В.Г. Черткову, от которого у него тогда не было секретов:
«Милый друг Дима <…> скажу только, что живу я довольно смирно, вина не пью, стараюсь бросить курить и, конечно же, уже воздерживаюсь от величайшего соблазна и зла, от того, что сказано в “Крейцеровой сонате”, -- от женщин и этого ужасного взгляда на них, как на красивое тело, могущее доставить тебе физическое наслаждение. “Крейцерова соната” -- величайшая повесть отца, ни одно литератур<ное> произведение не может произвести большего действия на нас, молодых людей, навести на большее число мыслей, -- самых важных и вместе с тем самых элементарных. -- ОР ГМТ. Архив В.Г. Черткова, № 60110. Л. 1-2 об. Автограф.
166. В журналистике XIX века слово feuilleton означало большую газетную публикацию (от фр. feuille -- лист, листок).
167. См.: Толстой Л.Л. Прелюдия Шопена: Рассказ // Новое время. СПб., 3/15 июня 1898 года, № 7996. С. 2-3; 9/21 июня 1898 года, № 8002. С. 2-3; 16/28 июня 1898 года, № 8009. С. 2.
168. Уже первые читатели заметили полемику с “Крейцеровой сонатой” Л.Н. Толстого. Издатель “Нового времени” А.С. Суворин сокрушался:
«Я прочитал в корректуре продолжение повести графа Л. Л. Толстого «Прелюдия Шопена». Граф Л.Л. Толстой -- сын нашего знаменитого писателя, и “Прелюдия Шопена” проповедует совершенно противоположное тому, что проповедовал граф Л<ев> Н<иколаевич> в “Крейцеровой Сонате”. Отец смотрит так, сын смотрит совершенно иначе. Два поколения, отрицающие друг друга в самом важном вопросе жизни, и отрицающие радикально, без всяких уступок. Проповедь эту Л.Л.<Толстой> вложил в уста студента Комкова. Если у вас нет времени прочесть всю повесть, прочтите только то, что говорит Комков. Оно того стоит по своей новизне и искренности, а искренность не боится той иронии, на которую все мы так падки».
Заметка подписана криптонимом “Т.А-й”. -- См.: Новое время. СПб., 9/21 июня 1898 года, № 8002. С. 3. См. также: Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: В 4-х томах. М., 1956. Т. I. С. 71; Т. IV. С. 458.
“Крейцерова Соната” -- речь идёт об одноименной повести Л.Н. Толстого (1888-1890), в тексте которой особую роль играет соната Людвига Ван Бетховена (Beethoven; 1770-1827) для скрипки и фортепиано № 9, посвященная немецкому скрипачу Рудольфу Крейцеру (Kreutzer; 1766-1831).
169. Ещё до окончания публикации 10 июня 1898 года ироничная статья под названием «Простое средство от больших бед» появилась в газете «Сын Отечества»:
«Таким образом, чтобы студенты не производили беспорядков, их надо переженить всех до единого. Это нечто совсем новое» (№ 155. С. 2).
Напрасно А.С. Суворин отложил публикацию на лето в надежде на то, что читатели не обратят на нее серьезного внимания. Повесть Л.Л. Толстого и в “мертвый сезон” вызвала оживленную полемику. Уже в июльском номере журнала “Книжки Недели” в обзоре русской печати была сделана попытка не только рассмотреть две повести, но и найти точки соприкосновения между ними:
«Было бы несправедливо объяснять успех рассказа только заманчивым соблазном для публики быть свидетельницей “восстания” сына против великого отца; нет, рассказ Толстого-сына действительно является наиболее горячим и живым возражением “Крейцеровой сонате”.
Разногласие Толстого-сына с Толстым-отцом начинается уже с их отношения к музыке. В “Крейцеровой сонате” музыка является чуть ли не источником преступления, на неё ложится обвинение в раздражении полового чувства; «в “Прелюдии Шопена” герой рассказа прибегает к музыке, чтобы успокоиться».
При всем разногласии “Прелюдии Шопена” с последними идеями Л.Н. Толстого, в рассказе чувствуется и известная близость к ним, именно в требовании от молодёжи целомудрия до брака» (СПб., 1898, № 7. Отд. II. С. 195-201).
Но гораздо чаще рецензенты с удивлением отмечали очевидную антитолстовскую направленность “Прелюдии Шопена”. Один из критиков писал:
«Если нас коробило от речей неврастеника Позднышева, то воззрения юного студента прямо ужасны. Всем, кто читал “Прелюдию Шопена”, по временам казалось, что они имеют дело с явлениями, знакомыми ещё со школьной скамьи, казалось, что перед ними оживают фонвизинские герои. Таков “прогресс”, таковы успехи “детей”, явившихся на смену поколения Позднышевых». -- См.: Эльманович Н. Отцы и дети: Литературные наброски // Московские ведомости. 12 сентября 1898 года, № 251. С. 3.
Самым блистательным выступлением против повести Л.Л. Толстого был фельетон Виктора Петровича Буренина (1841-1926), печатавшего под псевдонимом граф Алексис Жасминов цикл «Шедевры беллетристики последнего образца (Ultima Forma)». В раздел «Шедевр четвертый» он включил «Матримониальную симфонию» Баха. Opus I. Повесть с “новой идеей”. Эпиграфом к пародии на сочинение Л.Л. Толстого критик поставил двустишие:
«Я написал сей первый opus
Затем, чтоб удивить Европу-с».
В заключительном фрагменте пародии В.П. Буренин писал о герое-семикласснике, только что открывшем для себя “новую истину”:
«Он подскочил к пьянино, стоявшему в его комнате, открыл его, сел и заиграл что есть мочи известную всему миру матримониальную симфонию или фугу Баха, недавно сочинённую покойным композитором на том свете специально для автора сей повести “с новой идеей”, сочиненную, кажется, в пику Бетховену и Шопену, после того, как соната первого и прелюдия второго послужили заголовками для произведений двух русских писателей, родственных между собою, но отнюдь не сходных по духу; по размерам же дарования соотносящихся один к другому как 1.000.000:1 ». -- См.: Новое время. СПб., 11/23 сентября 1898 года, № 8096. С. 2; 18/30 сентября 1898 года, № 8103. С. 2.
Особо следует отметить подпись, придуманную В.П. Бурениным и пародирующую все возможные варианты подписи Л.Л. Толстого:
«Тигр Тигрович Соскин-Младенцев.
Москва. Тупик у Спаса на Болвановке. Жёлтый дом».
Сообщения о столь необычной полемике сына с отцом вскоре появились и иностранной прессе. -- См.: RussiaТs Literary Sensation: The son of Tolstoi writes an antidote for УThe Kreutzer SonataФ // Pittsburg Dispatch. August 14, 1898; Tolstoi and His Theories: Controverted by his son in a reply to УThe Kreutzer SonataФ // Morning Leader. London, August 17, 1898; Count Tolstoi and His Son // Glasgow Evening News. August 18, 1898; Literary Notes // Pall Mall Gazette. London, August 24, 1898; Tolstoi the Son Versus Tolstoi the Father // Literary Digest. N.Y., August 27, 1898; Glasgow Evening Times. August 31, 1898; World. London, August 31, 1898; Musical Courier. N.Y., September 1, 1898; Newcastle Daily News. September 1, 1898; Evening News. London, September 3, 1898; Illustrated London News. September 3, 1898; Star. September 8, 1898; Tolstoy and His Son //Clarion. London, September 17, 1898; Argonaut. San Francisco, September 26; Daily News. London, September 26; Musical Courier. N.Y., October 5, 1898; Weekly Sun. October 9, 1898; London Morning. October 10, 1898; Clarion. London, October 15, 1898; Literature. October 15, 1898; Elgin Courant. October 19, 1898; London Review. October 22, 1898; The Tolstoy Family //Elgin Courant. January 24, 1899; Lancashire Express. Lancaster, January 24, 1899; Westminster Budjet. London, February 24, 1899; etc. Ц Отдел книжных фондов ГМТ. Коллекция В.Г. Черткова.
Аргументы Л.Л. Толстого в защиту своей позиции -- в письме А.С. Суворину от 27 июня 1898 года. -- См.: Сын и отец // Лица. - Т. 4. С. 179-180.
В письме известному историку литературы и библиографу С.А. Венгерову, которое условно можно датировать летом 1901 года, Л.Л. Толстой утверждал, что из всех опубликованных им сочинений, рассказ «Прелюдия Шопена» был особенно замечен. В нём я искренно выразил мое мнение, что ранний брак большое благо и что чистый брак благо вообще, которого не нужно избегать, а к которому нужно стремиться. Рассказ явился возражением «Крейцер<овой> Сонаты» отца. -- ИРЛИ, ф. 377, 1-е собр., № 2743. Л. 2 об. Автограф.
170. Л. Л. Толстой не вполне точно цитирует повесть. Героя зовут Комков.
В архиве Л.Л. Толстого сохранились газетные вырезки с авторской правкой. -- ОР ГМТ. Архив Л.Л. Толстого, № 18-б. Л. 1-2. В мае 1900 года Л.Л. Толстой написал предисловие к повести и включил её в кн.: Толстой Л.Л. «Прелюдия Шопена» и другие рассказы. М., 1900. С. 3-52.
Разговор Комкова с Крюковым с большими сокращениями взят из VII части повести. -- Там же. С. 37-41.
Повесть была переведена на сербский и немецкий языки. -- См.: Tolstoi L. Chopinova predigra / Previo I.L. Zagreb, n.d.; Tolstoi L. Ein Praludium Chopins. Berlin, 1899; Tolstoi L. Ein Praludium Chopins / Deutsch von Wilhelm Thal. Berlin: H. Steinitz, 1901.
Она не переиздавалась до последнего времени. Современные издатели посчитали возможным столкнуть в лоб сочинения отца и сына, объединив их под одной обложкой без всякого комментария. -- См.: Толстой Л.Н. Крейцерова соната; Толстой Л.Л. Прелюдия Шопена. М.: Фонд имени И.Д. Сытина; Зарницы, 2004.
171. He вполне точная цитата из двух дневниковых записей Л.Н. Толстого от 14 и 22 июня 1898 года. -- Ср.: ПСС. Т. 53. С. 199.
172. Не вполне точная цитата из Дневника Л.Н. Толстого от 15 декабря 1900 года. Ср.: «...вспомнил: и Крейц[ерова] С[оната], и Вл[асть] Тьмы, и даже Воскр[есение], я писал без всякой думы о проповеди людям, о пользе, и между тем это, особенно К[рейцерова] С[оната], много принесло пользы....» -- Там же. Т. 54. С. 72.