Именуя всех их, мы проводим очень древний обряд. Такие списки, которые мы находим у Апулея, который отождествляет Исиду с бесчисленными благими богинями,[18] являются формой ритуального служения. Изобилие проявлений характерно для архетипа, а множество имен, под которыми вызываются силы среди всех народов, являются выражением их нуминозной невыразимости.
Как показывают наши иллюстрации, Госпожа Зверей часто крылата; можно сказать, она небесная, а не хтоническая богиня. Как богиня противоположностей, она Целое, содержащее в себе все три мира, которые в греческой мифологии позднее разделили между собой Зевс, Посейдон и Гадес.
Примером Госпожи Зверей в не-средиземноморской сфере является богиня с дикими зверями из Ютландии. (Илл. 133)
(Илл. 135) На бронзовом сосуде (из Швейцарии) богиня, которая в то же время всегда правит над близнецами,[19] (Илл. 45) т.е. над принципом противоположностей, держит одного зайца поднятым, а другого опущенным. И это не случайность, (Илл. 134) что мы видим у беотийской богини, подпираемой волками, один из которых держит свой спиральный хвост поднятым, а другой опущенным, в соответствии со спиральным животом Изначальной Матери. (Илл. 6) На беотийской амфоре противостояние жизни и смерти, представленное богиней, выражено дающими жизнь свастиками и филейной частью быка и его головой как символами смерти, кастрации и жертвоприношения.
Искалеченные звери, у которых «были отрезаны члены»[20] жертвовались Артемиде не только в Беотии, но и в Эвбее и Аттике, и ее имя – весьма правдоподобно – произошло от глагола artamein, «убивать». (Илл. 93) Ляжки быка и гиппопотама как атрибут Та-урт,[21] кастрированные жрецы Кибелы и Дианы Эфесской также относятся к этому контексту.
Но какой смысл в том, что Госпожа Зверей – даже когда подчеркивается ее смертельный облик; даже когда она, например, становится Горгоной, душительницей животных – не только властвует, но и защищает царство животных? Недостаточно истолковать эту фигуру лишь как афродитический правящий принцип природы, которому подчинен весь мир, включая мир животных. И почему именно здесь Великая Мать появляется в человеческой, а не в животной форме?
Мы знаем, как часто богиня появляется в виде животного, как корова и болотная птица, как овца и львица. Она также «является» рыбой. Она носит рыбий хвост русалок; в своем облике Артемиды, Дианы, Диктинны, Бритомартис и Атаргатис она связана со священными прудами, а нижняя часть беотийской Великой Богини состоит из рыбы и волн.
Позже, однако, она перестает «быть» самим гусем, а восседает на нем или носит его как символ на плаще; и она перестает «быть» львицей, а стоит на ней. Она больше не «является» змеей, та лишь сопровождает ее. На высшей стадии она становится богиней в человеческой форме, правящей царством животных; а в алхимии она все еще представлена как Мать-Земля с поднятыми руками, кормящая зверей.
Артемиду описывали как богиню «внешнего», свободной дикой жизни, в которой она охотницей правит над животным миром. Это символическая проекция ее роли как правительницы бессознательных сил, которые все еще принимают животную форму в наших снах – «внешнее» мира культуры и сознания.
Госпожа Зверей – это не богиня культурной и сельскохозяйственной стадии; она не Деметра для пшеницы, приносящая культуру и нравы. Она близка к необузданной, ранней природе человека, т.е. к дикому, управляемому инстинктами существу, жившему со зверями и дикорастущими растениями.
Тогда как растение – это символ «растительной жизни», жизни без сознания и без неотложных желаний, состоящей по сути из реакций на мир и незначительного минимума независимых движений, животное – это символ следующей, более высокой стадии. Здесь превалируют факторы импульса и деятельности, движения внутри и снаружи. На этой стадии доминирующие элементы – это чувственное сознание индивидуума и чувство сообщества, которое удерживает и направляет группу; на человеческом уровне они являются основанием всякой культуры. Но все эти импульсы и эта активность слепо подчинены жизни и цели вида, и индивидуумы, оснащенные многочисленными органами восприятия и упорядочивания мира, остаются бессознательными жертвами собственного существования в жизни и смерти.
Что же тогда означает этот божественный принцип в человеческой форме, эта женщина, управляющая животным миром и властвующая над инстинктами и импульсами, собирающая зверей под своими духовными крылами словно под ветвями дерева?
Задолго до того, как сознание, центрированное на эго, получает знание о самости как о центре психофизической тотальности, самость появляется как тело-самость, т.е. как тотальность, управляющая телом и всеми его функциями.[22]
Намеренное упорядочивание по сути независимых импульсов и инстинктов, для которых человеческое тело служит прототипом, воспринимается как «природа», т.е. проецируется на мир растений и животных. История естественных наук показывает, что взгляд человека на природу развивается параллельно его восприятию собственной природы. Когда на более поздней стадии развития центром человека оказывается сознание, эго и воля, природой «управляет» патриархальный бог небес. Но на матриархальной бессознательной фазе внутреннюю иерархию сил создает женская самость. Ее образ в человеческой психике проявляет бессознательный и нежеланный, но преднамеренный порядок природы. Жестокость, смерть и переменчивость стоят бок о бок с высочайшим планированием, совершенной целенаправленностью и бессмертной жизнью. Именно там, где человек – это творение инстинкта, живущее по образу зверя или полу-зверя, т.е. там, где он полностью или по большей части управляется импульсами бессознательного, направляющая воля, бессознательный духовный порядок целого появляется как богиня в человеческой форме, как Госпожа Зверей.
Переживание человеком этой богини в человеческой форме – это первое указание на то, что он знает о том, что многочисленные его инстинктивные импульсы, которые он переживал в проекции на животных, находятся ниже человеческого начала, которое ему присуще. Он переживает власть, которая обусловливает и упорядочивает инстинктивные импульсы. Великая Богиня – это воплощение всех тех психических структур, которые выше инстинкта.
На этой фазе мужское эго с его независимой волей, его сознанием и его патриархальными ценностями еще доминирует; но уже стало ясно, что природа человека содержит в себе духовные силы, превосходящее инстинкт, хотя они еще недоступны эго, а могут переживаться лишь как нуминозное божество вне его.[23]
Женский божественный дух устраивает мир иерархически; он знает уровни силы и живучести, целенаправленности и бесцельности, но – в отличие от мужского божества – он одинаково милосердно и матерински сияет доброму и злому, праведному и неправедному. У этой Великой Богини есть любимчики, которых она осыпает дарами, и пасынки, которых она, как кажется, отсылает плохо оснащенными и будто бы даже недоделанными; она игрива и жестока в своих экспериментах и часто может показаться, что она капризна и несправедлива. Но более глубокое посвящение в ее тайны часто открывает смысл за бессмысленным. Как в сказке, материнское древо, корни которого уходят в подземный мир, неожиданно обрушивает свои богатства на Золушку, и небесный рост, питающийся скрытыми силами, идущими из мира предков и изначальных образов, неожиданно разворачивается в изумительные цветы душевной жизни. Но мистериям Великой Матери и ее духовному облику свойственно, что она дарует жизнь только через смерть и развитие к новому рождению через страдание – как Госпожа Зверей и Людей, она не дарует рождения и жизни без боли.
Культурное значение Архетипического Женского подчеркивается богиней, которая в человеческой форме правит среди и над животными силами. Многие из тех явлений, которые интуиция Бахофена приписала стадии Деметры, принадлежат к этому контексту, хотя он был односторонен, связывая их с социальным матриархатом. Как иерархическое устройство тела подчиняет отдельные органы и требует от них жертвовать собственной независимостью ради целого, так и Великая Богиня повсюду требует жертв. Но здесь жертва предполагает намеренное отречение ради большего, ради целостности жизни и, следовательно, человеческого существования.
Таким образом, концепция жертвы – это основной символ жизни первобытного человека. Поскольку единство жизни – это центральное явление в положении зарождения психики, каждое нарушение этого единства – рубка деревьев, убийство или поедание животного и так далее – должно быть компенсировано ритуальным подношением, жертвоприношением. Для раннего человека всякий рост и развитие зависит от жертв человека и его ритуальной деятельности, именно потому что живая связь человека с миром и человеческой группой спроецирована на природу в целом.
Поскольку решающие моменты в жизни женщины – менструация, лишение девственности, зачатие и роды – тесно связаны с жертвоприношением крови, богиня продлевает жизнь, требуя кровавых жертвоприношений, которые обеспечат плодородие игры, женщин и полей, восход солнца и успех в военном деле. Но мужчина, как и женщина, самой своей природой принуждается к жертвоприношению. Жертва стимулирует развитие мужской агрессии – напр., в воине – но также принуждает мужчину жертвовать своей агрессивностью.
Отсюда кастрация, один из символов Ужасной Матери, видится в новом свете. Как символ человеческой власти над животным миром бой быков и игры с быками находятся среди великих ритуалов Женского. Этот ритуал, укорененный в магическом доминировании животных, в магии плодородия и охоты первобытной эры, продолжает свою жизнь в критской культуре, митраизме, римских боях гладиаторов, вплоть до боя быков в Испании.
На Крите сама богиня победно играла с быком, а юные любовники и подростки были ее жрецами и помощниками. Великая Богиня Таурополос – это Госпожа Быка; как Ферайя или Европа, скачущая на быке, она приручает мужское и звериное.
Женщине была доверена забота о захваченных молодых животных, она приручала домашних зверей и следила за размножением скота. Более того, она приручила мужчину посредством табу, наложенных на него, и так создала первую человеческую культуру. Требуя власти, обрезания и жертвования инстинктивных импульсов, Госпожа Зверей представляет собой много больше, чем принцип природного порядка. Она была не просто защищала и разводила животных.
Таким образом, формирующая сила Женского, осознанная в этой связи, начинается с самых тесных границ семьи, племени или клана. Но не задерживается здесь; в процессе человеческого развития она достигает трансформации, которая показывает, почему высшие воплощения Великой Богини всегда отражали женскую способность и склонность к любви.
Потому что ни требование жертвоприношений, ни власть над миром растений и животных, инстинктивным миром бессознательного не являются главными заботами Великой Богини. Над всем этим стоит закон трансформации, по которому она поглощает всякую жизнь и возносит ее к развитию, где, не теряя связи с корнями и основанием, она достигает высших форм психической реальности.
Иллюстрации
https://castalia.ru/perewody/yungiantsy-blizhnij-krug/1655-erih-noymann-velikaya-mat-glava-chetyirnadtsataya-gospozha-zverey.html
-----------------------------------------------------------------------------------------------
https://castalia.ru/perewody/yungiantsy-blizhnij-krug/1656-erih-noymann-velikaya-mat-glava-pyatnadtsataya-duhovnaya-transformatsiya.html
Глава пятнадцатая
Духовная трансформация
Мы уже говорили об изначальных мистериях Женского. Хотя описание этих мистерий должным образом принадлежит к «психологии Женского», здесь нам следует попытаться дать хотя бы краткое резюме.
Бриффо первым обнаружил тот факт (до сих пор неоцененный должным образом), что ранняя культура в весьма высокой степени является продуктом женской группы[1] и что относительная усидчивость матриархального сообщества матерей и детей неизбежно стала биологической, психологической и социологической силой для «облагораживания» первоначального естественного состояния.
Рост человеческого сознания поначалу действовал как бессознательный процесс, оказавшийся значимым как для группы, так и для индивидуумов: этот процесс мы называем ритуалом.[2] Каждая важная деятельность первобытного человека в этом смысле ритуал: охота, приготовление пищи, поедание, ткачество, гончарство, пивоварение, изготовление оружия для охоты и так далее. Одним из выражений этого факта является то, что подобная деятельность часто проводилась тайно, и занятие ею требовало прохождения особой ритуальной подготовки. Ответвления таких ритуальных актов распространились глубоко по всему западному миру. Не только гильдии и корпорации с их особыми костюмами, обычаями и кодексами, но и молитвы и символы, сопровождающие различные фазы жизни – церемониалы, собрания и процессии групп, ассоциаций и обществ – все это остатки таких обрядов.
Но тогда как мужские мистерии, в той мере, в какой они не являются заимствованиями изначально женских мистерий, по большей мере проводятся в абстрактном ритуальном пространстве, изначальные мистерии Женского больше связаны с непосредственными реалиями повседневной жизни. Только позже, например, в Элевсинских мистериях, мистериях Исиды и так далее эти мистерии оказались связаны с сознанием и само-сознанием женщины; в соответствии с важнейшей особенностью женской психологии ранние мистерии происходят на уровне непосредственного, но бессознательного опыта. В своем преобразовании фрагмента реальности в «символическую жизнь» женщина претерпевает внутренний опыт, который она не обязательно осознает. Только интенсивность и эмоциональный акцент действия, а часто и тайна, в которую оно облечено, открывают его мистериальный характер.
В изначальных мистериях Женское – чью природу мы пытались распознать в символах и функциях элементарного и трансформирующего типа – принимает творческую роль и так становится определяющим фактором в ранней человеческой культуре.
Тогда как инстинктивные мистерии вращаются вокруг центральных элементов жизни женщины – рождения, менструации, зачатия, беременности, сексуальности, климакса и смерти – изначальные мистерии проецируют психический символизм на реальный мир и тем его преобразуют.
Мистерии Женского могут быть разделены на мистерии сохранения, формирования, питания и трансформации.
Как мы уже показали, сосуд имеет основное значение для элементарного типа Женского. На всех стадиях изначальных мистерий он является центральным символом их реализации. В мистериях сохранения этот символ проецируется на пещеру,[3] как сакральную территорию, и храм, а также на их вариации, такие как укрытие, шатер, дом, кладовая и храм. Поэтому построение и подготовка обиталищ так часто является прерогативой женщин.[4] «Защищающее устройство» сосуда придает свою форму могиле, подземному укрытию, как и жилому дому на земле и храму, дому сил, вышнему миру. В Ликии и Малой Азии дома – это «точные копии древних гробниц и храмов, руины которых находят в этой древней земле матриархата».[5] Не только храм, гробница и дом, но и центральный столп, поддерживающий структуру дома, является символом Великой Матери. Ранние дома, в Месопотамии, например, состояли из перекрытий, поддерживаемых столпами, из которых Леви[6] позаимствовал столп как символ Великой Матери.
Как врата, ограждение и загон для скота[7] коллектив деревни и города – это символ Женского. Их установление началось с разметки окружности, заклинания Великого Круга, который являет свою женскую природу равно как вмещающая периферия или как матка и центр. Последние видоизменения этого символизма – это богини, коронованные стенами и женские имена городов. Римские лары и пенаты, боги семейства и полей, являются спутниками Mater larum, которая в своем облике Мании связана с mundus и стеной, а также с центром города, который лежит глубоко в земле. Так что к сфере Женского принадлежат не только дом, столп, порог и могила (зачастую расположенная возле дома), но и penus, «кладовая», опекунами которой являются пенаты.
Женщина – это естественное питающее начало и потому властительница всего, что подразумевает питание.[8] Нахождение, составление и подготовка еды, как и собирание плодов и орехов в ранних культурах, являются заботой женской группы. Только убийство больших животных выпадает на долю мужчин, но жизнь и плодородие животных были подчинены Женскому, потому охотничья магия, магическая гарантия успеха в охоте, относится к ее области, хотя позже была присвоена мужской охотничьей группой.[9] Это властвование над едой по большей части основано на том факте, что женская группа образовала центр обиталища, т.е. настоящего дома, в который кочующие мужчины снова и снова возвращались.
Функция защиты и сохранения, возложенная на женщин и в целом приведшая к возникновению «обиталища», воплощалась в занятиях плетением, ткачеством, вязанием и связыванием, нужных для изготовления циновок и ширм, изначальных инструментов укрытия.
Та же функция элементарного Женского типа включает в себя облачение тела, которое на самом деле почти полностью находится в ведении женской группы. Этот процесс начинается с подготовки шкур и дубления кожи, которое, что доказывается огромным количеством «скорняков», играло важную роль в доисторических культурах. Он продолжается изготовлением нити из лыка, коры и листьев; плетением, шитьем, влагоизоляцией, покраской и оформлением одежды.
К изначальным мистериям Женского принадлежит также изготовление сосудов[10] из плодовой скорлупы, пузырей и глины, используемых для собирания еды, переноски воды и так далее. Эти инструменты сохранения важны для иного аспекта женского доминирования, который имеет критическое значение для развития культуры, а именно, хранения еды. Это средство, позволяющее спасти племя от голода, когда охота не удалась, оказалось основой собственности. «Склады» безо всяких вопросов принадлежали женщинам, чем укреплялось их доминирование. Поначалу случайно (когда складированные зерна или корешки проросли и дали корни), затем с сознательным намерением, это сохранение еды привело к развитию сельского хозяйства среди относительно малоподвижной женской группы.
Но в центре мистерий, которыми заведовали женщины, находилась охрана и защита огня. В округлом доме женское доминирование символизировалось его центром, очагом, местом тепла и приготовления пищи, «домашним очагом», который также был изначальным алтарем. В древнем Риме этот основной матриархальный элемент заметно сохранился в культе Весты[11] и ее круглом храме. Это «старый круглый дом или шатер с очагом посреди. Модели этих доисторических домов были найдены в форме пепельных урн на римском Форуме».[12]
Третий центральный символ женского доминирования – это постель, или «кровать», место сексуальности и связанного с ней ритуала плодородия. Вплоть до нашего времени существование семьи покоится на этих центральных символах, которые устанавливают женское доминирование внутри семьи: дом, стол – или очаг – и кровать.
При помощи огня как символа и инструмента трансформации сосуд тоже преображается; отсюда зарождается керамика. И теперь еда улучшается благодаря жарке, обжариванию и варке. Поздним их развитием оказывается печь, тесно связанная с мистериями сельского хозяйства: зерном и хлебом.[13] Таким образом, Женское становится хранилищем трансформации, а в изначальных мистериях лежат основы человеческой культуры, которая является преображенной природой.
Мы уже упоминали смертоносное значение мельницы и плодородное значение печений и связанных с ним символов. В Греции и Риме, а также в европейском средневековье мельницы и пекарни часто были связаны с борделями,[14] и еще одним напоминаем об этом контексте является «славная дочка мельника» из песни. Весь этот символизм основан на глубокой тождественности между Женским, наделяющим пищей и пищу преображающим, не только с помощью мельницы, но и в позитивном смысле при помощи печи, в частности, печи для хлеба, да и с помощью самого хлеба.
Здесь нас интересует только трансформирующий аспект печи, в котором она оказывается сакральным, преображающим жизнь сосудом, как таинство матки. В римской мифологии богиня печи и ее фестиваль, Форнакалия, играет важную роль в связи с древним национальным хлебом, far. Связь между трансформацией, рождением хлеба, питанием и Женским столь очевидна, что в старой пословице говорится: «Печь – это мать». О женщине, готовящейся родить, говорят: «Печь скоро обвалится», а среди многих народов об инвалидах и калеках говорят, что их надо бы «заново выпечь».[15] Другим указанием на далеко идущую связь печи с Женским является то, что печь считают «пророческой» и спрашивают о судьбе и других проблемах.
Во всех этих изначальных мистериях Женского, все из которых лежат на природном плане, женщина уже является Госпожой Трансформации. Ей подчинена трансформация материи и жизни, или как богине воды, «предрекающей потоки»,[16] распоряжающейся магией дождя; или как богине земли, управляющей плодородием почвы; как Госпоже Зверей, властвующей плодородием животных; или же как богине крови, приуготовляющей превращение крови в молоко или дождь.[17]
Но кроме всего этого она трансформирует природу в высшее, духовное начало, которое она властна отделить от природного субстрата материи. Как богиня дающих пропитание растений, трав и плодов, она нуминозно преображает эти основные элементы в пьянящие и ядовитые. Вполне очевидно, что подготовка и хранение еды научили женщину процессу брожения и изготовления опьяняющих веществ, и что занимаясь собирательством и готовкой трав, растений и плодов, она стала изобретательницей и хранительницей первых исцеляющих снадобий, лекарств и ядов.[18]
Среди шумеров Инанна, «небесная Богиня-Мать вина», уже была богиней зерна, то и другое астрономически и астрологически соответствует деве с колосом пшеницы.[19] Таким образом, богиня является не только благородным плодом почвы, но и духовной материей трансформации, которая воплощена в вине. Так трансформирующих тип Женского восходит от природного к духовному плану. Являющиеся носителями культуры изначальные мистерии завершаются в духовной реальности, которая завершает таинственный облик Женского.
Женщина как мана-фигура
Таким образом перед нами разворачивается величественный мир женского культурного развития, который в то же самое время является развертыванием женской силы. Вечно обновляющимися кругами нуминозное очарование обращается вокруг Архетипического Женского, которое как богиня представляет центр женской группы и самости индивидуальной психики.
Поначалу образ Женского как богини и как Великого Круга заполнял человеческий горизонт. Но развитие продолжалось, и сейчас приземленно-человеческий носитель этого нуминозного начала, женщина как фигура, наделенная маной, появляется на переднем плане человеческого сознания. Женское, поначалу почитавшееся как животное – львица, медведица, птица, змея – стало человеческой богиней, рядом с которой остается животное как атрибут.
И сосуд, центральный символ Женского, благодаря соответствующему развитию, стал всецело ее атрибутом и инструментом. Здесь, как это часто случается, психо-символические и объективно-социологические факторы действуют вместе. Сосуд, с одной стороны, это форма, в которой преображается материя, готовится она или бродит; превращается ли в лекарство, яд или опьяняющий напиток. Но с другой стороны – и это имеет фундаментальное значение – эта трансформация, которая рассматривается как магическая, может быть проведена только женщиной, потому что она сама, в своем теле, соответствующем Великой Богине, является котлом воплощения, рождения и перерождения. И поэтому магический котел или горшок всегда находится под рукой женской мана-фигуры, жрица или, позднее, ведьмы.[20] (Илл. 138) Гелиос несется по небесам в сосуде трансформации, в котором сначала переродился в темной области, в которую возвращается каждый вечер. И как Пелопс после того, как его сварили в священном котле, (Илл. 139) был возрожден Клото, богиней судьбы, или Реей, Богиней-Матерью, так и Дионис стал «целым и совершенным» после «готовки» в магическом котле трансформации.[21]
Древняя мана-фигура, яснее всего представляющая этот принцип трансформации – это Медея. Но в ней преклонный матриархат уже был обесценен патриархальным началом, и представляемая ею мифическая реальность персонализирована,[22] то есть, сведена лишь к личному уровню и тем негативизирована. Как и Цирцея, изначально она была богиней, но в патриархально окрашенном мифе стала «ведьмой».
Котел трансформации тождественен жертвенной чаше для крови, содержимое которой нужно жрице для достижения своей магической цели. Здесь кровь еще не имеет будущего «духовного» значения, лишь магическое; она «содержит» душу, как все еще учит Библия. Необходимость ее использования покоится на матриархальном веровании, что даже в матке жизнь не может зародиться без крови.[23] (Илл. 76) По этой причине котлы Мексики, чаши для крови,[24] как и котлы подземного мира,[25] являются сосудами трансформации, (Рис. 46) от которых зависит плодородие, свет и трансформация.
То же мы встречаем на древнем Севере Европы. Страбон сообщает о кимврах:
Передают, что у кимвров (древнегерманское племя) существует такой обычай: женщин, которые участвовали с ними в походе, сопровождали седовласые женщины-прорицательницы, одетые в белые льняные одежды, прикрепленные [на плече] застежками, подпоясанные бронзовым поясом и босые. С обнаженными мечами эти жрицы бежали через лагерь навстречу пленникам, увенчивали их венками и затем подводили к медному жертвенному сосуду вместимостью около 20 амфор; здесь находился помост, на который восходила жрица и, наклонившись над котлом, перерезала горло каждому поднятому туда пленнику. По сливаемой в сосуд крови одни жрицы совершали гадания, а другие, разрезав трупы, рассматривали внутренности жертвы и по ним предсказывали своему племени победу.[26]
(Илл. 140) Похожий серебряный сосуд, так называемый котел из Гундеструпа, с изображенной на нем жертвенной сценой, был найден в Ютландии. Изображенная на нем богиня, которую Бриффо описывает как богиню луны,[27] уже известна нам как Госпожа Зверей. На настоящей репродукции ясно различимы два типа: первый, старые жрицы, волосы которых уложены как у Великой Богини Зверей, к которым они обращены; по-видимому, это настоящие жрица плодородия и гаданий. Рядом с ними мы видим две «парящие» молодые фигуры, напоминающие юных ведьм, которые позднее начали парить на метлах. Это подобные Артемиде, амазонские богини охоты. Одна сражается с диким зверем; другая, видимо, убивает тура. Далее мы расскажем подробнее о связи между юной и старой жрицей или божеством.
Магический котел изначально был символом плодородия, принадлежащим к элементарному типу Женского. Как таковой он приносит еду, например, как рог изобилия; и даже в своей поздней форме христианского сублимированного Грааля, почти потерявшего изначальное значение магического котла жрицы культа, он сохраняет подающий пропитание аспект. Это качество присуще многим магическим сосудам ирландской легенды;[28] сам Грааль, как сказано в легенде, питал Иосифа Аримафейского во время его заточения, и в Замке Грааля он все еще сохраняет эту функцию: «Он перемещался по всему залу и, останавливаясь перед столами, наполнял их всеми мыслимыми явствами».[29]
Помимо элементарного типа в магическом сосуде с самого начала действовал и трансформирующий тип. Сублимированное духовное «зачатие» не просто получило признание с течением времени; скорее, трансформирующий тип с самого начала связан с магическим значением женщины как мана-фигуры, поскольку для магического мировоззрения фундаментальным остается то, что Женское создает внутри себя жизнь по неведомым, то есть нуминозным, причинам.
Как показал Бриффо, все табу зародились в менструальном табу, которое женщины наложили на себя и на мужчин. Матриархальная эпоха была источником тотемизма, а экзогамия и табу, как и принципы инициации, похоже, изначально принадлежали к центральным установка женской группы. Одним из свидетельств тому то, что многими женскими мистериями завладели мужчины,[30] и что в некоторых мужчины все еще носят изначально женскую одежду.[31] Есть даже такие традиции – например, среди первобытных аборигенов Тьера дель Фуэго – согласно которым древнейшие мистерии были мистериями лунной богини, против которой мужчины восстали под предводительством солнца и убили всех взрослых женщин, оставив в живых только несведущих и непосвященных девочек.[32]
Если мы обратимся к психологическим условиям, породившим инициацию подростков, различные тайные обряды и изоляцию, мы не найдем ничего подобного в нормальном мужском развитии; тогда как загадочное появление менструации или беременности и опасное событие деторождения обязывают неопытную женщину получить посвящение от тех, кто просвещен в подобных вопросах. Месячная «изоляция» в закрытом (т.е. табуированном) священной женской территории лишь логическое продолжение инициации, происходящей здесь во время первой менструации. Роды проходят в том же месте, являющемся для женской группы, управляемой старыми, опытными женщинами, естественным, социальным и психологическим центром. И совершенно естественно, что знание воздействия трав, плодов и так далее привело к первым остановкам крови, исцелениям ран и облегчению боли.