При вручении «Рыцарского креста» 5 глава

Пройдя еще немного, мы замечаем справа на пригорке два боль­ших темных силуэта, выделяющихся на фоне более светлого неба. Мы с Эрихом гадаем, что это может быть. Альберт узнает с перво­го взгляда, что перед нами крестьянские избы. Он начинает подни­маться на пригорок и делает нам знак следовать за ним.

Поднявшись повыше, мы видим большой сарай и стоящую рядом с ним несколько меньшую по размерам деревянную избу.

Судя по всему, это отдельно стоящий крестьянский двор, и здесь нам вряд ли грозит какая-нибудь опасность. Сначала легонько, по­том посильней стучим мы в окно. Никто не открывает. Живущие здесь наверняка уже научены горьким опытом. Кто решится от­крыть среди ночи трем подозрительным типам, а тем более впус­тить их в док? Лучше сделать вид, что в доме никого нет.

Но мы все еще надеемся, думая про себя, что человеку нужно ведь время, чтобы проснуться, выбраться из постели, одеть на себя что-то, зажечь свечу... В конце концов мы убеждаемся в бесплодно­сти нашего ожидания и поворачиваем к сараю.

Он не заперт. Внутри полная темнота. На ощупь обследуем внут­реннее помещение. Сколько мы не ищем, какой-нибудь кучи сена или соломы нам найти не удается. Увы! Зачем сено или солома этим бедным людям, когда и козу, и корову давно уже увели! Но нет, в одном из углов что-то шуршит под ногами. Остатки соломы все-таки сохранились здесь для нас с незапамятных времен. Ну что ж, хоть эти жалкие остатки едва покрывают пол, в нашем положении и это уже что-то, на что можно лечь. В полном изнеможении опус­каемся мы на жесткую постель и, тесно прижавшись друг к другу, впадаем в неглубокий тревожный сон. Я чувствую в полусне, как все сильнее замерзают мои ноги. Окончательно проснувшись, осто­рожно встаю, стараясь не побеспокоить товарищей, и пытаюсь с помощью движений рук и приседаний восстановить кровообра­щение. Мой взгляд падает на слегка приоткрытую дверь. Через щель в сарай проникает какое-то необычное, как бы сказочное свечение. Я подхожу поближе и, приоткрыв дверь чуть пошире, выгляды­ваю наружу. Тысячи и миллионы крупных снежинок беззвучно спускаются с неба, окончательно покрывая все оставленные нами следы. Бедный начальник! Как же ты будешь теперь нас искать?

Однако снегопад несет с собой и неприятности. Во-первых, из- за ограниченной видимости можно не заметить грозящей опаснос­ти. Во-вторых, когда снегопад окончится, на свежевыпавшем снегу наши следы будут предательски отчетливыми.

Мои товарищи все еще спят. Может быть, стоит и их разбу­дить, чтобы уберечь от возможных обморожений. Но они дышат так спокойно и глубоко, что я решаю дать им поспать и восстано­вить растраченные силы, а сам возвращаюсь к двери и смотрю на плавно опускающийся с неба бесконечный белый рой снежинок. В воздухе ощущается как бы легкое дуновение тепла, и он льется в легкие как редкое благородное вино.

Но что я вижу?! С каких это пор в избе горит свет? Как это я его не заметил? Наверное, только что зажегся. Теперь уж точно пора будить моих сонных спутников!

- Вставайте, вставайте! В доме уже зажгли свет! — шепчу я им. Проходит некоторое время, пока они приходят в себя и вспомина­ют, где находятся. Но вот Альберт уже на ногах и бросается к приоткрытой двери.

- Нужно их не испугать, а то они опять загасят свою коптил­ку,— говорит он вполголоса,— Лучше всего, чтобы кто-нибудь один пошел и постучал. Эрих, конечно. Он один сможет с ними поговорить.

- Правильно! Слышишь, Эрих? Ты уж с ними по-дружески... Постарайся уговорить, чтобы они нас впустили. Только вначале попробуй в окно заглянуть: что там за люди — молодые, старые...

Эрих направляется к окну. Некоторое время он заглядывает в него, потом стучит три раза по стеклу. Кто-то, по-видимому, выглядывает в окно, поскольку Эрих произносит несколько успо­коительно звучащих слов. И в самом деле, ему открывают дверь и впускают внутрь. Ну, молодец! Сейчас он им расскажет то, что мы уже придумали на такой случай, что мы «война пленны пусти­ли» (отпущенные военнопленные) и идем домой в Германию. Не позволят ли они нам немного погреться

И действительно, Эрих появляется снова в сопровождении бо­родатого старика и кричит нам бодрым голосом:

- Идите сюда. Здесь так тепло!

Мы не заставляем себя долго уговаривать. С вежливым покло­ном приветствуем мы хозяина и, вслед за его приглашающим жес­том, входим в дом. В силах ли кто-нибудь описать все достоинства восточноевропейской печи с широкой лавкой возле нее! С ощуще­нием полного счастья, когда больше и пожелать нечего, сажусь я на эту лавку, локти упираются в колени, подбородок — в ладони рук, поза вроде той, что когда-то описал Вальтер фон Фогельвейде. Только в отличие от него, размышлявшего при этом о смысле жизни и о будущих судьбах мира, я занят лишь одним: прилагаю все усилия, чтобы тут же не заснуть. Но похоже, что эти усилия бесполезны. Я успеваю только заметить, что мои спутники неодоб­рительно поглядывают на меня и даже незаметно подталкивают. Однако потребность во сне так велика, что их попытки помешать мне совершенно бесполезны.

Я не нуждаюсь в долгом сне. Но тем глубже и полнее мой сон. Говорят, так мог спать Наполеон. Безусловно, способность к тако­му короткому сну — ценный природный дар.

Проснувшись, я вижу рядом с собой одного Эриха.

- Где Альберт? — спрашиваю его.

- Ну ты даешь! Не можешь, что ли, себя в руках держать? Так заснул, что тебя бы унесли, а ты бы не почувствовал. Альберт пошел в сарай за пилой. Мы ее оттуда захватить забыли.

- Пилу? Да, ее можно отдать этим добрым людям за то, что они нас так хорошо приняли.

- Мы так и решили. Пока ты в отключке был, мы это как раз и обсудили. Да еще хотим хлеба за нее получить.

- Хорошая идея! Мало того, что эта штука нам ни к чему, так из-за нее нам еще достаться может, если поймают. Обвинят в во­ровстве, а за это особо строго наказывают.

Возвращается Альберт, и Эрих начинает переговоры со стари­ком и его женой. Ему удается выторговать целую буханку хлеба. Правда, не без особых усилий, поскольку те долго колеблются, стоит ли связываться с явно краденым инструментом, из-за ко­торого неизвестно еще какие неприятности можно нажить. Но Эри­ху удается их успокоить и так заговорить стариков, что они не могут устоять и соглашаются взять этот ценный для них предмет.

А вот и «картошки» появляются на столе. Бабушка приготовила их на этот раз в два раза больше, чем обычно. И соль тоже на месте, а вдобавок горячий напиток, который нам подают как кофе. Чего еще может пожелать душа?! Хорошо бы задержаться туг на денек!

Однако наши хозяева дают нам понять, что это невозможно, поскольку ежедневно около полудня здесь проезжает русский кон­ный патруль. Что если они здесь трех немцев без документов обна­ружат? Старики, конечно, догадались, что мы им сказки расска­зывали о нашем освобождении. И в дальнейшем случалось так же: наш рассказ об освобождении из плена вежливо выслушивали, но тактично не задавали при этом никаких вопросов и не просили, допустим, показать какие-нибудь документы.

Мы понимаем, что своим присутствием ставим стариков в зат­руднительное положение, и не хотим доставлять им неприятностей. Их вполне могут обвинить в пособничестве беглецам. Да еще устро­ят обыск в доме. Нет, это ни нам, ни им ни к чему!

Около десяти часов мы наконец избавляем от себя стариков, которые начали уже с беспокойством поглядывать на дорогу. Если они не сочинили историю с патрулем, чтобы от нас побыстрее избавиться, то и нам нужно поскорее отсюда смываться. Вскоре нам приходится убедиться, что в этих обманчиво пустынных мес­тах не стоит подолгу задерживаться на одном месте.

Снегопад прекратился. Солнце шлет свои бледные лучи сквозь тонкую пелену облаков. Воздух чист и прозрачен, как стекло. Я думаю про себя, не слишком ли велик риск идти среди белого дня, при такой видимости, через открытую со всех сторон мест­ность. Но идти нужно. Следует только быть предельно вниматель­ными и находчивыми, чтобы вовремя уклоняться от нежелатель­ных встреч.

От души поблагодарив хозяев, мы выходим через низкие двери и ориентируемся. Перед нами сияет белизной замерзшая река, ухо­дя широкой полосой на север и скрываясь у горизонта в далеких лесах.

По другую сторону дома на несколько километров простирает­ся безлесная покрытая снегом равнина. Не более чем в часе ходьбы к северо-востоку видна деревня (Личины?), от которой к югу, приблизительно в нашем направлении, отходит дорога, отклоняю­щаяся затем к востоку. Мы решаем пересечь эту дорогу у поворота, обогнуть деревню справа, попытавшись в крайних домах раздобыть еще хлеба, а потом продолжить свой путь по направлению к распо­ложенному дальше лесу.

Бодро топаем мы через занесенную снегом равнину. Проходит около получаса, и тут мы замечаем на востоке, где дорога подни­мается из низины, фигуры трех человек, направляющихся к де­ревне. По-видимому, крестьяне, идущие домой к обеду, предпола­гаем мы. Но чем ближе они подходят, тем становится яснее, что это не крестьяне, а военные. Последние сомнения исчезают, когда мы различаем висящие у них за спиной автоматы.

Вот так неожиданная встреча! Что делать? Повернуть обратно? Нет, ни в коем случае! Это только вызовет подозрение и последу­ющую за этим погоню. Да и подстрелить нас на таком расстоянии им ничего не стоит.

Нам следует продолжать идти вперед, но отклоняясь понем­ногу вправо,— предлагаю я.— Русские дойдут до поворота и свер­нут на север к деревне. Так мы с ними и разойдемся.

Альберт и Эрих принимают мое предложение, и мы постепенно меняем свой маршрут. Однако оказывается, что расчет был неверен. У нас пересыхает во рту, когда мы видим, что автоматчики оста­навливаются и делают нам знак подойти. Они видят, что мы ко­леблемся, и повторяют свои знаки более настойчиво, показывая, чтобы мы поторопились.

Ну все, попал заяц на сковородку! Наши чувства не поддаются описанию. Мы обзываем себя в душе последними словами за нашу глупость, хотя, собственно говоря, винить нам себя особенно не за что. Но делать нечего. Собрав остатки мужества, мы направляемся навстречу судьбе. За те несколько минут, которые у нас остаются, мы договариваемся говорить всю правду и просить только, чтобы нас направили в какой-нибудь другой лагерь, а не к нашему обма­нутому нами начальнику.

Но мы не успеваем сделать свое признание и высказать просьбу. Когда мы оказываемся в трех шагах от красноармейцев, старший из них резко спрашивает:

- Куда?

- О, хлеба в деревня,— отвечает Эрих.

- Откуда идете? — тем же резким тоном.

- Из лагеря,— показывает Эрих назад, в направлении, откуда мы пришли. Сам не подозревая этого, он находит наиболее подхо­дящий в нашем положении ответ. По необычайному совпадению, а может быть, благодаря нашему ангелу-хранителю, в том направ­лении, куда показал Эрих, за рекой действительно находится ла­герь военнопленных. Разумеется, русским не приходит в голову, что мы совсем не из этого лагеря. По-видимому, им и до этого попадались здесь пленные, бегающие попрошайничать в ближай­шую деревню. На нашу голову обрушиваются громогласные про­клятия, сдобренные по русскому обычаю страшными ругательства­ми. Съежившись, с поникшими головами принимаем мы обрушив­шуюся на нас бурю. Правда, мы с Альбертом понимаем из сказан­ного немногое, но смысл нам абсолютно ясен. Последнее же слово в этой проповеди на открытом воздухе мы никак не можем не понять. Мы его уже многократно до этого слышали:

- Назад!

- Господи! Возможно ли это? — думаю я, не веря своим ушам. Никогда бы не предположил, что эта команда может прозвучать в моих ушах музыкой.

С величайшей готовностью выполняем мы этот приказ, разво­рачиваемся как на плацу и несемся в обратном направлении, еще быстрее, чем сюда. Патруль провожает нас взглядами. И тут они, по-видимому, заметили рюкзаки Эриха и Альберта и заинтересо­вались, что в них может быть. Мы уже отошли метров на двести, когда вдогонку доносится крик:

- А ну-ка давайте сюда! Вернитесь!

Мы делаем вид, что это к нам не относится, и не оглядываясь продолжаем удаляться.

- Только вперед! — командует Альберт.— Они не станут в нас стрелять, ведь они сами нас отпустили.

Да, мы идем, что называется, ва-банк. Я стараюсь не вспоми­нать о тех многочисленных случаях, когда охранники приказывали своим подопечным бежать, а потом стреляли им в спины. Потом об этом докладывалось: убит при попытке к бегству.

Но на этот раз и у меня такое чувство, что патрульные не станут в нас стрелять только ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Ведь сейчас все-таки не война.

Меня мучает только вопрос, не гонятся ли они за нами. Но как бы узнать? Оглядываться нельзя! И тут я вспоминаю об осколке зеркала, которым пользуюсь при бритье. Ага, вот он! Я кладу его на ладонь и собираюсь поднять его так, чтобы увидеть, что делает­ся сзади. Но в этот момент Альберт замечает мои приготовления и ударом по руке останавливает меня. При этом он яростно шипит:

- Не валяй дурака! Они что, вчера родились, по-твоему?!

Я краснею от стыда, из порезанной ладони сочится кровь. Так мне и нужно! Конечно же, нельзя недооценивать русских. Они могли бы заметить мою уловку, и тогда нам было бы несдобровать.

Тем временем мы беспрепятственно продолжаем удаляться и наконец оказываемся на достаточном расстоянии, чтобы риск­нуть оглянуться. С облегчением видим, что патруль уже приближа­ется к деревне и вот-вот скроется между ее домами. Наконец можно спокойно вздохнуть! Пронесло и на этот раз. Мы радуемся этому подарку судьбы и не подозреваем, что вырвались на самом деле из огня да в полымя.

Возвращаясь обратно к берегу реки, мы пытаемся рассмотреть через сплошной лес, покрывающий противоположный берег, где это там находится «наш» лагерь. Ничего не увидев, мы стучим снова в избушку к нашей бабушке. Она открывает и на этот раз сердито спрашивает, чего нам еще нужно. Эрих старается ублажить ее вежливыми словами и спрашивает, где находится лагерь. В ответ она разражается потоком раздраженных слов. Мы с Альбертом не можем понять, с чего это она так кричит.

- Эрих, чего это она так разошлась? — спрашиваю я с недо­умением.

- Ее возмутило, что я слишком многого от нее хочу. Спраши­ваю о каком-то одном лагере, а их там за рекой с полдюжины. Откуда ей знать, какой лагерь нас интересует. Да и вообще, откуда ей знать, где все эти лагеря. Она не ходит туда, чтобы высматри­вать, где там что находится. Знает, что там есть лагеря, а больше ничего.

Ну и попали мы в положение! В одну сторону открытая мест­ность со всеми ее опасностями. За рекой в лесу многочисленные русские посты.

Мы решаем пересечь реку и с максимальной осторожностью двигаться вдоль нее под прикрытием леса в северо-западном на­правлении, чтобы наконец вырваться из этого чертова круга.

- Спасибо, бабушка, и до свидания! — кричим мы старухе и спускаемся к реке по крутому склону. На этот раз лед выдержи­вает нас без всякого скрипа и треска. Мы пересекаем кусты, расту­щие вдоль противоположного берега, потом подлесок и входим в большой густой лес, где нас уже ждет следующее приключение.

Начинается оно с окрика Альберта:

- Эй, у вас что, повылазило! Не видите ничего у себя под носом!

Он показывает на стоящую немного в стороне избу, из трубы которой весело вьется дымок.

- Там нас уже ждет тарелка супа! — продолжает он, делая приглашающий жест.— В этой глуши, в такой вот ведьминой из­бушке бояться нечего! Когда еще представится возможность съесть по тарелке горячего супа?

Мы с Эрихом немного сконфужены: если б не Альберт, мы так бы и прошли мимо, ничего не заметив.

Полные надежд, мы направляемся навстречу предполагаемому угощению. Перед тем, как постучать, Эрих и Альберт вдруг безо всякого повода снимают свои рюкзаки и засовывают под порог, где их не видно. Почему они это сделали, мне и по сегодняшний день не ясно. После этого мы стучим в дверь. Нам открывает моло­дая женщина и дружелюбно приглашает войти. Некоторого злорад­ства в ее улыбке мы поначалу не замечаем. На подозрение нас наводят многозначительные взгляды, которыми она обменивается с женщиной, возящейся у плиты. Подозрение усиливается, когда она с притворной вежливостью приглашает нас к столу. Нет, тут что-то нечисто. Пока мы лихорадочно придумываем отговорку, чтобы побыстрей выскользнуть из этой готовой закрыться за нами ло­вушки, мы слышим, что дверь, через которую мы только что вошли, резко распахивается.

- Что это такое? — гремит за нашей спиной мужской голос.

Мы оборачиваемся и бледнеем. В дверях, широко расставив ноги, стоит молодой человек в русской военной форме. В каждой подня­той вверх руке он держит по рюкзаку. Это наши рюкзаки. Мне не приходит в голову ничего лучшего, как сказать, заикаясь:

- Пойдемте, нам пора идти!

С этими словами я пытаюсь протиснуться в дверь рядом со стоящим в ней парнем. Одним резким движением корпуса он от­брасывает меня обратно в комнату и еще более грозным тоном повторяет свой вопрос. Эрих что-то отвечает ему, а потом перево­дит нам слова солдата.

- Он хочет знать, что у нас в рюкзаках, но сам открывать их не намерен. Он требует, чтобы мы их открыли.

У Эриха в рюкзаке кроме разных мелочей оказывается пара совершенно новых валенок, которые нам выдавали месяца два на­зад. Валенки Альберта у него на ногах, но в рюкзаке обнаружива­ются новые кожаные ботинки. Во второй раз за этот день на нас обрушивается словесная буря. Эрих переводит нам фразу за фразой:

- Как вам, немцам не стыдно! Советское правительство делает для военнопленных все возможное. Вам выдают ватники, шинели, валенки и ботинки, шапки и рукавицы, чтобы вы не мерзли. А вам плевать на эту заботу. Вы, мошенники, туг же бежите менять эти ценные вещи на кусок хлеба. Это саботаж, злостный саботаж! А ну-ка пошли в лагерь!

Распалившись от гнева, он сует вещи обратно в рюкзаки, как вещественные доказательства, и, развернувшись, решительным шагом выходит из дома. Совершенно подавленные и ошеломленные случившимся, мы следуем за ним. Наши головы работают на пол­ных оборотах. Как далеко до лагеря, в который он нас ведет? Как поступит с нами комендант? Как найти выход из положения?

Парень, поймавший нас, допустил ошибку, которую не сделал бы ни один опытный солдат. Он идет впереди, уверенный, что мы безропотно последуем за ним, как школьники, которых учитель ведет к директору. Но здесь ситуация немного иная, дружок! Здесь речь идет о жизни и свободе! Или ты, зеленый, поверил русским пропагандистским фильмам, в которых немцев всегда представля­ют жалкими трусами? Неужели ты не понимаешь, что рискуешь жизнью? Пистолет твой в кобуре, а руки заняты рюкзаками. Ты даже не обращаешь внимания, близко или далеко идем мы за твоей спиной.

А может, у тебя совсем другое намерение? Может быть, ты надеешься, что мы сбежим, а рюкзаки останутся у тебя, и ты их содержимое сам потом сменяешь, скажем, на водку?

Дорога поворачивает, и мы уходим из поля зрения обитатель­ниц избы. Мы переглядываемся с безмолвными вопросами в глазах. Нужно решаться на одну из многих возможностей.

Либо мы безропотно следуем за нашим стражем, и, может быть, уже за следующим поворотом окажемся у ворот лагеря, где нас ждет суровая расправа.

Или же мы набрасываемся на охранника, связываем его, заты­каем ему рот, забираем наши вещи, и пусть он потом докладывает о нас своему начальству.

Или же мы его не связываем, а сразу убиваем.

Или мы его не убиваем, но забираем его пистолет.

Или делаем рывок в сторону и несемся куда глаза глядят, оста­вив парню наше добро. Альберту, правда, необходимы его ботинки. Когда начнется оттепель, ему в неподшитых валенках далеко не уйти.

Альберт единственный из нас, кому приходилось ходить вру­копашную. Поэтому для него выбор однозначен.

- Прикончить! — почти беззвучным хриплым шепотом пред­лагает он.

Но и у меня есть кое-какие соображения. Ну, дружок, думаю я, если твое начальство узнает о твоей халатности, то придется тебе дней десять на хлебе и воде отсидеть. Но тебе повезло. Я понимаю, что и у тебя есть родные и близкие, которым ты нужен, которые ждут тебя. Я знаю также, что нас ждет, если мы тебя свяжем, а то и убьем. На нас устроят такую охоту, что никуда нам уже уйти не удастся. А это означает конец!

Да, дружок, ты не причинил нам никакого зла. Ты нам по-дружески, правда, несколько грубовато, разъяснил то, что тебе самому внушили. Если же все твое поведение только хитрая улов­ка, то тебя следовало бы за это хорошенько выпороть.

Повезло тебе, малыш, хоть ты сам этого не подозреваешь. Ког­да Альберт высказал свое мнение, мое решение было уже тоже готово. Ты и не замечаешь, что я, а за мной и мои идущие сзади товарищи, уже отстали от тебя метров на десять. А может быть, ты и не хочешь этого замечать?

Мы как раз спустились в небольшую ложбинку. Слева от нас кустарник, а чуть дальше густая еловая посадка. Я прикидываю, что мы успеем до нее добежать, раньше чем наш беззаботный на­правляющий успеет вытащить пистолет из кобуры. А если даже он окажется более шустрым, то все равно мы успеем уйти на такое расстояние, что ему вряд ли удастся попасть в кого-нибудь из нас из своего больше похожего на игрушку пистолетика.

Вот он, подходящий момент для выполнения моего плана. Я хватаю под руки Эриха и Альберта и тащу их за собой в кусты. Через несколько мгновений мы уже у посадки. Я оглядываюсь на ходу назад и успеваю заметить, что наш простак, как будто у него уши заложило, продолжает как ни в чем не бывало топать вперед. Но нам уже не до него, во весь дух несемся мы прочь, продираясь через густой ельник.

В последующие дни мне не раз довелось выслушивать упреки моих товарищей в том, что из-за бегства, к которому я их прину­дил, они лишились столь необходимой им в нашем дальнем пути обуви. На мой встречный вопрос, почему они вообще надумали снять свои рюкзаки, я услышал, что это не имеет отношения к тому, что произошло потом. Главное, я помешал им получить свои вещи назад.

Но на этом наши злоключения не кончились. Когда мы проди­рались через густой ельник, потерялся наш талисман, залог успеха нашего предприятия — компас. Я привязал его куском прочного парашютного шнура к петле моей шинели и положил во внутрен­ний карман. Он, должно быть, выскочил из кармана, когда я пе­репрыгивал через какую-нибудь корягу, и болтался снаружи, пока не зацепился за ветку и не оторвался. Причем порвался не шнур, а петля, за которую он был привязан.

Эрих и Альберт не просто расстроены, они буквально в отчая­нии. Они готовы меня избить: я загубил все дело, теперь надеяться не на что, все пропало...

Я же убежден, что мне не в чем упрекнуть себя. Я ведь самым тщательным образом закрепил компас, чтобы он не потерялся. Да, я не мог предусмотреть всего. Но такие ошибки только лишний раз демонстрируют глупость тех, кто уверен в своей непогрешимости.

- Поверьте, ради Бога, что я вас и без компаса приведу в Восточную Пруссию! Доверьтесь мне! — пытаюсь я успокоить моих товарищей после того, как мы потратили больше часа на безрезультатные поиски.

Несмотря на эту неудачу, я ни на секунду не усомнился в том, что нам удастся достичь нашей цели — добраться до родины. Ведь днем у нас есть солнце, а ночью звезды — они не дадут мне сбиться с пути. А что, если они скроются за облаками? Есть еще способ определять страны света по мху, которым обрастают дере­вья с северо-западной стороны. Но годится ли он для этой цели? Нет, ведь дерево обрастает мхом по дуге до 120 градусов! Как тут определить точное направление? Но у меня есть еще один надеж­ный помощник — ветер.

Но как может помочь ветер, ведь он дует во всех направлениях розы ветров? Как можно по нему ориентироваться?

Меня удивляет, что в играх на местности и при обучении ори­ентированию уделяется так мало внимания этому природному яв­лению. Во-первых, нетрудно заметить, что ветер меняет направле­ние не так часто, как это может показаться. Нередко он целыми днями дует в одном и том же направлении. Мне нужно будет толь­ко периодически контролировать направление ветра. Для этого мож­но, например, время от времени стучать в избы, которые мы бу­дем проходить, и задавать простой вопрос, который навсегда вре­зался мне в память: «Где юг?» Славянское слово «юг» я запомнил еще с уроков географии, когда нам сказали, что название Югосла­вия образовано из двух слов, первое из которых означает «юг», а второе — «славия» — страна славян.

Узнав, где юг, я могу убедиться, что ветер по-прежнему дует, например, с северо-запада. Да и небо не будет все время покрыто облаками. Кроме того, я вскоре заметил, что большие окна в жи­лых постройках находятся, как правило, с южной стороны.

Целью первого этапа я поставил себе место, где от железнодо­рожной магистрали Брест — Москва отходит ветка на Пинск. Этот пункт расположен на полпути между Кобрином и Брестом. Забегая вперед, хочу сказать, что мы подошли к железной дороге, откло­нившись в сторону всего на два километра, и потом, пройдя это расстояние вдоль одноколейки в западном направлении, оказались точно в намеченном пункте. И это без компаса!

- Что за гениальная идея пришла тебе в голову — привязать компас к петле вместо того, чтобы повесить его на шею!? — нако­нец после долгой паузы, последовавшей за бурным выяснением отношений, возобновляет разговор Альберт.— Так ты что, в самом деле уверен, что найдешь дорогу и без компаса?

- Ни капли не сомневаюсь! — заверяю я его с гордостью, за которой стоят тысячи часов, налетанных в разведывательных поле­тах и высадке парашютных десантов, когда постоянно приходилось ориентироваться на местности без всяких технических средств. Воз­можно, за эти годы у меня выработалось что-то вроде способности к пространственному ориентированию, каким обладают перелет­ные птицы.

И по сегодняшний день живу я в какой-то интуитивной связи с ветром и облаками, с созвездиями, с изменениями погоды, с направлением птичьих перелетов и, конечно же, с интересом смотрю по телевизору становящиеся все более точными прогнозы погоды.

Моя уверенность производит должное впечатление на моих то­варищей. Они осознают, что нам не остается ничего другого, как со всей решительностью продолжить путь на родину. Перед этим они, правда, некоторое время о чем-то шепчутся. Как мне кажется, у них было намерение вообще прогнать меня. Но потом благоразу­мие победило, и они поняли, что нам лучше оставаться вместе.

Нужно только быть поосторожнее при выборе дверей, в ко­торые следует стучать, особенно в этих местах, где леса битком набиты лагерями,— замечаю я напоследок.

И, как подтверждение моим словам, из глубины леса доносит­ся выстрел, заставляющий нас вскочить со ствола упавшего сухого дерева, на котором мы отдыхали под лучами заходящего солнца. Прислушавшись получше, мы слышим доносящийся с той же сто­роны стук топора. Конечно же, в этом лесу работают многочислен­ные группы немецких военнопленных! Мы решаем дождаться су­мерек и возвращения пленных в свои лагеря.

Когда вокруг наконец наступает тишина, мы пускаемся в путь. Закат и появляющиеся первые звезды позволяют легко определять направление движения. Уже через четверть часа ходьбы мы натыка­емся на большой дом, похожий на помещичью усадьбу. И здесь впечатление такое, что он стоит совершенно один в лесу. Помня о нашем решении быть крайне осторожными, мы терпеливо на­блюдаем за домом и его окрестностями с некоторого расстояния. Довольно долгое время ничего не происходит. Потом дверь откры­вается и из дома выходит женщина, которая пересекает двор по направлению к небольшой постройке, похожей на сарай. По-види­мому, она пошла за дровами.

- Эрих, пойди поговори с ней! Послушай, что она скажет, — шепчет Альберт.

Эриху удается с достаточно дружелюбным и почтительным ви­дом подойти к женщине и не испугать ее. Она охотно рассказывает ему, что в этом доме остановились на постой русские офицеры, но они придут не раньше, чем через два часа. Поэтому мы можем смело зайти и погреться часок. На столе появляется замечательный суп, какой мы едали разве что в родном доме. Куски хлеба, кото­рые мы получаем от черноволосой мадонны, даже намазаны жиром. Господи, какого же ангела ты послал нам на нашем пути!

После того, как мы подкрепились и отогрелись, она напомина­ет, что нам пора идти. Она не хочет оказаться из-за нас в затрудни­тельном положении, да и нам встреча с иванами ни к чему. Мы в благодарность целуем ей руку и напоследок просим показать до­рогу к реке. В более бодром состоянии духа продолжаем мы свой путь. Когда наши глаза привыкают к темноте, мы с удивлением обнаруживаем, что идем по хорошо наезженной дороге. Некоторое время мы продолжаем двигаться по ней, стараясь держаться как можно ближе к правому краю. Неожиданно слева открывается про­сека, в конце которой видно какое-то освещенное пространство.

- Оставайтесь здесь в кустах! Я посмотрю, что там такое, — говорит вполголоса Альберт. Не проходит и полуминуты, как он уже несется обратно, едва не сбивая нас с ног.

- Убираемся отсюда! Как можно скорей. Быстро! — без объяс­нений увлекает он нас за собой.

Что ж это сегодня за день такой! На каждом шагу ужасы. Толь­ко у реки он рассказывает нам, что увидел.

Колючая проволока, фонари на мачтах, а за колючей прово­локой палатки; посреди лагеря костер, возле которого люди греют руки, а в двадцати метрах от меня — часовой. Хорошо, что в это время он смотрел в сторону костра! Ну, на сегодня с меня достаточно. Если так дальше пойдет, ребята, то мы попадем куда угод­но, только не домой!

Да, тут уж не возразишь... Без промедления мы отправляемся в дальнейший путь, стараясь двигаться как можно быстрее, чтобы наконец выбраться из этого района, битком набитого лагерями. Мы выходим к узкой тропинке, идущей вдоль берега реки, и шагаем по ней на север.