– А дети у них были?
– Целых трое.
– Да ну?
– Два мальчика, Петя и Саша.
– А девочка?
– Погоди, не спеши. Этой Зое Андреевне досталось по полной программе. Сначала Петр утонул, пошел купаться, сиганул с обрыва, сломал шею. Мальчику было семь лет.
– О господи!
– Да уж, не повезло, – согласился Ваня, – после трагедии Килькины переехали в другое место, у них остался один сын, Саша. Но не прошло и года, как он сгорел.
– Мамочка!
– Родители ушли, оставили парнишку одного, он модель собирал, стал варить клей, ну и случился пожар. Дом деревянный, пока с брандспойтом прикатили, головешки одни остались. Иван Петрович спокойно смерть детей пережил, он все правдорубством увлекался, а Зоя Андреевна чуть с ума не сошла, но потом родила девочку, Настю.
– Значит, у нее есть дочь!
Стопроцентно. После смерти Ивана Петровича она уехала из богом забытого гарнизона, устроилась медсестрой в психоневрологический интернат, около подмосковного городка Фолпино. Служащим хам дают квартиры, работа трудная, непрестижная, сотрудников не хватает, вот они и привлекают народ жилплощадью. Все просто: ухаживаешь за больными, живешь в доме, уволилась – сдай ключи.
– Подожди, но Килькина жила в Москве!
– Ага, – засмеялся Ваня, – тут такое дело! Одна из инвалидов, Карина Анатольевна Авдеева, подарила Зое Андреевне свою «двушку».
– Подарила?
– Именно так.
– Квартиру?
– Да.
– Отдала даром? Ваня хмыкнул.
– Уж не знаю, как дело было, но оформлен именно акт дарения, к бумаге не прицепиться, соблюдены все формальности. Авдеева совершеннолетняя, ей двадцать два года.
– Сколько?!
– Двадцать два.
– Каким образом девушка очутилась в интернате?
– Охохонюшки, – завздыхал Свиридов, – она инвалид детства, колясочница. Пока была мать жива, Нина Авдеева, за девочкой присматривали, а после ее смерти ребенка сдали в интернат.
– Для взрослых?
– Ну да. Детей держат вместе с немощными стариками.
– Право, странно. Инвалид дарит квартиру медсестре!
– Но это случилось. Зоя Андреевна с Настей перебрались на новое местожительство. Девушка учится в институте, характеризуется хорошо, правда, ни с кем не дружит, замкнута, малоразговорчива. Зоя Андреевна ездила в Фолпино на работу. Все.
– Все?
– А что ты еще хотела?
– Ну… не знаю. Мне не нравится история с квартирой. А что говорят криминалисты о смерти Килъкиной?
– Она покончила с собой. Никаких сомнений нет. Тут все чисто.
– А почему Килькина решила лишить себя жизни?
– Понятия не имею.
– Она пила?
– Нет.
– Наркотики?
– Нет, очень положительная тетка.
– Долги?
– Жила скромно, на зарплату, сбережений не имела.
– Может, мужчина?
– Маловероятно! Ей сто лет в обед!
– Это ни о чем не говорит!
– Даже если она померла от неразделенной любви, то это не преступление! – отрезал Ваня.
– Ладно, теперь о деле Медведевой.
– Там глухо. Девочка исчезла во дворе, следы обрывались у бачков. Следователь справедливо предположил, что ее запихнули в машину. Насторожил факт, что мусорные бачки были совершенно пусты, значит, их недавно опустошили, и народ не успел накидать дерьма. Но отходы обычно вывозят утром, а Настя исчезла в районе полудня.
– Надеюсь, следователь допер заглянуть в контору, которая осуществляет вывоз мусора.
– Да, – ответил Иван, – двор Медведевых обслуживал некий Богдан Ломейко.
– Кто? – подскочила я.
Богдан Ломейко, – повторил Свиридов, – парень оказался вне подозрений. Он утверждал, что в тот день слегка задержался и выехал на маршрут позднее, колесо пробил, менял на дороге, долго провозился, мусоровоз не «Жигули». Никакой девочки он не видел. Богдана проверили и отпустили, нормальный юноша, по работе характеризовался хорошо, имел девушку, собирался жениться, копил деньги на свадьбу, содержал больную мать. В общем, все как у всех. Вполне вероятно, что Настю увезли на другой машине, ее просто ждали.
– Кто мог знать, что девочка понесет ведро?
– Ну… наверное, она в одно и то же время выходила. Знаешь, как бывает – следят за жертвой, составляют план ее передвижений.
– Угу, – пробормотала я.
– Никаких зацепок не обнаружили. Проверили коллег и конкурентов Михаила, изучили подруг Тани, знакомых бабки Елены Сергеевны. Ни‑че‑го! Дело сдали в архив.
– Эй, постой, тело‑то нашли!
– Чье?
– Настино.
– Нет, ты ошибаешься.
– Тебе дали неверную информацию! Следователь предъявил Татьяне мертвую падчерицу, ее обнаружили в подпольном борделе.
– Кто сказал тебе эту чушь?
– Один человек!
– Он тебя обманул! Никакого трупа не опознали! Вернее, родителям, конечно, пришлось походить по моргам, но Настя не была обнаружена.
– Ты уверен в этом?
– Как в том, что меня зовут Иван Свиридов!
– Ничего не понимаю, – пробормотала я, – зачем ей было врать?
– Кому? – полюбопытствовал Ваня.
– Неважно. Теперь давай про Илюшина.
Обычный висяк! Убит ударом по голове. Сначала менты решили, что это грабеж, потом поняли, дело не так просто.
– Почему?
– Кошелек отсутствовал, часы тоже, но на шее осталась толстая золотая цепочка.
– Может, убийца не успел снять, ему помешали!
– Есть еще детальки.
– Не тяни!
– Илюшин был отвязный бабник!
– Знаю.
– Наш Казанова имел небольшой рост, всего метр шестьдесят восемь, но это не мешало ему слыть донжуаном.
– Многие невысокие мужчины имеют комплекс и коллекционируют женщин, доказывают сами себе: я мачо.
– Не знаю ничего о комплексах, но только экспертиза уверена – смертельный удар Илюшину нанес человек ниже его ростом. Согласись, это большая редкость – грабитель чуть выше табуретки.
– Подросток?
– В тринадцать‑четырнадцать лет парни уже выглядят взрослыми. Нет, его прикончила баба.
– Одна из обиженных любовниц?
– Правильно мыслишь!
– И ее не нашли?
– Нет.
– Кого‑нибудь подозревали?
Нину Авдееву. Она родила от Илюшина дочь и частенько приходила к нему скандалить, мать Анатолия ее выгоняла, но любовница сына упорно возвращалась, требовала алименты и чтоб он женился на ней. Понятно, что она сразу попала под подозрение, но, во‑первых, у Нины имелось непоколебимое алиби: в момент совершения преступления она была на работе, ее видела куча народа! А во‑вторых, рост Авдеевой сто семьдесят сантиметров. Вот так. Глухарь!
– Нина Авдеева, – повторила я, – послушай, там есть ее адрес и сведения о семейном положении?
– А як же!
– Сделай милость, прочитай!
– Секундочку, где оно… ага, вот. Нина Олеговна Авдеева, русская, не замужем, не привлекалась, работает на хлебозаводе, имеет малолетнюю дочь Карину Анатольевну Авдееву, мать Елизавету Никитичну Авдееву, воспитательницу детского сада, проживает по адресу Красноколпаковская улица.
– Стоп! Теперь проверь, где прописана Килькина!
– Красноколпаковская улица… Слушай! Это одна и та же квартира! Как ты догадалась?
– Имя инвалида прочти!
– Кого?
– Девушки в инвалидной коляске, двадцатидвухлетней Карины, которая подарила жилплощадь Килькиной.
– Карина Анатольевна Авдеева! Вот это финт! Получается, что она дочь Нины!
– Ты замечательно догадлив. Интересная цепочка прослеживается. Сначала погибает Анатолий Илюшин и… Что дальше?
– Что?
– Не знаю! – рявкнула я. – Давай адрес интерната в Фолпине! Надо поболтать с Кариной! Может, она прольет свет на загадочную историю? Ничего, если я расплачусь с тобой послезавтра?
– Деньги можешь привезти в конце недели, – милостиво разрешил Ваня.
– За мной не пропадет, – заверила я.
Ровно в девять утра я набрала номер интерната в Фолпине.
– Казакова слушает, – глухим прокуренным басом сказал мужской голос.
– Можно Эвелину Лазаревну?
– Вся внимание, – прогудела директриса.
– Вас беспокоят из фонда «Свет звезды», меня зовут Дарья Васильева.
– Очень приятно, что вы хотите?
– Помочь вашему дому материально. Вас это не обидит?
– Что вы, – засмеялась Эвелина Лазаревна, – с огромным удовольствием примем любые подарки, но по продуктам есть ограничения.
– Я хочу приехать сегодня, скажите, вам нужен телевизор?
– Прямо в больное место угодили, – пришла в восторг директриса, – у нас недавно «Рубин» сдох! Столько лет пропахал – и каюк. Я голову сломала, где денег взять! Нам вас господь послал.
– Приеду около полудня, – заверила я и полетела к машине.
Слава богу, теперь в нашей стране нет проблем с товарами, я спокойно приобрела лазерную панель, видеосистему и кучу кассет со старыми советскими лентами. Конечно, в коммунистические времена в магазинах зияли пустые полки, а о приобретении хорошего телика оставалось только мечтать. И еще надеяться, что рано или поздно в профкоме вам дадут заветный талончик с печатью, по которому вы получите кота в мешке. Но вот кино в прежние годы было куда добрее нынешнего, инвалидам лучше смотреть «Любовь и голуби» или «Девчата», чем ленты со стрельбой и кровью.
Эвелина Лазаревна встретила меня, как родную дочь после долгой разлуки.
– Дашенька! – заахала она. – Можно вас так называть? Царский подарок! Мальчики, Рома, Коля, сюда!
Два широкоплечих парня с добродушными лицами даунов подошли к директрисе.
– Мы тут, – хором сказали они.
– Берите коробки и несите в зал.
Юноши закивали и ухватили коробки.
– Мальчики не уронят аппаратуру? – забеспокоилась я.
– Нет, Рома и Коля сильные и очень аккуратные, – заулыбалась Эвелина Лазаревна, – они мои помощники. Мы вообще стараемся жить одной семьей. Кто покрепче – тот помогает слабым. Вон там, видите, бабушка с палочкой?
– Да, – кивнула я.
– Это Римма Матвеевна, она одинокая, после инсульта совсем плохая была, думали, не жилица, но ее Степочка почти вылечил. Вон он, рядом катится!
Я прищурилась и увидела около коленей бабушки странное существо очень маленького роста.
– У него ног нет, – пояснила директор, – такой он родился, мать алкоголичка, отец неизвестен. Степочка с задержкой в развитии, но очень, очень добрый. Когда Римму Матвеевну привезли, он решил, что она его бабушка, ну взял и так подумал! Целыми днями у ее кровати сидел, стихи читал, песни пел. И она на поправку пошла, да так быстро! Теперь они везде вместе! Есть у нас, конечно, совсем тяжелые, в третьем корпусе. Вот где беда! Но все же в основном адекватные люди, насколько могут быть адекватны старики и никому не нужные инвалиды. И коллектив у нас замечательный!
Эвелина Лазаревна схватила меня за руку и повела по зданию. Кругом царила восхитительная чистота, кровати в палатах были накрыты относительно новыми пледами, на тумбочках лежали салфетки, на окнах висели ситцевые занавески.
– Мир не без добрых людей, – рассказывала директриса, – вот недавно подарили нам партию спортивных костюмов. Они висели, висели в магазине и не продались. Хранить залежалый товар дороже, чем его утилизировать. Позвонили нам и спросили: «Берете? Привезем. Только они из моды вышли!» Вот чудаки! Какая нам разница! Мы забрали и всех приодели. Сердце радуется, какие наши красивые стали! Еще с издательством договорились, они библиотеку нам подарили. Чудесные книги! А теперь вы с телевизором, видеомагнитофоном и дисками. Да, кстати, где ведомость?
– Вы о чем? – не поняла я.
– Надо же расписаться и оформить подарок для вашей бухгалтерии!
Я улыбнулась.
– Фонд основан на мои личные средства, я помогаю, кому захочу, отчитываться мне не перед кем.
Глава 20
Эвелина Лазаревна всплеснула руками.
– Огромное спасибо! Давайте угощу вас обедом! У нас чудесно готовят. Вот здесь и сядем, в столовой, мы едим вместе с подопечными.
Мы устроились за небольшим столиком, покрытым скатертью в бело‑красную клетку. Оксана, всю жизнь прослужившая в клинике, один раз сказала мне:
– Если врачи и медсестры питаются на больничной кухне, значит, не воруют и правила гигиены соблюдают. Когда персонал даже не заглядывает на пищеблок, лучше местные разносолы не пробовать.
– Почему вы решили именно нам помочь? – полюбопытствовала Казакова, подвигая ко мне тарелку с блинчиками.
– О вашем доме идет хорошая слава, и я абсолютно уверена, что после моего отъезда телевизор будет стоять в общем зале, а не переедет домой к местному начальству, – объяснила я.
– Кто же вам рассказывал о Фолпине? – продолжала удивляться Казакова.
– Зоя Андреевна Килькина, – невозмутимо ответила я.
Эвелина Лазаревна вскинула брови.
– Зоя?
– Да, да.
– Вы с ней знакомы?
– Это кажется вам странным?
Казакова стала вертеть в руках чайную ложку.
– Трудно представить, что Зоя имела друзей.
– Она выглядела нелюдимой? Хмурой букой?
– Нет, – вздохнула Эвелина Лазаревна, – просто была очень закрытой. Когда нам позвонили из милиции и сказали, что Килькина покончила с собой, я поняла, что не знаю о ней ничего, кроме анкеты, об остальном можно было лишь догадываться!
– Вы можете рассказать о Зое Андреевне и Насте? Какие у них были отношения?
Эвелина Лазаревна положила ложку на стол.
– Для этого вы и привезли телик? Вам нужны сведения о Килькиных?
– Что вы, просто…
– Ладно вам, – махнула рукой Казакова, – пойдемте ко мне в кабинет, там и потолкуем.
Усадив меня на диван, директриса сказала:
– Могу изложить только известную всем информацию. В свое время мы испытывали огромные трудности. Финансирование свелось почти к нулю, зарплату сотрудникам задерживали надолго, работа у нас непростая, вот персонал и начал разбегаться.
Желая хоть как‑то заинтересовать людей, Эвелина Лазаревна сумела получить на баланс небольшой дом. Ранее здание принадлежало расквартированной в Фолпине воинской части, но потом вояк расформировали. Каким образом директриса ухитрилась заполучить двухэтажный барак и сделать там ремонт, отдельная песня.
– У нас тогда только‑только появилось коммерческое отделение, – хмурилась Эвелина Лазаревна, – пятый корпус отдали под платный контингент. Сейчас мы деньги получаем, а тогда я клич кинула: возьму на содержание ваших стариков и инвалидов, если с ремонтом поможете. Голь на выдумку хитра.
Приведя домишко в относительно приличный вид, Эвелина начала искать сотрудников. Особые надежды она возлагала на переселенцев, этнических русских, вынужденных бежать из бывших советских республик в связи со вспышками национальных распрей. Среди тех, кто бросил насиженные места, имелось немало хороших медиков, им было негде жить, доктора соглашались работать строителями, медсестры нанимались в прислуги, а тут интернат под Москвой, да еще дают квартиру! Эвелина Лазаревна получила возможность выбора, желающих ухаживать за больными оказалось больше, чем вакансий.
Одной из претенденток и была Зоя Андреевна.
Эвелине Лазаревне Килькина понравилась. Вдова военного с ребенком, не избалованная жизнью женщина, такая станет работать не за страх, а за совесть. Кроме того, она имеет высшее медицинское образование, но согласна быть медсестрой, характеристики замечательные. И Казакова взяла Килькину на работу.
День в день новая медсестра появилась на службе, отработала свою смену и пошла в раздевалку.
– Зоя Андреевна, – окликнула новенькую Галя, сестра‑хозяйка, – подите поешьте.
– Спасибо, я тороплюсь, – тихо ответила новенькая.
– Ах да, – спохватилась Галя, – у вас дочка имеется. Возьмите с собой котлеток.
– Не надо.
– Берите, берите, – радушно предлагала сестра‑хозяйка, – небось еще не обустроились! Да вы не волнуйтесь, у нас еда остается! Прихватите для девочки булочек.
– Обойдусь, – отбрыкивалась Килькина, но от Гали было непросто отвязаться.
– Дети любят выпечку, – авторитетно заявила сестра‑хозяйка, – по своим знаю, они готовы целый день хлеб с вареньем жевать.
– Настя заболела, – мрачно сообщила Зоя.
– Господи! Что случилось? – искренне забеспокоилась Галя.
– Сначала аппендицит, – коротко пояснила Килькина, – прямо с вокзала по «Скорой» увезли, операцию сделали, а сейчас еще воспаление легких подцепила.
– Зачем же вы на работу пришли? – заахала сестра‑хозяйка.
– Так ведь первый день, нехорошо с прогула начинать!
– Ой, мамочка, – засуетилась Галя, – вы за дочкой ухаживайте, а я к Эвелине сбегаю!
Директриса посочувствовала новенькой медсестре и дала той неделю за свой счет. Через семь дней Зоя появилась в корпусе, на голове у нее был повязан черный платок. Эвелина Лазаревна насторожилась и в конце концов спросила:
– Как ваша дочка?
– Ничего, – спокойно ответила Килькина, – ей Уже лучше, антибиотики прокололи.
– Ой, беда, – покачала головой Эвелина, – где же она так сильно простудилась?
– Без куртки на улицу вышла, – быстро ответила Зоя, – уж извините, не привыкла я на службе о личном болтать.
– Простите за неуместное любопытство, – смутилась Казакова, – просто я хочу вам помочь.
– Благодарю, но нам ничего не надо, – сухо ответила Килькина.
Больше Зоя никогда ничего о дочери не рассказывала. Детей в интернате было немного, кто ездил на инвалидной коляске, кто имел умственные отклонения, поэтому Эвелина Лазаревна однажды очень удивилась, увидав во дворе незнакомую девочку, которая сидела на скамейке около колясочницы Карины Авдеевой.
– У нас новенькая? – спросила Казакова у Галины, которая принесла в этот момент директрисе на подпись документы.
– Нет, – покачала головой Галя, – с чего вы решили?
– А с кем Авдеева играет?
– Это дочка Килькиной, – пояснила Галя, – у нее в школе карантин, дома одна оставаться боится, хоть и большая уже, одиннадцать лет, да за Зойкой хвостом ходит. Я прямо удивилась! Зоя ее привела и говорит: «Посиди во дворе», а у девчонки истерика началась: «Не бросай меня, не оставляй». Я разрешила ее с Карой Авдеевой познакомить.
– И правильно, – кивнула Эвелина Лазаревна, – Карине веселей будет, у бедняжки тут друзей нет.
Казаковой было до слез жаль Авдееву. Девочке не повезло с самого рождения, она жила с матерью, отца не имела даже по документам. Отчество получила скорей всего от фонаря, ну надо было какое‑то написать, и мамаше пришло в голову имя Анатолий. Сначала Карину сдали в круглосуточные ясли, затем в детский сад на пятидневку, шалава‑мать норовила оставить малышку в учреждении навсегда, каждую пятницу ей звонила воспитательница и говорила:
– Нина, имейте совесть, время к девяти идет! Пора девочку забирать.
Воспитательница заботилась о Карине лучше матери, и именно она забеспокоилась, когда в понедельник Кару не привели в садик. Она побежала к директрисе и настояла, чтобы к Авдеевым пошел участковый.
– У Кары мать умерла недавно, а бабушка внучку в восемь утра приводит! В любом состоянии: больную, сопливую, с температурой. Ей лишь бы внучку с рук сбагрить. А сегодня ее нет! Там что‑то случилось! – твердила воспитательница.
В конце концов милиция вскрыла квартиру и обнаружила в ней мертвую бабушку и Карину в глубоком обмороке.
Старшая Авдеева умерла в ночь с пятницы на субботу, и несчастная крошка провела около трупа почти двое суток. Выйти из квартиры шестилетняя малышка не могла, телефон был отключен за неуплату. Ребенка отправили в больницу, а оттуда Карина переехала в психоневрологический интернат. С умственным развитием у девочки был полный порядок, но у нее после дней, проведенных около мертвой бабушки, отнялись ноги. Медицина лишь разводила руками – по идее, Карина должна бегать, никаких физических поражений нет, но малышка не могла Даже стоять.
Живи Карина с любящими мамой и папой, ее бы, наверное, простите за глупый каламбур, поставили на ноги, но малышка очутилась в интернате, где до нее никому дела не было. Карину кормили, учили, Никогда не обижали, но не пытались вылечить. Да и как бороться с параличом?
Несмотря на тяжелую судьбу, Карина сохранила ясность ума и была приветлива. Эвелина любила девочку и искренне обрадовалась, когда у той появилась подружка, Настя Килькина.
Вот последнюю директриса не могла назвать вполне адекватной. Настя пугалась собственной тени, легко начинала плакать и решительно отказывалась оставаться одна.
В паре Карина‑Настя инвалид оказалась лидером, сильной личностью, а здоровая физически девочка слабой, ведомой, какой‑то сломленной. Дети были невероятно похожи, беленькие, голубоглазые, худенькие, востроносые, а когда сделали одинаковые прически и вовсе начали смахивать на близнецов. Вот только характеры у подруг оказались полярными: Карина напоминала боевого слона, упорно идущего к цели, а Настя пугливого ленивца, крикни на него – и он свалится с дерева.
Шли годы, а девочки дружили все крепче и крепче. В конце концов Карина попросту переехала жить к Килькиным. Это было против всяких правил, но Эвелина закрывала глаза на нарушение. Во‑первых, барак стоял на территории психоневрологического диспансера, а во‑вторых, директор не хотела рушить дружбу девочек.
Ну а когда девочки выросли, в интернат явился нотариус, и Эвелина узнала о готовящейся сделке.
В первый момент директриса испугалась и помчалась к Карине.
Та совершенно спокойно сказала:
– Я имею право распоряжаться своей площадью, она моя по закону. Квартира не государственная, кооперативная, поэтому проблем не возникнет. Мы с Настей хотим жить вместе, она оформит надо мной опекунство по правилам, через суд.
– Настя не работает, – попыталась внести ясность Эвелина, – студентке не разрешат опеку.
– А Зоя Андреевна на что? – улыбнулась Карина. – С ней‑то порядок. Не волнуйтесь, Эвелина Лазаревна! Скоро я уеду от вас.
Так и вышло. Эвелина Лазаревна была поражена, узнав, с какой скоростью Килькина провернула дело. Стало понятно, зачем Карина подарила ей свою квартиру. Человеку без собственной жилплощади опекуном инвалида не стать, а Зоя Андреевна жила в служебной квартире.
Авдеева уехала с Килькиными, но Зоя Андреевна продолжала работать в интернате. Пару раз Эвелина спрашивала:
– Как девочки?
– Хорошо, – сухо отвечала медсестра, – учатся, все у нас замечательно.
Казакова замолчала, потом осторожно спросила:
– А что случилось с Настей? Вы же приехали неспроста, телевизор лишь повод?
– Верно, – согласилась я, – хотела поговорить с Кариной, спросить, чем Килькины заслужили такой подарок, но теперь мне многое стало ясно. А где сейчас Карина?
– Так с Настей!
– Вы уверены?
– А где ж ей быть? – изумилась Эвелина.
– Действительно, – пробормотала я, – почему вы решили, будто с Настей что‑то случилось?
– Ну… так, – нехотя ответила директор.
– Отчего не предположили, что беда стряслась с Кариной? Инвалиды более уязвимы!
– Только не Кара, – усмехнулась Эвелина, – она себя в обиду не даст, а Настя… Та совершенная амеба! Думаю, ее Зоя в детстве затравила, я случайно стала свидетельницей очень неприятной сцены!
– Какой? – напряглась я.
Эвелина вытащила сигареты.
– У нас у забора куст сирени растет, за ним лавочка стоит, ее с дорожки не видно. Один раз иду домой и слышу шорох…
Казакова сразу поняла, что на скамейке сидит кто‑то из обитателей интерната, другим людям просто нечего здесь делать, время клонилось к вечеру, скоро отбой. Казакова решила обогнуть куст и вернуть подопечных в палату. У многих обитателей интерната при отсутствии разума обострены половые инстинкты, и одной из основных задач медиков было не допустить греха.
Эвелина решительно шагнула к кусту и тут услышала сердитый голос Зои:
– Ты мне надоела! Брошу тебя.
– Мамулечка! Не надо, – захныкала Настя.
– Привяжу в лесу к елке и уйду!
– Не надо!
– Чего, испугалась?
– А‑а‑а!
– Говори нормально!
– Да‑а‑а!
– Хочешь в чащу?
– Не‑е‑ет!
– Будешь слушаться?
– Да‑а‑а, – рыдала Настя, да так отчаянно, что у Эвелины защемило сердце.
– Смотри у меня! – не успокаивалась Зоя.
– А‑а‑а!
– Замолчи!!! – рявкнула мать.
Из‑за кустов донесся шелест, потом странные квакающие звуки.
– Ну хватит, – уже ласковым тоном сказала медсестра, – перестань! Ты же знаешь, что я тебя люблю! Успокойся! Ради тебя стараюсь! Хочешь всю жизнь в Фолпине гнить?
– Не‑ет!
– Значит, слушайся!
– Да‑а‑а! Мне страшно! В лесу привяжут к елке!
– Ты со мной, бояться некого.
– Да‑а‑а! – заикала Настя. – А я боюсь.
– О господи! Вот таблетка, живо ешь!
– Не хочу‑у‑у!
– Жри говорю!
– Не‑ет! У меня от них голова болит!
– Ну все! Завтра точно в лесу окажешься! Позвоню тете Лизе, она Богдана пришлет! Глотай!
– Не‑ет!
– Тихо, тихо, – заворковала Зоя, – всего‑то и делов – лекарство выпить. А теперь сама рассуди! Зачем я тебя кормлю, пою, лечу, а? Если б хотела тебя выгнать, к чему время тратить? Живу тут только из‑за твоих медикаментов. Где их еще достать? А ты без таблеток в дуру превратишься!
– Как Оля из седьмой палаты? – дрожащим фальцетом спросила Настя.
– Еще хуже, – успокоила ее добрая маменька, – как баба Клава из шестнадцатой.
– Не хочу!
– Тогда слушайся! И заживем богато! Пошли домой. Я тебя люблю!
– Ма‑а‑ама‑а! Не бросай меня!
– Я никогда тебя не оставлю, – заверила Зоя, – солнышко, птенчик мой, ну, побежали, хочешь мороженого?
Глава 21
Эвелина Лазаревна бросила на стол пачку сигарет.
– Мне тогда захотелось подойти к Зое и сказать: «Что же ты над ребенком издеваешься! Пугаешь невесть чем!»
Но какое право имела директор на подобное заявление? Настя не живет в интернате, у нее есть родная мать!
Напуганная словами о таблетках, Эвелина Лазаревна проверила лекарства и успокоилась, похоже, ни одна пилюля из строго подотчетного фонда психотропных средств не ушла на сторону. Если Зоя и таскала лекарства, то это были анальгин, аспирин или но‑шпа! Но ведь они особого вреда не нанесут.
– И вы разрешили Карине поехать в семью, где творились странные вещи?
Эвелина занервничала.
– Опеку оформил суд.
– Ладно, – отмахнулась я, – понятно, просто представился случай избавиться от инвалида.
– У Кары в интернате не было никаких шансов, – пробормотала Казакова, – на воле она могла получить образование, ну, допустим, овладеть компьютером. Ой, все…
Не договорив, директриса упала головой на сложенные руки и зарыдала.
– Вам плохо? – вскочила я.
Эвелина подняла лицо.
– Нет, очень хорошо! Хватит меня мучить! Я все поняла, когда вы Килькиной интересоваться стали. Иван Иванович как‑то узнал про Настин приход. Теперь меня проверяете. Передайте шефу, что… о боже!
Казакова снова зарыдала, я вытащила из сумки бутылку минералки и протянула директрисе.
– Выпейте и попытайтесь успокоиться. Я не знаю никакого Ивана Ивановича.
– Врете, – прошептала Казакова, – зачем тогда телик привезли и беседу затеяли. Это он вас прислал!
– Кто такой Иван Иванович?
– Милосердный человек, благодетель!
– Почему тогда вы его боитесь?
Эвелина Лазаревна прижала руки к груди.
– Я очень перед ним виновата! А он! Слава богу, ничего не узнал! Это все Настя! Она пролезла! Тихая, тихая, да пройда! Впрочем, я думаю, ее Кара подучила! Зачем? В толк не возьму! Я и подумала, здорово, Что Карину забирают, они уедут и… О боже!
Я стукнула кулаком по столу.
– Прекратите истерику!
Эвелина замерла с открытым ртом.
– Теперь послушайте, да, я приехала неспроста, но с Иваном Ивановичем незнакома…
Казакова молча слушала, а я изложила ей лишь часть фактов, но и их хватило, чтобы директрису затрясло в ознобе.
– Настя назвалась дочерью Медведева? Почему?
– Вот это я и хочу выяснить!
– У нас никакой Михаил не появлялся! Речи не было о том, что Настя приемная дочь Зои. Тут какая‑то ошибка, путаница.
– Кто такой Иван Иванович и как он связан с отъездом Килькиной и Авдеевой?
– Это совсем другая история, она не имеет к Насте отношения, – зачастила Эвелина.
Я усмехнулась:
– Уважаемая госпожа Казакова, если мы сейчас с вами не договоримся, завтра сюда явится полковник Дегтярев, один из ответственных сотрудников уголовного розыска. Подумайте, вам комфортнее побеседовать со мной или давать показания под протокол?
– Я не сделала ничего противозаконного!
– Тем более!
– У вас есть дети? – неожиданно спросила Эвелина.
– Двое, – не вдаваясь в подробности, ответила я.
– Здоровые?
– Нормальные люди.
– Тогда вам меня не понять!
– Вы расскажите, я попытаюсь!
Эвелина сгорбилась в кресле.
– Когда я принимала этот интернат, тут была беда! Да по всей стране разруха царила, предприятия стояли, продукты только из гуманитарной помощи, лекарств нет. До психоневрологического интерната никому дела не было! Господи, вы бы посмотрели, что творилось здесь. Канализация не работала, электричество отключили, персонал разбежался, батареи разорвало, и я одна со стариками и детьми‑инвалидами. Впору было руки на себя наложить. К кому ни побегу – вон гонят! И тут пришел мужчина!