– А кто торшер уронил? – пошла в атаку Ирка.
– Спокойно! – трубно возвестила медик. – Пусть говорит один человек.
– Я! – хором закричали все.
– Похоже, надо милицию вызывать, – жестко заметила врач, – зафиксировать факт драки.
– Менты тут! – запрыгала Маня. – Они у нас свои, не по вызову! Знакомьтесь, полковник Дегтярев, ща я его удостоверение притащу.
– Вы сотрудник органов? – изумилась доктор.
Толстяк одернул верхнюю часть спортивного костюма и привычно представился:
– Полковник Дегтярев Александр Михайлович.
– Ирина Петровна Лаврова, – машинально ответила врач, – что у вас случилось?
– К нам приехала Вера Рыбалко, – завела Маша, – с улиткой Джульеттой! Мы побоялись, что Александр Михайлович рассердится!
– Улитка по дому ходила, – вступила в беседу Ирка, – чистый каток, даже Хуч упал, хорошо, что ничего не сломал.
– Потом она улетела в Лондон! – продолжала Маша. – А полковник вызвал «Скорую», приехали Марина и Петр Ильич, они ему глюки убирать решили.
Пришлось рассказать правду, – вздохнула я, – но он не поверил, и что нам оставалось делать? Она решила у нас целый год жить!
– Улитка? – уточнила Ирина Петровна, оседая на диван.
– Нет! – подпрыгнула Маня. – Она в Лондоне! Марина! И тогда я ее привязала за веревку.
– Марину? – склонила голову набок доктор.
– Брунгильду, – терпеливо объяснила Маруся, – а Ира ее с окна тянула! Здорово ползла, без света супер получилось, но затем она его включила!
– Улитка? – окончательно потеряла нить разговора врач.
– Марина!!! – начала выходить из себя Ирка. – Как вцепится! Как зарычит: р‑р‑р‑р! Банди отдыхает!
Услыхав свое имя, пит, до сих пор мирно сидевший у стены, тихонечко гавкнул. Ирина Петровна вздрогнула и спрятала ноги под диван.
– Он безобидный, – поспешила я успокоить врача, – абсолютный тюфяк, обожает поесть и совершенно не способен на решительные действия. Милый мальчик!
– Между прочим, у меня диплом по стрельбе, – возмущался Дегтярев, – я получил его в восемьдесят шестом году и, если понадобится, сумею использовать приемы самбо! Вовсе я не бесполезный тюфяк!
Мне стало смешно, я имела в виду Банди, а не полковника, ну почему толстяк принимает любые высказывания на свой счет? Наверное, это от раздутого самомнения, а еще Александр Михайлович ведет себя, как школьник, которого ругает злая директриса. Пару дней назад я услышала, как Ирка причитала на кухне:
– Ну какая собака полезла в ведро, вытащила из него обертки от конфет, обжевала их и на пол наплевала, а?
– Это не я, – тут же заявил полковник, – я даже не приближался к отбросам.
Ну скажите, такая реакция нормальна? Ирка‑то имела в виду собак, она хотела вычислить, кто из четверолапых нахулиганил, а Дегтярев поспешил оправдаться. Это начинающийся старческий маразм или генетический идиотизм?
– А потом она на занавеску прыгнула! – замахала руками Маня.
– Улитка? – нервно воскликнула Ирина Петровна.
– Марина! – ожила Ира. – На бок упала, я ее на бечевке тянула!
– Марину?
– Улитку!
Врач издала стон. Я покачала головой: ну почему любая ситуация, если о ней рассказывать подробно, кажется идиотской? Пора вмешиваться.
– Ирина Петровна, не волнуйтесь, – ласково улыбнулась я, – никакого криминала или драки не было. Обычная бытовая травма!
– Рабочая, – занервничала Марина, – по бытовой за бюллетень не заплатят! Я нахожусь на службе! Защищала больного от улитки! Они его дурят!
– Ничего не понимаю, – устало заявила врач.
– И не надо, – сказала я, – в бумаге просто укажите: в процессе ловли улитки молодая женщина решила вскарабкаться на штору и упала. Обычная история, каждый день такие случаются.
– Хорошо, – неожиданно согласилась доктор.
– Мне больно, – заныла Марина.
– Пострадавшую надо отнести в машину, – скомандовала врач, – отвезем в травму, сделаем рентген. Ой!
– Что‑то случилось? – спросила Зайка, глядя на покрасневшего врача. – Хотите кофе?
– И от бутербродов не откажемся, – подала голос до сих пор хранившая молчание девушка.
– Инга! – укоризненно воскликнула Ирина Петровна. – Мы на службе.
– Так чего? – пожала плечами Инга. – Пока вы документы оформляете, я сандвич съем, дом богатый, неужели им кусок сыра жаль?
– Пошли на кухню, – скомандовала Ирка.
– Лучше сюда принеси еду, – велела я.
– Не стоит беспокоиться, – быстро сказала Ирина Петровна, – зачем туда‑сюда чашки таскать. Ой‑ей‑ей!
– Вам плохо? – напряглась я.
– Я великолепно себя чувствую, – заверила врач, – вот только, ой‑ей‑ей! Не вынимаются!
– Кто?
– Что?
– Откуда? – начали задавать вопросы присутствующие.
– Ноги, – призналась пунцовая от смущения врач, – понимаете, когда он тявкнул…
– Я молчал! – живо оправдался полковник.
– Я говорю про собаку, – побагровела Ирина Петровна, – я испугалась, сунула ноги под диван и теперь не могу их вынуть, ну никак!
Маруська нагнулась и присвистнула.
– Во прикол! Там, под сиденьем, деревяшка торчит! И как вы под нее лапы пропихнули?
– Не знаю, – простонала врач, – случайно! От страха, он гавкнул…
– Я молча стоял, – занервничал полковник.
– Надо поднять диван! – предложила Ольга, и тут в комнату вошел Кеша.
– Очень вовремя, – обрадовалась Зайка, – вот он нам сейчас и поможет. Чего ты так поздно?
Еле‑еле из тюрьмы вышел, – пояснил Аркадий, – контролеры озверели. Ладно на входе, понятное дело, пока всех обшмонают, ощупают, но на выходе проверять! Нет бы дверь открыть и сказать: «Валите, господа, из Бутырки живо». А то скопили очередь, жетоны как под наркозом забирают! Между прочим, мне завтра назад! Слышь, Дегтярев, у тебя никого знакомого в изоляторе нет? Ей‑богу, надоело мне в духоте париться!
Ирина Петровна из бордово‑красной стала сине‑белой. Я от души посочувствовала бабе, ну откуда ей знать, что Аркашка не уголовник, а преуспевающий адвокат. В тюрьме он беседовал с подзащитным.
– Потом поговорите! – перебила мужа Зайка. – Надо диван поднять!
– Хорошо, – кивнул Аркадий, которого семейная жизнь приучила не задавать лишних вопросов.
Кеша редко спорит с Ольгой, если она велит передвигать мебель, исполняет ее желание – и свободен. Все равно Зайка настоит на своем.
– Эту софу тягать? – спросил Аркашка.
– Да! – кивнула Ольга.
– Сделайте одолжение, встаньте, пожалуйста, – обратился он к врачу.
– Не могу, – неожиданно кокетливо сказала Ирина Петровна.
– Один я не сумею вас поднять, – занервничал Кеша.
– Я помогу тебе, – вызвалась я. Аркашка хмыкнул.
– Мать, лучше не лезь.
– В конце концов, тут есть я! – гордо возвестил Дегтярев. – Слава богу, в семье не один мужчина!
– Милый, сходи принеси мне шарф, – попыталась я предотвратить надвигавшуюся беду, – а то от окна холодом тянет.
Но приятель не обратил никакого внимания на мою просьбу, он подошел к дивану и ухватил его сбоку, Кеша пристроился с другой стороны.
– Ну, раз, два, три, взяли! – скомандовал Дегтярев.
Диван пошатнулся, Ирина Петровна завизжала, я закрыла глаза, мысленно вознося молитвы за здравие несчастной докторши.
Если какая‑то неприятность должна случиться, она непременно произойдет. Это правило в нашей семье срабатывает безотказно, не подвело оно и сейчас.
Более сильный Кеша слишком высоко задрал свой край дивана, полковник не выдержал нагрузки, диван накренился в его сторону.
– Падает! – завизжала Зайка.
В ту же секунду спинка перевесилась вперед, Ирина Петровна со стуком грохнулась на пол, на нее опрокинулся диван, и возникла тишина, такая, что стало слышно, как собаки, сбившиеся в кучу, дрожат от ужаса.
– Хуч, не стучи зубами, – прошептала Машка.
– Они живы? – промямлила Ольга.
– Я не ранен, – ответил Дегтярев.
– Надо поднять диван! – засуетилась Зайка.
– Нет, нет, – попыталась я остановить Ольгу, – сейчас позвоню на охрану, придут сильные секьюрити и помогут.
– Зачем нам чужие мужики! – негодовал полковник. – Сами разберемся, Кеша, хватай!
– Стойте! – замахала я руками.
– Что еще? – скривился Дегтярев. – Лучше молчи, уже помешала, из‑за тебя диван перекувырнули!
– Из‑за меня? – возмутилась я.
– А из‑за кого? – раздраженно поинтересовался толстяк. – Народная примета: если Дарья в комнате, жди неприятностей!
Это было уж слишком, мне несвойственно дуться на домашних, но сейчас стало очень обидно. Не говоря ни слова, я развернулась и вышла в коридор, Маня кинулась за мной.
– Мусенька, не обращай внимания! Полковник болен, – зашептала она, – он простудился, вот и злится.
– Все нормально, – улыбнулась я, – у меня мигрень началась, хочу лечь.
Из гостиной послышался оглушительный грохот, треск, звон, вопли… Маруська кинулась назад, я поколебалась несколько мгновений, потом пошла к лестнице. Может, я и являюсь генератором неприятностей, но сейчас мое отсутствие не помогло толстяку: похоже, диван вновь уронили.
Глава 28
Упиваясь обидой, я легла в кровать, взяла детектив Татьяны Поляковой и начала читать, с легким злорадством отмечая, что на первом этаже происходят действия, приближенные к боевым.
До моей комнаты долетали приглушенные звуки скандала, иногда вдруг громко звенел голос Зайки, слов я не могла разобрать, но было ясно: Ольга неимоверно зла.
В районе полуночи дверь в спальню начала тихонько открываться, я живо погасила лампу и засопела.
– Дарь Иванна! – прошептала какая‑то женщина. – Вы спите?
Я продолжала изображать даму в глубоком анабиозе.
– Муся, – тихо окликнула меня Машка, – ответь!
Но мне не хотелось откликаться, поэтому я стала легонько похрапывать.
– Слышь, Марин, – сказала Маруся, – считаю, мы все правильно придумали. Ну не будить же мусечку!
– Ни в коем случае, – ответила медсестра, – а то потом до утра не заснет! Ладно, пошли, эй, эй, ты куда, фу!
– Оставь Хуча, он всегда с мусей спит, – объяснила Машка.
– Такой милый, – свистящим шепотом сказала Марина, – я дико собак люблю!
Послышался звук поцелуя, я приоткрыла один глаз, но ничего не увидела, в комнате царила полная темнота. Кровать вздрогнула, на меня навалилась тушка Хуча, мопс обожает кемарить, взгромоздившись мне на спину. Я попыталась спихнуть Хучика, потерпела неудачу и неожиданно заснула по‑настоящему. Последней мыслью, промелькнувшей в голове, было недоумение: зачем Марина и Маша явились ко мне в спальню посреди ночи и почему они вели себя как две подруги?
Не зря русский народ придумал поговорку про мудрое утро[10]. Впрочем, немцы тоже считают, что с любой проблемой надо провести ночь, и решение непременно найдется.
Я проснулась в девять, умылась и сразу поняла, как нужно действовать.
В столовой никого не оказалось, впрочем, отсутствие домашних не удивляло, сегодня будний день, все разъехались на работу, а Ирка порулила на рынок.
Я налила в чашку кофе и схватилась за трубку.
– Алло! – нервно воскликнул Миша Медведев.
– Как у вас дела? – быстро спросила я.
– По‑прежнему, – мрачно ответил Михаил, – это кто?
– Не узнал? Даша Васильева. Скажи, Таня…
– Жива, – перебил меня Медведев, – в сознание пока не приходит.
– А что врачи говорят?
– Ничего конкретного, – вздохнул он, – состояние стабильно тяжелое, мол, скажите спасибо, что нет отрицательной динамики, надо ждать, мы делаем все необходимое, ну и так далее.
– Сообщи мне, когда Таня очнется!
– Непременно, – ответил Михаил и, забыв попрощаться, отсоединился.
Я покачала головой и набрала тот же номер. Встречаются люди, которые не думают о собеседнике, ты еще не успел задать все вопросы, а твой звонок уже «сбросили».
На этот раз Миша не спешил к телефону, я, терпеливо слушая гудки, взяла из вазочки овсяное печенье, засунула в рот, и тут Медведев заорал:
– Говорите!
Я попыталась проглотить печенье, но ничего, кроме «кха, кха, кха», произнести не сумела.
– Отстань! – завопил Миша. – Шантажистка, б…! Тебе сообщили неправду. Имей в виду, меня на понт не взять! Знает она все!
– Миша, извини, – я наконец проглотила комок, – я хотела спросить…
– Ты кто? – по‑прежнему зло гаркнул Медведев.
– Даша Васильева.
– Что у тебя с голосом?
– Прости, я печеньем подавилась! Как Настя? Освоилась дома?
В трубке повисло молчание, потом Михаил ледяным тоном ответил:
– Сказал же, нормально все у нас!
– А кто тебя шантажирует? – выпалила я. – На кого ты сердишься? С кем меня перепутал?
– Так, рабочий момент, – обтекаемо ответил приятель, – в бизнесе вечная круговерть! Все! Я занят! Дел по горло! В больницу надо успеть, потом совещание, недосуг мне трепаться! Вечером покалякаем, но не сегодня, а через недельку! Чао!
Из трубки понеслись гудки. Я допила кофе и набрала номер Елены Сергеевны, в голове у меня начала смутно оформляться некая мысль, поэтому, прикрыв мембрану носовым платком, я сказала:
– Госпожа Кругликова?
– Да, – испуганно ответила Елена Сергеевна.
– Я все знаю! Старуха издала стон.
– Опять вы!
Я испытала прилив радости, иду по верному пути. Все‑таки женская интуиция великое дело, я сразу поняла, что Миша стал жертвой шантажа, и подумала: навряд ли это связано с его работой. Нервная реакция Медведева говорит о том, что вымогатель беседует с ним не первый раз. У Михаила, богатого бизнесмена, есть служба безопасности, почему он не приказал сотрудникам начать охоту на шантажиста? Да очень просто. Миша скрывает некую тайну, о которой он не намерен распространяться. И я знаю, о чем идет речь! Кто‑то узнал, что Лариса Кругликова жива и находится в Фолпине много лет. Медведев обманщик, он незаконным путем раздобыл свидетельство о смерти жены и пошел в загс с Татьяной. Вот только регистрация брака фикция, на самом деле Михаил до сих пор муж Кругликовой, а Таня ему формально никто, ведь он не разведен с Ларисой. Михаил двоеженец, а Таня его любовница. Ну а теперь вспомним, что Миша, как большинство богатых людей, пресытился бизнесом и собрался стать депутатом. Представьте радость журналистов, которые, начнут строчить статьи под заголовками типа: «Кандидат лжет» или «Скандал в неблагородном семействе».
Но если некто знает про Ларису Кругликову, он, вероятно, захочет запугать и Елену Сергеевну. Конечно, никакого публичного разоблачения тут не затеять, но со старухи можно получить нехилую сумму, пенсионерку обеспечивает тот же Михаил.
– Что вы хотите? – лепетала тем временем Кругликова. – Зачем меня тираните?
– Сама знаешь, – обтекаемо ответила я.
– Я не виновата!
– Неправда.
– Я в тот день сидела дома!
– Неправда!
– Ну… перепутала дату… бывает! Но я его не убивала!
– Неправда! – упорно твердила я, ничего не понимая.
– Клянусь своей жизнью!
– Лжете.
– Когда я к нему подошла, он уже умер! Честное слово, поверьте, – заплакала Елена Сергеевна, – это случайность! Она там лежала! Руки в крови, рядом палка, железная! А он уже умер! Это не я! Не я! Ей‑богу!
– Неправда!
– Послушайте, – зашептала старуха, – будьте милосердны и скажите, наконец, чего вы хотите? Звоните каждый день, пугаете, я на грани самоубийства, больше так не могу, я сейчас выпрыгну из окна! Вы превратили мою жизнь в ад! В ад! В ад!!!
– Давайте встретимся, – предложила я.
– Возьмете деньги и отстанете от меня? Говорите, сколько! – обрадовалась Елена Сергеевна.
В восемь вечера, – ответила я, – в кафе в магазине ЦУМ. Надеюсь, знаете, где расположен торговый центр?
– Конечно, конечно, я не опоздаю!
– Приходите одна.
– Непременно. Сколько?
– Деньги не берите.
– Вы не хотите получить плату за молчание? – опять впала в истерику Елена Сергеевна.
– Поговорим и обсудим ситуацию, – обтекаемо сказала я и отсоединилась.
Михаила мне сломать не удастся, он опытный человек, ни за что не расколется, с какой стороны к нему ни подходи. А Елена Сергеевна напугана, похоже, до последней стадии. Представляю, как она обомлеет, увидев в кафе меня. Пусть помучается до вечера, легче сдастся.
Теперь на очереди был номер Богдана Ломейко. Мало надежды на то, что Елизавета Андреевна, мать погибшего шофера и сестра Зои Андреевны Килькиной, возьмет трубку. Ее квартира, несмотря на присутствие мебели, выглядела нежилой, но ведь кто‑то оплачивает услуги телефонной станции! Кстати, я поняла, почему номер до сих пор числится за погибшим Богданом. Когда умирает хозяин жилплощади, то наследник, и в данном случае мать, переоформляет документы на себя. Дело это муторное, приходится часами сидеть в очередях, пытаясь добиться от сотрудников ЖЭКа всяких бумажек. Тот, кто хоть один раз проходил эту процедуру, сейчас понимающе вздохнет. А ведь, кроме самой квартиры, есть еще электричество и телефон. Вот про них люди частенько забывают, платят исправно по квитанциям, не задумываясь о том, на чье имя зарегистрирован аппарат. Елизавета Андреевна небось после смерти сына забыла пройти формальности, а телефонистам без разницы, кто владелец телефона, лишь бы плата регулярно капала.
– Алло, – вдруг сказал тихий голос.
От неожиданности я растерялась.
– Здравствуйте. Можно Елизавету Андреевну Ломейко?
– Кто ее спрашивает?
– Из собеса.
– Откуда? – не поняла собеседница.
– Скоро Новый год, – начала я вдохновенно врать, – мы раздаем подарки одиноким пенсионерам. Ломейко одна из нашего списка. Ничего особенного в пакете не будет, немного продуктов, конфеты. Дайте трубочку самой Елизавете Андреевне.
– Ее нет!
– Ой, она переехала! Подскажите новый адрес.
– А зачем вам?
– Подарок отдать надо!
– Вы его себе оставьте!
– Гуманитарная помощь дело серьезное, у меня ведомость есть, в ней расписаться надо. И потом, что значит «оставьте себе»! Это воровство получится. Подарок предназначен не вам, а Елизавете Андреевне, подскажите мне адрес Ломейко.
– Она живет на даче, далеко.
– Ладно, – я решила слегка напугать девушку, – спасибо, я сама узнаю, где находится Ломейко. Сделаю запрос в милицию.
– Не надо, – повысила голос собеседница.
– Ну вы же не хотите помочь государственной служащей, которая осуществляет благотворительную акцию, можно подумать, что боитесь моей встречи с Ломейко, – подлила я масла в огонь.
– Поселок расположен неудобно, – начала оправдываться девушка, – от электрички надо на автобусе ехать, а он зимой практически не ходит.
– Ну ничего себе! Теперь я точно обращусь в милицию! Бросили старуху одну невесть где! Вдруг ей плохо станет!
– А вот и неправда! Я с ней живу!
– Но вы‑то в городе!
– Приехала по делам, вечером вернусь. Если хотите, можете мне отдать подарок.
– А вы ей кто?
– Внучка. Кстати, у меня есть доверенность на получение ее пенсии.
– Ну ладно, – протянула я, – когда и где пересечемся?
– Через полчаса у метро «Маяковская».
– Я не успею.
– Тогда вечером, в двадцать три тридцать, на Рижском вокзале.
– И как мы друг друга в толпе узнаем?
– Заходите в кафе «Астра», я блондинка с голубыми глазами, буду в ярко‑красной куртке, с сумкой, на которой изображена кошка. А вы как выглядите?
– Точно так же, – усмехнулась я, – только с большим черным портфелем.
– Не опаздывайте, – предупредила девушка, – а то я не успею на последнюю электричку, – и отсоединилась.
Я потерла руки, осталось совсем легкое дело, сначала звякну в департамент здравоохранения Московской области, а потом поеду туда.
Глава 29
Если хотите, чтобы чиновники были с вами любезны, представьтесь журналистом из крупной газеты или, еще лучше, работником телевидения. Попасть на голубой экран мечтает большая часть человечества, вот почему столь популярны всяческие шоу, где присутствует публика. Посидит человек в зале, поаплодирует основным участникам и ощущает себя героем. Соседи и коллеги по работе непременно скажут:
– Видели, видели тебя в телике, шикарно выглядел.
И на улице могут узнать, станешь знаменитостью. Есть еще один нюанс – у представителей прессы никогда не спрашивают документы, отчего‑то основная масса народа, услышав фразу: «Я из газеты», верит собеседнику на слово, хотя это неразумно, соврать можно все, что угодно.
Но сегодня людское простодушие играло мне на руку. Войдя в пафосное офисное здание, я побродила по этажам, нашла нужный кабинет, вежливо постучала, услышала приветливое «Входите» и толкнула дверь.
Полная дама в бежевом костюме, делавшем ее похожей на слониху, стояла у открытого сейфа.
– Вы ко мне? – не по‑чиновничьи приветливо осведомилась она.
– Я ищу Веронику Львовну Рудниченко, – улыбнулась я.
– Входите, садитесь, – предложила хозяйка кабинета, захлопнула сейф, с видимым усилием втиснулась в кресло и спросила:
– Чем могу помочь?
Я представилась.
– Меня зовут Даша Васильева, работаю редактором на программе «Здоровье», наверное, вы видели наши передачи, их ведет Елена Малышева?
– Ну конечно, – закивала Вероника Львовна, – вообще‑то, как человек с высшим медицинским образованием, я не люблю всякие там шоу, где про лечение керосином рассказывают. Но Елена Малышева врач, из профессорской семьи, очень уважаемый человек, ведет просветительскую работу, и она настоящий профессионал!
Мы задумали сделать сюжет о маленькой больнице, – затараторила я, – знаете, на селе и в крохотных городках часто работают настоящие подвижники, замечательные специалисты.
– Верно, – кивнула Рудниченко, – полностью согласна с вами. Последнее время медицину только ругают, но, поверьте, есть еще врачи от бога.
– Наш выбор пал на клинику в населенном пункте Алехино, это Подмосковье.
– Алехино, Алехино, – забормотала Вероника Львовна и включила компьютер, – почему вы именно ее надумали отметить?
Моя улыбка стала ослепительной.
– Десять лет назад наш главный редактор случайно туда попала, ее сняли с поезда с приступом аппендицита. Если откровенно, то она очень испугалась: маленькая больничка, как тут соперируют, но до Москвы ей было не доехать, совсем плохо стало. Операция прошла на удивление хорошо, вот теперь хотим дать в репортаже еще и ее рассказ, понимаете?
Так сказать, живой свидетель!
Я заморгала и уставилась на Веронику Львовну. Очень надеюсь, что она не спросит: «Зачем ваше руководство ждало десять лет? Почему сразу не прислало съемочную группу в Алехино?» Но Рудниченко кивнула.
– Понимаю, но посодействовать не могу, этой больницы уже нет!
– Куда она подевалась?
– И Алехино исчезло с карты, я имею в виду как населенный пункт, теперь на этом месте огромный производственный комплекс.
– Вот не повезло! – заохала я. – Документы больных сожжены!
Что вы, – снисходительно ответила чиновница, – мы храним истории болезни длительный срок, не менее двадцати пяти лет, а сейчас, в связи с поголовной компьютеризацией, предполагаем вечно держать сведения в базе данных, мало ли что.
– И где архив Алехинской больницы?
– Он передан клинике в Ворске, кстати, там теперь главным врачом работает Игорь Никитович Сопельняк, десять лет назад он служил в Алехине и оперировал вашу начальницу, других хирургов в больнице не было.
– Как с ним связаться? – затряслась я от нетерпения.
– Легче легкого, – засмеялась Вероника Львовна. – Одну секундочку!
Рудниченко вынула из стола справочник, полистала замусоленные страницы, взяла трубку и сказала:
– Добрый день, это Вероника Львовна. Игорь, ты? Чудесно! У меня в кабинете сидит милейшая женщина, Даша, она редактор программы «Здоровье». Да, да, телевизионной. Хотят снять сюжет! В частности, и о тебе! Ладно, не скромничай, страна должна знать своих героев. Заодно, кстати, и аппаратом похвастаешься, зря, что ли, его выбивал? Теперь гордись. Когда? Сегодня до полуночи?
Рудниченко посмотрела на меня.
– Прямо сейчас отправлюсь, – заверила я ее, – если не будет больших пробок, быстро доеду.
Сначала Игорь Никитович устроил мне экскурсию по клинике, потом накормил в местной столовой, затем мы довольно долго беседовали в его кабинете, наконец я сочла момент подходящим и спросила:
– Много у вас людей умирает?
Главврач нахмурился.
– Пьют крепко, отсюда и высокий процент смертности, не хотят диспансеризацию проходить, приползают к нам в таком состоянии, что можно сразу в морг помещать. А потом крик поднимается: медицина никуда не годится. Вот вам недавний случай. Поступил к нам Возкин Семен, сорока девяти лет, с тяжелейшим инсультом, одни глаза двигались, да и то не очень. Стали беседовать с семьей, выясняются детали. Месяц назад у Семена начал заплетаться язык и онемели пальцы на руке. Никто – ни жена, ни мать, ни он сам – не обратил внимания на эти симптомы. Бабы посчитали мужика привычно пьяным, а Возкин решил: само пройдет. Тридцать дней его шатало из стороны в сторону. Я‑то понимаю, что это был инсульт. Семену вначале повезло, удар пришелся в теменную область, в этом случае больные легко восстанавливаются, следовало немедленно начать лечение. Но Возкин продолжал водить трактор и пить водку. Результат? Его шандарахнуло по полной программе, полежал недельку и скончался. Чего в этой истории больше? Безграмотности? Глупости? Российского пофигизма? Наплевательского отношения к себе?
– Да уж! – вздохнула я. – А на столе у вас погибали?
– У каждого врача есть свое кладбище.
– Помните несчастных?
– Не поверите, – потер затылок Сопельняк, – всех помню. Зря считают хирургов бездушными. Пациенты часто жалуются: «Вот анестезиолог накануне операции приходил, мило беседовал, утешал, просил не волноваться, старшая медсестра подбегала, обещала непременное выздоровление, а хирург пальцем потыкал и ушел. Грубиян!» Это просто психологическая защита, я не могу сближаться с больным. Думаете, зря большинство из нас отказывается оперировать близких людей?
– Наверное, потом тяжело сообщать родственникам о смерти пациента!
Сопельняк признался:
– Я не хожу, отправляю Анфису, она умеет с людьми беседовать.
– И дети погибают?
Сопельняк кивнул:
– Да, на моем столе двое ушло. Мальчик под поезд попал, беспризорник. Анфиса по сотрудникам бегала, рубли собирала, все причитала: «Ну как же так, давайте его по‑человечески похороним, ребенок ведь». А вторая девочка, вот уж кому не повезло! Мать дура! Сама дочь загубила!
– Каким образом?
Сопельняк вынул портсигар и начал перебирать темно‑коричневые сигареты.
– Самым простым, – сказал он, – я тогда в Алехине работал, больница была недалеко от станции, поступил вызов, срочно к московскому поезду, ребенку плохо, острый живот.
Игорь Никитович выбрал сигарету и начал искать зажигалку, я с напряжением ждала продолжения истории.
Сопельняк велел готовить операционную, он сразу понял, что дело серьезное. Обычно скорые поезда в Алехине не останавливаются, проскакивают маленькую станцию с оглушительным гудком. До столицы от силы двадцать минут пути, если же ради ребенка состав остановили, то, значит, малышу совсем плохо.
Едва Игорь Никитович глянул на привезенную девочку, он сразу понял, что это перитонит. Пока ребенка готовили к операции, хирург быстро расспросил мать и испытал острое желание надавать дуре пощечин.
– Живот у нее неделю ноет, – тупо говорила тетка, – то схватит, то отпустит. А сегодня утром так скрутило! Я думала, доедем, а Настя сознание потеряла, вот и пришлось к вам отправляться.
– У девочки семь дней боли, а вы не отвели ее к врачу? – поразился Сопельняк.
– Так мы из Бруска, – начала объяснять баба, – там больницы нет, надо в Вийск ехать, два дня тратить. Денег на поездку не наскребла, я ведь в Фолпино нанялась, знаете такое место?
– Нет, – процедил Сопельняк.
– Так у вас, в Подмосковье.
– Область большая, две Франции по территории! Значит, вы сели с больным ребенком в поезд?
– Она здорова была! Ни насморка, ни температуры!
– Но живот болел! – напомнил хирург.
– Я думала, она съела чего, ее тошнило! – сказала дура. – Ночью грелочку ей принесла, проводница, хорошая женщина, кипяточку дала.
– Грелку? – взвыл Игорь Никитович. – На острый живот? На аппендицит?
– Так тепло всегда хорошо, – заявила идиотка, – от простуды лечит!
– Ты кто по профессии? – стукнул кулаком по столу Сопельняк.
Он ожидал услышать в ответ: «Торгую на рынке пивом, читать не умею». Но баба заявила:
– Врач!
Хирург чуть не рухнул со стула.
– Кто?
– Терапеут, – ответила мать, – в Москве училась, потом замуж за военного вышла, и понесло мотаться по гарнизонам, медсестрой работала, терапеутом не пришлось.
К счастью, в этот момент Игоря Никитовича позвали в операционную, и он ушел. Девочку спасти не удалось.
– Слава богу, больше я эту, с позволения сказать, «терапеутшу» не видел, – завершил Сопельняк рассказ. – С ней Анфиса возилась, дура у нее жила пару дней, пока несчастную малышку не похоронили. Анфиса мне что‑то рассказать пыталась, но я решительно заявил: «Баста! Не желаю слушать! Таких матерей судить надо! И диплома врачебного лишить!» Игорь Никитович вытер лоб бумажной салфеткой и бросил ее в корзину.