Мифология Шекспириана
(Май 2021, idb.kniganews)
В истории мифа о Шекспире как авторе шекспировских произведений есть много воистину странного и удивительного. То, к примеру, насколько долго и благополучно может жить в умах массовое заблуждение при полном отсутствии доказательств, способных его подкрепить. Или то, в особенности, насколько упорно и энергично люди отвергают достоверные факты, доказывающие ложность их устоявшихся взглядов.
Уильям Шекспир родился в 1564 году и умер в 1616. Это те из немногих бесспорных фактов, которые известны о данном человеке документально и исторически вполне достоверно. Но из этих же несомненных фактов следует, что весной 2021 года не обнаруживается абсолютно никаких «юбилейных» дат, которые можно было бы привязать к биографии Шекспира.
Тем не менее, в мае 2021 один за другим вышли сразу три научно-популярных английских журнала, дружно посвятивших свои красочные статьи творчеству Шекспира, его выдающемуся месту в истории и его окружённой загадками скудной биографии. По давно заведённой традиции в каждой из этих статей отсутствие фактов обильно задрапировано всяческими домыслами шекспироведов и богатой фантазией иллюстраторов.
Здесь, напротив, не будет никаких домыслов и фантазий относительно того, чем мог быть вызван этот залп шекспирианы. И не спровоцирован ли он затеянным здесь проектом по возвращению к жизни уникальной, но давно и старательно забытой всеми книги генерала-криптографа Картье – о тайной автобиографии Фрэнсиса Бэкона как подлинного автора шекспировских произведений…
Вместо этого будет сделано нечто совершенно иное.
Четверть века тому назад, в 1997, издатели альманаха Baconiana, выпускаемого в Англии Обществом Фрэнсиса Бэкона, решили вернуть к жизни другую забытую всеми книгу. Отчасти автобиографическую, отчасти сатирическую, а в целом историко-литературоведческую работу знаменитейшего Марка Твена, носившую название «Умер ли Шекспир???» и вышедшую из печати в 1909 году (став последней из книг, напечатанных при жизни писателя).
По причинам, которые станут вполне ясны далее – вместе с прочтением содержательного фрагмента этой книги – данную работу не принято включать в собрания сочинений писателя. Однако здесь, вслед за издателями «Бэконианы», ничто не мешает выложить перевод соответствующего фрагмента, опубликованного в альманахе.
(Полный перевод этой редкой книги на русский язык можно найти на сайте https://mark-twain.ru/. Поскольку у историков нет ни одного бесспорного изображения Шекспира, сделанного при его жизни, все приводимые далее иллюстрации – исключительно плоды творческой фантазии художников).
#
BACONIANA, Vol LXXVII, No194 (1997) pp 12-20
Умер ли Шекспир???
Марк Твен
(Переводчик Кирилл Шатилов)
До чего же любопытна и интересна эта параллель — в отношении скудности биографических деталей — между Сатаной и Шекспиром. Она чудесна, она уникальна, она такая одна, ничего подобного больше не встречается в истории, ничего подобного нет в литературе, ничего хотя бы отдалённо похожего нет даже в преданиях.
Они самые известные неизвестные личности, которые когда-либо дышали на этом свете.
Для пользы тех, кто не сведущ, я приведу сейчас перечень тех деталей из истории Шекспира, которые являются фактами — проверенными, признанными, бесспорными.
ФАКТЫ
Он родился 23 апреля 1564 года. У родителей, которые были добрыми крестьянами, не умевшими читать, не умевшими писать, не умевшими подписываться собственными именами.
В Стратфорде, маленьком захолустном поселении, которое в те дни было убогим, нечистым и поголовно безграмотным. Из девятнадцати человек, обременённых ролью правителей города, тринадцать были вынуждены «ставить крестики» на важных документах, поскольку не знали, как пишутся их имена.
О первых восемнадцати годах его жизни не известно ничего. Пустое место.
27-го ноября (1582) Уильям Шекспир взял разрешение на сочетание браком с Энн Уэйтли.
На следующий день Уильям Шекспир взял разрешение на сочетание браком с Энн Хэтуэй. Она была на восемь лет его старше.
Уильям Шекспир женился на Энн Хэтуэй. В спешке. По милости неохотно данного освобождения от обета появилось лишь одно объявление о предстоящем бракосочетании.
Через шесть месяцев родился первый ребёнок.
Последовали два (пустых) года, на протяжении которых с Шекспиром не произошло вообще ничего, о чём хоть кто-нибудь что-нибудь бы знал.
Потом появилась двойня — 1585. Февраль.
Следуют два пустых года.
Затем — в 1587 — оставив семейство, он наносит десятилетний визит в Лондон.
Следуют пять пустых лет. За это время, насколько всем известно, с ним не происходит ничего.
Затем — в 1592 — его упоминают как актёра.
На следующий — 1593 — год его имя появляется в официальном списке исполнителей.
В следующем — 1594 — году он играл перед королевой. Не относящаяся к делу подробность: прочие безвестные актёры делали это каждый год на протяжении сорока пяти лет её правления. И оставались безвестными.
Следуют три изрядно наполненных года. Наполненных театром. Затем…
В 1597 году он купил Нью Плейс в Стратфорде.
Следуют тринадцать или четырнадцать лет активной деятельности, годы, на протяжении которых он копил деньги, а также репутацию актёра и импресарио.
Тем временем его имя, записываемое на разные лады, стало ассоциироваться с рядом замечательных пьес и стихотворений как их (якобы) автора.
Некоторые из них в те годы и позже распространялись пиратскими методами, однако он не протестовал.
Затем — в 1610-1611 — он вернулся в Стратфорд, где поселился навсегда, занявшись ссудой денег, торговлей церковными десятинами, землёй и домами; уклоняясь от долга в сорок один шиллинг, занятых женой во время его долгого отъезда из семьи; таская по судам должников за шиллинги и медяки; оправдываясь в суде за шиллинги и медяки; и пособничая соседу, который пытался лишить город прав на некий земельный надел, но безуспешно.
Пять или шесть лет — до 1616 — он прожил в радости сих великих дел. Потом составил завещание и подписал каждую из трёх страниц своим именем.
Завещание настоящего дельца. В нём поименован в мельчайших деталях каждый предмет его собственности на этом свете — дома, земли, меч, позолоченная серебряная чаша и так далее… вплоть до «второсортной кровати» и её фурнитуры.
Завещание подробно и расчётливо распределяло его богатства между членами семейства, не оставив без внимания никого. Даже его жену: жену, на которой он смог жениться в спешке по срочной милости особого освобождения от обета до того, как ему исполнилось девятнадцать; жену, которую он оставил без мужа на столько лет; жену, которой из-за нужды пришлось одалживать сорок один шиллинг, так никогда и не полученных от преуспевающего супруга кредитором, так и умершим, их не дождавшись. Нет, даже эта жена была упомянута в завещании Шекспира.
Он оставил ей эту самую «второсортную кровать».
И ничего более, ни единого пенни, чтобы благословить её счастливое вдовство.
То было в высшей и бросающейся в глаза степени завещание дельца, а не поэта.
В нём не упомянуто ни единой книги.
Книги в ту пору были гораздо ценнее мечей, позолоченных серебряных чаш и второсортных кроватей, так что когда умирающий обладал хотя бы одной, он заносил её в завещание на почётное место.
В завещании не упомянуто ни единой пьесы, ни стихотворения, ни незаконченного литературного труда, ни хоть какого-нибудь клочка рукописи.
Многие поэты умерли в бедности, однако он единственный за всю историю, кто умер настолько бедным; все прочие оставляли после себя какое-нибудь литературное наследие. А также книжку. Или две.
Завещание он подписал в трёх местах.
В предыдущие годы он подписал ещё два других официальных документа.
Эти пять подписей имеются в наличии по сию пору.
Никаких иных образчиков живости его пера не существует. Ни строчки.
Шекспир читает «Гамлета» своей семье
Может, он относился к искусству предвзято? Его внучке, которую он любил, было восемь лет, когда он умер, однако она не училась, он не оставил ей средств на получение образования, хотя был богат, а в зрелые годы она не умела писать и не могла отличить рукопись своего мужа от чьей-либо ещё — она думала, что это рукопись Шекспира.
Когда Шекспир умер в Стратфорде, событием это не стало. В Англии его кончина произвела не больше шума, чем смерть любого другого позабытого актёра. Никто не приехал из Лондона. Не появилось скорбных элегий, ни панегириков, ни слёз национального масштаба — стояла кромешная тишина.
Разительный контраст с тем, как это было, когда Бэн Джонсон, Фрэнсис Бэкон, Спенсер, Райли и другие прославленные литераторы шекспировской поры уходили из жизни! Ни один хвалебный голос не возгласил о почившем Барде с Эйвона; даже Бэн Джонсон выжидал семь лет, прежде чем высказаться.
Пока что, насколько это известно и может быть доказано, Шекспир из Стратфорда-на-Эйвоне за всю свою жизнь не написал ни единого письма хоть кому-нибудь.
Пока что, насколько известно, за всю жизнь он получил лишь одно письмо.
Пока что, насколько это известно и может быть доказано, Шекспир из Стратфорда написал лишь одно стихотворение в своей жизни. Оно подлинное. Он действительно его написал — сей факт неоспорим; он написал его целиком. Он повелел, чтобы это творение было запечатлено на его гробовой плите, и его волю исполнили. Там оно и пребывает по сей день. Вот оно:
Good friend for Jesus sake forbeare
To digg the dust encloased heare:
Blest be ye man yt spares thes stones
And curst be he yt moves my bones.
Мой друг, молю тебя, постой!
Не трогай тлен под сей плитой!
Будь счастлив, камни пощадивший,
И проклят, прах пошевеливший
В приведённом выше списке изложены все доподлинно известные факты жизни Шекспира, такой же скудной и ограниченной, как и сам перечень. Кроме этих подробностей мы не знаем о нём ничего.
Картина 19 века изображает Шекспира, читающего свою работу королеве Елизавете I
Вся остальная часть его великой истории, приукрашенной биографами, построена, слой за слоем, на догадках, умозаключениях, теориях, домыслах — эдакая Эйфелева башня искусственных измышлений, вздымающаяся до небес, но стоящая на очень плоском и очень тонком фундаменте незначительных фактов.
ДОМЫСЛЫ
Историки «предполагают», что Шекспир учился в «свободной школе» Стратфорда с семи до тринадцати лет. Не существует ни малейшего свидетельства тому, что он вообще ходил в школу.
Историки «высказывают догадку» о том, что латынь он изучал в школе — в школе, которую он посещал «предположительно».
Они «предполагают», что когда дела его отца пошли на спад, ему пришлось оставить школу, в которой он предположительно учился, и взяться за работу, чтобы поддержать родителей и их десять детей. Однако нет никаких доказательств того, что он когда-либо посещал или покидал школу, в которой, как они предполагают, учился.
Они «предполагают», что он помогал отцу-мяснику; что он, будучи ещё только мальчиком, участвовал не во всём процессе, а лишь резал телят. Кроме того, что всякий раз, убив телёнка, он произносил по этому поводу высокопарную речь.
Это предположение зиждется на свидетельстве одного человека, которого в то время там не было; человека, который слышал об этом от человека, который мог бы там быть, однако не сказал, был он там или нет; причём оба они не подумали упоминать об этом на протяжении десятилетия, десятилетия, десятилетия и ещё двух десятилетий после смерти Шекспира (когда старость и слабоумие освежили и воскресили их воспоминания).
Двух фактов о давно покойном выдающемся гражданине у них в запасе нет, но есть один: он резал телят и при этом разражался речами. Любопытно. У них только один факт, хотя выдающийся гражданин провёл в том крохотном городке двадцать шесть лет — добрую половину жизни.
Однако, если присмотреться как следует, это самый важный факт, практически единственный важный факт из жизни Шекспира в Стратфорде. Если присмотреться.
Ибо опыт — важнейшее средство писателя; опыт это то, что наделяет мускулами и дыханием, что пускает горячую кровь в ту книгу, которую пишет. Если присмотреться, забой телят объясняет «Тита Андроника», единственную пьесу — а разве нет? — которую когда-либо написал стратфордский Шекспир, и единственную, которую все пытаются у него отнять, включая бэконианцев.
Историки считают себя «правомочными верить», что юный Шекспир незаконно проник в оленьи угодья сэра Томаса Люси, за что его приволокли к этому мировому судье. Однако не существует ни малейшего достоверного доказательства того, что нечто подобное имело место.
Историки, решив, мол, раз это могло произойти, то это определённо произошло, без труда превратили сэра Томаса Люси в мистера Джастиса Шэллоу. Они давным-давно убедили мир — догадкой, не основанной ни на чём достоверном, — что Шэллоу и есть сэр Томас.
(Примечание переводчика: Имеется в виду персонаж «Генриха IV», имя которого у нас обычно переводят как судья Шелло или Шеллоу, хотя Джастис Шэллоу — явное прозвище, нечто вроде «Мелкого Правосудия».)
Шекспир назвал поэму Венера и Адонис «первым плодом своего измышленья», явно намекая на то, что это был его первый опыт литературной композиции. Не стоило ему этого говорить. Для его историков она на протяжении многих лет была помехой.
Им приходится делать вид, будто он написал это изящное, изысканное и безупречное произведение перед побегом из Стратфорда от своей семьи — в 1586 или 1587 — в возрасте двадцати двух лет или около того. Потому что на протяжении последующих пяти лет он сочинил пять замечательных пьес и не мог бы улучить минутку, чтобы написать хоть одну лишнюю строчку.
Всё это чрезвычайно затруднительно. Если он начал резать телят, воровать оленей, радоваться жизни и учиться английскому поелику возможно рано, скажем, в тринадцать, когда предположительно вырвался из школы, в которой предположительно запасался латынью для будущего литературного использования… в таком случае его юные ручонки были заняты, более чем заняты.
Должно быть, ему пришлось отставить свой уорикширский диалект, который не поняли бы в Лондоне, и приналечь на английский со всем усердием. С усердием да ещё с каким, если в результате за каких-то десять лет сей труд увенчался гладким, округлым, подвижным и безукоризненным английским Венеры и Адониса; за то же время он превосходно освоил высочайшую литературную форму.
Однако мы лишь «предполагаем», что он справился с этим и много с чем ещё: познал законодательство и его лабиринты, сложные процедуры судопроизводства, узнал всё о службе в армии, о мореходстве, о манерах и традициях королевских дворов и аристократического общества, а, кроме того, собрал в одной голове все виды знания, каким тогда обладали учёные, а также всё то скромное знание, которым обладали низы и профаны, добавив к нему ещё более широкое и глубокое знание великой мировой литературы, античной и современной, чем обладал кто-либо из живущих в ту пору… ибо ему предстояло блистательно, легко и неотразимо восхитительно воспользоваться этими замечательными сокровищами в тот самый момент, когда он доберётся до Лондона.
И если опираться на догадки, то именно так он и поступил. Да, хотя в Стратфорде не было никого, кто научил бы его этим вещам, равно как не было и библиотеки в этой крохотной деревеньке, чтобы оттуда их выудить. Отец его не умел читать, и даже предполагатели предполагают, что библиотеки в их доме не было.
По предположениям биографов, юный Шекспир получил обширные знания юриспруденции и познакомился с привычками и профессиональным жаргоном юристов, будучи некоторое время клерком в стратфордском суде; точно так же, как какой-нибудь смышлёный пострел, вроде меня, выросший в деревне на берегах Миссисипи, должен был обрести превосходные знания в области охоты на касаток в Беринговом проливе и набраться словечек, которыми пользуются ветераны этого авантюрного предприятия, удя рыбёшку с дружками по воскресеньям.
Однако это предположение портится тем фактом, что нет ни единого доказательства — и даже устного предания — того, что юный Шекспир служил клерком в каком-либо суде.
Далее предполагается, что юный Шекспир собирал свои драгоценные познания в законах в первые годы пребывания в Лондоне, «развлекаясь» тем, что почитывал юридические книжки в мансарде, а адвокатские словечки и всё прочее подцеплял, наведываясь в суды и слушая. Но это лишь предположения: нет ни малейшего доказательства того, что он когда-либо это делал.
Существует легенда, по которой он зарабатывал на хлеб насущный тем, что держал под уздцы лошадей перед лондонскими театрами, утром и вечером. Может быть. Если так, то это серьёзно укорачивало часы его юридических штудий и отдыха по судам. В те же самые дни он писал великие пьесы и нуждался в каждой свободной минуте. Легенду о держании лошадей надобно придушить: она слишком внушительно увеличивает трудности историков в оправдании эрудиции юного Шекспира — эрудиции, которой он набирался, по крупинке, по зёрнышку каждый день той усердной жизни, чтобы на следующий день переложить дневной улов в очередную нетленную драму.
Одновременно он должен был набираться воинских премудростей, а также познаний солдат, моряков, узнавать их говор, знакомиться с заморскими странами и их языками: ибо в свои драмы он ежедневно изливал многоречивые потоки и этих различных знаний тоже. Как же он раздобыл подобное богатство средств?
Как обычно: через предположения. Предполагается, что он путешествовал по Италии и Германии и заносил разные аспекты их общественной и сценической жизни на бумагу; что по пути он совершенствовался во французском, итальянском и испанском; что он отправился в военную экспедицию графа Лестера в Нидерланды не то солдатом, не то маркитантом, не то ещё в каком качестве на несколько месяцев или лет — смотря по тому, сколько времени нужно предполагателю — и таким образом ознакомился с военным искусством, армейскими порядками и солдатским жаргоном, а также с полководческим искусством, полководческими порядками и полководческим жаргоном, а также с морским искусством, морскими порядками и морским жаргоном.
Возможно, он всё это проделал, но я хочу знать: кто всё это время держал за него лошадей; и кто штудировал книжки в мансарде; и кто развлекался прогулками по судам. А также: кто был мальчиком на побегушках и актёром на сцене.
Потому что мальчиком-посыльным он таки стал; а уже в 93-м сделалася «бродягой» по юридическому выражению, означающему незарегистрированного актёра; а в 94-м — «постоянным» и официально зарегистрированным представителем этой (в те дни) легковесной и не слишком уважаемой профессии.
Вскоре после этого он сделался пайщиком в двух театрах и их управляющим. С тех пор он стал сильно занятым и процветающим дельцом, который на протяжении двадцати лет грёб деньги обеими руками. Затем, в неистовом порыве поэтического вдохновения он написал своё стихотворение — своё единственное стихотворение, свою любимицу — а потом лёг и умер:
Мой друг, молю тебя, постой!
Не трогай тлен под сей плитой!
Будь счастлив, камни пощадивший,
И проклят, прах пошевеливший.
Возможно, он был уже мёртв, когда писал эти строки. Всё-таки и это только предположение. Ведь у нас есть лишь косвенное доказательство. Внутреннее доказательство.
Надо ли мне перечислять остальные Предположения, из которых сложена гигантская Биография Уильяма Шекспира? Не хватит никакого полного словаря, чтобы вместить их. Он — Бронтозавр: девять костей и шесть сотен бочонков гипса.
«МЫМОЖЕМ ПРЕДПОЛОЖИТЬ»
В Предположенческом Деле сделку заключают три отдельных и независимых стороны. Две из этих сторон известны как шекспиристы и бэконианцы, а я третий — бронтозавровец.
Шекспиристы знают, что труды Шекспира написал Шекспир; бэконианцы знают, что их написал Фрэнсис Бэкон; бронтозавровец же толком не знает, кто из них это сделал, однако вполне спокойно и осознанно уверен, что Шекспир этого сделать не мог, и сильно подозревает, что Бэкон мог вполне.
Нам всем приходится много чего предполагать, однако я почти не сомневаюсь в том, что в каждом из памятных мне случаев бэконианские предполагатели обогнали шекспиристов. Обе стороны рассматривают одни и те же материалы, но бэконианцы кажутся мне при этом добивающимися гораздо более разумных, рациональных и убедительных результатов, нежели шекспиристы.
Позвольте мне попробовать проиллюстрировать обе системы на простом и доходчивом примере, рассчитанном на то, чтобы идею мог ухватить человек несведущий и неразумный.
Рассмотрим такой случай. Возьмём тепличного, вскормлённого на домашних харчах, необразованного и неопытного котёнка; а ещё возьмём грубого старого кошару Тома с головы до хвоста в рубцах от жизненного опыта, такого культурного, такого образованного и такого безгранично эрудированного, что любой скажет «всё кошачье знание — его компетенция»; а также возьмём мышь.
Запрём их всех троих в тюремной камере без дырок и щелей. Подождём полчасика, затем откроем камеру, введём шекспириста и бэконианца и позволим им повычислять и попредполагать. Мыши нет: таким образом, задача сводится к ответу на вопрос, где она? Оба вердикта можно угадать наперёд. Один вердикт скажет, что мышь находится в котёнке; другой с такой же уверенностью скажет, что мышь в котяре.
Шекспирист будет рассуждать так (это не мои слова, а его). Он заявит, что котёнок, возможно, ходил в школу, когда никто этого не замечал; поэтому мы вправе предположить, что так оно и было; кроме того, он мог учиться в кабинете судейского клерка, когда никто не подглядывал; и поскольку это могло иметь место, мы вправе допустить, что так оно и случилось; он мог изучать котологию в мансарде, когда никто его не видел — значит, он так и делал; он мог посещать котосуды по ночам на односкатных крышах, для развлечения, когда никто не замечал, и таким образом собирал урожай судейских котоформ и кошачьего юризма: он мог бы это сделать, значит, без сомненья, он это сделал; он мог пойти служить в стаю котов, когда никто не видел, и обучиться военным премудростям и тому, как поступать с мышью, когда предоставляется шанс; делаем из этого простой вывод о том, что именно так он и поступил.
Надгробный памятник Шекспиру в Стратфорде, как он выглядел в путеводителе 1656 года (прижимая к животу мешок или подушку). Тот же памятник сейчас, как он выглядит после череды реставраций в XVIII-XX вв.
Поскольку все эти многочисленные вещи могли произойти, у нас есть все права думать, что так и произошло. Всем этим кровью и потом собранным знаниям и навыкам теперь нужно было лишь одно — возможность, чтобы преобразоваться в победное действие. Возможность представилась, и вот вам результат; вне всяческих сомнений, мышь в котёнке.
Мы знаем, что вердикт бэконианца будет такой:
Нет ни малейшего свидетельства того, что котёнок обучался и получил образование и опыт, соответствующие данному случаю, или был готов на большее, нежели тырить беспризорное молоко; при этом существует изрядное количество доказательств — причём доказательств неопровержимых — что другое животное обладает всеми, исключительно всеми, необходимыми для данного случая навыками. Нет ни тени сомнения в том, что мышь в котяре.
[ конец цитирования ]
#
Неоспоримые факты этой истории таковы, что за время, прошедшее после выхода книги Марка Твена – то есть за период свыше столетия – многочисленным и очень старательным исследователям-шекспироведам не удалось обнаружить ни единого нового факта или доказательства, убедительно подтверждающего гипотезу, согласно которой Шекспир был автором произведений, подписанных его именем.
С другой стороны, за это же время другими исследователями предъявлен внушительный массив новых убедительных документов и фактов, доказывающих авторство Фрэнсиса Бэкона.
Как же отражается эта интересная ситуация в нынешних статьях шекспироведов, опубликованных в трёх свежих журналах за май 2021? Отражается в высшей степени оригинально. Ни в одной из этих статей имя Фрэнсиса Бэкона вообще не упоминается. Нигде и ни разу.
Очень эффективный способ решать проблемы, что ни говори…
# # #
ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ:
Тайная автобиография Бэкона и книга генерала Картье: #1, #2, #3, #4, # 5, #6
Если дело дойдёт до суда… О фактах и аргументах в спорах вокруг Бэкон-Шекспировского вопроса