Сегуин ждал, но она снова замолчала, уставившись невидящим неподвижным взглядом в каменные плиты.
Сегуин вздохнул, поклонился и вышел.
Четыре разряженные дамы и один джентльмен едва втиснулись в две кареты. Диана и Сара разместились в первой, их огромные широкие юбки заняли все пространство. Элизабет и старшие Йорки устроились во второй. Их путь лежал вдоль нового бульвара, проложенного Максимилианом от центра города до холма, где был сооружен дворец. Широкая, усаженная эвкалиптами улица кишела каретами и экипажами, торопившимися на бал.
У подножия холма давка была просто невероятной. Экипажи теснились, мешая друг другу подняться по узкой и крутой аллее, ведущей к парадной лестнице.
День уже перевалил за полдень. По словам Сары, балы императрицы Карлотты всегда начинались после полудня, чтобы гости могли вдоволь повеселиться до утра следующего дня.
- Посмотри какой сад, Диана! - воскликнула Сара, приоткрывая окно кареты. - Как он прекрасен! Это Карлотта велела разбить сады в итальянском стиле.
Диана выглянула в окно. Прямо перед ней высились столетние кипарисы, за ними виднелись островки темно-зеленого кустарника, а среди них - каменные скамьи, скульптурные группы, выложенные камнем тропинки, причудливые бельведеры, фонтаны и водопады.
Насладившись этим великолепным зрелищем, девушки снова погрузились в томительное ожидание. И когда всего через несколько минут они подъехали наконец ко дворцу и вышли из кареты, им показалось, что они добирались сюда целую вечность.
У их ног лежал Мехико, а за спиной белели снежные вершины молчащих вулканов.
Следуя за одетыми в ливреи лакеями, Йорки и Мак-Фарленды поднялись по каменным ступеням широкой лестницы в бальный зал, занимавший все пространство западного крыла.
От великолепия зала у Дианы перехватило дыхание. Великое множество гобеленов тонкой работы и огромные портреты императорской семьи украшали стены. И повсюду изящная мебель, сплошь инкрустированная золотом, бронзовые безделушки, в дальнем углу зала на возвышении оркестр из двадцати инструментов на сцене. И все это в мягком свете тысячесвечных люстр, свешивающихся с высоких потолков.
Но роскошь зала почти померкла перед великолепием бальных нарядов. Лифы женских платьев всевозможных нежных оттенков украшали кружева ручной работы, тесьма с изящным орнаментом, мелкие банты, руки дам прикрывали пышные воланы, а на необъятные юбки портные израсходовали, вероятно, сотни и тысячи ярдов тафты, шелка, бархата и прозрачной органзы.
Одеяния мужчин не уступали в великолепии женским: серые визитки, изящество которых подчеркивали широкие серебристые галстуки и гофрированные снежно-белые сорочки, бархатные и парчовые камзолы и, конечно, атлас всех цветов и оттенков.
А уж от французских офицеров и австрийских гусар невозможно было оторвать глаз. Золотистую с пурпуром форму французов украшали заслуженные награды, сверкающие медали и ленты. А гусары, туго опоясанные атласными кушаками, щеголяли в шитых золотом белых мундирах, поблескивая медальонами на массивных цепочках.
Прически и костюмы сверкали бриллиантами - Диана даже зажмурилась от такого блеска. На одной из дам она заметила великолепно оправленный изумруд величиной с голубиное яйцо.
Некоторые гости украсили себя такими огромными крестами, что в блеске прямоугольно ограненных рубинов и сапфиров казались жалкими пигмеями. Ожерелья из невиданно крупных жемчужин украшали шеи и подрагивали в вырезах декольте. Даже рукоятки офицерских шпаг переливались сверкающими самоцветами.
В смущении Диана огладила юбку своего парчового зеленого платья и потеребила единственное украшение - нитку жемчуга, доставшуюся ей от бабушки. Балы мало ее занимали, на них она всегда испытывала неловкость, а ничего не стоящие ухаживания и пустая светская болтовня ее раздражали. Но здесь на этом блестящем императорском балу она совсем растерялась.
Герберт провел их к алькову с балдахином и помог дамам устроиться в креслах. Как по мановению волшебной палочки, перед ними вырос ливрейный лакей и предложил шампанское. Герберт галантно танцевал с каждой из дам, пока не настал черед Дианы. Когда он пригласил ее на танец, она вежливо отказалась.
Сара настаивала, чтобы она приняла приглашение, но Диана не поддалась. Ей редко приходилось танцевать. А что если она перепутает фигуры или собьется с такта?
Сара больше не настаивала. Она оставила подругу и закружилась в танце с французским лейтенантом, непринужденно щебеча с ним на его родном языке. Глядя на уверенную красивую подругу, Диана почувствовала укол зависти. Конечно, Сара воспитывалась в Европе и давно привыкла к балам и праздникам. Ей не от чего терять самообладание. Диана рядом с ней почувствовала себя деревенщиной. Она глотнула шампанского, и ей захотелось домашнего уюта, покоя, потрескивания дров в камине и чтения. А еще лучше было бы оказаться дома, в Штатах, среди спокойной и размеренной жизни. В этой чужой стране, в окружении пугающей роскоши и изобилия, девушка чувствовала себя как рыба, выброшенная на берег.
Тоска по дому сжала ей сердце. И все же здесь была Сара. Ведь так чудесно, когда рядом с тобой верная подруга, даже если между вами не слишком много общего.
Детьми они не задумывались о социальных различиях. Но сейчас, став взрослой, Диана в присутствии Сары то и дело чувствовала себя как бедная родственница. И в то же время ее мучило чувство вины - Сара никоим образом не демонстрировала своего превосходства, и Диане не в чем было упрекнуть подругу. Поэтому девушка считала себя едва ли не предательницей, тем более, что Йорки всегда помогали Мак-Фарлендам, да и теперь принимали их очень радушно.
Диане все время хотелось узнать, как в этих обстоятельствах чувствует себя Элизабет. Мать удивила ее, согласившись снять траур и поехать на бал. Правда, поразмыслив, Диана решила, что мать решилась на этот шаг, только чтобы доставить удовольствие Мэри.
Вспомнив об убийстве отца, Диана вдруг захотела уехать из Мексики немедленно. Конечно, это было невозможно, и, вздохнув, девушка решила еще раз обсудить этот вопрос с матерью и обдумать со всех сторон совет мистера Йорка продать патент в Штатах.
Диана сделала новый глоток и невольно скривилась. Приторная сладость шипучего вина ей совершенно не нравилась. Она осторожно поставила наполовину пустой бокал на столик и вынула из сумочки носовой платок, желая стереть с губ капли неприятного напитка. Но, прикоснувшись к губам, неожиданно замерла.
Перед ее мысленным взором предстали черные немного прищуренные глаза. Она как наяву ощутила тепло и вкус его губ и жар, вспыхнувший в ней от его поцелуя.
Через некоторое время наваждение прошло. Диана вздохнула и успокоилась. Но ее вдруг пронзила мысль, что она не до конца честна сама с собой.
Девушка задумалась, откуда в ней взялось это настоятельное стремление бежать из Мексики? Неужто только тоска по дому? А может быть, что-то другое?
Джеми старался воспитывать дочь целеустремленной, он хотел быть уверенным, что Диана сама сумеет найти свой собственный путь в жизни, а выйдя замуж, не станет игрушкой в руках мужа. Но может быть, все это потому, что отец понимал - они принадлежат к другому социальному кругу, чем, например, Йорки. И Диана спросила себя, а хочет ли она сама той суровой жизни, к которой готовил ее отец? Разве поцелуй Сегуина Торреса не всколыхнул в ней совсем иную жажду? Может быть, надо признать, что ей гораздо сильнее хочется подняться по социальной лестнице и обрести светскую легкость, как у Сары, восхищение поклонников, любовь?
Между родителями Дианы никогда не было страстной влюбленности, а вспыльчивость и несдержанность отца в конце концов заставили супругов жить врозь. А вот Мэри и Герберт Йорки преданно любили друг друга. Диана невольно подмечала знаки их взаимной любви - в радостных взглядах, в нежных прикосновениях. За своими родителями Диана никогда ничего такого не замечала.
Ребенком она не видела разницы в отношениях своих родителей и родителей Сары, но сейчас эта разница казалась ей очевидной и разительной. Ее родители создали бесстрастный союз, основанный на одном лишь долге. И только живя в доме Йорков, Диана поняла, что бывают и другие браки, основанные на любви.
Поцелуй Сегуина так взволновал Диану, что ей неожиданно для самой себя захотелось нырнуть с головой в новый мир - мир страстей и желаний.
И только подумав об этом, Диана увидела его. Он пробирался сквозь толпу к ней, и девушка на мгновение поверила, что это порождение ее мыслей.
Его бездонные черные глаза поймали взгляд Дианы, он улыбнулся и слегка поклонился. А потом выразительно протянул к ней руки, приглашая на танец. Диана поняла, что он не хочет подходить к ней, пока не будет уверен, что она примет его приглашение.
Она протестующе тряхнула головой.
Его улыбка померкла. Сегуин слегка пожал плечами, но Диана не стала больше смотреть на него и перевела взгляд на кружащуюся перед ней пару. Но мысли о Сегуине не отпускали ее. Удивительно, что он явился на бал. Девушка вспомнила, как он интересовался, будет ли она присутствовать на этом торжестве. Но, конечно, он пришел не ради нее.
Досадуя, что она не может не думать об этом человеке, она стала украдкой наблюдать за ним.
Сегуин и в повседневной одежде выглядел молодцом, но в строгом черном костюме он показался Диане просто неотразимым. Единственным украшением был широкий серый галстук, выделявшийся на простой белой сорочке. Ему не нужно было подчеркивать свою мужскую притягательность ни бриллиантами, ни медалями. Только облегающие панталоны подчеркивали силу его мускулистых ног.
Диана закрыла глаза, вспоминая их нежный поцелуй, его горячность, мучительную сладость. Когда она открыла глаза, Сегуин уже скрылся из виду, растворившись в толпе. Диана огорчилась и решила поискать глазами Сару.
На этот раз Сара кружилась в танце с французским капитаном. А Дианой никто не интересовался. Она даже расстроилась. Мистер Йорк пригласил ее из вежливости, а Сегуин. … И почему она ему отказала? Ей захотелось спрятаться, погрузиться в кромешную тьму. И девушка поднялась и направилась в глубину алькова, чтобы спрятаться за креслом матери. Но музыка вдруг оборвалась и танцующие остановились. Тишина ожидания повисла над толпой.
Раздался звук фанфар. Засуетились ливрейные слуги, и через мгновение перед гостями появились император и императрица. Венценосная чета заняла свое место на возвышении под балдахином у стены, противоположной той, где располагался оркестр. Все внимание зала было приковано к ним. Снова зазвучали трубы. Диана рада была отвлечься от своих переживаний и с любопытством, как, впрочем, и все остальные, рассматривала императорскую чету.
Максимилиан оказался высоким худощавым человеком с роскошной светлой бородой. Его костюм состоял из серого с угольной блесткой жакета и панталон. Костюм так шел ему, что, казалось, был для Максимилиана второй кожей. Под жакетом виднелся ворот белой гофрированной сорочки, а поверх нее огромный воротник с золотыми запонками, символами власти.
Карлотта явилась на бал в платье из искрящегося голубого атласа, очень строгого кроя. На шее ее сияло великолепное бриллиантовое ожерелье, а в темных волосах бриллиантовая диадема. Императрицу нельзя было назвать красавицей, но выразительное лицо и манеры, выдававшие в ней сильную женщину, таили очарование и особую притягательность, притягательность страсти и обаяния.
Постепенно Диана почувствовала, что придворный этикет становится ей небезразличен.
Когда гул толпы смолк, Максимилиан поднялся и поднял правую руку, официально приветствуя своих гостей. Карлотта, в свою очередь, тоже встала и коротко поприветствовала собравшихся, пожелав им счастливого нового года.
По протоколу далее следовала церемония официального представления новых лиц императору и императрице. Тех, кто должен был участвовать в предстоящей церемонии, пригласили подойти к трону. Новых гостей представляли императорской чете, затем следовала краткая беседа, но Диана, конечно, не слышала ни слова.
При представлении и прощании мужчины кланялись, а женщины делали реверанс.
Церемония длилась более часа, а когда окончилась, Диана почувствовала, что вот-вот упадет от изнеможения. Максимилиан взял жену за руку, и они поднялись. Он величественно поклонился гостям, а Карлотта грациозно присела в реверансе. Они неторопливо спустились с помоста и официально открыли бал, в почтительном одиночестве протанцевав кадриль.
После кадрили раздались звуки фанфар. Справа от трона распахнулись двустворчатые двери, ведущие в банкетный зал.
Гости с готовностью устремились к столу, высматривая предназначенные им места.
Обед, как и весь бал, оказался изобильным излишеством: чуть ли не десять перемен блюд, севрский фарфор с золотой каемкой, изысканная французская кухня и колоссальный выбор превосходных вин. Впрочем, великолепие обеда не слишком увлекло Диану. Место, которое предназначалось ей, оказалось между пожилым французским полковником и молодым застенчивым мексиканцем вдалеке от Йорков, которые, конечно, тоже не сидели вместе. В таком соседстве Диана снова почувствовала себя не в своей тарелке.
Она попыталась завязать вежливую беседу на испанском со светлоглазым юношей, сидевшим слева от нее, но он отвечал неохотно и по большей части односложно. Зато французский полковник оказался чрезвычайно говорливым и немного надоедливым, но говорил он исключительно по-французски, а познания Дианы в этом языке ограничивались всего несколькими вежливыми фразами. Беседа не клеилась, но полковник то и дело бросал в сторону Дианы лукавые или, скорее, игривые взгляды, хотя по возрасту годился ей в дедушки.
Когда подали десерт, девушка неожиданно почувствовала, как что-то уперлось ей в ногу. Ни о чем не подозревая, она глянула вниз и обнаружила, что на ее бедре вальяжно покоится рука французского полковника. Взбешенная, она повернулась к нему, но так и замерла с открытым ртом, потому что он перехватил ее взгляд и призывно подмигнул. Диана промолчала, ибо поняла, что он все равно не поймет ее ярости. А устраивать сцену ей не хотелось.
Она спокойно поднялась и, извинившись по-английски и испански, направилась к выходу. Пока Диана шла вдоль длинного стола, с противоположной стороны ее заметила Сара, которая сразу поняла состояние подруги, а потому тоже поднялась и, извинившись, направилась вслед за Дианой.
А Диана, догадываясь, что Сара идет за ней, направилась на балкон. Ей хотелось глотнуть свежего воздуха.
Догнав подругу на балконе, Сара озабоченно спросила:
- Что случилось, Диана? У тебя такое лицо! Похоже, этот старый ловелас обидел тебя!
Диана, ничуть не удивившись проницательности подруги, возмущенно ответила:
- Представляешь, он гладил меня по ноге! Фи! Отвратительно.
Сара рассмеялась:
- Ты же знаешь, что говорят о французах?
- Куда уж мне, это ведь ты училась в Париже. А я-то ведь никогда…
- Не переживай, Диана. Ты все сделала правильно. Только не жди, что твой уход охладил пыл этого старикашки, - усмехнулась Сара. - Французы любят, когда девушка сопротивляется.
Диана обиделась бы, если бы не знала, что Сара все и всегда старается обратить в шутку. Ей удавалось подмечать смешные стороны вещей и событий и ловко иронизировать над всем.
Заразительный смех Сары заставил Диану улыбнуться. Отвратительное чувство унижения испарилось, как по мановению волшебной палочки. Действительно ведь смешно, еще совсем недавно Диана страдала от того, что на нее никто не обращал внимания на этом балу. А стоило кому-то оказать ей желанное внимание, как она начала сердиться. Смешно! Это же надо, какой кавалер выискался!
- Знаешь, Сара, другой мой сосед оказался таким скушным. Видела его? Молодой симпатичный мексиканец, но такой застенчивый. Правда, я получила удовольствие, упражняясь с ним в испанском.
Сара перегнулась через балюстраду и стала рассматривать двор.
- Жаль, конечно, что он почти не говорил с тобой. А ведь мог бы порассказать столько интересного! Я вот думаю, может быть, дело не в застенчивости? Может быть, он просто чересчур осмотрительный?
- О чем это ты?
- Твой застенчивый сосед - это Хосе Бласио. Личный секретарь Максимилиана.
Глубоко вздохнув, Диана грустно покачала головой. Губы ее дрожали.
- Такая уж моя доля, что кроме престарелого ловеласа никто не обратил на меня внимания. Нет, чтобы кто-нибудь получше…
Взгляды девушек встретились, и они одновременно рассмеялись. Хохоча от души, буквально захлебываясь в безудержном веселье, они обнялись, ощутив родство, какое прежде испытывали только в детстве.
Они смеялись долго, до изнеможения, до слез. Отсмеявшись, Диана решила, что ее недоверие к Саре питается обыкновенной завистью. Ее подруга не изменилась. Разница в социальном положении беспокоила не Сару, а Диану: это Диана чувствовала себя униженной, и Сара тут не при чем. Диана мысленно пообещала себе избавиться от зависти и недоверия и порывисто прижалась к Саре, упиваясь их дружбой.
- Знаешь, тебе обязательно нужно потанцевать, - заметила Сара. - Бал закончится только в четыре утра. В полночь, правда, будет фейерверк. Но все равно, если не танцевать, тут можно умереть со скуки!
- Я не слишком хорошо танцую, - запротестовала Диана.
- Вот и используй возможность, подучись! - Сара обняла Диану за талию и потребовала: - Ну же, повторяй за мной: «Я не скучная. Я веселая. Я хочу танцевать».
Диана даже испугалась немного: неужели Сара угадала ее мысли? Она смешалась и вдруг поняла, что «проницательная» Сара весь вечер не спускала с Дианы глаз, даже когда танцевала. Смутившись еще больше, Диана перестала протестовать и покорно позволила Саре увести себя обратно в банкетный зал.
Здесь Диану ожидал новый удар: ее давешний сосед - французский полковник -теперь беседовал с Гербертом. Мистер Йорк прекрасно говорил по-французски, и разговор грозил затянуться надолго. Но девушка решила подождать, в надежде, что полковнику наскучит беседа со штатским и он оставит Герберта в покое. Но француз не двигался с места. Диана вдруг догадалась: что доживший до седых волос полковник не уходит потому, что поджидает ее! Пришлось подойти, но пока она шла через зал, ей снова захотелось сделаться незаметной. Лучше уж сидеть дома, чем принимать ухаживания старого ловеласа!
Диана намеревалась решительно отказать противному старикашке, но Мэри наклонилась к ней и прошептала:
- Неразумно отказывать ему. Глупо пренебрегать французским офицером, да еще полковником, непосредственно подчиняющимся главнокомандующему императорской армии.
Диане пришлось уступить, смириться с неизбежным и принять приглашение на танец. Рядом кружилась в танце Сара. Заметив подругу, она улыбнулась и хитро подмигнула. Диана в ответ скорчила гримаску, отмечая про себя, что Сара сменила кавалера - теперь рядом с ней шел в танце мексиканский креол, совсем еще молодой человек. Его поразительно красивое лицо показалось Диане знакомым, хотя вспомнить, где она могла его видеть, девушка так и не сумела.
Когда танец наконец закончился, Диана облегченно вздохнула. Ей показалось, что полковник остался недоволен ее сдержанностью. Он вежливо поклонился, пробормотал что-то по-французски и оставил ее. Но не успела Диана насладиться желанным одиночеством, как австрийский офицер пригласил ее на следующий танец.
Теперь у Дианы не было ни одного свободного танца. Кавалеры сменяли друг друга. И Диана, никогда раньше не пользовавшаяся успехом, с удивлением принимала их приглашения. Успех веселил ее, но и немного нервировал.
Сегуин следил глазами за кружащейся в танце Дианой и досадовал. Всякий раз он замечал ее с новым кавалером. Ее успех нисколько не удивлял его, он и так знал, что стоит ей выйти из тени, как ее заметят и оценят по достоинству.
La rubia! Ее светлые волосы сверкали, словно вызолоченные, в свете тысяч свечей. Изумрудное платье удивительно гармонировало со светло-карими с зелеными и золотистыми крапинками глазами и оттеняло чистоту бледной кожи. Крой платья прекрасно подчеркивал изящество ее стана. Сегуин решил, что даже с простой ниткой жемчуга Диана гораздо элегантнее других дам - девушка казалась ему милой и чистой лебедкой среди стаи расфуфыренных павлинов.
Сегуин почувствовал, как его скручивает от жгучей ревности. Почему она отказала ему, а теперь принимает приглашения любого, кто не подойдет?
Ему невыносимо было видеть, как кавалеры толпятся вокруг Дианы, берут за руку, касаются ее обнаженных рук. Он закрыл глаза и постарался сосредоточиться.
Он пришел на бал не для танцев. Где же Мануэль? Конечно, ему приходится делать вид, что он - слуга Сегуина, но на самом деле он помогает охранять Диану. Как по волшебству, Мануэль тут же появился и, сообщив, что прочесал все вокруг, зашептал что-то на ухо Сегуину. Пора было уходить. Сегуин направился за Мануэлем к балконной двери, но остановился, чтобы взглянуть на Диану еще раз. Диану он не увидел. Но, блуждая глазами по залу, заметил, совершенно неожиданно для себя, своего единоутробного брата Гильберто Агуэрро. Значит, Гильберто вернулся домой из Европы. Должно быть, он только что прибыл. Сегуина заинтересовало, с кем танцует его брат. Дамой Гильберто оказалась Сара Йорк.
Сара решила, что выпила слишком много шампанского. Лицо раскраснелось, в голове туманилось. Кладя руки на широкие плечи своего кавалера, она почувствовала, что ее сотрясает дрожь. Нет, это не шампанское… Может быть, она устала?
«Какие у него чудные глаза, - мелькнула мысль. - И какие красивые губы». Запах сандала и мускуса приятно ласкал ее ноздри. Голова кружилась все сильнее, и Сара уже не видела ничего, кроме горящих глаз своего кавалера. Что это с ней? Она танцевала с сотнями мужчин, но такое с ней впервые.
Он сам представился ей. Гильберто Агуэрро. Сара знала это имя: Гильберто доводился братом Сегуину Торресу. Она приняла его приглашение из любопытства, из желания узнать что-нибудь такое, что поможет Диане. Но когда сильные руки Гильберто обхватили ее талию, а лицо оказалось так близко, что она могла рассмотреть каждую ресничку, она мгновенно забыла о своей подруге.
- Вы часто посещаете императорские балы? - спросила она, чтобы сказать хоть что-то.
Его глаза… Темные радужки окружены золотистыми точками… Какие восхитительные глаза. Сара буквально впилась в него взглядом.
Прежде чем ответить, Гильберто облизнул пересохшие губы, и с этого момента голова Сары пошла крутом. Ей почему-то вспомнились все поцелуи, которые выпали на ее долю, одни мимолетные, невинные и потому прекрасные, но другие, когда мужчины пытались разомкнуть ее губы кончиком своего языка, всегда казались ей отвратительными. Прикосновение чужого языка вызывало в ней брезгливость. Но сейчас…
- Я довольно долго учился в Европе, и вернулся в Мексику всего лишь несколько дней назад. На императорском балу я впервые, - он улыбнулся, одновременно нежно и призывно. К чему же звала ее эта улыбка? Сара даже испугалась подобной мысли.
- И где же выучились?
- В основном в Испании, в монастырской школе.
- Вы собираетесь стать священником? - заинтересованно спросила Сара, чувствуя, что все ее существо протестует против этого. Такой красавец не должен носить рясу!
Гильберто хитро улыбнулся:
- Ну уж нет! Просто мой отец хотел дать мне строгое воспитание, -добавил он и оценивающе скользнул взглядом по ее фигуре.
От этого взгляда Сару бросило в жар. Все ее тело начало вздрагивать, а в кончиках пальцев появилось какое-то странное покалывание. Сара даже испугалась.
Конечно, еще совсем девочкой она испытывала нечто подобное. Родители называли это «детской влюбленностью» и снисходительно улыбались.
Но тогда все было иначе. Она просто некоторое время млела, заливаясь краской и дрожа от счастья, в присутствии некоего молодого человека, но стоило ей представить, что с ним придется провести всю жизнь, как он утратил для нее всю свою привлекательность и их отношения сделались скучными и утомительными.
Но с Гильберто все было иначе.
Идеалом для Сары всегда оставались отношения между родителями. Двадцать лет супружеской жизни не убили их любви. Сара мечтала, что и ее не обойдет такое счастье. Только вот никто из ее прежних кавалеров не казался ей достойным претендентом, а вот Гильберто…
Они обменялись всего лишь несколькими ничего не значащими фразами, а она уже поняла, что перед ней необыкновенный человек…
- Вы ведь тоже воспитывались в Европе, не так ли? - оборвал он ее мысли
- Да, в Сорбонне.
- О, Франция, Париж… Счастливица! Я был там на каникулах.
Сара улыбнулась - его непосредственность нравилась ей все больше. Почувствовав, что смотрит на молодого человека слишком уж внимательно, она смущенно опустила глаза, пыталась побороть его притягательность. И только теперь заметила его одежду: плотно облегающие жакет и панталоны. Они сидели настолько плотно, что казались второй кожей, под тканью рельефно прорисовывались мускулистая грудь, мощные бедра, практически не оставляя места воображению. Такого одеяния Сара еще не видела. Неужели это последний крик моды? Может быть, она слишком долго засиделась в Мексике?
Танец кончился, и Гильберто, поддерживая за локоть, повел свою даму к ее родителям, стоявшим в другом конце зала. Они не прошли и половины расстояния, как красивая молодая женщина с золотисто-каштановыми волосами, уложенными в пышную прическу, нежно проворковала, останавливая Гильберто:
- О, Гильберто! Наконец-то ты вернулся. Как долго тебя не было…
Молодой человек пожал плечами, как бы прося прощения за свое долгое отсутствие, взял руку рыжеволосой красавицы и низко поклонился:
- Какой приятный сюрприз, Роза. Передавай мой поклон родителям. - И, целуя руку, пообещал: - Я как-нибудь заеду к вам в имение.
Но не успел Гильберто отойти от Розы, как какая-то зеленоглазая брюнетка подкралась сзади и, закрыв руками ему глаза, воскликнула:
- Угадай кто?
Гильберто, забыв о Саре, с довольной улыбкой стал угадывать.
Сара решила, что с нее довольно. Повернувшись на каблуках, она метнулась к балкону. Скорее глотнуть свежего воздуха! Чтобы привести в порядок растрепанные чувства.
Опершись на балюстраду, Сара вглядывалась в непроглядную темноту ночи, разорванную кое-где фонарями. Облегающая одежда получила свое объяснение: Гильберто - обыкновенный донжуан.
В Европе Сара не раз встречала таких типов, но ни один из них не привлек ее внимания. В большинстве своем они оказывались несносными хамами, самонадеянными и грубыми. Девушка со вздохом признала, что и Гильберто придется причислить к этой малопривлекательной компании. А ведь она чуть не поддалась его чарам. Как можно быть такой дурочкой? Родители растили ее не для того, чтобы она падала в обморок от каждого красавчика!
Упрекая себя, она решила выбросить его из головы и вдруг поняла, что давненько уже не видела Дианы. Понятно…
Подруга танцует, да так вошла во вкус, что не пропускает ни одного танца. А Саре так хотелось, чтобы Диана была сейчас рядом. Ей так нужно рассказать подруге о Гильберто.
Решив разыскать Диану, Сара повернулась и наткнулась прямо на мускулистую грудь Гильберто. Он поймал ее руки, прижал к себе и держал их несколько мгновений, пока Сара не поняла, что это уже становится неприличным.
Она попыталась вырвать у него руки, но он не отпускал их, и тогда она возмущенно воскликнула:
- Отпустите же меня!
Он отпустил ее, и на его красивом лице отразилось непонимание:
- Что это вы?
- Разве я разрешала вам прикасаться ко мне?
- Но ведь это вы налетели на меня. Я просто поймал вас.
- И держали гораздо дольше, чем было необходимо.
Он усмехнулся, и Сара, все возмущение которой куда-то испарилось, улыбнулась в ответ.
- Вы должны извинить меня и понять. Держать вас в руках - так приятно. И потом, вы нисколько не возражали против этого, когда мы танцевали. Действительно…
Сара вспыхнула от смущения.
- Танцы - совсем другое дело, - только и выдавила девушка, чувствуя себя полной дурочкой. Куда подевалась ее находчивость, ее ирония? Сара безуспешно пыталась найти более достойный ответ, но Гильберто не дал ей опомниться.
- Не так уж «другое», mi аmorcita[15].
- Не смейте называть меня «любимой». У меня нет ни малейшего желания пополнить ваш… ваш… гарем!
Сара обрадовалась - разум вернулся к ней, услужливо предложив достойную отповедь. Но Гильберто, запрокинув голову, разразился веселым смехом, посверкивая ослепительно белыми зубами.
- А вы ревнивы! Мы только раз танцевали с вами, а вы уже решили, что имеете на меня какие-то права. Так, что ли?
- Нет, не так, заносчивый вы грубиян. Просто я не люблю мужчин вашего типа.
- Да что вы? И к какому же типу вы меня причислили?
- К дамским угодникам.
- К кому, к кому?
- К донжуанам! И не делайте вида, что не понимаете по-английски! - от негодования Сара топнула ножкой. Господи, до чего же глупо спорить о подобных вещах с незнакомым человеком.
- О! Вы оказали мне честь таким комплиментом, только боюсь, я его не заслужил. Те женщины - просто подруги детства. Они всего лишь радовались моему возвращению. Простите, что, растроганный этими нежданными встречами, я на минуту забыл о вас. - Гильберто опустился перед ней на согнутое колено и в мольбе прижал руки к груди: - Смиренно склоняю перед вами голову и прошу пощады, сеньорита.
Ну это уж слишком! Сара не стала выслушивать притворные мольбы и, воспользовавшись моментом, прошмыгнула мимо него и бросилась в зал. Звонкий веселый смех Гильберто преследовал ее. Нет, никогда она не простит ему этих насмешек.