Кейтель: Этот инцидент, эта акция стала известна мне здесь впервые из показаний свидетелей. Я никогда ни знал, кто был ответственным за такие вещи и я ничего не знал о рейде на радиостанцию Гляйвица до тех пор, пока я не услышал об этом из показаний перед Трибуналом. Я ничего не слышал тогда, о том, что произошел такой инцидент.
Нельте: Вы знали об усилиях Америки и Италии после 1 сентября 1939 каким-либо образом закончить войну?
Кейтель: Я ничего не знал о политических дискуссиях, проводившихся в те дни с 24-го по 30-е, 31-е августа или в начале сентября 1939. Я ничего не знал о визитах господина Далеруса[691]. Я ничего не знал о вмешательстве Лондона. Я лишь вспоминаю, что будучи недолго в рейхсканцелярии, я встретил Гитлера, который сказал мне: «Не беспокойте меня, я пишу письмо Даладье[692]«. Это могло быть в первые дни сентября. Ни я, ни другие генералы даже не знали и не слышали о вопросах или о шагах еще предпринимаемых после 1 сентября. Ничего.
Нельте: Что вы сказали Канарису и Лахузену в поезде фюрера 14 сентября, то есть, вскоре после нападения на Варшаву, относительно так называемой «уборки дома»
Кейтель: Меня об этом допрашивали, но я не помню этого визита. Но из показаний Лахузена следует — он сказал, как я помню — что я повторил сказанное Гитлером и передал эти приказы, как он понял это. Я знаю, что главнокомандующий армией, который руководил военными действиями в Польше проводил ежедневные совещания с жалобами о вмешательстве полиции на оккупированных польских территориях. Я могу лишь сказать, что я вместе с тем, повторял, сказанное об этих вещах в моем присутствии между Гитлером и Браухичем. Я не могу заявить о подробностях.
Я могу добавить, что по воспоминаниям главнокомандующий армией тогда жаловался несколько раз, что пока он имеет исполнительную власть над оккупированными территориями он не при каких обстоятельствах не потерпит других ведомств на его территории и, что по его запросу он освобождался от ответственности за Польшу в октябре. Поэтому мне кажется, что эти заявления свидетеля основанные на памяти или записях не совсем верны.
Нельте: Теперь мы переходим к вопросу Норвегии. Вам известно, что в октябре 1939 Германии была дана декларация о нейтралитете Дании и Норвегии?
Кейтель: Да, я знал это.
Нельте: Вы или ОКВ принимали участие в консультациях по поводу объявления нейтралитета в этом или иных случаях?
Кейтель: Нет.
Нельте: Вы были о них информированы?
Кейтель: Нет, нас не информировали. Это являлось обсуждением внешнеполитических вопросов, о которых солдаты не информировались.
Нельте: Вы имеете в виду не информировались официально. Но вы как частное лицо знали об этом из газет?
Кейтель: Да.
Нельте: Хорошо. Прежде чем обсуждать проблему агрессивной войны я задам вам вопрос, который, с целью экономии времени, я не хочу повторять. Однако, мне кажется, что вопрос поставленный вам о вашем мнении по поводу агрессивной войны может быть задан вам снова в связи с нападением на нейтральную страну, страну которой была дана гарантия вызывающая определенные сомнения у той части людей, которые занимались этими вещами, с ведением войны.
Поэтому, я снова ставлю вам вопрос и прошу вас описать ваше солдатское отношение к этому.
Кейтель: В связи с этим, я могу сказать, что мы уже воевали. Существовало состояние войны с Англией и Францией. Неправильным для меня будет сказать, что я, по крайней мере, вмешивался, в эти вопросы, но я относился к ним скорее как к политическим вопросам и как солдат, у меня было мнение, что подготовка военных действий против Норвегии и Дании не означала их начала и, что эти приготовления, очевидно, заняли бы месяцы и даже если такие действия проводились, за это время ситуация могла бы измениться. Этот поток мыслей, который не заставлял меня принимать какие-либо шаги в отношении невозможности учитывать и готовить стратегически эту интервенцию в Норвегию и Данию; поэтому, я оставил эти вещи, я могу сказать, тем, кто занимался политическими вопросами. Я не мог себе это представить иным образом.
Нельте: Когда началась подготовка к этим действиям?
Кейтель: Я думаю, первые обсуждения прошли уже в октябре 1939; с другой стороны, первые директивы были приняты в январе, то есть, несколькими месяцами позднее. В связи с обсуждениями на этом Трибунале и с информацией данной рейхсмаршалом Герингом в его заявлениях, я также помню, что однажды мне было приказано вызвать гросс—адмирала Рёдера к фюреру. Он хотел обсудить с ним вопросы относительно морских вооружений в Гельголанде и в Атлантическом океане и опасностей с которыми мы можем столкнуться в этом регионе.
Затем Гитлер приказал мне созвать специальный штаб, который бы изучил все эти проблемы с точки зрения морской, воздушной и наземной войны. Я также помню это из документов представленных здесь. Специальный штаб обходился моим личным содействием. Гитлер сказал тогда, что он сам подготовит задачи для этого штаба. Такими были, мне кажется, военные соображения в месяцы с 1939 по начало 1940.
Нельте: В связи с этим я хочу знать были ли у вас разговоры с Квислингом[693] как этап подготовительных мероприятий.
Кейтель: Нет, я не видел Квислинга ни до, ни после кампании в Норвегии; я увидел его впервые приблизительно год или два тому назад. У нас не было контактов, ни даже обмена информацией. Я уже заявлял на предварительных допросах, что по приказу Гитлера я отправил офицера, мне кажется это был полковник Пикенброк, в Копенгаген на совещание с норвежцами. Я не знаю Квислинга.
Нельте: По поводу войны на Западе есть еще один вопрос нарушения нейтралитета в случае с Люксембургом. Вы знали, что этим трем странам были даны гарантии о неприкосновенности нейтралитета?
Кейтель: Да, я знал и также говорил об этом тогда.
Нельте: Я не хочу спрашивать вас о тех же вопросах по поводу Норвегии и Дании, но в связи с этим, однако, я хочу спросить: вы считали честными эти гарантии Гитлера?
Кейтель: Когда я вспоминаю ту ситуацию, мне кажется тогда, когда я узнал о таких вещах, о том, что не было намерения вовлекать иные государства в войну. В любом случае, именно это воспринималось как обман.
Нельте: После завершения польской кампании вы еще верили в возможность, что есть возможность завершить или локализовать войну?
Кейтель: Да, я верил в это. Мои взгляды усилились с речью в Рейхстаге[694] после польской войны, в которой были сделаны намеки на то, что политические дискуссии на этот счет, прежде всего, продолжаются, с Англией, и потому что Гитлер снова и снова рассказывал мне, когда поднимались эти вопросы: «Запад в действительности не заинтересован в этих восточных проблемах Германии». Эту фразу он всегда использовал, чтобы успокоить людей, а именно в том, что западные державы не заинтересованы в этих проблемах.
В дальнейшем, видимо с чисто военной точки зрения, можно добавить, что мы солдаты, всегда ожидали нападения западных держав, то есть, Франции во время польской кампании, и были очень удивлены, что на Западе, помимо некоторых перестрелок на линии Мажино[695] и Западном вале[696], ничего в действительности на происходило, хотя мы имели — это я точно знаю — вдоль всего Западного фронта от голландской границы до Базеля только пять дивизий, помимо небольших сил обслуживающих укрепления Западного вала. Таким образом, с чисто военно—оперативной точки зрения, французское нападение во время польской кампании столкнулось бы только с немецким военным прикрытием, а не настоящей обороной. Поскольку ничего такого не случилось, мы солдаты думали, что конечно у западных держав нет серьезных намерений, потому что они не воспользовались преимуществом чрезвычайно выгодной ситуации для военных действий и ничего не предпринимали, по крайней мере, ничего серьезного против нас за время 3 и 4 недель, когда все немецкие боевые подразделения были заняты на востоке. Это также определяло наши взгляды на то, каким будет отношение западных держав в будущем.
Нельте: Какие планы были у Гитлера на Западе?
Кейтель: Во время последней фазы польской кампании, он уже переводил лишние войска на Запад, учитывая тот факт, что в любое время здесь могло, что-нибудь случиться. Однако, в последние дни польской кампании, он уже сказал мне, что он намерен как можно быстрее перебросить войска с востока на запад и если возможно наступать на Западе зимой 1939—1940.
Нельте: Эти планы включали нападение и вступление в Люксембург, Бельгию и Голландию.
Кейтель: В начале нет, но сначала, если можно выразиться с военной точки зрения, развертывание на Западе, то есть, усиление границ, конечно предпочтительнее было иметь там, где не было пограничных постов. Соответственно, уже в конце сентября и начале октября, перевозка армии с востока на запад проводилась, как секретное мероприятие, однако, имеющие установленное место притяжения.
Нельте: Что знали военные руководители об отношении Бельгии и Голландии?
Кейтель: Оно естественно менялось несколько раз в течение зимы. Тогда, осенью 1939 — я могу говорить только за себя, и могли быть и иные мнения по данному вопросу — я был убежден, что Бельгия будет при любых обстоятельствах оставаться вне войны, и она постарается сохранить свой нейтралитет. С другой стороны, мы получали, через близкие связи между бельгийским и итальянским королевскими дворами, множество докладов звучащих очень настораживающе. У меня не было способа узнать, правдивы ли они, но мы узнали из них, и они указывали на то, что сильное давление оказывается на Бельгию, чтобы лишить её нейтралитета.
По Голландии, мы знали только то, что у её генерального штаба были отношения с Англией.
Но затем в течение месяцев с октября 1939 по май 1940 ситуация существенно изменилась и напряжение усилилось. С чисто военной точки зрения, мы знали одну вещь: что все французские быстроходные подразделения, то есть моторизованные подразделения, были сконцентрированы на бельгийско—французской границе, и с военной точки зрения, мы интерпретировали эту меру как означающую, по крайней мере, как подготовительную для прохода в любое время быстроходными подразделениями через Бельгию и продвижения к границам области Рура.
Мне кажется, я должен опустить подробности, потому что они не важны для дальнейшего развития, они чисто оперативной и стратегической природы.
Нельте: Имелись ли различия в мнениях Гитлера и генералов относительно нападения на Западе, которое могло проводиться через нейтральную территорию.
Кейтель: Мне кажется, я должен сказать, что тогда это был один из самых серьезных кризисов за всю войну, а именно, мнения разделявшиеся множеством генералов, включая главнокомандующего армией Браухича, и его начальника генерального штаба, и также мной лично принадлежащим к этой группе, которая хотела любой ценой предотвратить нападение на Западе, которое Гитлер намеревался осуществить той зимой. Этому были различные причины: сложность переброски восточной армии на Запад; затем точка зрения — и я могу так заявить — фактически, вероятно более с политической точки зрения, мы верили тогда, что, что если мы не нападем, будет существовать возможность политического решения. Таким образом, мы считали возможным за период до весны, что произойдут политические изменения. Во-вторых, как солдаты, мы решительно были против ведения зимней войны, в виду коротких дней и длинных ночей, которые всегда большая помеха для военных операций. Возражением Гитлера было то, что французские быстроходные войска могут вступить в Бельгию в любое время и затем оказаться перед областью Рура, мы отвечали, что мы превосходим их в такой ситуации в маневренности, мы в этом были равны; таким был наш взгляд. Я могу добавить, что эта ситуация привела к очень серьезному кризису между Гитлером и главнокомандующим армией и также мной, потому что я думал о том, что Гитлер решительно отвергал, потому как он заявлял, что это было стратегически ошибочно. В наших разговорах он обвинял меня в острой манере в заговоре против него вместе с генералами армии и усиления их оппозиции своими взглядами. Я могу заявить здесь, что я затем попросил его немедленно отправить меня в отставку с моей должности и дать другой пост, потому что я чувствовал, что в таких обстоятельствах доверие между мной и Гитлером было совершенно разрушено, и я был сильно оскорблен. Я могу добавить, что отношения с главнокомандующим армией также сильно пострадали от этого. Но идея моей отставки или перемещения куда-либо была резко отвергнута; я не был вправе так делать. Здесь это уже обсуждалось; мне не требуется вдаваться в подробности. Но эта утрата доверия не была восполнена, даже в будущем. В случае с Норвегией, уже был похожий конфликт, потому что я покидал дом. В дневнике генерала Йодля об этом упоминается как о «серьезном кризисе». Я не буду вдаваться в детали.
Нельте: В связи, с чем Гитлер 23 ноября 1939 произнес речь перед главнокомандующими в рейхсканцелярии?
Кейтель: Я могу сказать, что это было очень близко связано с кризисом между Гитлером и генералами. Он тогда созвал встречу генералов, чтобы представить и обосновать свои взгляды, и мы знали о его намерении изменить отношение части генералов. В протоколе этой встречи, мы видим, что отдельные лица более чем прямо и резко упрекались. Были повторены причины для тех, кто выступал против наступления на Западе. Более того, так он хотел сделать безусловное заявление о своей воле осуществить наступление на Западе ранней зимой, потому что это, на его взгляд, это было единственным стратегическим решением, так как каждый день давал преимущество врагу. Другими словами, тогда, он уже не рассчитывал на иное решение, кроме как на силовое.
Нельте: Когда, затем было принято решение двигаться через Бельгию и Голландию?
Кейтель: Подготовка к такому выступлению и нападению на Бельгию и Голландию уже проводилась, но Гитлер отозвал решение о таком крупном наступлении или нарушении нейтралитета этих стран, и оставил вопрос открытым до весны 1940, очевидно по всякого рода политическим причинам и вероятно также с идеей, что проблема будет автоматически решена, если противник вторгнется в Бельгию или если маневренные французские войска выступят, или что-то вроде этого. Я могу только заявить, что решение об осуществлении этого плана было отозвано в самый последний момент и приказ был отдан практически перед самым моментом начала. Мне кажется, что существовал еще один фактор этого, который я уже упоминал, а именно, отношения между королевскими дворами Италии и Бельгии. Гитлер всегда окружал свои решения секретностью и он, вероятно, опасался, что они могут стать известны благодаря таким отношениям.
(Объявлен перерыв)
Председательствующий: Доктор Нельте, Трибунал будет благодарен, если при упоминании Чехословакии или иного государства вы будете упоминать соответствующее название, вы, и подсудимые, и остальные свидетели.
Нельте: Господин Председательствующий, подсудимый Кейтель желает внести небольшую поправку в заявление, сделанное ранее на мой вопрос относительно дислокации на Западе во время польской кампании.
Председательствующий: Хорошо.
Кейтель: Я ранее сказал, что на Западе во время войны против Польши, находилось пять дивизий. Я должен уточнить это заявление. Я перепутал с 1938 годом. В 1939 там было приблизительно 20 дивизий, включая резервы в Рейнланде и западном округе позади укреплений. Поэтому, сделанное мной заявление было неправильным и ошибочным.
Нельте: Теперь перейдем к балканским войнам. Обвинение, упоминая войну против Греции и Югославии, обвиняет вас в пособничестве в подготовке, планировании, и более того осуществлении этих войн. Каково ваше отношение к этому?
Кейтель: Мы были втянуты в войну против Греции и против Югославии весной 1941 к нашему полному удивлению не имея каких-либо планов. Позвольте начать с Греции: я сопровождал фюрера во время его путешествия через Францию для встречи с маршалом Петэном[697] и с Франко[698] на испанской границе, и во время этого путешествия мы получили первые новости относительно намерения Италии напасть на Грецию. Было немедленно решено ехать во Флоренцию, по прибытию во Флоренцию, мы получили сообщение Муссолини[699], которое уже упоминалось рейхсмаршалом Герингом, а именно, что нападение на Грецию уже началось.
Я могу лишь сказать из своих сведений, что Гитлер был чрезвычайно раздражен таким развитием и вовлечением Балкан в войну и только тот факт, что Италия являлась союзником, удержал его от разрыва с Муссолини. Я никогда не знал о каких-либо намерениях начать войну против Греции.
Нельте: Была ли у Германии необходимость вступить в эту войну и как она возникла?
Кейтель: По—началу необходимость не существовала, но во время первых месяцев, октября—ноября, этой итальянской кампании, уже стало ясно, что положение итальянцев в этой войне было чрезвычайно неустойчивым. Поэтому, в начале ноября или декабря, были просьбы со стороны Муссолини о помощи, просьбы помочь ему в той или иной форме.
Более того, видимо с военной точки зрения, было конечно ясно, что для всего военного положения, поражение Италии на Балканах привело бы к существенным и очень серьезным последствиям. Поэтому, импровизированными средствами, содействие было оказано. Я думал послать горную дивизию, но это было технически невозможно из-за отсутствия транспортных возможностей. Затем другое решение было испытано посредством воздушного транспорта и похожими.
Нельте: Когда прошло время импровизаций, однако мы переходим, к плану представленному обвинением под названием «Марита[700]«. Когда это было?
Кейтель: Война в Греции и Албании достигла определенного равновесия в силу зимних условий. За это время, были разработаны планы с целью избежать катастрофы для Италии, направив против Греции определенные войска с севера для отвлекающей атаки, как я могу её назвать.
Могу я просто пояснить, что тогда идея вступления в Югославию, или даже предположение, что войска будут перебрасываться через Югославию были определенно отвергнуты Гитлером, хотя армия в частности предлагала такую возможность как наиболее подходящий путь для переброски войск.
Относительно «операции Марита» вероятно не много можно сказать, упомянув, что выступление из Болгарии, обсуждалось и дипломатически готовилась в Болгарии.
Нельте: Я хочу задать вам еще один вопрос о предмете. Обвинение заявляет, что даже до свержения югославского правительства, то есть, до конца марта 1941, с Венгрией проводились переговоры о возможности нападения на Югославию. Вы или ОКВ были проинформированы об этом или с вами консультировались?
Кейтель: Нет. Я не вспоминаю никаких военных дискуссий со стороны ОКВ с Венгрией относительно возможности военных действий в случае с Югославией. Мне это совершенно неизвестно. Напротив, все, что случилось позднее — несколько слов о Югославии будут сказаны далее — было совершенной импровизацией. Ничего не было подготовлено, в любом случае того о, чем знало ОКВ.
Нельте: Но вам известно, не так ли о том, что военные дискуссии с Венгрией проводились тогда? Я полагаю, что вы просто хотите сказать, что они не касались Югославии?
Кейтель: Конечно, мне было известно о нескольких дискуссиях с венгерским генеральным штабом.
Нельте: Вы сказали, что хотели сказать, что-либо еще о случае с Югославией. Рейхсмаршал Геринг делал заявления по этому вопросу. Вы можете добавить, что-то новое? Иначе, у меня больше нет вопросов по этому предмету.
Кейтель: Я просто хочу еще раз подтвердить, что решение выступить против Югославии военными средствами совершенно расстроило все военные приготовления сделанные тогда. «Марита» была полностью пересмотрена. Также новые силы были переброшены через Венгрию с севера. Все это было совершенной импровизацией.
Нельте: Теперь мы перейдем к плану «Барбаросса[701]«. В частности советское обвинение, утверждает, что верховное командование вооруженных сил и вы как начальник штаба, в начале лета 1940, занимались планом нападения на Советский Союз. Когда Гитлер впервые рассказал вам о том, что обсуждается возможность конфликта, вооруженного конфликта с Советским Союзом?
Кейтель: Насколько я вспоминаю, это было в начале августа 1940, по случаю дискуссии об обстановке в Берхтесгадене, или скорее в его доме в Бергхофе. Это был первый раз, чтобы обсуждалась возможность вооруженного конфликта с Советским Союзом.
Нельте: Какими были причины, которые приводил Гитлер тогда, как могущие привести к войне?
Кейтель: Я думаю я могу сослаться на сказанное рейхсмаршалом Герингом по этому поводу.
По нашим сведениям, значительные силы были сконцентрированы в Бессарабии и Буковине. Министр иностранных дел, также, упоминал цифры, которые я уже не помню, и существовала тревога периодически озвучиваемая Гитлером о том, что такое развертывание может повлиять на румынский театр военных действий, поставив под угрозу наш источник нефти, обеспечивающий топливом ведение войны, которая по большей части шли из Румынии. Помимо этого, я думаю, он говорил о сильных или показательных концентрациях в балтийских провинциях.
Нельте: Какие-то директивы были отданы тогда родам войск Вермахта, которые были задействованы?
Кейтель: Нет. Насколько я помню, это привело поначалу к повышению активности разведки или шпионской службы против России и во-вторых, к определенным исследованиям относительно возможности переброски войск с Запада, из Франции, как можно быстрее в юго—восточные районы Восточной Пруссии. Определенный возврат транспортов из восточных военных округов проходил уже в конце июля. Помимо этого других инструкций дано не было.
Нельте: Какая дисклокация существовала на демаркационной линии?
Кейтель: Были продолжающиеся доклады от границы или демаркационной линии о пограничных инцидентах, перестрелках, и особенно частых пересечениях границы самолетами Советского Союза, которые вели к последующему обмену нотами. Но в любом случае были продолжающиеся небольшие пограничные бои и перестрелки, особенно на юге, и мы получали информацию от наших пограничных войск о нарастающих или определенно возросших новых русских войсках появившихся напротив них. Я думаю это все.
Нельте: Вы знаете, сколько дивизий германского Вермахта было тогда размещено там?
Кейтель: Во время западной кампании было — я не думаю, что ошибусь — семь дивизий, семь дивизий от Восточной Пруссии до Карпат, две из которых, во время западной кампании были отправлены на Запад, но позднее возвращены обратно.
Нельте: Обвинение представило, что в конце июля 1940, генерал-полковник Йодль дал нескольким офицерам оперативного штаба Вермахта в Рейхенхалле общие инструкции изучить русскую проблему и в частности изучить проблемы железнодорожного транспорта. Поскольку вы сказали немного раньше, что до августа не слышали от Гитлера, какой была ситуация, я спрашиваю вас, были ли вы информированы об этих совещаниях генерал-полковника Йодля.
Кейтель: Нет. Я не слышал об этом пока не оказался здесь, о том, что такое совещание проходило в Берхтесгадене в конце июля или начале августа. Это могло быть в силу факта того, что я отсутствовал тогда в Берхтесгадене. Я не знаю об этом совещании, и думаю, генерал Йодль, вероятно, забыл рассказать мне об этом тогда. Я не знаю об этом.
Нельте: Каким был тогда ваш личный взгляд относительно проблемы, которая возникла после совещания с Гитлером?
Кейтель: Когда я стал осознавать тот факт, что вопросу придается действительно серьезное значение я был очень удивлен, и я считал это неудачным. Я серьезно считал, что могу оказать влияние, на Гитлера используя военные соображения. Тогда, как кратко обсуждал здесь это министр иностранных дел, я написал личный меморандум, содержащий мои мысли по этому поводу, я хочу сказать, независимо от экспертной работы генерального штаба Вермахта и оперативного штаба Вермахта и хотел представить этот меморандум Гитлеру. Я решил использовать такой метод, потому что, как правило, никому не удавалось сказать Гитлеру два предложения. Он забирал слово у говорившего и после никто не мог сказать того, что хотел. И в связи с этим я хочу сказать прямо сейчас, что у меня возникла идея — в первый и последний раз — лично посетить министра иностранных дел, с целью попросить его поддержать меня относительно вопроса с политического угла. То есть визит в Фушл, который уже обсуждался здесь и о котором министр иностранных дел фон Риббентроп потвердел ранее во время своего допроса.
Нельте: Значит, вы подтверждаете сказанное господином фон Риббентропом, так что мне не надо повторять это?
Кейтель: Я подтверждаю, что отправился в Фушл. Со мной был меморандум. Он был написан от руки, поскольку я не хотел, чтобы кто-либо еще видел его. Я покинул Фушл с осознанием того факта, что он хотел попытаться оказать влияние на Гитлера с таким же результатом. Он обещал мне.
Нельте: Вы передали этот меморандум Гитлеру?
Кейтель: Да. Позднее в Бергхофе, после доклада об обстановке. Я вручил ему этот меморандум, когда мы были наедине. Я думаю, он сказал мне тогда, что он изучит его. Он взял его, и не дал мне возможности дать какие-либо обьяснения.
Нельте: Учитывая его важность вы позднее нашли возможность снова упомянуть его?
Кейтель: Да. Поначалу ничего не случилось, так что через некоторое время я напомнил ему о нем и попросил его обсудить со мной проблему. Он так и сделал, и с вопросом разобрались очень кратко сказав, что военные и стратегические соображения, представленные мной были не убедительными. Он, Гитлер, считал эти идеи ошибочными, и отверг их. В связи с этим я могу, вероятно, упомянуть очень кратко, что я был снова очень огорчен и возник еще один кризис, когда я попросил отставки, и чтобы другого назначили на мою должность и чтобы меня отправили на фронт. Это еще раз привело к острой перепалке как уже описывалось рейхсмаршалом, когда он говорил, что Гитлер занимал позицию, что он не терпел, чтобы генерал с чьими взглядами он не соглашался просили его об отставке со своих постов в силу этого несогласия. Я думаю, он сказал, что он вправе отвергать такие предложения и идеи, если он считал их ошибочными. У меня не было права предпринять какие-либо действия.
Нельте: Он вернул вам меморандум?
Кейтель: Нет, я не думаю, что он вернул его. Я всегда полагал, что его нашли в захваченных документах Шмундта, что по-видимому не так. Я не получал его; он оставил его себе.
Нельте: Я не желаю тратить время Трибунала в связи с этим. Я оставлю это вам, если вы желаете раскрыть содержание меморандума. Я не касаюсь военного представления — можно представить, что оно было — но вопрос в том: вы упоминали пакт о ненападении[702] 1939 в этом меморандуме?
Кейтель: Да, но я могу сказать, что основная часть моего меморандума была посвящена военным вопросам, военным вопросам относительно количества сил, требованиям к эффективности, и распылению сил во Франции и Норвегии, и Люфтваффе в Италии, и нашей связки на Западе. В этом меморандуме я определенно указывал на факт того, что пакт о ненападении существовал. Но остальное являлось военными соображениями.