Нельте: Вы имеет в виду, что конкретные приказы, отдававшиеся по плану Отто основывались на общей директиве?
Кейтель: Вы имеете в виду аншлюс в начале февраля?
Нельте: Прошу прощения?
Кейтель: Я могу заявить только о том, что я узнал, когда Гитлер отправил меня в армию. Я прибыл в штаб генерала Бека и сказал: «Фюрер требует вашего срочного доклада и своего информирования о подготовке, которая сделана для возможного вторжения в Австрию» и генерал Бек сказал: «Мы ничего не подготовили; ничего не сделано, вообще ничего».
Нельте: Обвинение утверждает, что вы участвовали в планировании действий против Австрии как это произошло в марте 1938. У меня есть директива относительно плана Отто, С-102.
Вы утверждаете, что весь вопрос является импровизацией?
Кейтель: Я помню, что этот приказ не принимался главнокомандующим армией и другими главнокомандующими до тех пор, пока проект находился в разработке. Ничего не было подготовлено. Все это являлось импровизацией и это документально установленные факты того, что принималось на деле. Команды относительно того, что следует делать отдавались устно и лично, что и было сделано утром 12 марта, когда в Австрию произошло вторжение.
Нельте: Теперь я вернусь к событиям предшествующим случаю с Австрией. Вы знаете, что в дневнике генерала Йодля заявлено: «На Шушнига[671] оказывается сильнейшее политическое и военное давление». Каким образом вы участвовали в конференции в Оберзальцберге с участием Шушнига?
Кейтель: Могу я добавить к своему предыдущему ответу, что мы поняли из вторжения проходившего утром 12 марта о приказе отданном поздним вечером 11 марта. Следовательно, этот документ не имел реального влияния на события. Такой документ не мог быть разработан между 10 вечера и 6 утра.
Я могу сказать следующее относительно моего участия в конференции в Оберзальцберге 10 и 11 февраля:
Это было мое первое официальное мероприятие, в котором я принимал участие. Вечером 4 февраля Гитлер покинул Берлин. Он вызвал меня в Оберзальцберг 10 февраля. Здесь, днем проходила встреча с австрийским федеральным канцлером Шушнигом, которая уже часто здесь обсуждалась. Вскоре я прибыл — я не знал, почему меня вызвали — генерал фон Рейхенау[672] прибыл из Мюнхена, генерал воздушных сил Шперле[673]; так что мы трое генералов присутствовали, когда около 10:30 господин Шушниг прибыл с господином фон Папеном. Поскольку я никогда не присутствовал на конференциях политического характера или такого рода, я не знал, зачем я здесь. Я могу сказать откровенно, иначе вы не поймете. В течение дня причина присутствия трех представителей Вермахта естественно стала мне ясной. В определенном отношении они представляли военную, по крайней мере, военную демонстрацию — я могу аккуратно так её назвать. На предварительном допросе и позднее меня спрашивали о существенности того факта, что после полудня мое имя было названо и я был внезапно вызван из дома к фюреру. Я отправился в его комнату. Вероятно, для меня звучит странно сказать, что когда я вошел в комнату я подумал, что он отдаст мне директиву, но словами были: «Ничего». Он использовал такие слова: «Пожалуйста, присаживайтесь». Затем он сказал: «Да, федеральный канцлер желает коротко поговорить со своим министром иностранных дел Шмидтом[674]; иного я не хочу». Я могу заверить вас, что не было сказано ни одного слова о политических действиях помимо того факта, что господин Шушниг не уезжал до вечера и продолжалась дальнейшая конференция.
Мы генералы сидели в приемной и когда вечером, вскоре после моего отбытия, я получил указание направить доклады о том, что мы принимаем определенные меры по мобилизации, о которых вы информированы из документа, становится вполне ясно, что этот день служил развитию дискуссии путем военных представителей, и директива создавала доклады для сохранения давления, как показано здесь.
До моего возвращения в Берлин, в присутствии Геббельса[675] и Канариса[676], мы обсуждали доклады, которые отправлялись и которые Канарис передавал в Мюнхен. Наконец, с целью завершить вопрос, будет интересно указать на то, что начальник разведки австрийского федерального министерства, Лахузен[677], который присутствовал в суде, сказал Йодлю и мне, когда позднее он поступил на службу в Вермахт: «Мы не принимали это за блеф». И я, несомненно, дал Йодлю повод для его записи в дневнике, хотя это было достаточно быстро сказано, так как естественно я находился под первым впечатлением.
Нельте: Какова ваша позиция в отношении мер против Австрии?
Кейтель: Нет необходимости рассказывать о дальнейшем развитии событий. Оно здесь уже детально представлено. В день вторжения войск я вылетел с Гитлером на фронт. Мы проехали по шоссе через Браунау, Линц. Мы остановились переночевать в Вене. Правда в том, могу скромно добавить, что в каждой деревне нас встречали с энтузиазмом и австрийская федеральная армия маршировала бок о бок с немецкими солдатами по улицам, по которым мы проезжали. Не было ни одного выстрела. С другой стороны единственное подразделение, имеющее определенное военное значение было бронетанковым подразделением на дороге из Пассау в Вену, прибывшим в Вену только с несколькими машинами. Эта дивизия участвовала в параде на следующий день. Это очень ясная картина, которую я видел.
Нельте: Теперь мы переходим к вопросу Чехословакии. Когда Гитлер впервые обсуждал с вами вопрос Чехословакии и его намерения в этом отношении?
Кейтель: Мне кажется через 6 или 8 недель после вступления в Австрию, то есть, после завершения аншлюса к концу апреля. Аншлюс был в середине марта, и имел форму внезапного вызова, одним вечером, в рейхсканцелярии, фюрер объяснил мне вопрос. Результатом этого явилась известная директива плана «Зелёный[678]«. История вопроса хорошо известна из документов Шмидта все, из которых я идентифицировал на предварительном допросе. Тогда в достаточно срочном виде он дал мне первые директивы. У меня не было возможности задать вопросы, так как он немедленно покидал Берлин. Существовали основы для вопросов относительно условий, которые могли вытекать из военных действий против Чехословакии.
Нельте: У вас было впечатление о том, что Гитлер хотел напасть на Чехословакию?
Кейтель: В любом случае инструкции, которые он дал мне тем вечером были в отношении подготовки военных действий со всей предварительной работой, за которую был ответственен генеральный штаб. Он выразился очень точно, хотя он объяснял, что вопрос даты открыт и сказал, что в настоящее время у него нет такого намерения. Были сказаны слова: «…в настоящее время это не мое намерение».
Нельте: В связи с этим существовали различия между Судетами и остальной Чехословакией?
Кейтель: Мне не кажется, что мы обсуждали это тем вечером во время короткого совещания. Фюрер не обсуждал со мной политические аспекты; он просто обратил мое внимание на необходимость военных мер. Он не сказал, будем ли мы довольствоваться Судетами либо будем прорываться через чехословацкую линию укреплений. Тогда такой проблемы не стояло. Но в любом случае — если они готовились к войне — тогда к войне следовало подготовиться; если бы произошел конфликт с чешской армией, то есть, подготовиться к реальной войне.
Нельте: Вы знаете, что есть протокол совещания Гитлера — генерала Кейтеля 21 апреля, у которого есть две версии, говорящих о решительных действиях в случае инцидента. В первом после слова «инцидент» написано: «например, убийство германского посланника» выражающего враждебность Германии. Во втором, после слова «инцидент» написано только «например, на случай инцидента». Вы можете объяснить какой смысл может быть придан этой записи, которая не запись в подлинном смысле слова?
Кейтель: Я впервые увидел здесь записи Шмундта. Мы не получали их тогда как документ для работы. Это не протокол. Эти записки сделаны адъютантом впоследствии. Я не хочу сомневаться в их верности или аккуратности, так как память не позволяет мне сегодня вспомнить точные слова, которые были использованы. Однако этот вопрос, который считается здесь существенным, убийство немецкого посланника в Праге, это ситуация о которой я никогда не слышал, если только никто об этом не говорил. Говорилось, о том, что посланник может быть убит, и я спрашивал какой посланник, или что-либо похожее. Затем, насколько я вспоминаю, Гитлер сказал, что война 1914 также началась с убийства в Сараево, и что такие инциденты могут случиться. У меня не сложилось впечатление, тогда война могла возникнуть из-за провокации.
Нельте: Вы расскажете подробнее об этом.
Председательствующий: Вероятно, нам лучше прерваться.
(Трибунал отложен до 10 часов 4 апреля 1946)
Девяносто восьмой день
Четверг, 4 апреля 1946
Утреннее заседание
Председательствующий: Продолжайте доктор Нельте.
Нельте: Вчера мы обсуждали вашу встречу 21 апреля, с Гитлером, и адъютантом Шмундтом. Я снова представляю вам документ 388-ПС и прошу ответить вас на мой вопрос. В принципе совещание такого рода не проходило?
Кейтель: В определенной степени правда то, что я был вызван и к моему полному удивлению были представлены идеи касающиеся подготовки войны против Чехословакии. Это заняло очень короткое время, до одного из отбытий Гитлера в Берхтесгаден. Я не помню, чтобы даже сказал слово во время этого краткого инструктажа, но я задал только один вопрос, и затем с этими чрезвычайно удивительными директивами я отправился к себе.
Нельте: Что касается вас, что случилось далее?
Кейтель: Моей реакцией в ходе первого часа после этого было то, что это нельзя было осуществить с точки зрения военной силы, которой мы обладали. Затем я успокоил себя мыслью, что разговор подразумевал, что ничего не будет запланировано в определенный промежуток времени. На следующий день я обсуждал вопрос с начальником оперативного штаба, генералом Йодлем. Я никогда не получал какого-либо протокола обсуждения, ни какой-либо записи. Итогом наших обсуждений было «предоставить события самим себе, потому что было много времени, и потому что любые такие действия являлись вопросом военных причин». Я также объяснил Йодлю, что вступительными словами были: «В мои намерения не входят военные действия против Чехословакии в ближайшее время».
Затем, на последующих неделях мы приступили к теоретическим обсуждениям; однако, без консультаций с родами войск Вермахта, потому что я считал себя неуполномоченным делать это. В последующий период замечено, как следует из документов Шмундта, адъютанты, военные адъютанты, периодически задавали множество детальных вопросов о силе дивизий, и так далее. На эти вопросы отвечал оперативный штаб Вермахта для их сведения.
Нельте: Мне кажется, мы можем существенно сократить, господин маршал, однако ваши объяснения важны. Решающее положение — если вы возьмете документ перед вами и сравните подготовку с тем, какое давление оказывалось в Оберзальцберге и скажите, что произошло после этого.
Кейтель: Да. Через четыре недели получив эту работу, я отправил в Оберзальцберг проект директивы о подготовительных мероприятиях. В ответе я был проинформирован, что Гитлер сам прибудет в Берлин для разговора с главнокомандующим. Он прибыл в Берлин в конце мая, и я присутствовал на совещании с генерал-полковником фон Браухичем. На этом совещании основной план был совместно изменен, а именно, в отношении выраженного Гитлером намерения предпринять военные действия против Чехословакии в ближайшем будущем. Причиной того, что он передумал, было то, что Чехословакия — мне кажется это было 20 или 21 мая — объявила общую мобилизацию, и Гитлер тогда объявил, что она направлена только против нас. Военные приготовления Германией не осуществлялись. Это было причиной полного изменения его намерений, о которых он устно сообщил только главнокомандующему армией и приказал ему начать приготовления. Этим объясняется изменение основных приказов — то есть, основной идеей принятой директивы было: «Моим безусловным решением является предпринять военные действия против Чехословакии в ближайшем будущем».
Нельте: Благодаря Мюнхенскому соглашению[679] войны с Чехословакией удалось избежать. Каким было ваше мнение и мнение генералов об этом соглашении?
Кейтель: Мы были чрезвычайно рады тому, что не пришлось проводить военную операцию, потому что за время подготовки у нас всегда было мнение, что наши средства нападения против пограничных укреплений Чехословакии незначительны. С чисто военной точки зрения у нас не хватало средств наступления для атаки, включающей в себя прорыв пограничных укреплений. Впоследствии мы были чрезвычайно удовлетворены достигнутому политическому решению.
Нельте: Какой эффект произвело это соглашение на престиж Гитлера среди генералов?
Кейтель: Мне кажется, я могу сказать, что в результате престиж Гитлера среди генералов сильно возрос. Мы осознавали, что с одной стороны военные средства и военные приготовления нельзя было отвергать, а с другой стороны было найдено такое решение, которого мы не ожидали, и были чрезвычайно благодарны этому.
Нельте: Удивительно, что через 3 недели после Мюнхенского соглашения так приветствовавшегося каждым, включая генералов, Гитлер дал инструкции по оккупации оставшейся Чехословакии?
Кейтель: Мне кажется недавно рейхсмаршал Геринг во время своего допроса рассматривал этот вопрос. Моим впечатлением, как я его запомнил было то, что Гитлер сказал мне тогда о том, что он не уверен в том, что Чехословакия признает утрату судето—немецких территорий с их сильными укреплениями; и более того, он затронул близкие отношения, существующие между Чехословакией и Советским Союзом и думал, что вероятно Чехословакия может и вероятно станет военной и стратегической угрозой. Такими были военные причины, о которых он сказал мне.
Нельте: Указывалось ли Гитлеру на то, что силовое решение проблемы оставшейся Чехословакии представляет собой большую опасность, а именно тем, что остальные державы, то есть Англия, Франция вмешаются?
Кейтель: Я не был информирован о последнем разговоре в Мюнхене между британским премьер-министром Чемберленом[680] и фюрером. Однако, я относился к этому вопросу, что касалось дальнейшего решения как политического, у меня не было возражений, если можно выразиться, особенно в связи с тем, что после мюнхенской встречи было существенное снижение военных приготовлений. Если возникал политический вопрос, фюрер отказывался обсуждать его.
Нельте: В связи с вопросом Чехословакии я хочу упомянуть подполковника Кёхлинга[681], который был охарактеризован обвинением как связной с Генлейном[682]. Был ли Вермахт или ОКВ вовлечен в этот вопрос?
Кейтель: Работа Кёхлинга оставалась мне неизвестной; Кёхлинга назвал я. Гитлер спросил меня об офицере для специальной задачи, и если так пусть он доложит мне. После отправки подполковника Кёхлинга из Берлина я ни видел, ни разговаривал с ним снова. Однако я знал, что как я слышал позднее, он являлся у Генлейна, своего рода военным советником.
Нельте: Обвинение указало, что вы присутствовали при визите министра президента Тисо[683] в марте 1939, как и при визите президента Гаха[684], и из этого делает вывод, что вы участвовали в политических дискуссиях которые проходили. Какую роль вы играли в связи с этим?
Кейтель: Это правда, мне кажется в каждом случае, по поводу таких государственных визитов и визитов зарубежных государственных деятелей, что я присутствовал в рейхсканцелярии или в приемной. Я никогда не принимал участия в настоящих обсуждениях политических вопросов. Я находился в приемной и чувствовал, что я должен присутствовать в качестве высокопоставленного представителя Вермахта. Но в каждом отдельном случае, я вспоминаю меня с благодарностью провожали или я ожидал в приемной до того момента пока меня не вызовут. Я могу положительно сказать, что я в ту ночь не сказал ни одного слова Тисо или президенту Гаха, ни участвовал в непосредственных дискуссиях Гитлера с этими людьми. Могу я добавить, что в ту ночь визита президента Гаха я присутствовал в рейхсканцелярии потому, что ночью высшее командование армии инструктировалось о том, как следует проводить вступление.
Нельте: В этой связи я лишь желаю уточнить это, поскольку я полагаю, что этот вопрос был разъяснен в показаниях рейхсмаршала Геринга. Вы никогда не говорили президенту Гаха о возможной бомбардировке Праги, в случае если он не согласиться подписать.
Кейтель: Нет.
Нельте: Теперь мы переходим к вопросу Польши. Обвинение также обвиняет вас в участии в планировании и подготовке военных действий против Польши и содействии в осуществлении таких действий. Вы можете кратко обозначить ваше основное отношение к восточным проблемам?
Кейтель: Мне был известен вопрос, касающийся проблемы Данцига и коридора[685]. Я также знал о том, что политические дискуссии и переговоры относительно этих вопросов находились на рассмотрении. В случае с нападением на Польшу которое с течением времени было подготовлено, были, конечно, связаны эти проблемы.
Поскольку я сам не касался политических вопросов, у меня лично было такое мнения, что в случае с Мюнхеном и до Мюнхена, военные приготовления, то есть военное давление если можно его так назвать, сыграло бы такую же роль, какую оно сыграло в Мюнхене. Я не уверен, что вопрос можно было решить без военных приготовлений.
Нельте: Эти вопросы не могли быть решены предшествующими переговорами?
Кейтель: Мне трудно об этом говорить, хотя я знаю, что прошли несколько обсуждений касающихся как вопроса Данцига так и коридора. Я вспоминаю замечание, впечатлившее меня тогда, когда Гитлер однажды сказал, что он сожалеет о смерти маршала Пилсудского[686], потому что он верил, что он бы достиг или мог достичь соглашения с этим государственным деятелем. Так он однажды заявил.
Нельте: Обвинение заявляет, что уже осенью 1938 Гитлер работал над вопросом войны против Польши. Вы принимали в этом участие в 1938?
Кейтель: Нет. Я этого не помню. Я хочу верить, что согласно моим воспоминаниям в то время, были сигналы того, что такой вопрос не стоит. Тогда я сопровождал фюрера в обширном туре по инспекции восточных укреплений. Мы проехали весь фронт от Померании через болота Одер—Варте и Бреслау с целью проинспектировать различные пограничные укрепления против Польши. Вопрос укреплений в Восточной Пруссии также тогда обсуждался. Когда я рассматриваю это в связи с сегодняшним днем, я могу только полагать, что для него такие обсуждения, вероятно, были связаны с проблемой Данцига и коридора и он просто хотел понять являлись ли восточные укрепления достаточно крепкими, если вопрос Данцига и коридора приведет к войне с Польшей.
Нельте: Когда осуществлялась подготовка к оккупации Данцига?
Кейтель: Мне кажется, что ранее позднего лета 1938 были приняты приказы об оккупации Данцига в подходящий момент ударом из Восточной Пруссии. Это все, что мне известно.
Нельте: Обсуждалась ли война с Польшей в связи с этим?
Кейтель: Да, кроме того связанные с этим возможности обороны границы, но я не помню каких-либо, ни каких-либо рода приготовлений, любых военных приготовлений, помимо неожиданного нападения из Восточной Пруссии.
Нельте: Если я правильно помню, вы однажды сказали мне, когда мы обсуждали вопрос, что Данциг мог быть оккупирован лишь не в результате войны с Польшей.
Кейтель: Да, это так. Это заявление было сделано ранее и снова, эта оккупация, или неожиданное нападение на Данциг проводились бы, только если бы это не привело к войне.
Нельте: Когда этот взгляд изменился?
Кейтель: Мне кажется, Польша отказалась обсуждать какое-либо решение вопроса Данцига, что стало причиной дальнейших обсуждений и шагов.
Нельте: Обвинение располагает директивой от 3 апреля 1939…
Кейтель: Я могу вероятно добавить, что в целом после Мюнхена ситуация относительно восточной проблемы также была пересмотрена, вероятно, или как мне кажется, с такой точки зрения: проблема Чехословакии была решена без единого выстрела. Такое же вероятно возможно и в отношении немецких проблем на востоке. Я также уверен, я помню Гитлера сказавшего, что он не думает, что западные державы, особенно Англия, заинтересованы в немецкой восточной проблеме и будут скорее посредниками чем заявят свои возражения.
Нельте: Это документ С-120, план «Белый[687]«. Согласно нему, была принята директива от 3 апреля 1939.
Кейтель: Давайте сначала посмотрим на документ. В его первом предложении уже заявлено, что этот документ должен был заменить обычные ежегодные инструкции Вермахта относительно возможной подготовки к мобилизации, дальнейшей разработкой предметов известных нам из инструкций которые принимались на 1937—38 и которые принимались каждый год. Но фактически, тогда или незадолго до, Гитлер, в моем присутствии, прямо проинструктировал главнокомандующего армией принять стратегические и оперативные меры для нападения, для войны с Польшей. Как видно из документа я затем принял эти первые соображения, то есть, фюрер уже приказал следующее: все должно быть разработано ОКХ армии к 1 сентября 1939, и что после этого времени должна быть составлена таблица. Этот документ был тогда подписан мной.
Нельте: Каким было ваше отношение и остальных генералов к войне?
Кейтель: Я могу сказать, что тогда, в связи с подготовкой против Чехословакии, и главнокомандующий армией и генералы с которыми я разговаривал, и также я сам, противостояли идее ведения войны с Польшей. Мы не хотели этой войны, но, конечно, мы немедленно начали осуществлять отданные приказы, по крайней мере, что касалось разработок генерального штаба. Нашей причиной являлось то, что мы знали какие военные средства имеются у нас тогда, то есть, дивизии, их снаряжение, их вооружение, не говоря уже о совершенно неадекватном их снабжении боеприпасами, напоминавшее нам как солдатам, что мы не готовы начинать войну.
Нельте: Вы имеете в виду, что соображения чисто военного характера определяли ваше отношение?
Кейтель: Да. Я признаю это. Я не касался политических проблем, но стоял только вопрос: можем ли мы или нет?
Нельте: Я хочу установить следующее. Итак, 23 мая 1939 было совещание во время, которого Гитлер обращался к генералам. Вам известно это обращение? Какова была причина этого обращения и его содержания?
Кейтель: Я впервые увидел здесь протокол во время моих допросов. Он напоминает мне ситуацию тогда. Назначением послания было показать генералам, что их сомнения необоснованны, устранить их сомнения, и наконец, указать на то, что условия еще не созрели и что политические переговоры об этих вопросах еще могут изменить ситуацию.
Нельте: У вас тогда было мнение, что война действительно начнется?
Кейтель: Нет, тогда — и это вероятно достаточно наивно — я верил, что война не начнется, что в виду проводимых военных приготовлений, переговоры возобновятся, и решение будет найдено. В наших военных соображениях строго военная точка зрения всегда преобладала. Мы генералы верили, что Франция — в меньшей степени Англия — ввиду своего пакта о взаимопомощи с Польшей вмешается и, что у нас нет оборонительных средств от неё. По этой причине я лично всегда убеждался, что войны не будет, потому что мы не сможем вести войну против Польши если Франция нападет на нас с Запада.
Нельте: Итак, затем каково было ваше мнение о ситуации после речи 22 августа 1939?
Кейтель: Речь была произнесена в конце августа и была адресована генералам, собравшимся в Оберзальцберге, командующим войск подготовленных для востока. Когда Гитлер, ближе к концу речи, объявил о том, что заключен пакт[688] с Советским Союзом, я был твердо убежден, что войны не будет, потому что я верил, что такие условия создают основу для переговоров и что Польша не будет подвергать себя этому. Я также верил, что теперь найдена основа для переговоров, хотя Гитлер в своей речи, копию которой я впервые прочитал здесь сказал, что вся подготовка проведена, и что он намерен пустить их в дело.
Нельте: Вам известно о том, что Англия действительно пыталась действовать как посредник?
Кейтель: Нет, я ничего не знал об этих вопросах. Первой вещью, которая была очень удивительной для меня было то, что в один из тех дней, которые периодически обсуждаются здесь, а именно 24-е или 25-е, только через несколько дней после совещания в Оберзальцберге, я был внезапно вызван к Гитлеру в рейхсканцелярию и он сказал мне лишь: «Остановите все, свяжитесь немедленно с Браухичем. Мне нужно время для переговоров». Мне кажется, что после этих слов меня проводили.
Нельте: Что происходило далее?
Кейтель: Я сразу позвонил главнокомандующему армией и передал приказ, и Браухич был вызван к фюреру. Все было остановлено и все решения о возможных военных действиях были приостановлены, без каких-либо временных ограничений, на следующий день, мне кажется это было 5 дней согласно вычислениям, сделанным сегодня.
Нельте: Вы знали о так называемых минимальных требованиях к Польше?
Кейтель: Мне кажется, что я видел их в рейхсканцелярии, что Гитлер сам показал их мне, чтобы я знал о них.
Нельте: Раз вы их видели, считали ли вы эти требования серьезными?
Кейтель: Тогда я бывал всегда по несколько минут в рейхсканцелярии и как солдат я естественно верил, что они были совершенно честными.
Нельте: Были ли тогда, разговоры о пограничных инцидентах?
Кейтель: Нет. Вопрос пограничных инцидентов обширно обсуждался на моих предварительных допросах. В той ситуации и в нескольких дискуссиях в рейхсканцелярии мы не обсуждали этот вопрос.
Нельте: Я представляю вам документ 795-ПС, протокол который касается польской формы для Гейдриха[689].
Кейтель: Могу я добавить…
Нельте: Пожалуйста.
Кейтель: …а именно, что 30 августа, мне кажется, день нападения, которое должно было, состоятся 1 сентября, был снова перенесен на 24 часа. По этой причине Браухич и я были снова вызваны в рейхсканцелярию и по моим воспоминаниям причиной было названо ожидание польского уполномоченного. Все было отложено на 24 часа. Затем изменений военных инструкций не происходило.
Документ касается польской формы для пограничных инцидентов или какого-либо рода незаконных действий. Мне его показали, я знаю его; это последующая запись разговора со мной адмирала Канариса. Он сказал, что он достал польскую форму. Об этом было сообщено через адъютанта фюреру. Я спросил: «Для какой цели?». Мы оба согласились в том, что намечается какое-либо незаконное действие. Если я правильно помню я сказал ему о том, что тогда я не верил в такие вещи и чтобы он держался от них подальше. Затем у нас было короткое обсуждение о Диршау, который мог быть занят ударом Вермахта. Вот все, что я слышал об этом. Мне кажется я сказал Канарису, чтобы он уклонился от вопроса сказав, что у него нет польской формы. Он просто сказал бы, что у него её нет и вопрос был бы снят.
Нельте: Вам конечно известно, что этот вопрос был связан с последующим нападением на радиостанцию в Гляйвице[690]. Вы знаете, что-нибудь об этом инциденте?