(Из стенограммы заседаний Международного Военного Трибунала 15–17 апреля 1946 [998] )
Сто восьмой день
Понедельник, 15 апреля 1946
Вечернее заседание
Тома [999] : Господин Председательствующий, прежде всего я, приобщаю копии документов, допущенных этих утром включающие публикации Розенберга — «Tradition und Gegenwart[1000]«, «Schriften und Reden[1001]«, «Blut und Ehre[1002]«, «Gestaltung der Idee[1003]«, и «Der Mythus des zwanzigsten Jahrhunderts[1004]«— в качестве доказательства факта, что подсудимый не участвовал в заговоре против мира и в психологической подготовке войны. Эти выдержки содержат речи, которые подсудимый произносил перед дипломатами, перед студентами, перед юристами, и подразумевают подтверждение, что по этим поводам он боролся за социальный мир, и что в частности, он не хотел борьбы идеологий ведущей к политической вражде. В этих речах он оправдывал свободу совести и разумное решение еврейской проблемы, дающие даже определенные преимущества евреям. В частности, он призывал к равенству и справедливости в этом вопросе. Я прошу Трибунал принять официальное уведомление об этих речах, и с разрешения Трибунала я вызываю подсудимого Розенберга в качестве свидетеля.
(Подсудимый Розенбер г занимает место свидетеля)
Председательствующий [1005] : Вы назовёте свое полное имя?
Розенберг: Альфред Розенберг.
Председательствующий: Повторите за мной эту клятву: «Я клянусь перед господом — всемогущим и всевидящим — что я говорю чистую правду — и не утаю и не добавлю ничего.
(Подсудимый повторяет клятву на немецком)
Председательствующий: Вы можете сесть.
Тома: Господин Розенберг, будьте добры представить Трибуналу вашу личную историю.
Председательствующий: Доктор Тома, вы не присвоили вашим экземплярам, каких-либо номеров экземпляров, не так ли?
Тома: Да, есть. Это Розенберг-7 (а).
Председательствующий: О, они все пронумерованы?
Тома: Да.
Председательствующий: Очень хорошо. Когда вы ссылаетесь на какой-либо из документов, приводите его номер экземпляра.
Тома: Да, именно так.
(Обращаясь к подсудимому)
Вы представите Трибуналу вашу личную историю…
Председательствующий: Минуту, доктор Тома. Для протокола, вы понимаете, который содержится в расшифровке, я думаю, вы сами зачитаете список документов, которые вы приобщили, заявляя, какие у них номера экземпляров. У вас есть список документов приобщаемых в качестве доказательства?
Тома: Да.
Председательствующий: Вы зачитаете его под протокол?
Тома: Экземпляр Розенберг-7, «Der Mythus des zwanzigsten Jahrhunderts».
Председательствующий: Да.
Тома: Розенберг-7 (а), «Gestaltung der Idee»; Розенберг-7 (б); Розенберга, «Blut und Ehre»; Розенберг-7 (в), Розенберга — «Tradition und Gegenwart»; Розенберга—7 (г), Розенберга «Schriften und Reden»; и Розенберг-8 «Volkischer Beobachter[1006]«, март и сентябрь 1933.
Председательствующий: Этот был исключен Трибуналом. Номера 7 (д) и 8 были исключены.
Тома: Я не цитировал 7 (д), но Розенберга-8.
Председательствующий: Вы цитировали 8, точно.
Тома: Да, я упомянул Розенберг-8, и я прошу меня извинить.
Председательствующий: Номер 8 также исключен.
Тома: Да.
(Обращаясь к подсудимому)
Господин Розенберг, пожалуйста, представьте Трибуналу вашу личную историю.
Розенберг: Я родился 12 января 1893 в Ревеле в Эстонии. После окончания здесь средней школы я начал изучать осенью 1910 архитектуру в Технологическом институте в Риге. Когда германо-русские фронтовые линии приближались в 1915, Технологический институт, включая профессоров и студентов, был эвакуирован в Москву, и там, в столице России я продолжил свою учебу. В конце января или начале февраля 1918 я закончил свою учебу, получив диплом в качестве инженера—архитектора, и вернулся в свой родной город.
Когда германские войска вошли в Ревель, я попытался записаться добровольцем в германскую армию, но поскольку я был гражданином оккупированной страны, меня не приняли без специальной рекомендации. Поскольку в будущем я не хотел жить между границами нескольких стран, я попытался добраться до Германии.
Для балтийских немцев, несмотря на свою верность российскому государству, немецкая культура являлась их интеллектуальным домом, и опыт, полученный мной в России усиливал мою решимость сделать всё возможное в моей власти, для предотвращения скатывания политического движения в Германии в большевизм. Я уверен, что это движение в Германии, из-за неустойчивой структуры системы Германского Рейха, означало огромную катастрофу. В конце ноября 1918 я отправился в Берлин и оттуда в Мюнхен. В действительности, я хотел заняться профессией архитектора, но в Мюнхене, я встретил людей, которые чувствовали то же, что и я, и я стал членом редакции еженедельника, который тогда был основан в Мюнхене. Я отправился работать в эту еженедельную газету в январе 1918 и продолжал с того времени литературную работу. Там в Мюнхене я пережил развитие политического движения до советской республики[1007] в 1919 и её свержения.
Тома: Вы упомянули Германию как ваш интеллектуальный дом. Вы расскажите Трибуналу, какие работы и какие ученые повлияли на вас в пользу немецкой ментальности?
Розенберг: В дополнение к своим непосредственным интересам в архитектуре и рисовании, я с детства следовал историческим и философским наукам и таким образом, конечно, инстинктивно стремился читать Гёте[1008], Гердера[1009] и Фихте[1010] с целью интеллектуального развития в таких направлениях. В то же время, на меня влияли социальные идеи Чарльза Диккенса[1011], Карлайла[1012] и в отношении Америки, Эмерсона[1013]. Я продолжал эти учения в Риге и естественно, возвышал превыше всех Канта[1014] и Шопенгауэра[1015], и прежде всего, посвящал себя изучению философии Индии и соответствующих идейных школ. Позднее, конечно, я изучал видных европейских историков по истории цивилизации: Буркхардта[1016] и Роде, Ранке[1017] и Трейчке[1018], Моммзена[1019] и Шлифена. Наконец в Мюнхене я начал более подробно изучать современную биологию.
Тома: Вы часто упоминали в ходе ваших речей «воплощение идеи». Это было под влиянием Гёте?
Розенберг: Да, это конечно вопрос, чтобы идею, видеть мир как её воплощение, восходит к Гёте.
Председательствующий: (Доктору Тома) Трибунал, вы понимаете, хочет, чтобы вы ограничились своей собственной философией, а не истоками этих философий, поскольку вы ссылаетесь на философские вопросы в целом.
Тома: Как вы пришли к НСДАП[1020] и Гитлеру[1021] в Мюнхене?
Розенберг: В мае 1919 издателя журнала, который я упоминал, посетил человек по имени Антон Дрекслер[1022], который представился как председатель недавно основанной Немецкой рабочей партии[1023]. Он заявил, что он выступал за идеи похожие на выражавшиеся нашим журналом, и с того времени я начал связи с очень маленькой группой немецких рабочих, которая сформировалась в Мюнхене. Той осенью 1919 я также встретил Гитлера.
Тома: Когда вы присоединились к Гитлеру?
Розенберг: Что же, тогда у меня были серьезные разговоры с Гитлером, и по этому поводу я заметил его широкий взгляд на европейскую ситуацию в целом.
Он сказал, что, по его мнению, Европа тогда находилась в социальном и политическом кризисе, которого не существовало со времен падения древнеримской империи. Он сказал, что в этой сфере места беспорядков были повсюду, и что он лично стремился получить четкую картину с точки зрения возрождения Германии в озвученных условиях. Впоследствии, я слышал некоторые из первых речей Гитлера, которые произносились на небольших митингах от 40 до 50 участникам. Я верил, прежде всего, солдату, который был на фронте, и скромно выполнял свой долг за 4½ года, имевшему теперь право говорить.
В конце 1919, я вступил в партию — не раньше Гитлера, как это утверждается здесь, а позже. В этой первоначальной партии мне присвоили членский номер 625.
Я не участвовал в разработке программы партии. Однако, я присутствовал, когда программа партии зачитывалась и комментировалась Гитлером 24 февраля 1920.
Тома: Затем вы представили оправдание партийной программы и вероятно хотели решить проблемы, которые относились к социальному и политическому кризису. Каким вы видели решение?
Розенберг: В ответ на различные запросы относительно 25 пунктов программы, в конце 1922 я написал комментарий, который фрагментами зачитывали Трибуналу. О нашем общим отношении тогда, можно вероятно кратко заявить как о следующем:
Техническая революция 19-го века имела определенные социальные и политические последствия. Индустриализация и погоня за прибыльной жизнью создали индустриальное государство и мегаполисы со всеми их с задворками и отчужденностью от природы и истории.
На сломе столетия, многие люди которые хотели вернуть свою родину и историю отвергали такое одностороннее движение. Возрождение традиции, фольклорных песен и фольклора прошлого, возникло с молодежным движением того времени. Художественные работы, например, профессора Шульце—Наумбурга[1024] и некоторых поэтов являлись характерным протестом против этого одностороннего хода времени, и здесь национал-социализм пытался получить основу — с полным осознанием, что это было современное движение, а не движение ретроспективной сентиментальности. Он связывал себя с социальным движением Штокера[1025] и национальным движением Шёренера[1026] в Австрии, не используя их в целом как модель.
Я должен добавить, что имя «национал-социализм» мне кажется, произошло в Судетах[1027], и небольшая Немецкая рабочая партия была основана под именем «Национал-социалистическая немецкая рабочая партия».
Если я так могу сказать, что окончательно заставило нас по существу назвать себя национал-социалистами — вы, поймете, многие ужасные вещи представлены за время этих трёх месяцев обвинением, но ничего не сказано о национал-социализме — мы были, тогда, осведомлены о факте, что в Германии есть два враждебных лагеря, что в обоих лагерях сражались миллионы достойных немцев; и мы обнаружили себя перед лицом проблемы возможно приемлемой для обеих этих лагерей с точки зрения национального единства и тем, что мешало взаимопониманию этих двух лагерей. Вкратце, как тогда, так и позже мы объясняли стороне пролетариата, что даже если классовый конфликт всё еще являлся фактором в социальной и политической жизни, вместе с тем, в качестве идеологической основы и постоянной максимы означал вечную разобщенность нации. Направление движения по социальному примирению или какого-либо рода социальному конфликту международным центром являлось вторым решающим препятствием для социального согласия. Однако, в целом, зов социальной справедливости, выдвинутый рабочими, был оправданным, достойным и необходимым. Относительно буржуазии мы верили, что способны установить, что в некоторых случаях реакционная каста привилегированных и предубежденных кругов работала в ущерб интересам народа и во-вторых, что в определенных случаях представление национальных интересов не должно основываться на привилегии; напротив, требование национального единства и достойного представительства являлось правильным отношением с их стороны. Это привело к идеям, которые Гитлер…
Председательствующий: Доктор Тома, вы пытаетесь ограничить свидетеля обвинениями, выдвинутыми в отношении его? Обвинения против подсудимых не в том, что они пытались восстановить Германию, но что они использовали это восстановление с целью нападения вовне — на расы и нации вовне.
Тома: Но, по моему мнению, мы должны посвятить некоторое время ходу мыслей Розенберга, чтобы определиться с мотивами его действий; но теперь я спрошу его об этом:
Вы осознавали, что эти вопросы социализма и вопросы труда и капитала являлись в действительности международными вопросами? И почему вы боролись против демократии в качестве вопроса международной борьбы?
Додд [1028] : Господин Председательствующий, я думаю это продолжение той же линии допроса, и я должен сказать, что никто в обвинении не выдвигал обвинений против данного подсудимого за то, что он думал. Я думаю все мы, по принципиальным причинам, противостоим преследованию любого человека за то, что он думает. И я скажу с огромным уважением, что я совершенно убежден, что таково и отношение Трибунала. Поэтому, мы думаем совершенно излишне излагать мысли подсудимого по этим предметам, или чему-либо иному, такого же рода.
Тома: По моим сведениям, подсудимого также обвиняют в борьбе с демократией; вот почему мне кажется, что должен поставить ему этот вопрос.
Председательствующий: Что за вопрос?
Тома: Почему он боролся с демократией — почему национал-социализм и он сам боролись против демократии.
Председательствующий: Я не думаю, что он имеет, какое-либо отношение к данному делу. Единственный вопрос использовал ли он национал-социализм для цели осуществления международных правонарушений.
Тома: Господин Председательствующий, национал-социализм в качестве концепции должен быть разделен на составные части. Поскольку обвинение поддерживает, что национал-социализм боролся против демократии, с уклоном в национализм и милитаризм, он теперь сам имеет возможность сказать, почему национал-социализм поддерживал милитаризм, и был ли он действительной причиной. Национал-социализм должен быть проанализирован как концепция с целью определить её составные части.
Председательствующий: Чем был национал-социализм уже было показано Трибуналу, и он не оспаривает факт, что «фюрер-принцип» был введён в Германии. Вопрос не в том, почему он был введён. Если он был введён только для внутренних потребностей в отношении этого нет обвинений. Единственные обвинения в том, что национал-социализм был использован для цели агрессивной войны и совершения других преступлений, о которых мы услышали.
Тома: По моим сведениям, обвинение в ведении агрессивной войны было выбрано, потому что это была война, против демократии основанная на национализме и милитаризме.
Председательствующий: Демократии вне Германии, не в Германии.
Тома: Тогда я должен спросить подсудимого, как он ответит на обвинение о том, что национал-социализм проповедовал высшую расу.
Розенберг: Я знаю, что эта проблема это основное положение обвинительного заключения, и я осознаю, что в настоящем, в свете ряда ужасных инцидентов, автоматически делаются выводы о прошлом и причине происхождения так называемой расовой науки. Однако, я уверен, что решающее значение в суждении об этой проблеме знать точно о чем мы ведём речь.
Я никогда не слышал слова «высшая раса» настолько часто, как в этом зале суда. По моим сведениям, я не упоминаю и не использую его ни в каких своих произведениях. Я снова пролистал свои «Schriften und Reden» и не нашел этого слова. Я говорил только однажды о сверхлюдях упоминаемых Гомером[1029], и я нашел цитирование из британского автора, который написал о жизни лорда Китченера[1030], сказав, что англичанин, который покорил мир, подтвердил себя сверхчеловеком. Затем я нашел слово «высшая раса» в произведении американского этнографа, Мэдисона Гранта[1031], и французского этнографа Лапужа[1032].
Однако, я признаю — и не только признаю, но категорически — что слово «сверхчеловек» попало в моё внимание в частности в ходе моей деятельности в качестве министра Востока — и очень неприятно — когда использовалось рядом руководителей администрации на Востоке. Вероятно мы, когда мы дойдем до вопроса Востока, я смогу вернуться к этому предмету в подробностях и заявлю, какую позицию я занимал в отношении этих высказываний, которые привлекли моё внимание. Однако, в принципе, я был убежден, что этнография, прежде всего, не являлась изобретением национал-социалистического движения, но биологическим открытием, которое было результатом 400 лет европейских исследований. Законы наследственности открытые в 1860—х, заново открытые несколькими десятилетиями спустя, позволили нам еще глубже понять историю, чем многие ранние теории. Согласно, расо…
Председательствующий: Доктор Тома, подсудимый вернулся к происхождению своих взглядов. Разумеется, все мы рассмотрим здесь его заявления в речах и документах и применение, которое он придавал этим заявлениям, но не тому были ли они 400 лет назад, или что-нибудь в таком роде.
Тома: Подсудимый просто говорит о расовой проблеме и я использую возможность поговорить о так называемой еврейской проблеме как стартовой точке этого вопроса. Я хочу задать подсудимому следующий вопрос: как было…
Руденко [1033] : Господин Председательствующий, мой коллега, господин Додд, уже указывал на то, что обвинение предъявило подсудимому обвинения, основанные на конкретных терминах его преступлений: агрессивных войнах и жестокостях. Я полагаю, что наиболее верным способом допроса своего клиента со стороны доктора Тома, будет задавать ему вопросы непосредственно связанные с обвинениями. Я не могу предположить, что Трибунал намерен слушать лекцию о расовых теориях, национал-социализме, или других теориях.
Тома: Господин Председательствующий, я займусь индивидуальными вопросами позже; но поскольку идеологию и философию нацистов называют здесь преступной, я думаю, подсудимому Розенбергу должна быть дана возможность заявить о своих взглядах.
(Обращаясь к подсудимому)
Конечно, будет лучше, и вероятно более подходящим, господин Розенберг, если бы вы были немного более кратки в некоторых отношениях.
Теперь я хочу задать следующий вопрос: вы верили, что так называемая еврейская проблема в Европе может быть решена, если последний еврей покинет европейский континент. Тогда вы называли беспредметным будет ли такая программа реализована в 5, 10 или 20 лет. Это было, прежде всего, просто вопросом транспортных возможностей, и тогда, вы думали о том, что целесообразно поставить такой вопрос перед международным комитетом. Как и почему, вы пришли к такому мнению? Я подразумеваю, как, по вашему мнению, высылка последнего еврея решала проблему?
Розенберг: С целью выполнить волю Трибунала, я не хочу приводить долгое представление своих взглядов как возникших из своего изучения истории — я не только подразумеваю изучение антисемитских произведений, но и самих еврейских историков.
Мне кажется, что после эпохи широкой эмансипации во время национальных движений 19-го века, важная часть еврейской нации также искала свой путь к своим традициям и природе, и более и более сознательно отделяла сама себя от остальных наций. Это являлось проблемой, которая обсуждалась на многих международных конгрессах, в частности Бубером[1034], одним из духовных лидеров европейского еврейства, объявлявшим, что евреи должны вернуться на почву Азии, так как только там можно найти корни еврейской крови и еврейского национального характера.
Но моё более радикальное отношение в политической сфере было отчасти из моих наблюдений и опыта в России и отчасти моего последующего опыта в Германии, который, казалось, в особенности подтверждал их странности. Я не мог согласиться, что в то время как немецкие солдаты возвращались с фронта, их встречал еврейский университетский профессор, который объяснял, что немецкие солдаты умирали на поле бесчестья. Я не мог понять, что нехватка такта зайдет так далеко. Если бы это была отдельная реакция, можно было сказать, что человек ошибся. Но за время 14 лет, стало видно, что это было именно выражением прямо враждебной тенденции.
Тома: Господин Розенберг, мне кажется, мы должны также обсудить факт, что оппозиция была частично из-за противоречий спровоцированных определенными национал-социалистическими газетными статьями.
Розенберг: Заявления противоположной стороны, так как они постоянно появлялись в ходе этих 14 лет, отчасти уже появлялись до возникновения национал-социалистического движения. В конце концов, инциденты советской республики в Мюнхене и в Венгрии[1035], имели место задолго до получения национал-социалистическим движением способа получить влияние.
Тома: Господин Розенберг, что вы скажите о факте того, что в первую мировую войну 12 000 евреев погибло на фронте?
Розенберг: Конечно, я всегда осознавал факт, что многие еврейско—немецкие граждане ассимилировались в немецкой среде, и что во время такого развития возникали многие отдельные трагические случаи. Однако, в целом, это не затрагивало всё социальное и политическое движение, поскольку в особенности ведущие газеты так называемых демократических партий осознавали рост безработицы в Германии и предлагали, чтобы немцы эмигрировали во французские колонии, в Аргентину, и Китай. Влиятельные еврейские люди и председатель Демократической партии[1036] трижды совершенно открыто предлагали, что ввиду роста безработицы, немцев следует депортировать в Африку и Азию. В конце концов, во время тех 14 лет так много немцев были изгнаны из Польши в Германию так как они являлись евреями, и Лига Наций[1037] не предпринимала в пользу меньшинств эффективных шагов против такого нарушения пакта.
Тома: Господин Розенберг, вы являлись руководителем внешнеполитического управления партии[1038]. Какой была ваша функция?
Розенберг: Внешнеполитическое управление партии было основано в 1933. После прихода к власти, многие иностранцы прибыли в Германию с целью получить информацию о происхождении и природе Национал-социалистической партии. С целью создать для партии информационный центр, фюрер назначил меня руководить этим управлением. Как я сказал, задачей управления было принимать иностранцев, которые были заинтересованы в этих проблемах, предоставлять им информацию, направлять их в соответствующие партийные и государственные организации, если они были заинтересованы в Трудовом фронте[1039], молодежной проблеме, работах по зимней помощи[1040], и так далее. Мы также были заинтересованы в подготовительной работе, по первоначальным определенным предложениям сделанным нам в сфере внешней торговли и, если они заслуживали поддержку, в передаче их в соответствующие ведомства правительства.
В дальнейшем, мы изучали зарубежную прессу с целью иметь хорошие архивы для будущих исследовательских работ и информирования партийного руководства краткими политически выдержками из зарубежной прессы. Среди других вещей, я обвиняюсь в написании статей для прессы Хёрста[1041]. По приглашению редакции Хёрста, я написал пять или шесть статей в 1933 или 1934; но, после встречи с Хёрстом лишь на 20 минут в Наухайме, я снова его не видел. Я только слышал, что редакция Хёрста столкнулась с чрезвычайными сложностями, потому что демонстрировала расположение, ко мне публикуя мои нелицеприятные заявления.
Тома: В качестве начальника внешнеполитического управления вы временами предпринимали официальные политические шаги?
Розенберг: В представленных здесь документах, документе номер 003-ПС, 004-ПС и 007-ПС, обсуждалась и представлялась деятельность внешнеполитического управления; и в отношении этой деятельности я должен дать Трибуналу краткий итог и прочитать свои документы.
Тома: Но я хочу, чтобы вы рассказали, какие шаги вы предпринимали в качестве начальника внешнеполитического управления для достижения положительного соглашения между европейскими нациями.
Розенберг: Адольф Гитлер вызвал меня на встречу в Бамберге, мне кажется в 1927, на которой он заявил, что его внешнеполитическое убеждение заключается в том, что, по крайней мере, некоторые нации не могут быть прямо заинтересованы в полном угасании центральной Европы. Под «некоторыми нациями» он подразумевал в частности Англию и Италию. После беззаветного соглашения с ним, я пытался найти путь к пониманию посредством личных контактов. Я часто общался с офицерами британских воздушных сил генерального штаба британских воздушных сил. По их приглашению я посещал Лондон в 1931, и тогда имел чисто неформальные разговоры с рядом британских личностей.
И когда в 1932, на встрече Королевской академии в Риме, обсуждалась тема «Европа», мне была предоставлена возможность говорить, и произнести речь об этой проблеме, в которой я объяснял, что развитие последних веков в основном определялось четырьмя нациями и государствами — а именно, Англией, Францией, Германией и Италией. Я указывал, что, прежде всего, эти четыре должны определить свои жизненные интересы, чтобы плечом к плечу они защищали древний и почтенный европейский континент и его традиции. Мне кажется, что эти четверожильные национальные корни богатой европейской культуры представляли историческое и политическое наследие. Выдержки из моей речи были опубликованы, и с разрешения их перевели для Трибунала.
В последний день конференции, бывший британский посол в Италии, сэр Реннел Родд[1042], прибыл ко мне и рассказал мне, что он только что покинул Муссолини, который сказал ему, что, я, Розенберг, говорил на конференции наиболее важные слова.
Тома: Господин Розенберг, пожалуйста, могу я попросить вас, быть более кратким.
Розенберг: В мае 1933 я снова был в Лондоне, на этот раз по личному приказу Гитлера; и посещал ряд британских министров, чьи имена, здесь неуместны, и снова пытался развить понимание внезапному и странному развитию в Германии. Мой приём был скорее сдержанным, и случились ряд инцидентов, которые показали, что сантименты развеялись. Но это не удержало меня от сохранения личных контактов и от приглашения большому числу британских личностей позже приехать в Германию. Этого не было в рамках моей задачи делать это.
Председательствующий: Почему вы не спросите [1043]подсудимого, о чём было соглашение? Почему он не расскажет нам, чем являлось соглашение, вместо этого рассказывая об абстрактном соглашении?
Тома: Господин Председательствующий, я задал подсудимому вопрос, потому что он предпринимал шаги прийти к взаимопониманию с Англией и работал над этой целью. Подсудимый обвиняется…
Председательствующий: Но о чем было понимание?
Тома: Мы касались факта, что подсудимый отправился в Лондон с целью…
Председательствующий: Я хочу спросить подсудимого. Я не хочу, чтобы вы мне рассказывали.