Мой ответ на все эти письма отсутствует, и я не вспоминаю, отвечал ли я на всё, либо я давал эти ответы Борману устно на совещаниях. Но, несмотря на факт, что все эти ответы отсутствуют, обвинение заявляет, что мы оба, то есть Борман и я, принимали распоряжения о религиозном преследовании и вводили в заблуждение остальных немцев участием в религиозных преследованиях.
Я хочу подытожить и принципиально заявить, что это решающая тысячелетняя проблема отношений между светской и церковной властью, и что многие государства принимали меры, против которых всегда протестовали церкви. Когда в новые времена мы посмотрим на законы Французской республики при министерстве Комба[1063], и когда мы посмотрим на правовую систему Советского Союза, мы увидим, что обе поддерживают официально поощряемую атеистическую пропаганду в трактатах, газетах и карикатурах.
Последнее, я хочу сказать, что национал-социалистическое государство всегда, насколько я знаю, давало церквям более чем 700 миллионов марок ежегодно из налоговых поступлений для поддержании их организационной работы, до самого конца.
Тома: Свидетель, начальник партийной канцелярии Борман, по ходу времени, встретил в вас еще более острую оппозицию. Была одна причина, одна можно сказать, вражда между вами и Борманом в факте, что в церковных делах вы более терпимы, чем сам Борман?
Розенберг: Сложно сказать, какие причины играли здесь роль. То, что враждебность была настолько глубокой, как окончательно оказалось, особенно касаясь восточных проблем, я осознал позже, гораздо позже. Я конечно совершенно признаю, что широкое движение многих темпераментов и многих взглядов существовало, и я не исключал для себя недостатков и ошибок, которые могли критиковаться остальными. Я не верил, что различия во мнениях могли привести к враждебности таких размеров, что она в результате подрывала официальную позицию оппонента.
Тома: В Третьем Рейхе существовавшие религиозные службы, регулярные воскресные службы, и так далее ограничивались каким-либо способом?
Розенберг: Я не могу сейчас сказать вам. Насколько я знаю, религиозные службы до конца никогда не запрещались по всей Германии.
Тома: Теперь я перехожу к айнзацштабу[1064]. Я дам вам документ 101-ПС (экземпляр номер США-385) в котором подытожены существенные вопросы, и я отсылаю вас в особенности к документу номер ФА-1. Как происходило создание айнзацштаба Розенберг?
Розенберг: Обвинение утверждает, что речь идет о преднамеренном плане разграбления культурных сокровищ других государств. В действительности правдой было следующее: мы занимались невиданной ситуацией. Мой коллега сопровождавший делегацию прессы заметил, когда германские войска вступали в Париж, что парижане вернулись практически все за исключением еврейского населения, а значит все организации и учреждения в этой категории собственности оставались пустыми, как и квартиры и усадьбы ведущих личностей, то есть, бесхозными. Он предложил, чтобы было проведено исследование собственности, архивов, и переписки. Я доложил вопрос фюреру и спросил, одобряет ли он осуществление такого предложения.
Моё письмо фюреру было представлено мне во время предварительного допроса, но не было представлено обвинением Трибуналу. Таким образом, даже хотя документальное подтверждение причины всей акции на руках, обвинение все еще поддерживает обвинение в преднамеренном плане.
Приказ фюрера был принят в начале июля 1940 и поскольку большое число предметов искусства, в дополнение к архивам, было обнаружено в угрожающем положении во многих усадьбах, сохранение и транспортировка этих предметов искусства в Германский Рейх была приказана фюрером.
Тома: Вам известно, что-либо о том в какие правовые процедуры верил Гитлер принимая эти меры?
Розенберг: Да, и я признаю…
Председательствующий: Одну минуту. Я не понимаю, что вы сказали. Вы сказали, что вы сделали предложение фюреру, и что есть подтверждение вашим письмом такого предложения, что обвинение скрывает это доказательство? Вы это сказали? Ответьте на вопрос? Вы предполагаете, что оно скрывает доказательство вашего предложения сделанного фюреру по схеме изъятия еврейской собственности из Франции?
Розенберг: Нет, я не желаю сказать, скрывает, но только говорю, что оно не было приобщено, даже хотя его показывали мне не предварительных слушаниях.
Тома: Господин Председательствующий, могу я добавить несколько деталей. Я хочу указать на то, что я непрерывно указывал в своих обращениях о том, чтобы письмо было доступно, поскольку оно представлялось подсудимому Розенбергу на предварительных слушаниях.
Председательствующий: Вы заявляли какие-либо ходатайства о представлении документа?
Тома: Да, господин Председательствующий.
Председательствующий: Когда?
Тома: Я непрерывно обращал внимание на этот документ — о приобщении документа.
Председательствующий: Что же, Трибунал совершенно не осведомлен об отклонении такого запроса. Позвольте мне взглянуть на письменный запрос.
Тома: Да.
Председательствующий: Это вероятно не вопрос очень большой важности. Я лишь хотел узнать, о чем говорит свидетель.
Тома: Господин Председательствующий, я направлю из своего дела.
Председательствующий: Очень хорошо, вы можете теперь продолжать.
Розенберг: Конечно, было ясно, что мы столкнулись с необычной проблемой, и именно по этой причине я не разговаривал с военной администрацией, но прямо отправился к фюреру, чтобы получить его мнение. Но мне кажется факт понимается сам собой, что мы были заинтересованы начать исторические исследования относительно степени, в которой, в течение недавних лет или десятилетий, различные организации принимали участие в деятельности, которая здесь обсуждается как разрушение мира; во-вторых, как много видных лиц, индивидуально принимало участие в этом; и третье, я запомнил, что многие художественные работы, которые в прошлом были вывезены из Германии не возвращались в Германию многими десятилетиями, несмотря на соглашение 1815[1065].
Наконец, я думаю о мере, которая с 1914 по 1918 признавалась союзниками как не противоречащая Гаагской конвенции[1066]. В тот период немецкие граждане определенной категории — они являлись расовыми немцами за рубежом, в иностранных государствах, также на оккупированной немецкой территории — то есть, в колониях — у них конфисковалась собственность и позднее отнималась без компенсации в степени равной 25 миллиардам рейхсмарок. В мире, продиктованном в Версале[1067], Германия в дополнение обязывалась обеспечить безопасность этих лишенных собственности немцев и создать специальный фонд.
Главный французский обвинитель объявил на суде, что Версальский договор был основан на Гаагской конвенции. Поэтому, я пришел к выводу, что мера против очень ограниченной категории граждан в разгар срочных военных мер, при всем уважение к частной и общественной собственности, казалась оправданной.
Во вреямя предварительных слушаний, меня также спрашивали о правовой гипотезе и начав указывать на них, но меня прервали с замечанием, что мы не касаемся сейчас её. Протокол этого допроса, который представляло французское обвинение, содержит замечание, что я предположительно сказал…
Председательствующий: Мы не касаемся допросов до приобщения допросов в качестве доказательства. Эти допросы еще не приобщены в качестве доказательства. Вы можете дать свои пояснения по ним, если они будут поставлены вам во время перекрестного допроса.
Розенберг: Господин Председательствующий, этот документ упоминался здесь в документальной книге, и можно найти немецкий перевод, хотя и не совсем дословно, во французских делах.
Тома: Господин Председательствующий, подсудимый только желает сказать, что с начала он указывал на то, что Версальский договор, статья 279, являлась авторитетной, что он ничего позднее не изобретал.
Председательствующий: Доктор Тома, все, на что я указываю ему, было то, что различных допросов, которые брались, нет в качестве доказательств. Конечно, если он ссылается на допросы, которые приобщены в качестве доказательств — но где он?
Тома: Да, это ФА-16 (Документ номер Л-188). Который был приобщен, господин Председательствующий.
Розенберг: Вот о чём я говорю. Он был приобщен. Но этот допрос был…
Председательствующий: Секунду. Если он ссылается на допрос, который приобщен в качестве доказательства, у него должен быть номер экземпляра.
Тома: Этот допрос в документальной книге, и он известен как документ ФА-16.
Председательствующий: Если он ссылается на экземпляр, в этом нет сомнений.
Розенберг: Я только хочу разъяснить кое-какую ошибку в переводе. Я не сказал: «Да, это правда; я помню, что такая мера предпринималась», но я сказал: «Я думал об этом», то есть, я думал ранее об этом, не в момент, когда меня спрашивали. Я увидел это, только когда получил перевод, который я не видел заранее.
Что касается документа 1015-ПС, с целью не затягивать суд слишком долго, я хочу отметить, несколько вещей — а именно, что в рабочем докладе за 1940-44, на странице 2, заявлено, что происхождение остается под вопросом, и на странице 3 мы видим, что проведение инвентаризации осуществлялось добросовестным способом на основании научного каталога, что в реставрационной мастерской был принят порядок проверки их прибытия в точку назначения в хорошем состоянии.
Наконец я хочу добавить несколько слов, потому что они кажутся мне важными в виду обвинений советского обвинения относительно обращения с культурными ценностями айнзацштаба в бывших оккупированных восточных территориях. В конце работы доклад, там заявлено под заголовком «Работа в восточных регионах» — я цитирую:
«Деятельность специального айнзацштаба «Пластическое искусство» была ограничена на оккупированных восточных территориях научным и фотографическим протоколированием публичных коллекций, их сохранности и ухода в сотрудничестве с военными и гражданскими ведомствами. Во время эвакуации территории, несколько сотен наиболее ценных русских икон, несколько сотен русских картин 18-го и 19-го веков, отдельные предметы интерьеров и вещей… были восстановлены и доставлены в Рейх для сохранения».
Я лишь хотел указать на то, что айнзацштаб на Востоке не передавал каких-либо советских культурных и художественных ценностей Рейху, но только доставил их в безопасность — как можно видеть из последующих документов, когда территориям непосредственно угрожали операции, эвакуировав — сначала на тыловые территории, затем дальше и частично в Рейх.
Из того же документа, я хочу отметить письмо от 5 июля 1942 от министра Рейха и начальника рейхсканцелярии. Я ссылаюсь на обвинение польского правительства, что весь вывоз предметов искусства и музейных экспонатов был сконцентрирован в айнзацштабе или ведомстве Розенберга в Берлине. Я вернусь снова к польским обвинениям. Я лишь хочу указать на параграф в письме доктора Ламмерса, который говорит, что фюрер распорядился, чтобы различные библиотеки в восточных регионах были конфискованы; и затем выражено «Генерал-губернаторство[1068] не включается».
В дальнейшем я ссылаюсь на директиву министра Рейха по оккупированным восточным территориям от 20 августа 1941 рейхскомиссару Остланда[1069].
Тома: Какая страница?
Розенберг: Страница 2 этого документа. В конце сказано…
Председательствующий: О каком документе вы говорите? Какой номер документа?
Розенберг: Извиняюсь, но на копии не отмечено красным, и поэтому я ссылаюсь на документ в моих руках. В любом случае, он в конце страницы 1 документа. Это не отдельное письмо, это циркулярное письмо датированное 7 апреля 1942.
Председательствующий: Я хочу понять. Я понял, что он сослался на распоряжение от 20 августа 1941.
Розенберг: Прошу прощения. Это 20 августа.
Тома: 20 августа, это верно, и год 1941. Это на странице 78 документальной книги 2, в конце страницы.
Розенберг:
«Я непосредственно прошу вас запретить вывоз любыми ведомствами культурных объектов любого рода из вашего рейхскомиссариата, без вашего одобрения. Что за конфискованные культурные объекты остаются в рейхскомиссариате Остланд и какие можно использовать для специализированных научных работ подлежит дальнейшему регулированию. Я прошу вас проинформировать ваших подчиненных генеральных и окружных комиссаров об этой директиве. Национальная администрация музеев, библиотек, и т. д. относительно права на инспекции и инвентаризацию айнзацштаба, остаются неподведомственными данной директиве»
Я должен вернуться к этой директиве позднее, когда отвечу на обвинения советского обвинения относительно управления в Эстонии, Латвии и Литве.
Тома: Мы теперь перейдем к интерьерам во Франции.
Розенберг: Я еще не закончил с вопросом, потому что исключительно серьезные обвинения доминируют в этом вопросе. Я ссылаюсь на вторую директиву министра Рейха по оккупированным восточным территориям, датированную 7 апреля 1942 в которой в конце, под I, повторяются прочитанные мной фундаментальные принципы. Она в документальной книге 2, страница 94. Всюду говорящая о полном воздержании от независимых действий.
Под II, оно говорит:
«В отдельных случаях, в качестве исключения, предпринимаются немедленные шаги по сохранению и вывозу вещей в безопасные места с целью избежать возникающих угроз — то есть, опасности обрушения зданий, вражеских действий, климатического влияния, и т. д.»
Я вернусь к ней в связи с обвинением советского правительства относительно событий в Минске. Когда документ 076-ПС был зачитан, в конце он говорит, что никогда не отдавалось какого-либо приказа о защите культурных ценностей. Этот приказ представлен здесь дважды.
Далее, я хочу сослаться на директиву от 3 октября 1941 министра Рейха по оккупированным территориям руководителю штаба айнзацштаба в том же документе — настоящим я снова обращаю внимание на документ, который зачитал.
В дополнение, я обращаю внимание Трибунала на приказ высшего командования армии от 30 сентября 1942, который был принят по согласованию с министром Рейха по оккупированным восточным территориям. Здесь также сказано буквально в конце, под I…
Тома: Он на странице 89 документальной книги?
Председательствующий: Что это? Сентябрь 42-го?
Розенберг: 30 сентября 1942.
Председательствующий: Да я понял. Что о том от октября 41-го? Где это?
Розенберг: Октябрь 41-го?
Председательствующий: Вы знаете, где он, доктор Тома?
Тома: Он содержится в документе 1015-ПС, экземпляр США-385, но может быть этот документ не внесен в этот индекс. В моих документах я не могу его найти, но он относится к 1015-ПС и был целиком приобщен.
Розенберг: И приказ высшего командования армии от 30 сентября 1942 говорит, под I:
«За исключением отдельных случаев, в которых сохранение угрожаемых художественных произведений неотложно, предпринимаются усилия оставлять их в текущем месте на некоторое время. Для цели, согласно взаимным соглашениям между генерал-квартирмейстером генерального штаба армии и айнзацштабом рейхсляйтера Розенберга, позже даются полномочия: в) также с целью сохранения от повреждений или разрушения в оперативных районах Востока такие художественные работы, не подпадающие под параграф б — в особенности музейные экспонаты — охраняются и/или помещаются в безопасность».
И в конце директивы, сказано под IV:
«Независимо от миссий айнзацштаба рейхсляйтера Розенберга, согласно раздела I, а, б, в, войска и все военные учреждения, расположенные в оперативном районе настоящим инструктируются, как и ранее, если возможно сохранять ценные предметы искусства и защищать их от уничтожения или повреждений».
Я уверен мой долг подтвердить, по крайней мере, кратко, что мой айнзацштаб как и военные учреждения, даже во время этих горьких сражений принимал очень четкие директивы и приказы по защите предметов искусства русского, украинского, и белорусского народов.
Тома: Господин Розенберг, вы знали, что Гитлер и Геринг перенаправляли некоторые предметы искусства, которые были конфискованы во Франции. Какую роль вы играли в данном вопросе?
Розенберг: Как видно из информации данной фельдмаршалом Кейтелем, в принципе фюрер указывал, на основании приказа фюрера, что он оставлял для своего распоряжения эти работы и любого решения вытекающего из него.
Я не желаю оспаривать каким-либо способом, что я надеюсь, по крайней мере, что большая часть этих объектов оставалась в Германии, в особенности, поскольку, по ходу времени, многие немецкие культурные ценности были в особенности жестко разбомблены Западом. Эти художественные работы были бы сохранены для дальнейших переговоров. Когда рейхсмаршал Геринг, который по директиве фюрера в частности поддерживал работу айнзацштаба, выделив ряд этих художественных работ для своей коллекции, я был — должен сказать откровенно, как заявляет протокол — немного обеспокоен, потому что в силу этого поручения я нёс определенную ответственность под своё имя за общую конфискацию культурных и художественных объектов, и был, поэтому, обязан полностью каталогизировать их и сохранить их доступными для переговоров или решений. Поэтому, я направил своего заместителя составить полный список, возможно, тех вещей, которые рейхсмаршал, с одобрения фюрера, выделил для своей коллекции. Я знал, что рейхсмаршал Геринг намеревался позднее передать свою коллекцию Германскому Рейху и не завещать её в частном порядке.
В протоколе допроса, который был представлен и зачитан по этому положению французским обвинением есть также досадная ошибка. Он говорит, что я был беспокоен, потому что рейхсмаршал Геринг присвоил эти произведения искусства. На немецком, термин «entwendet[1070]«означает брать, что-то незаконно. Однако, то что я сказал было «verwendet[1071]«, которое имеет иное значение.
Тома: Господин Председательствующий, я хочу отметить, в этой связи факт, что французы использовали слово «detourne», которое означает «перенаправлять».
Председательствующий: Трибунал прервется.
(Объявлен перерыв)
Тома: Я теперь перехожу к интерьерной операции во Франции, и для этой цели я покажу подсудимому документ 001-ПС, также том II французской документальной книги, и я прошу подсудимого заявить о своих взглядах в отношении него.
(Документ был представлен подсудимому)
Розенберг: В начале, документ 001-ПС содержит, информацию в отношении того, что жилые помещения на Востоке были обнаружены в таком кошмарном состоянии, что было предложено, чтобы бесхозяйные еврейские дома во Франции и их интерьеры должны были быть доступны для этой цели. Это предложение было одобрено принятым по приказу фюрера распоряжением министра Рейха и начальником рейхсканцелярии от 31 декабря 1941.
В течении все возрастающих бомбардировок Германии, я считал, что больше не могу нести ответственность за это, и таким образом я сделал предложение о том, что интерьеры должны быть переданы в распоряжение жертв бомбардировок в Германии — которые насчитывали более чем 100 000 человек в некоторые ночи — чтобы неотложная помощь была предоставлена им.
В докладе французской документальной книги заявлено в седьмом параграфе о том как осуществлять конфискации: чтобы эти пустующие апартаменты были опечатаны, чтобы они оставались опечатанными на некоторое время на случай возможных жалоб, и что затем осуществлялась перевозка в Германию.
Я осведомлен, что это, без сомнений, являлось серьезным посягательством на частную собственность; но здесь снова, в связи с предыдущими соображениями, я думал об улучшениях, и наконец, о миллионах бездомных немцев. Я хочу подчеркнуть в этой связи, что я держал себя хорошо информированным; что дома, их собственники, и основное содержание в смысле интерьера были подробно запротоколированы в большой книге, как основа для возможных последующих переговоров.
В Германии вопрос был подготовлен так, чтобы люди пострадавшие от бомбардировок оплачивали эту мебель и утварь, которые передавались в их распоряжение; и эти деньги задумывались, если бы против государства предъявлялись жалобы. Эти деньги оплачивались в специальный фонд администрируемый министром финансов.
Документ 001-ПС содержит под номером 2 предложение, которое я сам считаю серьезным обвинением против меня. Это предложение о том, что в связи с многочисленными убийствами немцев во Франции, не только французов следовало расстреливать как заложников, но чтобы еврейские граждане также брались в расчет. Я должен сказать, что я считал эти расстрелы заложников, поскольку о них объявлялось публично, допустимой мерой для особых обстоятельств военного времени. Факт того, что такого рода вещь осуществлялась вооруженными силами казался мне согласующемся с результатом обычных расследований, более того это происходило на территории государства которое подписало с Германским Рейхом перемирие.
Во-вторых, это случилось во время периода возбуждения в ходе войны, которая началась с Соединенными Штатами Америки и по нашим воспоминаниям доклада от польского посла, графа Потоцкого, датированного 30 января 1939, который Трибунал запретил зачитывать.
Однако, несмотря на все, я должен сказать, что я считаю это предложение лично несправедливым. Смотря на него с точки зрения права, я хочу отметить, что документ 1015-ПС, под буквой Y, есть письмо от министра Рейха и начальника рейхсканцелярии, которое датировано 31 декабря 1941, и в котором говорится:
«Ваш меморандум, датированный 18 декабря 1941 представлен фюреру. Фюрер принципиально согласен с предложением пункта 1. Копия той части меморандума, которая касается использования еврейской домашней утвари, отправлена главнокомандующему вооруженными силами и рейхскомиссару оккупированных Нидерландов, вместе с письмом, копия которого прилагается к настоящему.
В этом вопросе пункт 1 был принят, и молчаливо, хотя также решительно, пункт 2, который касался того предложения, был, отвергнут. Поэтому это предложение, не имело правовых последствий. Позднее я никогда не обращался к этому предложению, и я должен сказать, что я забыл о нём совсем, пока его мне не представили.
Тома: Теперь я перехожу к предмету «министр оккупированных восточных территорий». Подсудимый стремиться выразить своё мнение относительно ноты Молотова[1072] — что он, подсудимый был царским шпионом — поскольку это влияет на его личную характеристику. Поэтому я спрашиваю подсудимого, находился ли он когда-либо в отношениях с царской полицией.
Розенберг: Нет.
Руденко: Господин Председательствующий, обвинительное заключение представленное подсудимому Розенбергу не инкриминирует его в принадлежности к царским шпионам. Поэтому, мы считаем вопрос недопустимым.
Тома: Ноты Молотова представлены Трибуналу, и так же приобщены в качестве доказательств. Поэтому, я думаю, что мне можно разрешить ставить такой вопрос.
Председательствующий: Он уже ответил на вопрос отрицательно, так что вы можете пройти его, не так ли? Это не является частью обвинительного заключения.
Тома: Да.
(Обращаясь к подсудимому)
Когда вы узнали, что вы предложены на должность министра оккупированных восточных территорий, и по какой причине вам дали такое поручение?
Розенберг: Могу я заявить в отношении этого, что в самом начале апреля — насколько я помню это было 2 апреля 1941 — фюрер утром вызвал меня и объяснил мне, что он оценивает военное столкновение с Советским Союзом как неизбежное. В качестве причин он привел два пункта: первый, военную оккупацию румынской территории — то есть, Бессарабии и Северной Буковины; второй, продолжающееся долгое время усиление в гигантском масштабе Красной армии вдоль границ демаркации и в основном на советско-русской территории. Эти факты настолько бросались в глаза, что он уже отдал подходящие военные и остальные приказы и решил назначить меня в качестве политического советника в решающем качестве. Таким образом, я предстал перед свершившимся фактом, и попытка хотя бы обсудить вопрос была пресечена замечанием фюрера о том, что приказы отданы и что едва ли можно что-нибудь изменить, впоследствии я, конечно, сказал фюреру, что желаю, удачи германскому оружию, и я нахожусь в его распоряжении для политических советов, которых он желал.
Непосредственно после, я созвал встречу некоторых своих ближайших помощников, поскольку я не знал, будут ли военные операции осуществлены очень рано или позднее. Мы подготовили ряд проектов касающихся возможного обращения с политическими проблемами и возможными мерами, предпринимаемыми на оккупированных территориях Востока. Эти проекты представлены здесь. 20 апреля я получил предварительную задачу, которая была в форме центрального ведомства для занятий восточными вопросами и вступил в контакт с высшими руководителями Рейха касающимися этих вопросов.
Тома: Я хочу представить подсудимому инструкции, которые готовились после его назначения.
У меня есть еще одна просьба к Трибуналу. Эти инструкции перечеркнуты на фотокопии и содержат всякого рода замечания. Поэтому, я прошу, чтобы Трибунал лично ознакомился с фотокопиями для того, чтобы он видел, как эти инструкции перечеркивались. Сами документы уже представлены Трибуналу под номерами экземпляров.
Розенберг: Могу я сослаться на эти документы — 1017-ПС, 1026-ПС, 1029-ПС и 1030-ПС…
Председательствующий: Они уже приобщены в качестве доказательства?
Тома: Да, они приобщены.
(Обращаясь к подсудимому)
Могу я попросить вас назвать номера экземпляров?
Розенберг: Я только что упоминал номера экземпляров.
Тома: Какие у них номера экземпляров США?
Розенберг: Документ номер 1028-ПС имел номер экземпляра США-273; документ 1030-ПС имел экземпляр США-144. На других я не нашел номеров США.
Тома: Документ 1017-ПС это экземпляр США-142; Документ 1028-ПС это экземпляр США-273; Документ 1029-ПС это экземпляр США-145; Документ 1030-ПС это экземпляр США-144. Они содержатся в специальной документальной книге для подсудимого Розенберга. Я заявляю в этой связи, что это предварительные проекты, с пометками секретаря, с конца апреля по начало мая. Эти предварительные проекты не выпускались, но как можно видеть, перечеркивались и дополнялись письменными замечаниями на черновике; и в дополнение, они содержат точки зрения позднее не одобренные фюрером. По этой причине, что касается Украины они не применялись вовсе. Письменные инструкции, которые направлялись рейхскомиссарам на Востоке и Украине, после формирования министерства оккупированных восточных территорий, к сожаления не найдены, так что я не могу на них сослаться.
Тома: 20 июня 1941 — то есть, за один день до начала войны против России вы произнесли речь относительно этих восточных проблем перед каждым кого касались восточные дела? Документ, касающийся этого экземпляр США-147, из которого обвинение цитировало один параграф несколько раз.