Тома: Я спросил его господин Председательствующий.
Подсудимый обвиняется в участии в норвежской акции, в том, что он оправдывал нарушение норвежской нейтральности.
(Обращаясь к подсудимому)
Пожалуйста, ответьте на вопрос, как вы встретили Квислинга[1044]?
Розенберг: Я встретил Квислинга в 1933 году, когда он посетил меня, и у нас было 20 минутная дискуссия. Впоследствии, мой помощник, который был заинтересован в скандинавской культуре и писал о ней книги, переписывался с Квислингом. Это было за 6 лет, прежде чем я снова увидел Квислинга, и я не вмешивался как-либо в норвежскую политическую ситуацию или в движение Квислинга до его визита ко мне в июне 1939, когда напряжение в Европе возросло, и выразил свои опасения о ситуации в Норвегии в случае конфликта. Он сказал, что в таком случае следует опасаться, что Норвегия не способна оставаться нейтральной, и что его родная страна может быть оккупирована с севера советскими войсками и с юга войсками западных держав, и что с огромным беспокойством учитывал эти вещи. Мой руководитель штаба составил записку о его опасениях и затем направил её доктору Ламмерсу[1045], как и полагалось сделать.
Тома: Когда это было?
Розенберг: Это должно было быть в июне 1939. Впоследствии Квислинг спрашивал одного из моих помощников помочь поддержкой германо—норвежскому взаимопониманию и в особенности ознакомить его партию с организацией пропаганды нашего партийного движения.
Впоследствии в начале августа, мне кажется, здесь в нашей тренировочной школе находились 25 норвежцев с целью обучения этой пропагандисткой работе и затем вернулись домой.
Тома: Чему их обучали, и как?
Розенберг: Я не видел их, и не говорил с ними индивидуально. Они обучались осуществлению более эффективной пропаганды, и тому как выстроена в Германии организация партии в этой сфере. Мы обещали содействовать им в этой сфере.
Внезапно, после начала войны, или незадолго до — я не помню точно — Хагелин[1046], знакомый с Квислингом, прибыл ко мне с опасениями похожими на те, что были выражены Квислингом. После начала войны, помощник Квислинга докладывал различные подробности о деятельности западных держав в Норвегии. Наконец, в декабре 1939, Квислинг прибыл в Берлин с заявлением о том, что на основании точной информации, он знал, что норвежское правительство теперь только казалось нейтральным, и что в действительности было практически согласовано, что Норвегия откажется от нейтралитета. Квислинг сам ранее был военным министром в Норвегии и поэтому, он должен был иметь точные сведения о таких вещах.
Согласно своему долгу, как немецкого гражданина, я рекомендовал, чтобы фюрер выслушал Квислинга. Фюрер впоследствии дважды принимал Квислинга, и в то же время Квислинг, со своим помощником Хагелином, посетил штаб флота и передал ему такую же информацию. Я однажды говорил с Рёдером после этого, и он также рекомендовал фюреру заслушать доклад Квислинга.
Тома: Затем вы лично передали только те доклады, которые Квислинг вручил вам?
Розенберг: Да, я хотел бы подчеркнуть, что хотя Квислинг посетил меня, я не был вовлечен в этот вопрос — я не был вовлечен в эти политические дела 6 лет. Естественно, я считал своим долгом передавать фюреру доклады, которые, если они были верны, являлись огромной военной угрозой Германии, и также делая записи, и докладывать фюреру, о вещах которые Квислинг доложил мне устно — а именно, его плане провести политические изменения в Норвегии и затем попросить у Германии поддержки. Тогда — я не знаю, это развитие было описано в таких документах обвинения словами, которые более точно выражают его, чем я могу его подытожить. В документе номер 004-ПС, мой руководитель штаба сделал короткую сводку о 1 ½ или 2 месяцах после норвежской операции.
Тома: Данный документ — я хочу обратить внимание Трибунала в особенности на этот документ — был составлен непосредственно после норвежской операции, по свежим впечатлениям об её успехе, и он описывал меры, которые недвусмысленно предпринимались. Он четко заявлял, что Квислинг был зачинщиком, что он внезапно оказался в Любеке и сделал доклады, что он просил о том, чтобы его людей готовили дальше, и что он возвращался снова и снова и всегда информировал Розенберга о новом развитии в Норвегии.
Председательствующий: На какой документ вы ссылаетесь?
Тома: Документ номер 004-ПС, экземпляр Великобритания-140. Что в документальной книге 2, страница 113.
Председательствующий: Документальная книга не пронумерована?
Тома: Господин Председательствующий, мне кажется номера внизу.
Председательствующий: На какую книгу вы ссылаетесь?
Тома: Моя документальная книга номер 2, страница 113, документальная книга Альфред Розенберг, страница 113, том II. Он на странице 72 английского перевода.
Председательствующий: Итак, тогда, в чем ваш вопрос?
Тома: Я хочу отметить, что на странице 11 заявляется: «Перед встречей Нордического общества в Любеке, Квислинг находился в Берлине, где его принимал Розенберг».
Как показано в документе номер 007-ПС это было в июне 1939. Затем на следующей странице, сказано, что в августе курсом был Берлин—Далем. Он далее говорит, что в декабре 1939 Квислинг вновь появился в Берлине по своей инициативе и делал свои доклады — это было 14-го и 15-го декабря — и Розенберг, выполняя свой долг, передал фюреру те доклады, которые Квислинг сделал ему. Однако, в этом вопросе он ничего не делал помимо этого. Параллельно с этим, и совершенно независимо друг от друга, те же доклады получил Рёдер.
(Обращаясь к подсудимому)
Вам есть, что добавить к документу номер 004-ПС?
Розенберг: Да. Пожалуйста, дайте мне документ.
(Документ был передан подсудимому)
На странице 5 этого документа номер 004-ПС, заявлено, что Хагелин, помощник Квислинга, который вращался в норвежских правительственных кругах и который получал приказы от норвежского правительства закупать вооружения в Германии, например, после инцидента с «Altmark[1047]«— то есть, когда немецкое судно было обстреляно в норвежских территориальных водах — слышал от норвежских депутатов в Стортинге[1048], о том, что норвежское сдержанное отношение было совершенно подготовительным вопросом. Далее на середине страницы 7:
«20 марта по поводу своего участия в переговорах относительно немецких поставок противовоздушной артиллерии, он сделал подробный доклад о непрекращающейся, с разрешения правительства Нюгарсволда[1049] активности союзников в Норвегии. Согласно его докладу, союзники уже инспектировали норвежские города с гаванями, для высадки и транспортных нужд. Французский командир, Кермарек который отдал приказы в этом отношении» — между тем, я также запомнил произносившееся имя Каррамак, или нечто похожее — «в конфиденциальном разговоре с полковником Сундло[1050], командиром Нарвика, который также являлся последователем Квислинга, проинформировал полковника о намерении союзников высадить механизированные войска в Ставангере, Тронхейме и вероятно также в Киркинесе, и занять аэропорт Сола возле Ставангера.
Немного далее он говорит, я цитирую:
«В своём докладе от 26 марта он» — то есть Хагелин — «указал еще раз на то, что речь норвежского министра иностранных дел Кута[1051], касавшаяся норвежского нейтралитета и его протестов, не принимаются всерьез ни в Лондоне англичанами, ни в Норвегии норвежцами, поскольку было хорошо известно, что правительство не имело серьезного намерения выступать против Англии».
Тома: Об этом Квислинг докладывал вам?
Розенберг: Да, это были доклады, которые Хагелина Квислинг проинструктировал сделать. Я хочу далее добавить, что, немного после приёма Квислинга фюрером, он рассказал мне, что он проинструктировал ОКВ[1052] рассмотреть это дело с военной точки зрения, и попросил меня не говорить с кем-нибудь еще об этом вопросе. В этой связи, я хочу отметить также то, что — как видно из доклада в документе номер 004-ПС — фюрер подчеркивал, что он хотел любой ценой сохранить скандинавский север нейтральным, и изменит своё отношение, только если бы нейтралитету угрожали другие державы.
Позднее фюрером моему помощнику было приказано сохранять связи с Квислингом в Осло, и он получил определенную сумму от министерства иностранных дел на поддержку дружественной Германии пропаганды и для противодействия другой пропаганде. Он также вернулся в Германию с докладами о мнениях Квислинга. Позднее я слышал — и это было совершенно понятно — что помощник, который был тогда солдатом, также получал доклады военной разведки, которые раскрыли после норвежской операции.
Тома: Пожалуйста, будьте более кратки, господин Розенберг.
Розенберг: Фюрер не проинформировал меня о своём окончательном решении, или о действительном решении осуществить операцию. Обо всей операции от 9 ноября я понял из газет и впоследствии нанёс визит фюреру в тот же день. Несколькими неделями спустя, фюрер вызвал меня и сказал, что он вынужден принять такое решение на основании конкретных предупреждений, которые он получал, и документов, которые давали подтверждения о том, что эти предупреждения верны. Он сказал, что, правдивы, письма о том, что когда последние германские корабли прибыли во фьорд Тронхейма, мне кажется, они уже столкнулись с первыми приближающимися британскими судами.
Тома: В этой связи у меня остался только еще один вопрос: Гитлер когда-либо вызывал вас присутствовать на внешнеполитических или военных совещаниях в качестве начальника внешнеполитического управления партии?
Розенберг: Фюрер строго различал между официальной внешней политикой и политикой следующей насчет инициативы или предложения, которые были обращены ко мне извне, мне кажется, все документы показывают, что он никогда не просил меня участвовать в каком-либо совещании, касающимся внешней политики или военных приготовлений.
Тома: То есть, вы никогда не вызывались для участия в операциях против Австрии, Чехословакии, Польши, России, и т. д.?
Мне кажется, господин Председательствующий, что подошло время прерваться.
(Трибунал отложен до 10 часов 16 апреля 1946)
Сто девятый день
Вторник, 16 апреля 1946
Утреннее заседание
Тома: Господин Розенберг, вы были официально назначены фюрером надзирать за всей интеллектуальной и идеологической подготовкой НСДАП и всех её афиллированных организаций. Вы в какой-либо степени в этом качестве оказывали влияние на национальное законотворчество?
Розенберг: Фюрер однажды говорил мне в этой связи и объяснял мне, что в руководстве крупным движением и государством учитываются три фактора. Есть, например, люди, которые по своей природе чувствуют, что они должны фундаментально заниматься возникающими проблемами через созерцание и затем лекции; затем есть директорат — то есть, он сам — который должен выбирать перспективные способы реализации; и наконец, есть те люди, чья задача путем кропотливой работы воплощать выбранные проблемы на практике в социальной, политической, и экономической сферах.
Так было, что он изначально определил свою задачу, и он доверил мне надзор за подготовкой с намерением ожидания от меня конструктивного отношения, по причине моего знания движения. Исполнительные и законодательные полномочия находились в руках соответствующих министерств — то есть, министерства образования и министерства пропаганды Рейха — и общее представление партии находилось в руках партийной канцелярии. Партийная канцелярия иногда просила меня определить мою позицию в отношении того или иного вопроса, но не обязательно учитывала мои взгляды.
Тома: Господин Розенберг, вы имели какое-либо влияние на национал-социалистическую школьную политику?
Розенберг: Я не имел какого-либо прямого влияния на школьную политику. Школьная система была делом министерства образования Рейха — действительная организация школ не смешивалась с партийной подготовкой — и организацией университетов, задача министерства касалась этой проблемы.
Тома: Существовали национал-социалистические образовательные учреждения. Вы можете сказать мне какого рода учреждениями они являлись и какой была ваша функция в этой связи?
Розенберг: Так называемые национал-социалистические учреждения являлись специальными органами под руководством и направлением министерства образования и рейхсфюрера СС[1053] Гиммлера[1054], для цели подготовки исключительно дисциплинированного класса; и инспекции этих образовательных учреждений находились в руках приданного к министерству образования специального руководителя СС.
Тома: Господин Розенберг, вы также обвиняетесь в религиозном преследовании, в особенности как оно выражено в вашем «Der Mythus des zwanzigsten Jahrhunderts». Вы признаете, что иногда вы были немного слишком суровым в отношении церкви?
Розенберг: Конечно, я допускаю, что касается исторически обоснованных символов веры, я провозглашал жесткие личные суждения. Я подчеркиваю, в этой связи, что во введении к своей книге то, что я описывал её как работу, связанную с личными вопросами; во-вторых, что эта книга не была направлена против религиозных элементов общества, как это показано в цитате на странице 125 документальной книги, части I; и в-третьих, что я отвергал политику ухода из церкви, как можно увидеть в документальной книге, части I, странице 122, и также отвергал политическое воздействие государства на чисто религиозные воззрения, что также четко выражено в этой книге. Я далее отвергал многие предложения перевести мою книгу на иностранные языки. Только однажды мне был представлен японский перевод, хотя я не вспоминаю, чтобы давал своё одобрение на перевод.
Тома: Господин Розенберг, вы не были подготовлены в теологических вопросах. Вы не казалось, что в некоторых суждениях по теологическим вопросам вы ошибаетесь?
Розенберг: Я естественно никогда не предполагал, что в этой книге, которая касалась многих проблем, не содержится ошибок. Я был, в состоянии, благодаря получению критики, и я вносил определенные исправления; но некоторые нападки я не считал оправданными, и я думал, что позднее я точно пересмотрю работу — которая конечно также содержала политические комментарии.
Тома: Когда-либо вы использовали государственную полицию против ваших противников в теологии и науке?
Розенберг: Нет. Я хочу здесь заявить, что эта работа была опубликована за 2 ½ года до получения власти, и что она естественно была открыта для критики со всех сторон, но что основная критика возникла после получения власти. Я ответил на эти атаки двумя брошюрами, но я никогда не использовал полицию для подавления этих атак или преследования авторов этих атак.
Тома: Господин Розенберг, в РСХА[1055] существовало ведомство для преследования «политических» церквей. У вас была какая-либо связь с этим ведомством?
Розенберг: Я знал только, что мой сотрудник находился в контакте со многими ведомствами партии по вопросам политики, и конечно находился также в соприкосновении с СС. От него я получал многие циркулярные письма от церковных властей; пасторские письма, циркулярные письма от Фульдского совещания епископов, и многих других. Никакие аресты церковных руководителей в моё внимание не попадали — хотя конечно позднее, я обнаружил, что во время войны многие монастыри были конфискованы, будто бы по государственным причинам — и так я никогда не был способен понять подробности приводимых политических мотивов.
Я должен упомянуть, что в 1935 епископ послал официальное письмо, административному руководителю своей провинции, прося его запретить мне произносить речи в том городе. Это, конечно, было бесполезно; однако этому церковному деятелю не навредили ни от меня, ни от кого-либо еще.
Тома: Каким было ваше отношение к церквям находящимся в сфере министерства восточных территорий?
Розенберг: После вступления германских войск на восточные территории, Вермахт сам по себе разрешил практики религиозных культов; когда меня сделали министром Востока, я законно санкционировал эту практику приняв специальный эдикт о «церковной терпимости» в конце декабря 1941.
Тома: Обвинение представило ряд документов — почти все из них письма руководителя партийной канцелярии — в поддержку своего утверждения о религиозном преследовании. Я хочу, узнать о вашем отношении к этим документам, которые представлены под номерами 107, 116, 122, 129, 101; США-107, США-351; США-685…
Председательствующий: Доктор Тома, вы слишком быстро для нас перечислили эти номера. 107-ПС, вы имели в виду?
Тома: Да.
Председательствующий: Будьте добры говорить ПС, если вы подразумеваете ПС?
Тома: Да, я добавлю номера экземпляров США-107, 351—США…
Председательствующий: Что же, мне скорее нужен номер ПС. Если вы приводите мне номера ПС, или какие-нибудь номера, как части номера экземпляра: 107-ПС, 116-ПС…
Тома: Да, документы 116-ПС, 122-ПС, 129-ПС, 101-ПС, 100-ПС, 089-ПС, 064-ПС, 098-ПС, 072-ПС, 070-ПС.
Розенберг: Документ номер 107-ПС был представлен обвинением как подтверждение преследования церквей. Это было циркулярное письмо, разосланное партийной канцелярией и написанное начальником Трудовой службы Рейха[1056]. В данном циркуляре, на странице 1, указывалось, что конфессиональные дискуссии были запрещены внутри Трудовой службы Рейха. Мне кажется, это было сделано в частности в Трудовой службе Рейха, куда принимались молодые люди всех классов и происхождений для того, чтобы избежать конфессиональных и религиозных споров.
На странице 2 сказано:
«Подобно тому, как Трудовой службе Рейха не относится запрет своим отдельным сотрудникам проводить церковные свадьбы или похороны, так и Трудовая служба Рейха должна всеми средствами избегать принятия участия, как организация, в церковных церемониях, которые исключают немцев других верований»
Я рассматривал данное распоряжение в качестве строжайшего соблюдения религиозной свободы; оно означало, что верующие протестантской веры не могли быть принуждены присутствовать на католических службах и наоборот; далее, чтобы лица, которые вероятно не принадлежали к какой-либо религиозной конфессии не могли, по приказу своей организации, быть принуждены к присутствию на службах той или иной конфессии. Поэтому, я не вижу, чтобы в этом случае мы касались религиозного преследования.
Документ номер 116-ПС сам касался письма от руководителя рейхсканцелярии отправленного министру науки и образования Рейха и датированному 24 января 1939. Этот документ был представлен мне для сведения — я подчеркиваю «для сведения» Он ссылается на переписку между партийной канцелярией и министерством относительно ограничения теологических факультетов, в котором подтверждалось, что условия конкордатов[1057] и церковных соглашений, учитываются; во-вторых, что было необходимо методично реорганизовать всю систему высшего образования объединением и единообразием; и наконец, оно заявляет, что вновь созданные сферы исследований, такие как расовые исследования и археология, также следует принимать во внимание.
Я не пойму почему, спустя 6 лет от национал-социалистической революции, новые сферы специализации в научных исследованиях не должны были учитываться в бюджете. Я лично был заинтересован в том, чтобы предметы аграрной социологии и ранней истории Германии получили надлежащее рассмотрение, особенно в отношении немецкой интеллектуальной и духовной истории.
То же относилось к документу номер 122-ПС, также датированному апрелем 1939, о котором мне нет необходимости вдаваться в подробности. Он далее устанавливал похожие взгляды министра науки, образования и культурного просвещения, заявлявшего теперь как много теологических факультетов он считал необходимым сохранить.
Документ 129-ПС это письмо министра церквей Рейха известному немецкому писателю доктору Штапелю[1058], который был особенно заинтересован в религиозной реформе. В этом письме, министр церквей Рейха выражал взгляд, что должна быть продвигаема общая конфессия, которую в особенности воспримет национал-социалистическое государство, и в то же время, сможет пользоваться и рассчитывать на поддержку министерства церквей Рейха.
На предварительном допросе, мне было представлено мое письмо, написанное в партийную канцелярию, относительно данного вопроса, в котором я по принципиальной причине объявил себя против такого церковного съезда министром церквей Рейха, потому что национал-социалистический министр церквей не имеет функции присоединяться к религиозной конфессии, которой он руководит, даже если и необъявленно или только напоказ. Это именно такая же точка зрения, которая предоставляла основу для упрёков против меня. Если, в дополнение к публикации своего личного мнения, я имел бы намерение поощрять или возглавлять религиозную группу, тогда я передал бы все свои функции, ведомства, должности, занятия партии. Это следовало из принципа, которого я придерживался. Министр церквей, как национал-социалистический министр, по моему мнению, был обязан не продвигать религию, которой он симпатизировал, но быть независимым от всех религиозных конфессий.
Документ 101-ПС письмо от начальника партийной канцелярии — тогда начальника штаба заместителя фюрера — в котором заявлялся протест о том, что многие конфессиональные произведения приводят к ухудшению состояния войск; и он предлагал, что будет лучше, чтобы мое ведомство издавало такие публикации. Здесь не представлен мой ответ на него — не показан мне. Моим мнением было всегда, что, будучи партийным ведомством, не для меня было писать религиозные трактаты, но что, конечно, оставлялось бы личным делом каждого — если у кого-то было сказать, что-то важное, то он письменно его представлял как и остальные.
Документ ПС-100 это возражения от бывшего начальника штаба заместителя фюрера, Бормана о том, что я заявил в присутствии фюрера, что протестантский епископ Рейха, Мюллер[1059], написал очень хорошую книгу для немецких солдат. Рейхсляйтер Борман сказал, что эта книга Мюллера не казалась ему подходящей, прежде всего, под ней маскировалась конфессиональная пропаганда. Мне не кажется, что упрёк направленный на меня за незамедлительное одобрение епископа Рейха Мюллера выражавшего мнение подходящим способом — и естественно в соответствии со своим ходом мысли — можно изобразить как религиозное преследование.
Документ 089-ПС это письмо Бормана, которое отправлено мне для сведения, в котором он рассказывал мне, что он предлагал рейхсляйтеру Аманну[1060], чтобы, из-за общего дефицита бумаги, религиозные произведения, сокращенные лишь на 10 процентов, должны были далее сокращаться. Я не знаю, в какой степени предпринималось тогда сокращение всех журналов. Я могу лишь заявить, что во время войны даже семь журналов об искусстве, музыке, фольклоре, немецкой драматургии, и т. д., которые публиковались моим ведомством, постоянно сокращались и ужимались вместе с оставшимися журналами Германского Рейха.
Документ 064-ПС это письмо главы партийной канцелярии, в котором меня информировали о письме гауляйтера ссылающегося на брошюру генерала фон Рабенау[1061], «Дух и душа солдата». Этот гауляйтер с очень сектантской точки зрения критиковал генерала фон Рабенау, и протестовал против факта того, что этот трактат появился в серии брошюр опубликованных моим партийным ведомством, и что я лично прочитал эту брошюру заранее и дал возможность озвучить его мнение в этой серии, которая содержала многие политические трактаты общеисторической природы. Я не хотел отзывать брошюру.
Документ 098-ПС содержит новые упрёки против меня от начальника партийной канцелярии. Он сказал, что епископ Рейха Мюллер жаловался, что он имел от меня директивы о разработке основных принципов организации религиозных инструкций в школе.
Борман далее пространно устанавливал, что задачей партии не являлось входить в реформаторские меры в отношении религиозных инструкций в школах. Об этом я хочу сказать следующее. Я не мог давать каких-либо инструкций епископу Рейха Мюллеру по этой теме. Вместе с тем, епископ Рейха посетил меня по двум поводам, и по одному поводу он сказал мне, практически со слезами на глазах, что он не получает подходящего отклика на свою работу. Я сказал ему: «Ваше преосвященство, как военный пастор вы просто не очень хорошо знаете общество. Будет весьма кстати, если вы напишите подробную работу, развивающую ваши взгляды и ваши препятствия для того, чтобы различные группы евангелической церкви могли узнавать о ваших идеях, и таким путем вы смогли бы оказывать ваше влияние тем способом каким захотите». Епископ Рейха мог хорошо поговорить об этом, и вероятно сделал несколько дополнительных замечаний. Мне не кажется, что обвинение сделанное Борманом также может быть истолковано как преследование церкви.
Документ 075-ПС как специальное циркулярное письмо от начальника партийной канцелярии, далее устанавливал его личные взгляды на отношения национал-социализма к христианству. Насколько я помню, этот документ касался следующего: я однажды услышал, что Борман отправил письмо такого содержания определенному гауляйтеру и также копии всем гауляйтерам. Я попросил его дать мне знать об этом. После долгой отсрочки я, наконец, получил это циркулярное письмо. Как партийный циркуляр, я считал его неподходящим по форме и содержанию. Я написал Борману — и мне кажется моё письмо, отправленное ему должно быть найдено в моих записях — что я не считал его циркулярное письмо такого рода, подходящим или надлежащим и добавил, от руки, чтобы он воспринимал это более серьезно и что, по моему мнению, фюрер не одобрит циркулярное письмо такого рода. Позже я лично говорил с Борманом об этом и сказал ему, что каждый из нас имел право определиться со своей позицией о проблеме, но официальный партийный циркуляр — и в особенности в такой форме — по моему мнению, был невозможен. После этого разговора, Борман был сильно смущен и — как я случайно слышал от моего со-подсудимого Шираха — это циркулярное письмо, согласно ему, было отменено и признано недействительным. Однако, я не могу сделать об этом заявления.
Тома: Господин Председательствующий, я хочу обратить внимание на факт, что я привел номер документа 075-ПС по этому документу, но в действительности он должен быть документом Д-75.
Розенберг: Документ 072-ПС это письмо от Бормана со ссылкой на вопрос обследования библиотек монастырей конфискованных государством. Мне не говорили о политических причинах, вовлеченных в каждое дело; но я слышал, что полиция требовала дополнительных прав предпринимать расследования о такого рода вещах. Это была проблема, которая в те годы привела меня к конфликту с Гиммлером. Я считал совершенно невозможным, чтобы такое расследование проводилось под контролем полиции, и это мотивировало меня, как видно из документа 071-ПС, поставить себя в оппозицию к Борману в этом вопросе.
Документ 072-ПС приводит ответ Бормана мне, в котором он указывает, что Гейдрих[1062] абсолютно настроен на продолжении таких поисков и сказал — я цитирую: «Научное опровержение антагонистической философии может быть осуществлено после предварительных полицейских и политических приготовлений». Я считал такое отношение абсолютно несостоятельным и протестовал против него.
Здесь есть соответствующие комментарии, которые я делал на множестве документов. Я отказался написать официальный партийный трактат религиозного подобия или от катехизисов написанных моим партийным ведомством. Я всегда стремился принимать то, что считал национал-социалистическим отношением не рассматривая своё ведомство «духовной» полицейской силой; но оставался факт, что фюрер обрабатывался Борманом об официальном представлении партийного отношения к церкви.