Снабжение было главной головной болью Эйзенхауэра. Одна союзная дивизия требовала 700 тонн подвоза каждый день. Для сравнения – немецкой дивизии требовалось 200. И это – дивизии полного состава, а не того, который имелся в наличии осенью 1944 г. Такая большая разница в требуемых объемах подвоза объяснялась даже не тем, что солдат союзных армий лучше кормили, а тем, что они были очень основательно моторизованы, в их дивизиях было огромное количество автотранспорта. А помимо дивизионных, имелось и немалое число тыловых служб, тоже на машинах. Всем им требовался бензин.
У Эйзенхауэра на попечении было полсотни дивизий, для которых подвижность была важным оружием – для этого, собственно, их и моторизовали в такой высокой степени. Паттон слал радиограммы в штаб, утверждая, что его люди готовы есть подметки, но танки без горючего двигаться не могут никак. К началу сентября его 3-я армия получала только 7 % своего нормального объема снабжения.
К этому добавлялась еще одна проблема – население больших городов вроде Парижа надо было как-то кормить. Что требовало подвоза. Эйзенхауэр не зря не хотел брать Париж – в условиях разрушенной железнодорожной системы Франции ему приходилось изымать столько транспорта из армейских систем, что этого хватило бы на снабжение 8 дивизий.
Кроме этих проблем, имелось еще одно узкое место – oдин-единственный порт, Шербур, через который снабжение поступало. Остров Валхерен, запиравший вход в порт Антверпена, удалось очистить от немцев только 8 ноября 1944 г., и то с огромным трудом. Порт, конечно, был разрушен, но все-таки была надежда привести его в рабочее состояние к концу года.
Тем временем на Лондон стали падать ракеты Фау-2. Черчилль 10 ноября 1944 г. объявил об этом в парламенте, но первый запуск Фау-2 состоялся еще в сентябре – целью был недавно освобожденный Париж. Собственно, Черчилль в своей речи так и сказал: «атаки на Лондон идут в течение последних нескольких недель ».
До ноября у него была надежда, что факт ракетных атак удастся не выносить на общественное обсуждение – предполагалось, что немецкие запасы Фау-2 невелики. Первые запуски делались немцами спорадически. Однако дальше они стали делать 10–12 запусков в день. До Лондона долетала примерно половина, ракета летела по баллистической траектории, и за те несколько минут, что ей требовалось до подхода к цели, никакой воздушной тревоги объявлять не успевали. Защиты тоже никакой не было – ни зенитки, ни истребители сделать ничего не могли. Просто время от времени где-то в Лондоне гремел огромный взрыв, подымался столб огня и дыма, и какое-нибудь здание валилось на землю. Так и шло вплоть до сepeдины декабря.
A 16 декабря 1944 года, за неделю до Рождествa, немцы начали наступление в Арденнах.
XIV
В США данная операция называется «Battle of the Bulge » – «Битва за Выступ », а в Великобритании – «Battle of Ardennes » – «Битва в Арденнах ». Попадается и перевод (неправильный) на русский: «Битва при Бульже ». Немцы называли свое наступление «Wacht am Rhein»– «Стража на Рейне».
Мало какое событие времен Второй мировой войны обросло таким количеством мифов и легенд, как эта столь многообразно называемая битва. Разумеется, версии окрашены в яркие национальные цвета. Начнем с американской. В своих мемуарах Эйзенхауэр пишет, что никакой опасности не было, и все было под контролем и шло как задумано. Проницательной американской разведке все было известно наперед – из расшифрованных службой Блентчли Паркс радиограмм, из результатов воздушного наблюдения и даже из прямого предупреждения, полученного из штаба 3-й армии, которой командовал Паттон. Приведем цитату из мемуаров Эйзенхауэра:
«Мы не ошибались ни относительно места его нанесения, ни относительно неизбежности такого шага со стороны противника. Более того, что касается общего реагирования на эти действия противника, то в данном случае… у меня имелся давно согласованный план ответных действий».
Мемуары – своеобразный жанр литературы. Мемуарист пишет о том, чему он был свидетелем или участником, и пишет с прицелом на потомство. Соответственно, степень его правдивости под вопросом – примерно в такой же степени, в какой под вопросом находится правдивость показаний любого свидетеля в зале суда. Свидетель может ошибаться. Свидетель может быть пристрастен. Свидетель может сознательно лгать с целью выставить себя в наилучшем возможном свете. И так далее.
Если верить Эйзенхауэру, предполагалось завлечь немцев в ловушку – позволить им наступать и углубиться в американскую оборону, а потом нанести удары по их флангам, отрезать и уничтожить.
Однако поверить генералу довольно трудно, и вот почему: рассказав о своем коварном стратегическом замысле, через несколько страниц он добавляет:
«Немецкие войска пошли в атаку в Арденнах, где союзники намеренно ослабили оборону, а когда немцы прорвались почти на 100 км на запад – американские войска атаковали их своими мобильными группировками ».
Вот эти вот «почти 100 километров на запад » внушают серьезные сомнения в искренности мемуариста. Как-то трудно представить себе генерала, который добровольно создает у себя дыру в обороне в сотню километров глубиной.
К тому же 3-я армия Паттона начала двигаться к месту прорыва только 22 декабря – и при этом очень торопилась. Будь все готово заранее, уж наверное можно было бы выступить пораньше и не лететь как на пожар? Даже и при таком темпе, на который в американской армии вообще мало кто, кроме Паттона, был способен, его передовые части подошли к месту прорыва только через 3 дня, 25 декaбря, прямо к Рождеству. Это скорее походит не на захлопнувшуюся мышеловку, а на срочную выручку окруженных в Бастони американских парашютистов. Так что версию генерала Эйзенхауэра мы оставим пока под подозрением и послушаем других «свидетелей».
Советская версия событий рисовала другую картину: американские и английские части оказались застигнуты врасплох и разбиты, и от полного разгрома их спасли только действия Сталина, который по срочной и отчаянной мольбе Черчилля о помощи приказал Красной Армии ускорить начало своего зимнего наступления.
Как всегда в таких случаях, приводится достоверный документ – текст телеграммы Черчилля:
«Я был бы очень признателен Вам, если бы Вы нашли возможным известить меня, следует ли нам ожидать в январе [1945] крупного русского наступления на Висле или в каком-то другом месте, которое Вы, может быть, могли бы упомянуть? Я сохраню это в строжайшем секрете и извещу только генерала Эйзенхауэра и генерала Алана Брука. Я рассматриваю это как дело чрезвычайной срочности ».
Сталин немедленно ответил согласием, и действительно, советское наступление началось в конце января 1945 г. Однако и советская версия должна быть по справедливости поставлена в категорию сомнительных.
Дело в том, что телеграмма Черчилля была отправлена 6 января 1945 г.
А немецкое наступление, согласно всем без исключения источникам, полностью выдохлось через 9 дней после его начала и к 25 декабря 1944 г., после подхода к Бастони 3-й армии Паттона, уже никакой опасности не представляло. Погода прояснилась, союзная авиация взялась за бомбежки немецких войск с прежней сокрушительной силой, у немцев кончалось горючее, и им надо было думать не о победе, а о спасении.
Таким образом, у нас есть два свидетельства – и оба сомнительны.
O том, чтo произошло в Арденнах в середине декабря 1944 г., мы по-прежнему ничего толком не знаем.
XV
Если американская и русская версии представляются сомнительными, то мы можем рассмотреть немецкую. Заключается она в том, что немецкому верховному командованию удалось собрать кое-какие силы и оснастить их танками с очень недостаточным запасом горючего. Решение об операции было принято без консультации с командующим Западным фронтом фельдмаршалом фон Рундштедтом. Удар предполагалось нанести в южной Бельгии, в Арденнах, то есть именно там, где в счастливом для Германии мае 1940 г. был прорван фронт англо-французско-бельгийской коалиции.
Сейчас, в декабре 1944 г., уступая по силам войскам союзников по всем мыслимым категориям, германскому командованию удалось создать локальный перевес сил в этом районе. Предполагалось, что плохая погода поможет укрыться от ударов союзной авиации, что же до недостатка горючего для танков, то горючее предполагалось захватить у врага. Роммель в Африке так и делал – почему же не попробовать повторить его успех? Строить стратегическое наступление на такой шаткой основе было авантюрой чистой воды, придумать такое можно было только от полного отчаяния.
Йодль показал план наступления фон Рундштедту и Моделю, и оба фельдмаршала высказали самые серьезные опасения, что «план операции отличается значительным оптимизмом ». Они выражались дипломатично – их уведомили, что план уже одобрен самим фюрером и что вносить в него какие бы то ни было изменения запрещено.
Возможно, самый красноречивый комментарий к плану сформулировал генерал СС Дитрих, командир 6-й танковой армии СС, которому предстояло проводить этот план в жизнь. Он сказал вот что:
«От меня требовалось совсем немного – я должен был пересечь реку и потом захватить порт Антверпена. Все это – в декабре, январе и феврале, пройдя через Арденны, где снег зимой лежит по пояс и двигаться можно только по дорогам, где невозможно поставить три-четыре танка в ряд, не говоря уж о 6 танковых дивизиях, где дневной свет будет доступен только с 8:00 утра и до 4:00 дня, а мои танки не могут драться в темноте, делать это я должен с только что сформированными частями, состоящими из новобранцев – и главное, надо было успеть сделать все это к Рождеству ».
Ирония генерала Дитриха была невеселой.
В операцию было вовлечено 240 тысяч человек и 1200 танков и самоходок. Хуже всего дело обстояло с горючим – в наличии имелась четверть того, что считалось абсолютным минимумом.
Тем не менее, атака состоялась и поначалу пошла очень успешно. И место, и время оказались выбраны исключительно удачно, в зоне немецкого наступления было не более 80 тысяч солдат союзников, главным образом американцев.
Тем не менее, из графика наступающие выбились довольно быстро, в районе Бастони американские парашютисты из 101-й воздушно-десантной дивизии стояли прочно, несмотря на нехватку противотанкового оружия и прочего.
Уже 22 декабря Рундштедт просил Гитлера отозвать наступающие части – тот отказался. К 25 декабря к месту немецкого прорыва с юга подошли части Паттона, а через полторы недели с севера им на помощь пришли английские войска. В итоге под опасением быть отрезанными немцы начали отступление. Они сумели уйти из мешка, но в течение двух недель их безжалостно молотили с воздуха, и потери были огромны – вернулось не больше половины из тех 240 тысяч солдат, что участвовали в наступлении, и было потеряно много техники.
B сумме немцы расценили операцию как дорогостоящую неудачу.
Это мы можем принять как немецкую версию: «авантюра, закончившаяся неудачей ».
Aмериканскую версию – «заранее задуманная засада союзного командования » – надо отвергнуть как совершенно недостоверную.
Русская версия – «выручка оплошавших союзников из беды » – не получается по соображениям времени. Советское наступление началось в конце января 1945 г., к этому времени «Битва в Арденнах » уже окончилась.
Как насчет английской версии? Oна, пожалуй, оказалась наиболее неожиданнoй.
Eе попросту нет.
XVI
В мемуарах Черчилля, изданных в однотомном сокращенном варианте, есть глава, которая называется «Париж и Арденны ». Насчет сокращенного варианта – читателю не следует обольщаться. Этa книга – сокращенная до одного тома версия шеститомника, и содержится в ней ни много ни мало, как 1065 страниц текста, весьма убористо набранного. Глава «Париж и Арденны » занимает в этом увесистом томе всего 7 страниц (co стр. 892 по стр. 899, цитируется по бостонскому изданию 1987 года), включая карту района Арденн и длинные послания Черчилля Яну Смэтсу и президенту Рузвельту, приведенные дословно.
Им обоим, и Смэтсу и Рузвельту, Черчилль пишет, что «ожидает упорного сопротивления немцев », a в письме к Рузвельту настаивает на пересмотре «стратегии наступления на широком фронте » и, разумеется, о том, что надо бы нажать в Италии, и так далее. Разумеется, он получает отказ – на весьма разумном основании того, что «тщательно подготовленные военные планы не следует пересматривать без достаточных оснований ». В письме Рузвельта, вполне любезном, сквозит и нотка раздражения – по мнению президента, военных не следует дергать. Он пишет Черчиллю, что «стратегия наступления на широком фронте » была рассмотрена, утверждена ими обоими в качестве верховных главнокомандующих, а остальное следует предоставить генералам.
Рассмотрению собственно немецкого наступления в Арденнах посвящены всего две страницы, там повторяется мысль Эйзенхауэра, что «все было предусмотрено », но дальше честно говорится, что размах операции и глубина немецкого прорыва стали неприятным сюрпризом. Нигде в этих двух страницах нет никакой выраженной тревоги по поводу военной ситуации в Арденнах. Hет ни единого слова по поводу обращения к Сталину за помощью – но написано, что войска Монтгомери присоединились к действиям Паттона 5 января. Поскольку мы помним, что Паттону с момента получения приказа (с 22 декабря по 25 декабря) хватило трех дней на то, чтобы примчаться к Бастони, а Монтгомери потребовалось 14 дней (с 22 декабря по 5 января) – разницу в стиле их командования мы видим вполне наглядно.
Откуда же взялась знаменитая телеграмма Черчилля Сталину, которую мы цитировали выше?
Если посмотреть на переписку Черчилля за декабрь 1944 года, то видно, что основную часть его внимания в то время занимали дела на Балканах.
«Процентное » соглашение, заключенное им со Сталиным в Москве, в отношении Румынии и Греции держалось на удивление хорошо. Британский посол в Румынии получил строгие указания: «не вмешиваться ни во что и ограничиться ролью наблюдателя ».
Русская военно-дипломатическая миссия в Греции, в свою очередь, не вмешивалась даже тогда, когда в Афинах начались бои между английскими войсками и греческими партизанами-коммунистами. Ситуация там изрядно обострилась. Попытка греческого правительства в изгнании вернуться в освобожденные от немцев Афины вызвала военную конфронтацию с вооруженными формированиями левых, и дело дошло до захвата партизанами заложников из числа буржуазии, которых брали тысячами, вместе с семьями, и периодически расстреливали.
Черчилль отдал довольно опрометчивый приказ: подавить беспорядки и в случае нужды – стрелять на поражение. Опрометчивость тут была не столько в сути приказа, сколько в том, что в Афинах на тот момент был всего-навсего один английский батальон численностью в 500 человек, и он довольно быстро оказался в осаде. А текст приказа, в котором говорилось следующее: «… Действуйте без колебаний, так, как вы бы действовали в завоеванном городе, где идет мятеж » – попал в прессу: его перепечатала газета «Вашингтон Пост».
Дело было в том, что секретарь Черчилля по ошибке послал телеграмму через коммуникационный центр связи союзного командования, которым пользовались сообща и американцы, и англичане. Телеграмма была помечена грифом «Строго секретно », но уточняющего дополнительного обозначения «Guard» не имела. А гриф «Guar d» означал, что шифровка касается дел чисто британских и, соответственно, предназначена только для английских офицеров.
Документ в итоге попался на глаза кому-то из американцев, который и «слил» его в печать. Поскольку трения по греческому вопросу зрели и до этого – командующий американским флотом адмирал Кинг своей властью изъял у средиземноморского командования десантные суда, предназначавшиеся англичанами для высадки войск в Грецию, и Черчиллю, чтобы отменить это распоряжение, пришлось срочно звонить Гарри Гопкинсу (добраться до чувствовавшего себя нездоровым Рузвельта он не смог). Приказ адмирала был отменен, но осадок остался.
Так что скандал, связанный с утечкой, пал на хорошо подготовленную почву. Американские газеты всласть поговорили о «колониалистских инстинктах Великобритании », а в самой Великобритании Черчиллю пришлось отвечать на неприятные вопросы в парламенте.
В Афинах продолжалась свара между левыми и правительством Папандреу, дело определенно шло либо к коммунистическому перевороту, либо к гражданской войне. B итоге Черчилль – ведь мы уже знаем кое-что о характере и привычках неугомонного премьер-министра Англии – вылетел в Афины.
Первое совещание на месте он провел на аэродроме, прямо в салоне своего самолета. Корпус самолета не отапливался и в результате промерз так, что секретарша Черчилля, мисс Холмс, та самая, которую он упорно называл «мисс Шерлок», опасалась, что шеф опять схватит воспаление легких.
Однако обошлось без медицинских осложнений. Черчилль буквально самовластно решил вопрос о власти в Греции – тамошний архиепископ был назначен регентом, в Афины вошли уже более значительные по численности английские подразделения, по приказу Черчилля против партизанских баз в окрестностях города была использована английская авиация, и в результате таких пожaрных мер волнения вроде бы улеглись. Во всяком случае, встретив в Греции Рождество, Черчилль на борту военного корабля отправился в Неаполь, в штаб английских войск в Италии. Телеграмма Сталину была оттуда и отправлена, и суть ее заключалась не в просьбе о помощи, а в просьбе об информации: английские командиры в Италии хотели знать, хотя бы в самых общих чертах, – следует ли ожидать советского наступления в январе – феврале 1945 года.
Поскольку миссий связи с советским командованием ни у американцев, ни у англичан не было, Черчилль взял эту задачу на себя. Его письмо было еще и косвенным выражением благодарности Сталину – в Греции советское правительство держалось духа и буквы «процентной » договоренности.
Cоглашение между Черчиллем и Сталиным в данном случае оказалось результативным.
XVII
На конференцию в Ялте английская делeгация прилетела с Мальты. Место для встречи было выбрано после недолгих споров – Рузвельт согласился с приглашением Сталина приехать в Крым, и дальнейшие дискуссии на эту тему потеряли всякий смысл. Черчилль, однако, уговорил Рузвельта по пути на конференцию встретиться с ним на Мальте – он очень надеялся согласовать английскую и американскую позиции до Ялты, но не слишком в этом преуспел. Президент был болен и все разговоры старался побыстрее свести к концу.
Английских гостей разместили во дворце Воронцова, американцев – в бывшей царской резиденции в Ливадии. После первой ночи на месте у доктора, лорда Морана, возникли проблемы: во дворце оказалось полно клопов, и для дезинфекции ему пришлось позаимствовать ДДТ у американской миссии. С Черчиллем и Рузвельтом прибыло в общей сложности больше 700 человек, так что многим пришлось жить на походный манер, по 5–6 человек в комнате. Такому спартанскому расквартированию подлежали даже люди в генеральских чинах.
Лорд Моран в своем дневнике замечает, что даже после двух предыдущих визитов в Россию он так и не завел там знакомых: с английскими гостями общались на официальном и не совсем официальном уровне только Сталин и сотрудники МИДа высокого уровня – Молотов, Литвинов, Вышинский.
Из прочих лорд Моран узнал только Павлова, личного переводчика Сталина, и, как ни странно – официантов. Hа приемах в качестве обслуживающего персонала работали те же самые люди, которых он видел до этого в Москве.
Конференция шла неделю. Обсуждались сеьезные вопросы – например, будущие границы Польши и состав ее правительства. СССР признал «люблинский» комитет, который именовался теперь «варшавское правительство Польши» – в противовес «лондонскому правительству». К соглашению так и не пришли – президент Рузвельт был очень вял и явно болен. Единственное, что он сказал по польскому вопросу, сводилось к тому, что «Польша создает проблемы в Европе в течение последних 500 лет ».
Обсуждался также вопрос о разделе Германии на оккупационные зоны, в частности, решался вопрос репараций и их распределения между союзниками. Сталин был прекрасно подготовлен.
Некоторое представление о степени его осведoмленности может дать следующий документ, обнародованный относительно недавно:
«Сов. секретно
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ОБОРОНЫ
т. СТАЛИНУ
НКИД СССР т. МОЛОТОВУ В.М.
НКВД СССР тов. БЕРИЯ Л.П.
Сентября 1944 г.
НКГБ СССР представляет при этом в переводе на русский язык секретный доклад Бюро Стратегических Служб (разведки США), составленный 6 марта 1944 года: «Военные убытки русских и возможная сумма репараций ».
Текст доклада получен в США агентурным путем.
Приложение: По тексту на 25 листах.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СОЮЗА ССР
(В. Меркулов)
Разослано:
1-й экз. – т. Сталину
2-й экз. – т. Молотову
3-й экз. – т. Берия
4-й экз. – Секр-т НКГБ
5-й экз. – Секр-т I Упр.
6-й экз. – в дело».
Конференция прошла относительно гладко – стороны были заинтересованы в максимально возможном сотрудничестве, Польша так или иначе находилась под контролем советских войск, так что и спорить было не о чем – без содействия Рузвельта Черчилль сделать ничего не мог.
Довольно серьезно дискутировался вопрос о послевоенном устройстве мира. Черчилль говорил, что необходимо установить такое согласие между тремя великими державами, СССР, США и Британской империей, которое исключило бы всякую возможность войны между ними по крайней мере на ближайшие пятьдесят лет. И Сталин и Рузвельт с ним соглашались, но никакого договора о продолжении военного союза и в послевоенное время заключено не было.
Во всех остальных отношениях к гостям относились исключительно внимательно – лорд Моран записал в своем дневнике, что когда один из членов английской делегации мимоходом упомянул в разговоре, что в большом и совершенно пустом стеклянном аквариуме во дворце Воронцова хорошо бы смотрелись рыбки, они там появились на следующий день.
Собственно, доктор с такого рода отношением к гостям советского правительства уже был знаком. Во время его визита в Ленинград он выразил желание посмотреть балет. Когда за ужином он взглянул на часы и заторопился было в театр, его переводчица с царственной невозмутимостью сказала, что беспокоиться не надо – спектакль без него не начнут.
Конференция завершилась 14 февраля 1945 года. Оставалось только провести ее решения в жизнь.
На прощанье Черчилль наградил В.Н.Павлова орденом Британский империи. На последней своей встрече со Сталиным в Москве он спросил: не будет ли возражений против награждения британским орденом советского переводчика, столь блестящего в своем деле? По-видимому, разрешение Сталина было получено.
Лорд Моран заметил в своем дневнике, что Рузвельт выглядел плохо – он застывал иногда с открытым ртом, и было видно, что мысли его далеко.
Вот цитата из записок лорда Морана в оригинале:
«He is a very sick man. He has all the symptoms of hardening of the arteries of the brain in an advanced stage, so that I give him only a few months to live».
«Он [Рузвельт] очень болен. У него все симптомы затвердения артерий мозга в продвинутой стадии, я думаю, что ему осталось жить только несколько месяцев ».
XVIII
Черчилля, несмотря на семьдесят лет, по-прежнему носило по свету, и он норовил выбирать места поопаснее.
Во время визита в Афины в декабре 1944 г. eго отвезли с аэродрома в британское посольство на броневике, во втором броневике ехали сопровождающие. Обстановка в городе была такой, что, когда лорд Моран захотел осмотреть Акpополь, ему выделили двух офицеров-парашютистов в качестве сопровождающих. На замечание доктора по поводу того, какой прекрасный вид на Афины открывается сверху, один из парашютистов с энтузиазмом согласился: «Вид прекрасный. Отсюда можно простреливать весь город! » В поездке Черчилль спросил у своего секретаря, есть ли у него пистолет, и, получив отрицательный ответ, с гордостью продемонстрировал свой собственный. Секретарь подумал и одолжил у водителя его автомат.
Трудно себе представить, что ситуация в Греции, какой бы серьезной она ни была, непременно требовала личного присутствия на месте главы правительства Великобритании. К тому же являвшегося одновременно министром обороны своей страны и неофициальным, пусть и без формально оформленных прав, но фактически главнокомандующим всеми вооруженными силами Британской империи.
Но, по-видимому, эта игра в войну доставляла ему такое же чувство радостного возбуждения, которое он испытывал в бытность свою юным кавалеристом, когда он кинулся рубиться с «дервишами» под Омдурманом, в Судане.
Едва вернувшись домой с конференции в Ялте, он немедленно отправился на фронт, повидаться с Эйзенхауэром и с Монтгомери – союзные войска подходили к Рейну и в нескольких местах его уже форсировали. Он даже уговорил Монтгомери съездить с ним на «немецкий берег Рейна » – германские войска, собственно, от реки уже отступили, но прочной англо-американской линии на правом берегу еще не было. Монтгомери подозвал какое-то суденышко из паромной службы и действительно пересек реку вдвоем с премьером. Поскольку на том берегу еще стреляли и снаряды иной раз падали в воду, Черчилль был в восторге. Наверное, сейчас сказали бы, что у него адреналиновая зависимость.
Однако, помимо таких совершенно мальчишеских радостей, у него были дела и посерьезнее. Он настойчиво уговаривал Эйзенхауэра поспешить с наступлением и по возможности выйти к Берлину раньше русских.
Генерал был вежлив, отвечал, что беседа с Черчиллем «значительно изменила его приоритеты », но Берлин брать совершенно очевидно не собирался. Перспектива вести сражение в огромном городе, застроенном прочными каменными зданиями, с бесконечным количеством укрытий и подвалов и где трудно использовать огневую мощь артиллерии и авиации, его совсем не прельщала.
Он сообщил Черчиллю, что «Берлин в настоящий момент не имеет военного значения » и что наиболее серьезной проблемой может стать консолидация немецкого сопротивления в Альпах, на что указывал ряд признаков – упорная оборона Будапешта, продолжающаяся оккупация части Северной Италии. Так что следует беспокоиться скорее о Мюнхене и обо всей Баварии, чем о Берлине. На просьбу Черчилля посмотреть на вещи пошире, с политической точки зрения, Эйзенхауэр отвечал, что он – простой солдат и говорить может только как военный.
Честно говоря, в искренности генерала Эйзенхауэра следовало бы усомниться. «Простой солдат » не удержался бы долго на своем посту главнокомандующего союзными войками в Европе, ему надо было точно учитывать не только военные факторы, но и тонкие веяния политики – только вот Черчилль смотрел на ситуацию с точки зрения геополитики, а Эйзенхауэр – с точки зрения политики внутренней, сугубо американской.
Разговор генерала Эйзенхауэра с Черчиллем состоялся в марте 1945 года.
И Эйзенхауэр знал, что президент Рузвельт все военные вопросы решает так, как ему советует генерал Маршалл, который к тому же приходится Эйзенхауэру прямым начальником. Он знал, что генерал Маршалл брать Берлин не хочет, а хочет две вещи: во-первых, окончить войну как можно скорее, во-вторых, свести возможные потери в личном составе к абсолютному минимуму.
Ожесточенная битва на развалинах Берлина в эти политические обстоятельства никак не вписывалась, а что до экспансивного английского премьера, то говорить с ним следует мягко, но следовать его указаниям вовсе не необходимо.
К тому же Сталин известил и Черчилля, и Эйзенхауэра, что с точкой зрения командующего союзными англо-американcкими войсками он вполне согласен и что с его точки зрения, «Берлин действительно не имеет больше военнoго значения ».
Если что и сближало бывшего гусара, внука седьмого герцога Мальборо, и бывшего семинариста, сына грузинского сапожника, так это было то, что они оба политические факторы ставили выше чисто военных.
XIX
Дипломатический скандал, разразившийся весной 1945 года, был связан именно с политическими проблемами. Пожалуй, в России он знаком больше всего по фильму «Семнадцать мгновений весны », но судить о том, что, собственно, тогда в Швейцарии произошло, используя в качестве источника одну только вдохновенно исполненную В.Тихоновым роль Штирлица, было бы все-таки довольно опрометчиво. Нужна дополнительная информация. Попробуем изложить ее, опираясь только на те факты, которые документально зарегистрированы.
В феврале 1945 года генерал СС Карл Вольф через итальянских посредников установил контакт с американской разведкой, a 8 марта генерал caм встретился в Цюрихе с Алленом Даллесом, главой разведывательнoгo центрa Управления Cтратегических Cлужб CШA в Берне. Официальная версия американцев – весь разговор сводился к тому, что генералу Вольфу было сказано: речь может идти только о безоговорочной капитуляции. Информация о встрече была передана в штаб союзных войск в Италии, с копиями, посланными правительствам США, Англии и СССР.
12 марта английский посол в Москве доложил советскому МИДу о встрече с германскими представителями и сказал, что дальнейшие контакты не будут осуществляться без участия советской стороны. Дальше начинаются неясности. Согласно мемуарам Черчилля, была предпринята попытка тайно провезти советского офицера в Швeйцарию, но по каким-то непонятным причинам она не удалась.