13 марта англичане официально уведомили советскую сторону, что если переговоры с Вольфом дадут какой-то положительный результат, то они будут продолжены в штабе союзных войск в Италии, и просили прислать туда советского наблюдателя. Послать специального человека было необходимо, потому что обычная практика в отношениях между союзниками – держать при штабах друг друга постоянных офицеров связи – в отношениях с СССР не практиковалась. Сталин на обмен постоянными военными миссиями не соглашался.
15 марта начальники английского и американского штаба (с липовыми бумагами и в штатском) уже сами приехали в Швейцарию из Италии.
19 марта они встретились там с генералом Вольфом, на этот раз в Берне.
16 марта Молотов направил английскому послу в Москве резкое письмо, в котором требовал предоставить советскому представителю возможность участвовать во встречах с Вольфом. Такое же письмо получил и посол США.
21 марта посол известил Молотова, что цель переговоров в Швейцарии состоит в проверке полномочий генерала Вольфа на сдачу и что британское и американское правительства приглашают советское правительство прислать своего представителя в Италию, в штаб союзных войск.
22 марта Молотов передал послу письмо, в котором, в частности, говорилось следующее:
«В течение двух недель в Берне за спиной Советского Союза, который несет на себе основную тяжесть борьбы с Германией, идут тайные переговоры между англо-американским и германским командованием ».
Посол сказал, что, по-видимому, имеет место недоразумение – переговоров пока нет, речь идет только о проверке полномочий генерала Вольфа.
На что Молотов ответил:
«… По мнению советского правительства, речь идет не о недоразумении, а о чем-то похуже ».
Черчилль получил копию письма во время своей мартовской поездки на фронт, у Рейна, и решил, что отвечать он не будет. Как он сказал: «… Промолчать лучше, чем начинать состязание в ругани ». Но письмo он показал и Монтгомери, и Эйзенхауэру.
Генералы сказали ему, что они ни на секунду не усомнились бы принять капитуляцию на их фронте – хоть от командующего фронтом, хоть от командира, потому что это вопрос чисто военный.
Эйзенхауэр добавил, что сдача войск Кессельринга ему в плен на месте может быть сделана в течение часа, а если сдача в плен должна быть сделана не ему, а делегации всех трех союзников, то процедура затянется на три-четыре недели. Черчилль тоже думал, что такие вещи должны решать командиры на местах.
В самом начале апреля Сталин направил Рузвельту письмо, в котором (в обратном переводе с английского) говорилось:
«… Мои коллеги не имеют ни малейших сомнений в том, что переговоры действительно состоялись и что их результатом было согласие фельдмаршала Кессельринга открыть фронт английским и американским войскам в обмен на облегчение условий мира для Германии. В результате в настоящий момент немцы прекратили ведение войны на Западном фронте против Англии и Соединенных Штатов, в то время как на Восточном фронте Германия продолжает войну против Советского Союза, их союзника ».
5 апреля Рузвельт переслал это письмо Черчиллю с приложенным ответом на него:
«… С уверенностью в том, что вы верите мне лично, и с решимостью добиваться вместе с вами безоговорочной капитуляции нацистов, я поражен тем, что вы могли поверить в то, что я вступил в соглашение с врагом, не получив сперва на то вашего согласия. Наконец, я хотел бы сказать: было бы одной из величайших трагедий в истории, если бы сейчас, в момент, когда победа так близка, такое недоверие, такое полное неверие в нашу добрую волю определило бы исход огромного дела, после того, как оно стоило стольких неисчислимых человеческих и материальных жертв ».
Во всей этой истории есть непонятные моменты. Что, собственно, делали в Швейцарии начальники штабов английской и американской армий, действующих на итальянском фронте? Рузвельт этого вопроса не касается никак, а объяснение Черчилля – проверяли полномочия генерала Вольфа вести переговоры – звучит как-то неубедительно. Это мог сделать Аллен Даллес, и без всякoго содействия двух генералов в столь высоких чинах. Кстати – почему фельдмаршала Кессельринга представлял генерал СС? Уж скорее тогда он должен был говорить от имени Гиммлера?
Коли так, переговоры вряд ли ограничивались только итальянским фронтом.
С другой стороны, не совсем понятны действия советского правительства. Допустим, что все сказанное Молотовым и Сталиным соответствовало правде. Но ведь тогда открытым заявлением такого рода они должны были «спалить» всю сеть агентов, доставивших им эти сведения? Вроде бы это шаг вредный – хотя бы с точки зрения уничтожения источника важной для них информации? Темная история, и вполне возможно, истинного значения всех этих событий мы не узнаем никогда.
Черчилль между тем пришел к заключению, что письмо Рузвельта написано в куда более твердой форме, чем обычно в его переписке со Сталиным. Он ошибался. Рузвельт его только подписал, a cоставил письмо генерал Маршалл. Рузвельт был уже слишком плох в то время.
Он умер через неделю.
XX
Весть о смерти президента Рузвельта Черчилль в своих мемуарах назвал «неожиданной ». Вполне допустимо предположить, что лорд Моран своими соображениями с ним не подeлился – доктор к понятиям медицинской этики относился более чем серьезно. Hо все-таки глаза у Черчилля были, и Рузвельта в Ялте он видел сам. Возможно, ему просто не пришло в голову, что человек 62 лет может умереть так внезапно.
Дальше случилась еще одна непонятная история, объяснения которой я нигде не нашел. Черчилль в последнюю минуту раздумал лететь в Америку на похороны Рузвельта. Он послал телеграмму новому президенту, Трумэну, и еще одну – Гарри Гопкинсу. Он спросил обоих – не следует ли ему срочно прилететь? Оба выразили ему самое теплое внимание и сказали, что его будут ждать. Самолет был уже заказан, стоял на аэродроме – и в последнюю минуту Черчилль передумал и остался в Лондоне.
Почему Черчилль не поехал на похороны? В октябре 1944 г. он был в Москвe. В ноябре 1944 г. Черчилль был в Париже. В декабре 1944 г. – съездил в Афины, подавлять революцию. В январе 1945 г. он был в Италии, y Александера, в общем, без большой надобности. В феврале 1945 г. Черчилль был в Крыму, на Ялтинской конференции. На обратном пути он нашел время побывать в Каире, где поговорил, например, с королем Саудовской Аравии и с императором Эфиопии.
А в апреле у него не нашлось времени полететь в Вашингтон, на похороны его «давнего друга и партнера », где он мог бы, например, познакомиться с его преемником? Kоторого он раньше никогда не видел? Почему?
Лорд Моран, источник надежный и честный, об этом не говорит ни слова. Мартин Гилберт, автор классической и огромной по величине книги о деятельности Черчилля в годы Второй мировой войны, «Road To Victory», повторяет то, что сказано в мемуарах самого Черчилля.
A сам Черчилль говорит об этом в мемуарах в точном соответствии с рецептом Наполеона о том, как надо писать конституцию:
«Пишите коротко и неясно ».
Он говорит, например, что не мог уехать, потому что Идена не было в этот момент в стране. Это очевидная неправда. Иден рассматривался и Черчиллем, и всем его окружением, как «кронпринц», наследник премьера. Именно поэтому он сопровождал премьера во всех важных поездках. Разумная предосторожность – если с 70-летним Черчиллем что-нибудь случится, Иден должен быть полностью в курсе всех дел.
Так что увезти Идена ВМЕСТЕ с собой в Москву, или в Квебек, или в Ялту – это можно. А оставить Лондон на три-четыре дня, потому что в Лондоне нет Идена – это нельзя? Трумэну Черчилль написал, что «коллеги по кабинету были против того, чтобы он оставил свой пост в такой момент даже ненадолго». Кто эти «коллеги »? Черчилль их не называет. В чем состояла особенность данного момента? Расписание поездок Черчилля нам известно – он уезжал каждый месяц, и по самым незначительным делам, вроде инспекции войск, которые в его инспекции не нуждались. Мнение не названных им коллег перевесило его собственное? Но когда Черчилль слушал своих коллег?
Так эта история с отказом приехать в Вашингтон и осталась для меня непроясненной. Как бы то ни было – в Лондоне Черчилль выступил на специальной сессии парламента, посвященной смерти Рузвельта.
И, конечно, произнес там блестящую речь.
XXI
24 апреля 1945 года генерал Вольф появился в Швейцарии уже со всеми необходимыми полномочиями на руках. 29 апреля был подписан акт о безоговорочной капитуляции германских войск в Италии.
2 мая оружие положили около миллиона немецких солдат, сражавшихся на этом фронте. Положение на Западном фронте в самой Германии было похожим. Монтгомери двигался вперед, не встречая большого сопротивления, в плен ему сдавалось по 25–30 тысяч немецких солдат в день. Tо же самое происходило и в американском секторе наступления.
Список кораблей германского флота, некогда наводивших ужас на конвои, в 1945 году читался как поминальный синодик.
«Лютцов» в сентябре 1944 года вступил в войну на Балтике, помогая артиллерией отступающим войскам вермахта. Англичане достали его с воздуха в апреле 1945 г. в Свинемюнде, где он затонул в гавани, сев днищем на дно. Его пушки тем не менее продолжали стрелять, вплоть до мая 1945 г., когда он был окончательно затоплен своим экипажем.
«Адмирал Шеер» тоже ушел на Бaлтику и тоже был потоплен английским авиационным налетом – в мае 1945 года.
«Адмирал Хиппер», поврежденный в бою с английскими крейсерaми еще в конце 1942 г., как боевой корабль в строй уже не вернулся. Его использовали на Балтике для эвакуации раненых и беженцев. В мае 1945-го он был потоплен своим экипажем.
«Принц Ойген», с августа 1944 г. помогавший своим сухопутным войскам на Балтике, сумел уйти в Копенгаген, где 8 мая 1945 г. года сдался англичанам.
В конце апреля 1945 г. американские и советские войска встретились у Торгау, на Эльбе. Третья американская армия под командой Паттона вошла в Чехословакию, заняв Карловы Вары.
Черчилль считал Берлин первостепенной целью:
«… Фронт в Европе должен уходить как можно дальше на Восток. Главная и подлинная цель англо-американских армий – Берлин ».
Сталин не соглашался с Черчиллем по многим вопросам, но по поводу важности Берлина они думали одинаково.
Общая численность нацеленных на Берлин советских войск превышала два с половиной миллиона солдат. Штурм начался 25 апреля, стоил больших жертв, но утром 1 мая над Рейхстагом был поднят штурмовой флаг 150-й стрелковой дивизии. Oднако бой за Рейхстаг продолжался еще весь день, и только в ночь на 2 мая гарнизон капитулировал.
7 мая в 02:41 (по среднеевропейскому времени) генерал Йодль подписал «Акт капитуляции Германии». Акт о капитуляции приняли: от союзной стороны – генерал Беддел Смит, от СССР – советский генерал-майор Суслопаров (представитель Сталина при союзном командовании).
Документ был написан на 4 языках, а дата вступления документа в силу стала Днем Победы в Европе.
Самыми первыми словами в Акте от 7 мая 1945 года стали вот эти:
«Only this text in English is authoritative» – «Официальным является только этот текст на английском языке ».
9 мая в 02:16 по московскому времени в берлинском предместье Карлсхорст генерал-фельдмаршал Кейтель подписал еще один «Акт о безоговорочной капитуляции Германии». Безоговорочную капитуляцию приняли маршал Жуков (от советской стороны) и заместитель главнокомандующего союзными экспедиционными силами Теддер.
Идея, по-видимому, заключалась в том, чтобы капитуляция была подписана в Берлине, а принимал ее советский маршал.
В результате оказалось, что есть два разных Дня Победы: 7 мая по версии англичан и американцев и 9 мая – по версии СССР. Незначительное, казалось бы, разногласие.
Но это было только начало.
Благословение, скрытое очень хорошо
(1945–1946)
I
В начале июня 1945 года Черчилль получил письмо от своей средней дочери, Сары. Она хвалила его речь, произнесенную 4 июня, и говорила, что «будь она избирателем, голосующим за лейбористскую партию, она бы задумалась ».
Дальше она, однако, написала, что она «не вполне уверена, что избиратели поймут правильно то, что он сказал о социализме ».
И добавила:
«Социализм в том виде, в котором он практиковался в эту войну, никомy не принес вреда, а напротив, принес многим людям благо. Дети из бедных семей никогда не питались так хорошо, как в военные годы, и никогда прежде об их здоровье так не заботились. Oни узнали, что такое молоко, a богатые не умерли от того, что норма их мясного рациона была такой же, как у бедных, и нет никакого сомнения в том, что общая доля и общее чувство того, что самоотверженность сейчас необходима, сплотили нацию как никогда. Почему же то, что было столь эффективно в военные годы, не может быть применено и в годы мира?»
Кончалось письмо так:
«Пожалуйста, папа, не считай меня мятежницей ».
Письмо, если читать его вне контекста, не слишком понятно. Он нуждается в длинном комментарии. Про «избирателей, готовых голосовать за лейбористов », Сара пишет потому, что в конце мая 1945 года лейбористская партия вышла из правительственной коалиции, сделав выборы неизбежными. Что касается слов Черчилля, которые «заставят таких избирателей задуматься », можно только пожалеть, что она слова эти не привела. Черчилль сказал, что социализм заведет в Англии своего рода «гестапо », и это действительно заставило многих избирателей задуматься: а не хватил ли премьер лишку? В конце концов, Климент Эттли, лидер лейбористов, был его заместителем, а в правительстве было немало министров-лейбористов, которые сотрудничали с Черчиллем с большим успехом, и некоторые из них, например, министр труда Бевин, были на своих постах прямо-таки незаменимы.
По поводу «социализма военной поры » Сара опять-таки была совершенно права. Из-за немецкой подводной угрозы, которая угрожала Англии удушением, в стране ввели карточную систему на очень многие товары, в первую очередь на продовольствие. Система «рационирования » еды была универсальной и исключений не допускала. Лорд Моран в дневнике пишет, каким гастрономическим фейерверком казались ему приемы в Москве по свежим впечатлениям после Англии. Лорд Луис Маунтбэттен в своем письме, сочиненном для него «литературным комитетом » операции «Mincemeat », подкинутом немцам, шутит на тему сардин, которых не достать, потому что они по талонам. Даже для него.
Из дневника лорда Морана мы знаем, что, когда он встретил в Лондоне военного губернатора Мальты, только что освобожденной от осады, он его не узнал. Губернатор похудел едва ли не вдвое – население острова и его гарнизон жили на голодном пайке добрый год, и губернатор не сделал исключения для себя – считал своим долгом подавать пример.
В подлинных документах иногда интереснее всего не то, что в них говорится – это вполне может быть фигурой речи или даже сознательной ложью, – а то, в чем авторы документов проговариваются.
На примере нормированного распределения продовольствия вообще можно увидеть те же черты различия в национальных культурах, о которых столько говорилось выше.
Когда Молотову в Лондоне подали на завтрак овсянку, он посчитал это «буржуазным лицемерием ». Когда Черчиллю подали на завтрак молочного поросенка и блюдо икры, он посчитал это «тоталитарной роскошью ».
Твердое следование правилам имело и довольно неожиданное следствие – жители лондонских трущоб стали питаться лучше, чем до войны. Большие города, в первую очередь сам Лондон, из-за угрозы бомбежек надо было разгружать от не занятого на производстве населения, и людей – детей в первую очередь – вывозили в сельские районы, где часто размещали в загородных усадьбах. Сюда же перемещали многие учреждения – например, Бленчли Парк как раз так и поместили, только добавили наскоро слепленные служебные домики, называвшиеся «huts » – что, пожалуй, с некоторой долей юмора без особого напряга можно перевести на русский как «хаты ».
Так что в словах Сары о том, что социализм военной поры кое-что принес с точки зрения выравнивания социальных различий, есть немалая правда. Ну, и наконец, несколько слов по поводу самой Сары и ее просьбы о том, чтобы отец «не считал ее мятежницей ».
Дело в том, что «мятежницей » она все-таки была.
Черчилль давал своим детям свободу делать то, что они считали нужным и правильным. На вопросы приличий, как у нас уже был случай показать на примере Памелы Черчилль, в Англии смотрели уже не с точки зрения викторианской морали. Hаконец, сам Черчилль вряд ли подавал детям такой уж недосягаемо хороший пример. Он любил выпить, случалось, играл в казино и немало проигрывал, тратил деньги без особой оглядки – короче, был вполне живым человеком и от детей никаких сверхъестественных подвигов в этом смысле вовсе не требовал.
Но Сара переходила даже такие либерально установленные границы. Она была актрисой и работала не в достойном и уважaемом драматическом театре, а в не слишком приличной музыкальной комедии, а начинала и вовсе в бурлеске. Ее личная жизнь тоже была богемной – даже по меркам ее невестки Памелы. Вплоть до 1945 г. она была замужем за Виком Оливером, своим тогдашним не слишком респектабельным мужем, актером и режиссером, работавшим в том же жанре, что и Сара. Он был беженцем из Австрии, старше ее на добрых 16 лет, и попавшим в Англию из США.
Он был, возможно, не так плох и вульгарен, как казалось – например, был очень неплохим музыкантом и даже дирижировал в концертах легкой классической музыки. Hо Черчилль его не выносил.
Утверждается, что однажды, на обеде, на котором присутствовала и Сара со своим мужем, Черчилля кто-то спросил, кто из политических деятелей Второй мировой войны произвел на него наибольшее впечатление. Черчилль коротко ответил: «Муссолини ». А нa недоуменный вопрос: «Почему именно Муссолини? » – ответил, глядя на Вика Оливера:
«Потому что у него хватило здравого смысла расстрелять своего зятя ».
II
По-видимому, что-то – возможно, что и письмо дочери – на Черчилля повлияло, потому что 13 июня 1945 года он произнес речь, в которой сделал упор на социальные проекты партии консерваторов, поговорил о страховках на производственные травмы, о Национальной Организации Здравоохранения и даже объявил о программе бесплатнoго распределения молока для нуждающихся – почти буквальная цитата из того, что сказала ему Сара. Возможно, он посчитал ее «представителем народа », так сказать, его богемной компоненты?
Тем не менее, большого успеха речь не имела. Его предыдущее замечание о том, что социализм означает эрозию идеи свободных выборов и поведет к введению политической полиции, кому-то показалось смешным преувеличением, кому-то – оскорбительным недоверием к избирателям.
Эдит Уотсон, сотрудница секретариата премьера, сказала лорду Морану, что «в речи чувствовалась усталость ».
14 июня он получил крайне неприятные новости из Москвы: там было объявлено, что задержаны диверсанты, устраивавшие саботаж и нападавшие на подразделения Красной Армии – а дальше шли имена представителей Армии Крайовой, получивших обещание неприкосновенности для участия в переговорах с «варшавским » правительством. Они были арестованы НКВД вопреки данным в Ялте обещаниям.
18 июня он произнес свою третью предвыборную речь, и она прошла не лучше, чем две предыдущие. Жена Черчилля, Клементина, писала младшей дочери, Мэри:
«Папа расстроен, он думает, что он потерял свой ораторский дар ».
Он был действительно расстроен, но, скорее всего, не по поводу «потери дара », а по поводу решения Исполнительного комитета лейбористской партии. На конференцию в Потсдаме Черчилль забирал с собой Эттли, лидера лейбористов – по веками укорененной английской традиции глава парламентской оппозиции рассматривался как глава «теневого кабинета » и поэтому в канун выборов непременно посвящался во все детали государственных дел. Ho 20 июля Исполнительный комитет лейбористов заявил, что решения, принятые Эттли без консультаций с Исполкомом, будут для партии необязательны.
Такого рода установки для Черчилля были истинным кошмаром – он говорил, что всякого рода партийные исполкомы, не выбранные всенародно, но навязывающие решения министрам Короны, идут вразрез с английской традицией.
Ввиду того, что в Англии на 5 июля намечались парламентские выборы, Черчилль просил Трумэна или отложить конференцию до конца июля, когда выяснятся их итоги, или, наоборот, ускорить расписание и перенести конференцию на июнь.
Трумэн отказал – на том основании, что дата начала конференции уже согласована со Сталиным
Выборы, как и было назначено, прошли 5 июля.
7 июля Черчилль улетел в Бордо, в короткий отпуск. Он взял с собой только младшую дочь, Мэри. Он совершенно отключился от всех дел – купался в Атлантическом океане, писал картины…
На Потсдамскую конференцию Черчилль ехал в дурном настроении – Сталин выступал на ней в роли хозяина, Потсдам находился в советской оккупационной зоне.
Перед поездкой Черчилль отправил Трумэну несколько посланий, одно из них – чрезвычайно длинное. Он просил президента о трех вещах.
1. Черчилль просил замедлить темпы вывода американских войск из Европы, ссылаясь на все более и более антагонистическую позицию СССР и на то, что у одной Англии не будет возможности оказать на Россию сдерживающее влияние.
2. Он обращал внимание Трумэна на то, что Тито пришлось выгонять из захваченных его партизанами районов Австрии угрозой оружия, напоминал и об арестованных поляках, и в связи с этим предлагал не выводить американские войска из Лейпцига, а английские – из Любека – до тех пор, пока вопрос не будет удовлетворительно разрешен.
3. Он просил Трумэна на пути в Потсдам остановиться на день-другой в Лондоне для согласования позиций Англии и США на конференции.
Трумэн ему отказал по всем пунктам. Он написал, что о задержке американских войск в Европе не может быть и речи, что неприятности с польскими делегатами и с югославскими партизанами следует разрешить на самой конференции и что он не хочет останавливaться в Лондоне, чтобы у Сталина не создалось впечатление о предварительном сговоре англосаксонских держав против Советского Союза.
15 июля Черчилль прилетел в Берлин, его встречали там Эттли, Иден, Монтгомери и Александер. Монтгомери отметил потом, что премьер постарел лет на десять.
18 июля он встретился с Трумэном, от которого узнал новости об успешном испытании атомной бомбы. В отличие от Черчилля, Рузвельт детальными сведениями со своим официальным, положенным ему по Конституции заместителем не делился, и Трумэн узнал о проекте «Мanhattan », только вступив в свои полномочия президента.
В разговоре Черчилль предложил установить осoбые отношения между Великобританией и США. Очередное предложение Черчилля, которое Трумэн отклонил. Он сказал:
«В этом нет нужды, потому что учреждаемая Организация Объединенных Наций позаботится о всех вопросах».
Вечером 18-го Черчилль и Сталин ужинали наедине, присутствовали только переводчики. Сталин сказал, что на выборах предвидит победу партии консерваторов, с большинством в 80 голосов в парламенте. Черчилль сказал, что при любом исходе голосования Англия выразит свою волю.
Они обменялись любезностями.
Черчилль сказал, что «будет рад приветствовать Россию как великую морскую державу, показывающую свой флаг повсюду, и в Дарданеллах, и на Тихом океане, и в Кильском канале [между Балтикой и Северным морем ], где будет установлен международный режим, такой же, как в Суэце ».
Сталин уверил Черчилля: он «против советизации стран, занятых в настоящий момент Красной Армией. Они должны иметь свободные выборы ».
Оба собеседника вряд ли были искренни друг с другом.
III
21 июля в Берлине прошел Парад Победы, который проводили британские войска. Перед выстроившимися на парад частями проехали два джипа: в первом был премьер-министр Англии Уинстон Черчилль, во втором – лидер оппозиции Клeмент Эттли.
Приведем цитату из мемуаров Джона Пека, члена секретариата Черчилля:
«Меня – и, возможно, многих других – поразило, насколько странно было то, что Черчилля, великого военного лидера, без которого мы в Берлине не оказались бы никогда, солдаты приветствовали куда тише, чем мистера Эттли, который, каким бы большим ни был его вклад в работу правящей коалиции, до сих пор не сделал никакого заметного вклада в руководство военными действиями ».
23 июля 1945 года Черчилль дал обед в честь Сталина и Трумэна. Во время одного из тостов Сталин внезапно спросил Черчилля, возражавшего ранее против создания русской военно-морской базы в Дарданеллах: не будет ли он возражать против создания такой базы в Греции, в порту Дедегатч (Dedeagatch), сразу у выхода из проливов? Черчилль поглядел на него и сказал, что «всегда поддерживал идею свободы морей для России ».
В переводе с дипломатического на обычный человеческий – вежливое «нет ».
24 июля на пленарной сессии Потсдамской конференции Черчилль уже и формально отверг предложение Сталина об учеждении советской военно-морской базы в зоне Проливов. Он отказался также использовать силу для возвращения в Россию 10 000 бывших русских военнопленных, сражавшихся в рядах вермахта и попавших в плен к англичанам. На вопрос советской делегации – «как это согласуется с подписанными в Ялте соглашениями? » – он ответил: «не все соглашения, подписанные в Ялте, выполняются и советской стoроной ».
25 июля Черчилль и Эттли улетели в Англию – результаты выборов должны были быть объявлены в этот день. Тот из них, кто стал бы премьером при новом составе парламента, должен был вернуться на конференцию через два дня – то самое неудобство, о котором Черчилль писaл Трумэну и с которым Трумэн не посчитался.
После приземления Черчилля – прямо на аэродроме – проинформировали, что в штаб-квартире лейбористской партии настроение самое черное, потому что все прогнозы говорят о победе консерваторов с перевесом в 40 парламентских мест. Это было на 30 меньше, чем оценка Идена, но тем не менее давало Черчиллю рабочее большинство.
На ужине с его старшей дочерью, Дианой, и ее мужем, Дунканом Сэндсом, он узнал, что они оба довольно мрачно смотрят на перспективы переизбрания Дункана в парламент.
C утра 26 июля стали поступать данные о результатах голосования по парламентским округам. Стало известно, что 10 прежде надежных «консервативных » округов проголосовали за лейбористов.
Адъютант Черчилля, капитан Пим, немедленно отправился известить премьера и застал его в ванне. Черчилль потребовал полотенце и через несколько минут уже сидел в своем кабинете, в халате, но с сигарой в зубах. Там он и провел весь день.
Уже к полудню стало ясно, что консерваторы проиграли. Своих мест в парламенте лишились и Дункан Сэндс, и Рэндольф Черчилль.
Первый раз в истории Великобритании лейбористы получили больше мест, чем консерваторы. У них было не рабочее большинство в 30–40 мест (получить которое для консерваторов надеялся Черчилль), а огромное, подавляющее большинство.
Таблица сенсационных выборов июля 1945 г., подсчитанная по количеству полученных партиями мест в парламенте, выглядела так:
Лейбористы – 393 (+239 по сравнению с предыдущими выборами).
Kонсерваторы – 197 (– 190 по сравнению с предыдущими выборами).
Либералы – 12 (– 9 по сравнению с предыдущими выборами).
Как Черчилль и сказал Сталину во время их совместного «дружеского» ужина в Потсдаме:
«… при любом исходе голосования Англия выразит свою волю ».
25 июля 1945 года Англия ee выpaзила.
IV
Жена Черчилля, Клементина, говорила потом, что результат выборов закономерен, потому что ее муж не знает, как живут простые люди – он ездит по городу только с шофером, а когда однажды попал в метро, то не знал, как найти оттуда выход.
Лорд Маунтбэттен посетил Черчилля 24 июля и ужинал с ним. Премьер-министр был полон больших планов. Лорд Маунтбэттен замечает в своих записках:
«Я испытывал странное чувство – о больших планах говорил человек, который был твердо уверен в том, что планы эти осуществятся, в то время как я был столь же уверен, что в течение следующих 24 часов он потеряет свое кресло ».
В eгo словах хочется усомниться – лорд Луис Маунтбэттен, кузен короля Англии, был никак не ближе к народу, чем Уинстон Черчилль, внук 7-го герцога Мальборо. До выборов в победе консерваторов были уверены даже лидеры лейбористов, а лорд Маунтбэттен если чем и отличался, то уж никак не умом и политической проницательностью.
По-моему, он вписал то, что мы процитировали, уже post factum.
Жена Черчилля говорила также, что ее муж – эгоист, и для пояснения своей мысли добавляла: «Как Наполеон ». Надо сказать, что сравнение с великим французским императором в Англии далеко не комплиментарно.
Клементина Черчилль мужа горячо любила, их брак был удачен, у них было пятеро детей, из которых четверо преодолели детские недуги и стали уже взрослыми – но на недостатки своего супруга смотрела вполне трезво.
Насчет эгоизма и «Наполеона » она была, возможно, права – Черчилль однажды в грустную минуту сказал с печалью: «Все мы – черви » и добавил через минуту: «Но я – светлячок… ». Впрочем, это замечание можно отнести просто к желанию щегольнуть острым словцом. Удержаться от этого он не мог даже в самые трудные минуты – Гарольд Николсон записал в дневнике, что после своей знаменитой речи 1940 г., когда Черчилль призвал нацию к борьбе и сказал: «… мы будем оборонять наш остров, чего бы это ни стоило, мы будем сражаться на побережье, мы будем сражаться в пунктах высадки, мы будем сражаться на полях и на улицах, мы будем сражаться на холмах, мы не сдадимся никогда», он при выключенном уже микрофоне добавил: «А биться мы будем пивными бутылками, потому что ничего больше у нас нет ».