(Обращаясь к подсудимому)
Подсудимый, вы слышали эти показания?
Нейрат: Да, я читал их.
Рагинский: Вы отрицаете их?
Нейрат: Наиболее определённо. Вообще не существовало возможности сделать, что-либо, потому что я не находился в Праге и соответственно не имел ни сведений об этом, ни подписывал его, ни принимал.
Рагинский: Вы продолжаете утверждать, что полиция никогда информировала вас о проводимых арестах и других полицейских мерах; Вы это утверждаете?
Нейрат: Я не сказал, что полиция никогда не осведомляла меняо них. Я хочу сказать, что я узнавал об этом впоследствии, причем эти сведения поступали ко мне из чешских источников.
Рагинский: А не было ли такого положения, чтобы полиция perулярно вам докладывала о важнейших событиях?
Нейрат: Нет, ни в коем случае. В частности, я никогда не узнавал о том, что она задумала или намеревалась сделать. Если я и узнавал об этом, то только позже или в том случае, если я узнавал об этом чешских кругов, а затем уже сам наводил справки в полиции об этом.
Рагинский: Очень хорошо.Я зачитаю вам выдержку из показаний Карла Германа Франка от 7 марта 1946 г. Данные показания были представлены Трибуналу вчера и частично мной уже зачитывались. Пожалуйста, вы передадите копию показаний, СССР-494, подсудимому?
«Протектор Рейха фон Нейрат, — показывает Франк, — регулярно заслушивал доклады относительно важнейших событий в протекторате, имевших отношение к полиции безопасности, как от меня, так и от государственного секретаря, а также и от командующего полицией безопасности. Так, например, Нейрат получил информацию об инциденте с демонстрацией в Судетской области в ноябре 1939 года от меня и от командира полиции безопасности. В этом случае Гитлер дал прямой
приказ, который требовал расстрела всех зачинщиков количество зачинщиков было установлено пражским гестапо и сообщено протектору Рейха. В данном случае определение зачинщиков было представлено государственной полицией, причем окончательное решение принимал протектор Рейха. Протектор Рейха фон Нейрат своей подписью, которую он поставил под официальным сообщением о расстреле студентов, утвердил эту акцию. Я точно проинформировал Нейрата о ходе расследования, и он подписал сообщение. Если бы он не был с этим согласен и потребовал бы изменения, например, смягчения меры наказания, на что он имел право, — я бы должен был присоединиться к его мнению».
Вы и эти показания отрицаете?
Нейрат: Да; я не знаю сколько раз я уже сказал вам о том, что меня тогда вообще не было в Праге.
И кроме того я не знаю под какого рода давлением находился Франк, чтобы мог сделать такие заявления. Он не приводит даты, но вы лишь сказали, что он сделал это заявление 7 апреля, следовательно несколькими днями после своей казни.
Рагинский: Я хочу, что Трибунал заметил, что подсудимый умышленно искажает факты. Я несколько раз повторил, что данные заявления были сделаны Франком 7 марта, а не 7 апреля, или через 2 дня после его казни, как вы сейчас рассказываете.
Документ перед вами и вы можете сами посмотреть на дату.
Нейрат: Хорошо, тогда 7 марта вместо 7 апреля. Я думаю я сказал 7 апреля, потому что не увидел дату вверху. Но как я сказал — я думаю я уже говорил вам три раза — я вообще не мог иметь к этому какого-либо отношения, потому что меня там не было.
Рагинский: Что же. Но вы сделали слишком много ошибок. Вчера, когда вы давали показания вы не были столь точны о количестве студентов.
Нейрат: Я не могу вспомнить, что я говорил вчера, но я вряд ли сделал много ошибок; я не знаю было ли их одна или две.
Рагинский: Я хочу напомнить вам. Вчера в ответ на вопрос сэра Дэвида, который представил вам документ 3858-ПС, из которого очевидно, что после закрытия высших учебных заведений, 18000 студентов оказались без образования…
Председательствующий: Требуется снова проходить перекрёстный допрос сэра Дэвида? Уверен мы говорили, что не хотим проходить одно и то же дважды.
Рагинский: Господин Председательствующий, я не хочу возвращаться к той же самой вещи, и не хочу чего-либо добавлять к вопросам заданным сэром Дэвидом, который провёл очень подробный допрос. Я хотел лишь установить правду. Когда подсудимый вчера заявил о том, что в документе, который был представлен сэром Дэвидом есть ошибка — что в Праге существовало только два высших учебных заведения и что 12000 студентов не могли быть арестованы, это было неправильно. Вопрос был не просто в закрытии двух пражских университетов, но на основании приказа от 17 ноября 1939, были закрыт чешский университет Праги, чешский университет в Брно, чешская высшая техническая школа в Брно, чешская высшая техническая школа в Праге….
Председательствующий: Мы всё это слышали вчера, и мы не хотим снова это слушать. Мы услышали всё о закрытии университетов в Праге.
Рагинский: Господин Председательствующий, очень хорошо. Я лишь хотел заявить, что было закрыто не 2 университета, а 10 высших учебных заведений.
У меня есть несколько вопросов, которые я хочу задать подсудимому.
(Обращаясь к подсудимому)
Вы получили много наград от Гитлера, что очевидно из документов, и как вы сами заявили. Например, 22 сентября 1940 вы получили Железный крест за военную службу. За какие услуги вы получили эту награду от Гитлера?
Председательствующий: Уверен мы проходили это вчера, не так ли, в перекрёстном допросе сэра Дэвида, или основном допросе, я забыл в каком? Я думаю это было в основном допросе — все эти награды приводились подсудимым.
Рагинский: Господин Председательствующий, я не хочу возвращаться к этим орденам, но я хочу спросить подсудимого за какие особые услуги он получил от Гитлера Железный крест в 1942.
Председательствующий: Хорошо, спросите его.
Нейрат: К сожалению я не могу вам сказать. Я не могу сказать вам какого рода заслуги я предположительно имел. Награда этого ордена за заслуги в целом давалась всем высшим чиновникам, которые тогда находились на службе.
Рагинский: Очень хорошо, я не собираюсь настаивать на вашем ответе. Я лишь хотел заявить, что вы получили данную награду в 1940 после массового террора примененного к чехословацкому населению.
Нейрат: Мне неизвестно, что я предположительно осуществлял массовый террор.
Рагинский: Очень хорошо, если вы не понимаете, мы спорим по данному вопросу.
В феврале 1943 года в связи с вашим юбилеем в очень многих газетах были опубликованы специальные статьи, посвященные вам. Я не собираюсь предъявлять суду все эти газеты и зачитывать их, я только хочу процитировать две выдержки из газеты «Frankischer Kurier[3491]«от 2 февраля 1943 г. Мы представим вам одну из её копий, для того, чтобы вы могли проследовать за мной пока я читаю данный документ под протокол.
Газета представлена Трибуналом под номером документа СССР-495.
Вот что там писалось:
«После прихода к власти самыми яркими политическими событиями, в которых барон фон Нейрат как министр иностранных дел Рейха играл решающую роль и с которыми вечно будет связано его имя, являются: уход с конференции по разоружению в Женеве, возвращение Саарской области, денонсирование Локарнского договора».
И далее:
«Протектор Рейха барон фон Нейрат за его выдающуюся работу был неоднократно награжден фюрером, он получил золотой почетный партийный значок, получил звание группенфюрера СС, является кавалером Ордена орла и золотого значка «За верную службу» за его 40 лет дипломатической службы;
«признавая его особые заслуги в деле осуществления военных задач, фюрер наградил его, протектора Рейха Богемии и Моравии, крестом за военные заслуги первого класса».
Правильно ли освещены в этой статье факты?
Нейрат: Если бы я выяснял правильность каждой статьи написанной некими журналистами или другими, мне бы пришлось много сделать. Это заявления мнения журналиста и ничего более.
Председательствующий: Это не вопрос. Вопрос был о том правильно ли это сказано, как вопрос факта. Вы можете на него ответить.
Нейрат: Да — Нет.
Председательствующий: Что вы имеете в виду «да» или «нет»?
Нейрат: То, что оказано о наградах, — правильно, все остальное — неправильно.
Рагинский: У меня больше нет вопросов.
Председательствующий: Доктор Людингхаузен, вы желаете повторно допросить?
Людингхаузен: Господин Председательствующий, вчера вечером у почувствовали и у меня сложилось впечатление, вероятно не без причины, о том, что господин фон Нейрат заметно устал и переутомлён после предыдущего допроса и что он больше не в состоянии правильно судить о вопросах которые ему ставят. Это, в конце концов неудивительно, если учесть, что господин фон Нейрат на своём семьдесят четвёртом году и кроме этого он также страдает от достаточно серьезного сердечного заболевания. Поэтому я почувствовал обязанность, вернуться к различным положениям перекрёстного допроса вчера и поставить ему несколько вопросов.
(Обращаясь к подсудимому)
Господин фон Нейрат, вы вчера заявили, что из-за эксцессов СА и остальных радикальных групп в 1933 и позднее, вы часто протестовали Гитлеру. Какой была причина заявлять протесты Гитлеру напрямую и не заявлять своих возражений на заседаниях кабинета, которые тогда ещё были?
Нейрат: Я уже узнал по личному опыту, что Гитлер не терпит противоречий любого рода и что он не поддается какого-либо рода обращениям если они сделаны перед довольно большой группой, потому что тогда у него всегда возникал комплекс о том, что он предстал перед некого рода оппозицией от которой он должен себя защитить. Это отличалось от того, когда можно было увидеть его наедине. Тогда, по крайней мере, во время ранних лет, он был доступен к воздействию разумных аргументов, и многого можно было достичь путём смягчения или ослабления радикальных мер.
Более того, я хочу упомянуть снова, что прямо после эксцессов упомянутых в письменных показаниях господина Гейста, было заседание кабинета, во время которого сильные протесты заявлялись против повторения таких событий различными министрами включая нацистских министров. Тогда Гитлер полностью согласился с такими возражениями и заявил, что таким эксцессам не позволять повториться. Вскоре он также произнёс речь в которое он публично выразил гарантии в этом отношении. С тех пор до июня 1934 больше эксцессов не было.
Людингхаузен: Но в апреле 1933 был хорошо известный антиеврейский бойкот, который длился 24 часа, если я не ошибаюсь?
Нейрат: Да, это была одна из провокаций господина Геббельса. Но в действительности не было эксцессов и актов насилия вообще в этом случае. Это ограничилось просто бойкотированием.
Более того, факт, что не возникло дальнейших беспорядков в том случае был результатом объединенного вмешательства господина фон Папена и моего с Гитлером и в особенности Гинденбургом. Совершенно верное описание данного эпизода находится насколько я помню, в статье «Time» за апрель 1933, которая также содержится в моей документальной книге.
Людингхаузен: Господин Председательствующий, он был представлен в моей документальной книге, документ номер Нейрат-9
(Обращаясь к подсудимому)
В связи с событиями случившимися тогда, арестами, и тому подобным, вчера сэр Дэвид в особенности ссылался на то, что данный Осецкий уже был приговорён к довольно долгому тюремному сроку германским судом даже до захвата власти?
Нейрат: Да, я вспомнил это потом. Я помню, что даже перед захватом власти — я не знаю при каком правительстве — господин Осецки был приговорён судом Рейха к довольно длительному сроку за государственную измену, но он ещё не отбыл его, и соответственно был снова арестован.
Людингхаузен: Теперь я хочу спросить вас о другом вопросе относительно доклада представленного вчера обвинением. Это письмо от министериальдиректора Кёпке от 31 мая 1934. Это документ Д-868. В данном докладе, по информации записанной господином Кёпке вы видите какое-либо подтверждение, того, что министерство иностранных дел было втянуто в подпольную деятельность австрийских нацистов?
Нейрат: Нет, вообще нет. Это имеет отношение к докладу который министериальдиректор Кёпке сделал мне о визите господина Вехтера, которого он описывал как австрийца в смысле ответственности. Этот господин Вехтер пытался установить связи с министерством иностранных дел и с Гитлером с целью обратить внимание на опасности возникающие из роста радикализма австрийских нацистов. Глава политического управления Кёпке, отождествил себя с Вехтером относительно этих опасения и согласился сделать о предмете устный доклад.
Я не думаю, что кто-либо может сомневаться в том, что моё отношение не являлось тем же самым как у господина Кёпке и я передал данный доклад Гитлеру с целью обратить его внимание на предмет.
Людингхаузен: Обвинение — скорее, сэр Дэвид — вчера сослался на доклады которые касались обращения с чешской проблемой вами и Франком. Это документ 3859-ПС, письмо которое вы направили начальнику рейхсканцелярии Ламмерсу, 31 августа 1940, по подготовке вашего устного доклада Гитлеру. Эти доклады, то есть, тот, что подготовлен Франком, идентичен меморандум упомянутому в документе Фридерици от 15 октября?
Нейрат: Да, видимо они являлись такими же докладами.
Людингхаузен: Итак, во время вашего допроса вы говорили о документе Фридерици, который как вы говорили основывался на плане СС, различных партийных кругов и гауляйтера округа Нижний Дунай, относительно депортации чехов на восточные территории. Вы продолжили говорить, что с целью остановить эти планы, которые вы сами описывали как бессмысленные, вы добились от Франка подготовки меморандума в котором рекомендовалось менее радикальное решение, которое позднее было одобрено в некоторой степени Гитлером; и в реальности ничего не случилось, что было тем, что вы планировали, и эта идея о включении практически была похоронена. Это правильно?
Нейрат: Да, это правда. Всё данное дело и происхождение меморандума чрезвычайно трудно объяснить. Его можно понять из всего внутриполитического развития. Усилия гауляйтеров окружающих округов разделить Протекторат началась довольно давно. Все они представляли меморандумы и господин Гиммлер поддерживал их. Все эти меморандумы предусматривали радикальное решение данных проблем; это означало, что была причина опасаться, что Гитлер выполнит эти желания гауляйтеров. С целью остановить это я сделал несколько предложений, о которых я сам говорил как непрактичных и я отождествил себя с ними в основном для того, чтобы объявить их абсурдными позднее.
Это единственное объяснение происхождения данного меморандума. Я не готовил данный меморандум сам, это было сделано в моём ведомстве, в соответствии с инструкциями данными мной.
Однако, это был, и я хочу подчеркнуть это прямо, чисто тактический манёвр, чтобы Гитлер понял, потому что я опасался, что он последует за радикальными предложениями внесёнными Гиммлером и его сотрудниками. Я действительно смог добиться, чтобы Гитлер принял строгий приказ, о котором я попросил, в отношении того, чтобы все эти планы больше не обсуждались, но, чтобы лишь так называемый план ассимиляции остался, который осуществлялся бы только за период лет; и как вопрос факта, ничего более не случилось, и это было именно тем к чему я стремился.
Людингхаузен: Распоряжение было представлено мне обвинением вчера, которое было принято германскими властями в Протекторате, относительно обращения с германо-чешской проблемой публично. Это документ 3862-ПС, датированный 27 июня 1941. Он каким-либо образом связан с этим меморандумом или дискуссией, которую вы имели о нём с Гитлером?
Нейрат: Да, он наиболее связан, и я думаю я так вчера сказал. В следующем году такое же ажиотаж начался снова об этой германизации и расчленении Протектората, я возражал этому, раз вопрос уже был решён, я запретил его возобновление.
Людингхаузен: Вчера был представлен документ, СССР-487, начальник полиции безопасности обращался к государственному секретарю Франку, датированное 21 июля 1943, то есть, после вашей отставки. Из этого документа обвинение попыталось сделать вывод о том, что согласно распоряжению от 5 мая 1939, вы назначили руководителя СА и полиции безопасности в Праге в качестве своего политического эксперта.
Как последний действовал в таком качестве? Он вообще действовал?
Нейрат: Нет, не действовал; так и есть. Это ясно видно из письма напоминания, датированного 21 июля 1943, о том, что он никогда не являлся активным в этом отношении.
Рагинский: Господин Председательствующий, я хочу заявить тут, что вопрос поставлен неправильно. Данный документ не датирован 1943 или 1942 годом, а датирован 21 июля 1939.
Нейрат: Могу я заметить, что это не делает разницы, так как ничего не случилось. Я не назначил какого-либо политического эксперта.
Людингхаузен: Какие меры последовали за документами 3851-ПС и 3858-ПС, которые были введены вчера обвинением, и которые являлись предложениями различных ведомств и глав вашей администрации относительно использования рабочей силы из студентов, которые стали незанятыми из-за закрытия чешских университетов?
Нейрат: Я уже говорил вам вчера, что это видимо касалось предложения от советника, которое никогда меня не достигло, но было отвергнуто моим государственным секретарём до того, как оно дошло до меня. Как я могу быть ответственным за содержание проекта представленного советником, я не могу понять.
Людингхаузен: Теперь я хочу поставить ещё один вопрос относительно германо-австрийского соглашения от июля 1936. Как упоминалось в докладе доктора Райнера Бюркелю, который обвинение уже представило — я сошлюсь на документ 812-ПС — верно, что Гитлер, незамедлительно после подписания данного соглашения, лично заявил доктору Райнеру и руководителю австрийских нацистов Глобочнику о том, что соглашение от 11 июля 1936 было подписано им искренне и често, и что австрийским национал-социалистам также, в любых обстоятельствах строго придерживаться данного соглашения о ведении войны с австрийским правительством?
Нейрат: Да, это верно. Как я думал я сказал вам это вчера, мне кажется я могу также вспомнить о том, что Райнер подтверждал это, когда он давал здесь показания.
Председательствующий: Доктор фон Людингхаузен.
Людингхаузен: Я хочу задать последний вопрос…
Председательствующий: Он отвечал на эти вопросы совершённо чётко, согласно своим взглядам вчера.
Людингхаузен: Да, я знаю. Я хочу задать ему ещё лишь один вопрос в заключение всего допроса своего клиента.
(Обращаясь к подсудимому)
Обвинение и также сэр Дэвид вчера выдвинули против вас обвинение: они обвинили в том, что хотя по вашему собственному признанию вы не соглашались с нацистским режимом и его методами и хотя вы считали происходящие вещи, которые случались достойными порицания и аморальными и презирали их, вы не ушли в отставку, но оставались в правительстве. Пожалуйста, вы объясните это ещё раз?
Нейрат: Я уже упоминал в начале, что я дал обещание Гинденбургу войти в правительство и оставаться в нём до тех пор, пока для меня было возможно следовать курсу не приемлющему какое-либо использование насилия и защищая Германию от военных осложнений. Это было моей задачей и ничего более. Но это было не только обещание данным мной Гинденбургу, но также моё чувство долга, и мои чувства ответственности к немецкому народу, для его защиты от военных осложнений, до тех пор, пока я могу, которые связали меня с этой должностью. Кроме этих соображений все мои личные желания, которые достаточно отличались, занимали второе место.
К сожалению, моя власть и влияние как министра иностранных дел не заходила настолько далеко, чтобы я мог предотвращать пагубные и аморальные акции в других сферах, как например, внутренняя политика, хотя я пытался во многих случаях, и не только по самому еврейскому вопросу.
Однако, я считал, что моим высочайшим долгом было осуществлять работу назначенную мне и не пытаться сбежать, даже если в иной сфере в которой я не имел влияния, случались вещи, которые ранили меня и мои чувства наиболее глубоко.
Было много людей, у которых были иные идеи и иное отношение, чем у меня. Я испытывал подобные атаки, когда я предоставил себя в распоряжение социал-демократического кабинета в 1919 году после революции; тогда, также, сильнейшие атаки и наиболее серьёзные обвинения выдвигались против меня.
Людингхаузен: Пока вы сами боролись с вашей совестью, вы часто говорили мне.
Нейрат: Да, конечно. Не просто принадлежать к правительству с такими тенденциями с которыми вы не согласны и за которые потом сделают ответственным.
Людингхаузен: Господин Председательствующий, этим завершается мой допрос. Я предлагаю прерваться, и затем я смогу начать допрос своих свидетелей.
Председательствующий: Мы прервёмся.
(Объявлен перерыв)
Тома [3492]: Господин Председательствующий, вчера вечером генерал Рагинский спросил вмешивался ли Розенберг во внешнюю политику Нейрата. Переводчик только, что сказала мне, что она ошибочно перевела. Она перевела «вмешивался ли Риббентроп в политику Нейрата». На данный вопрос, поэтому, ещё не ответили; соответственно, я прошу разрешения спросить барона фон Нейрата о том вмешивался ли Розенберг во внешнюю политику Нейрата.
Нейрат: Нет, никоим образом. Я никогда не говорил с Розенбергом о вопросах внешней политики.
Тома: Тогда я прошу, чтобы протокол был соответственно исправлен, чтобы не звучало «вмешивался ли Риббентроп в политику Нейрата», а «вмешивался ли Розенберг в политику Нейрата».
Председательствующий: Протокол будет исправлен.
Бидл [3493]: Я хочу задать вам несколько вопросов. Вы помните, что баронесса фон Риттер сказала, что после 5-го ноября 1937 вы осознали — я хочу зачитать точно:
«Когда господин фон Нейрат впервые осознал из заявления Гитлера 5 ноября 1937, что последний хотел достижения политических целей применяя силу к соседним государствам, он был настолько потрясён, что испытал несколько сердечных приступов»
Это правильно описание, не так ли, того что вы осознали?
(Подсудимый утвердительно кивает)
Бидл: Итак, вы заявили, что незамедлительно поговорили после встречи с генералом Беком и генералом фон Фричем. Вы помните?
Нейрат: Да.
Бидл: И я думаю, вы сказали сэру Дэвиду о том, что вы не говорили с подсудимым Герингом. Я спрашиваю вас о том, говорили ли вы о том, что сказал Гитлер кому-либо за эти следующие 2 или 3 месяца. Вы кому-либо говорили в министерстве иностранных дел?
Нейрат: Я говорил своему государственному секретарю.
Бидл: И с кем ещё из министерства иностранных дел?
Нейрат: Ни с кем, так как Гитлер установил условием сохранение тишины о всех таких встречах; и по этой причине я не говорил о ней со своими сотрудниками. Они ничего не знали. Они не узнали ничего от военных.
Бидл: Вы говорили с подсудимым фон Папен при следующей встрече?
Нейрат: Нет. Мне кажется я его вообще тогда не видел.
Бидл: И вы обсуждали её с кем-либо ещё до своей отставки?
Нейрат: Нет.
Бидл: Итак, у меня ещё один вопрос. Вы осознавали, не так ли, что Гиммлер использует методы, которые вы не одобряете; это правильно?
Нейрат: Да, но лишь постепенно; этого нельзя было предвидеть вначале.
Бидл: Это именно то, что я хотел знать. Когда вы впервые это осознали? Когда вы впервые начали говорить так как могли? Примерно, когда вы осознали то какого рода человеком являлся Гиммлер.
Нейрат: Это было очень сложно осознать, потому что Гиммлер был двуликим; он был совершенным Янусом; вообще нельзя было непосредственно понять какими были его мысли.
Бидл: Я не спрашиваю вас о том каким он был. Если вы просто попытаетесь вспомнить, вы точно осознали это в некоторое время. Вы знали это в 1937? Вы знали это в 1937 или 1938? Определенно в 1938, не так ли?
Нейрат: Возможно в 1938, но мне трудно привести сейчас дату.
Бидл: Я не хочу точной даты. Моё положение в том, что вы знали это заранее, когда пришли в Протекторат; вы знали, чем являлся Гиммлер до прихода в Протекторат, конечно? В этом нет вопроса, не так ли?
Нейрат: Да, разумеется.
Бидл: Это всё.
Никитиченко [3494]: Вы когда-либо прямо выражали себя против гитлеровского правительства?
Нейрат: Извиняюсь, но перевод плохой.
Никитиченко: В своих объяснениях данных Трибуналу вы заявили, что вы не соглашались с политикой гитлеровского правительства, как в отдельных вопросах так и в целом. Это правда?
Нейрат: Да.
Никитиченко: Вы когда-либо выражали себя открыто с заявлением о своём несогласии с гитлеровской политикой?
Нейрат: Я делал так более чем однажды.
Никитиченко: Каким образом? Я спрашиваю вас о публичных заявлениях, как в прессе или в обращении на какой-либо встрече?
Нейрат: Нет. Больше невозможно было озвучить себя в прессе или собрать митинг. Это не обсуждалось. Я мог лишь говорить с Гитлером лично или, в начале, в кабинете протестовать его политике. У нас не было больше свободы прессы, больше чем в России. Так же и не был возможен митинг. Соответственно…
Никитиченко: Я не спрашиваю вас о России; Я спросил о вашем выражении своих взглядов публично. Другими словами, вы их никогда не выражали.
Нейрат: Нет.
Никитиченко: И таким образом никто в Германии не мог знать, или не знал, о факте того, что вы не соглашались с политикой со стороны гитлеровского правительства?
Нейрат: Я всегда выражал себя совершенно безошибочно об этом, но не в статьях, и не на митингах; но иначе я всегда выражал себя в этом ясно.
Никитиченко: Да, но только тет-а-тет с Гитлером, только лично с Гитлером. Вы так сказали, не так ли?
Нейрат: Нет; я рассказал вам, я сказал это каждому, кто слышал, но я не мог делать этого на публичных митингах, в речах или статьях.
Никитиченко: И вы оставались членом правительства несмотря на факт, что вы не соглашались с политикой правительства; это так?