T1pazjM.amu4eckuukpumepuUJnacuimalfH0cmu 6 глава

Одно из наиболее интересных мотивационных следствий отно-сительности суждения состоит в том, что как счастье, так и несча-стье должны до определенной степени саморегулироваться. Этопредположение было высказано Брикменом (Brickman, 1978), вме-сте со своими коллегами исследовавшим людей, жизненные об-стоятельства которых резко изменились в результате неожиданно-го везения или трагических происшествий. Он обнаружил, что люди, выигрывавшие в лотерею, будучи сначала переполненными радостью по поводу своего нового приобретения, через год-другой становились не более довольными своей участью, чем любой из нас. Аналогично, люди, оказавшиеся прикованными к постели в результате травмы или борющиеся с опасным для жизни заболеванием, казались адаптировавшимися к обстоятельствам своей жизни. Сначала ощущая себя никчемными или даже подумывая о самоубийстве, с течением времени они становились почти настолько же счастливыми, как и любой средний человек.

Таким образом, оказывается, что эмоциональные и мотивационные состояния колеблются в зависимости от чрезвычайно сиюминутных или «локальных» изменений жизненных обстоятельств,а не от абсолютного уровня удовлетворения потребностей. «Несчастные маленькие девочки из богатых семей» — не просто плод житейской фантазии. Они действительно существуют. Они чувствуют себя так, потому что сравнивают своего сегодняшнего гигантского плюшевого мишку со вчерашним пони и обнаруживают,что его-то им и недостает.

Социальное сравнение и относительная депривация. Второй видсравнения, сильно влияющего на субъективную оценку людьмисобственного состояния и, следовательно, на их последующуюмотивацию и поведение, предполагает наличие других людей, в

частности таких, которые рассматривались бы ими как социальнозначимые. Социальное сравнение в процессе самооценки и егомотивационные следствия были центральной темой социальнойпсихологии начиная с 30-х и вплоть до конца 50-х годов (см. в особенности: Festinger, 1954). Возможно, лучший из существующих влитературе примеров дает нам исследование, бывшее в своем родеодним из первых.

Описывая аттитюды и внутренние переживания американскихсолдат — участников второй мировой в-ойны, Стауффер (Stouffer,1950) подметил весьма неожиданное различие в моральном духечернокожих солдат, расквартированных на юге и на севере Соеди-ненных Штатов Америки. Неожиданность заключалась в том, что,несмотря на сегрегационные законы и обычаи юга, расквартиро-ванные там чернокожие солдаты были более довольны своей уча-стью, чем солдаты, расквартированные на севере (независимо оттого, являлись ли сами они северянами, или южанами).

Этот парадокс легко разрешается, если вспомнить об имевшемся в распоряжении солдат материале для социального сравнения. Чернокожие солдаты, расквартированные на юге, чувствовали себя обеспеченными, поскольку сопоставляли себя в первую очередь с неграми-южанами, которых они встречали за пределамивоенного городка и которые находились в еще более суровых социальных и экономических условиях, чем эти солдаты. Чернокожие солдаты, расквартированные на севере, были недовольны своейучастью, потому что тоже сравнивали себя с чернокожими из числа гражданского населения. Но последние получали на севере высокую зарплату и пользовались беспрецедентной возможностью ра-ботать на заводах и фабриках, которые ранее принимали на работутолько белых.

Представление о том, что оценка людьми самих себя, по существу, основана на сравнении, составляет к. настоящему времени частьквинтэссенции социально-психологического знания (Strack, Martin& Schwartz, 1988). Люди считают себя талантливыми или бесталанными, богатыми или бедными, здоровыми или больными, сравнивая себя с другими (Tesser, 1980). И действительно, правильно выбрав референтные группы для сравнения, люди могут усиливать усебя ощущение собственной значимости и благодаря этому лучше справляться с жизненными невзгодами CTaylor, 1983). Учителя, вы-ставляющие оценки, руководители, раздающие повышения, врачи,лечащие болезни в условиях различных социальных сред, часто игнорируют эту закономерность во вред самим себе.

Субъективная интерпретация социалъныой реальности 129

flekomopw неочевидные последствия ВлиянияВознаграждения на мотивации

Некоторые другие работы, подобно вышеописанным наблюдениям, показавшим, что суждениям о внешних стимулах свойственны релятивизм и субъективизм, продемонстрировали, что зависи-мость от интерпретации присуща также и суждениям о взаимоотношениях между реакцией и подкреплением. Подобные интерпретацииимеют важные последствия для дальнейшей мотивации и поведения. Приверженцы теории диссонанса, ведомые Леоном Фестингером, нашли особое удовольствие в том, чтобы утереть нос бихевиористам.Они добились этого, показав неоднократно, что, манипулируя смыслом, который человек придает связи между вознаграждением и поведением, требуемым для получения этого вознаграждения, можнонаблюдать эффекты влияния вознаграждения на поведение, обратные тем, что демонстрировали бихевиористы.

Например, в одной из классических экспериментальных схем,созданных представителями теории диссонанса (Festinger &Carlsmith, 1959), испытуемым платили за то, что они говорилидругому участнику эксперимента, что невероятно скучное и бездумное задание (переставление шпулек на доске с дырочками),только что выполненное ими, было на самом деле очень интересным. Испытуемые делали это по просьбе экспериментатора, чтобыподготовить следующего участника к выполнению того же занудного задания. Было обнаружено, что испытуемые были склонны«интернализировать» эту информацию (т.е. на самом деле соглашаться с тем, что задание было интересным) в гораздо большейстепени тогда, когда предполагаемая плата за вранье составлялаодин доллар, чем когда она равнялась 20 долларам (в 1959 г. суммав 20 долларов представляла собой вполне приемлемую плату зацелый день работы, требующей средней квалификации).

Объяснить полученный результат с точки зрения теории диссонанса, делающей упор на когнитивное равновесие и рационализацию, было нетрудно. Испытуемые, получавшие только один доллар, ощущали, как утверждалось, несоответствие этой суммы тому факту, что им предстояло пойти на обман своих партнеров ипублично высказать то, что не соответствовало их действительнымвзглядам. И поэтому они смягчали данный диссонанс единственно возможным для них способом, т.е. убеждали себя, что задание действительно было хоть чем-то привлекательным.

Напротив, испытуемые, получавшие по 20 долларов, не нуждались в подобных умственных упражнениях для того, чтобы ка-ким-то образом обойтись с расхождением между своими личнымиубеждениями и поведением на публике. Плата в 20 долларов обеспечивала психологически адекватное оправдание для лжи. Вследствие этого они ощущали лишь небольшой диссонанс и не испытывали необходимости корректировать свою субъективную оценкускучного задания.

Феномен, доказательству которого было посвящено исследование Фестингера и Карлсмит, к настоящему времени имеет ужебуквально сотни экспериментальных подтверждений; была такжеясно показана и его мотивационная основа (Cooper, Zanna & Taves,1978; Steele, 1988). Предоставление людям, придерживающимсяопределенных убеждений, незначительных наград за действия, несовпадающие с их убеждениями, вызывает гораздо более значительные сдвиги в направлении подкрепляемого поведения, чемиспользование больших по размеру вознаграждений. Это, конеч-но, полностью противоречит духу традиционной теории под-крепления, из которой следует, что более высокое вознагражде-ние должно с большей эффективностью обеспечить действитель-ное принятие людьми предпочтений и убеждений, выражаемыхими открыто.

Еще более вызывающей для приверженцев классической тео-рии подкрепления явилась неоднократная демонстрация того факта,что вознаграждение за определенного рода поведение на самомделе может снизить его привлекательность и уменьшить вероят-ность его осуществления в будущем. Наверное, наиболее известноеиз подобных исследований было предпринято Липпером, Гриноми Нисбеттом (Lepper, Greene & Nisbett, 1973). Исследователи рас-судили, что если люди возьмутся за выполнение задания, котороеим всегда нравилось и доставляло удовольствие, но при этом будутожидать вознаграждения за свои старания, то у них может возник-нуть когнитивный процесс, похожий на тот, что наблюдался уиспытуемых в экспериментах с когнитивным диссонансом.

Иначе говоря, люди могут решить, что взялись за соответству-ющее задание ради обещанной награды, и поэтому начать рас-сматривать свою деятельность как саму по себе менее привлека-тельную, т.е. они начнут относиться к своему поведению скореекак к средству достижения цели, а не как к чему-то привлекательному и самоценному. И поэтому, когда перспектива вознагражде-ния исчезнет, им не очень-то захочется заниматься этим делом.

Полученные результаты (с которыми мы будем более подроб-но иметь дело в главе 8 при обсуждении прикладных аспектов социальной психологии) подтвердили эту интригующую гипотезу. Детям дошкольного возраста предложили порисовать фломастерами — занятие, которому до этого при отсутствии всякого дополнительного подкрепления они предавались с большим азартом, —пообещав наградить их «за активное участие». После этого, когда им снова предложили порисовать фломастерами на уроке, эти детипроявили к фломастерам сравнительно небольшой интерес. Напротив, интерес детей, не ожидавших и не получавших дополнительного вознаграждения за рисование фломастерами, впоследствии не снизился. Необходимо отметить, что подобное падение интереса не наблюдалось и у детей, получивших вознаграждение, но не ожидавших его.

Видимо, вследствие ожидания вознаграждения дети перестали интерпретировать рисование фломастерами как самоценную деятельность, начав рассматривать ее как средство для получения других поощрений. Короче говоря, «игра» превратилась, с субъективной точки зрения, в «работу».

Необходимо пояснить, что выводы Липпера и его коллег не противоречат — по крайней мере решительно и неопровержимо — традиционной теории подкрепления. Результаты исследования Фестингера и Карлсмит также не противоречат ей столь уж решительным образом (хотя авторы и не отказали себе в удовольствии заставитьсвоих коллег, действующих с оглядкой на традиционную теорию,предсказать результат, противоположный полученному на самом деле). Значение этого исследования состоит совершенно в ином —в указании на ограниченность традиционного, сугубо объективного описания и объяснения процессов мотивации и научения.

Полученные ими результаты заставили психологов взглянуть насвою дисциплину свежим взглядом. Они показали также, что людейнеобходимо рассматривать как субъектов, активно интерпретирую-щих происходящие вокруг события и свои реакции на них.

ПРОБЛЕМА СУБЪЕКТиВУЮй ИНТЕРПРЕТАЦИИ В СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

«Нельзя дважды войти в одну и ту же реку» — это завещалинам помнить греки, ибо и река будет другой, да и человек уже не будет тем же. В XIX в. именно это дало основание Уильяму Джеймсу

9*

восстать против механистического духа психологии. Он отмечал,что идеи нельзя рассматривать как нечто неподвижное и статич-ное, поскольку существующие вокруг них и сопоставляемые с нимидругие идеи сообщают им различные оттенки: «...нк одно прошлоесостояние не может быть восстановлено и быть идентичным тому,чем оно являлось ранее» (1890/1948. С. 154, курсив оригинала). Сле-довательно, «...никакие две идеи никогда не бывают в точностиодинаковыми...» (С. 157).

Лоренс Барсалу (Lawrence Barsalou, 1987) дал этой идее современную интерпретацию, представив в ее поддержку некоторыеинтересные данные. Барсалу утверждает, что «...понятия не извлекаются из памяти в виде статических единиц, отображающих теили иные предметные категории. Скорее они возникают в ходе ввысшей степени гибкого процесса, извлекающего из долговремен-ной памяти информацию общего и частного характера, чтобы по-строить из нее в оперативной памяти временные понятия» (с. 101).Здравый смысл заставляет нас предположить, что понятия конк-ретного индивида о таких фундаментальных предметных категори-ях, как «птицы», «плоды», «средства передвижения» или «то, чтонужно положить в чемодан», будут оставаться неизменными. Бар-салу показал, однако, что даже в отношении знакомых и частоиспользуемых понятий, подобных приведенным выше, у людейнаблюдается необычайно высокая нестабильность.

Так, например, дважды в течение одного месяца он предлагалиспытуемым определить, насколько конкретные примеры подоб-ных предметных категорий (например, «малиновка», «голубь» и«попугай») являются типичными представителями составляющихпонятий. Данные испытуемыми в двух разных случаях оценки ти-пичности коррелировали между собой на уровне около 0,80, чтоявляется, конечно же, очень высоким показателем. Однако дажеон далеко отстоит от уровня, необходимого для того, чтобы точнопредсказать, какое содержание будет иметь то или иное понятие вконкретном случае, основываясь на информации о содержании,которым оно было наполнено в другом конкретном случае.

Кроме того, интерпретация любой запутанной ситуации тре-бует привлечения множества категорий, содержание которых бы-вает очерчено гораздо менее четко, чем смысл элементарных по-нятий, которые были предметом исследования Барсалу. Поэтомувероятность того, что о двух буквально идентичных ситуациях вдвух разных случаях будут судить одинаково, снижается чрезвы-чайно быстро по мере возрастания сложности этих ситуаций.

Барсалу обнаружил также, что корреляция оценок типичностимежду парами испытуемых, которые являлись студентами одногои того же университета, составляла в среднем 0,45. Таким образом,согласованность мнений относительно типичности предъявленныхэкземпляров (даже для вполне обыденных понятий) находиласьна весьма скромном уровне.

Оба приведенных выше результата важны для аргументации, ккоторой мы будем постоянно прибегать на протяжении даннойглавы и книги в целом, и вот почему.

Во-первых, субъективная интерпретация событий одним и темже человеком характеризуется значительной изменчивостью. Эта из-менчивость достаточно существенна, чтобы, исходя из факта неус-тойчивости интерпретаций, заставить нас ожидать появление замет-ных различий между поведением этого человека в двух объективнопочти идентичных ситуациях, не говоря уже о различиях, проявля-ющихся в ситуациях, которые всего лишь сходны между собой.

Во-вторых, имеет место существенная изменчивость значения,вкладываемого разными людьми в одни и те же (даже фундамен-тальные) понятия. Отсюда следует, что два человека скорее всегобудут интерпретировать одну и ту же ситуацию двумя несколькоотличными друг от друга способами. Мы полагаем, что огромноечисло важных феноменов проистекает из изменчивости субъектив-ных интерпретаций, даваемых одним и тем же человеком, а также изразличий между интерпретациями, даваемыми разными людьми в однойи той же ситуации.

А еще целый ряд важных эффектов проистекает из относитель-ного неведения людей об этих двух фактах. Не отдавая себе отчета визменчивости, внутренне присущей нашим интерпретациям собы-тий, мы чересчур уверенно беремся за предсказание собственногоповедения. Аналогично мы оказываемся не в состоянии осознать какслучайные (или, по меньшей мере, непредсказуемые), так и систе-матические, устойчивые различия между собственной интерпрета-цией событий и субъективной интерпретацией тех же событий дру-гими людьми. Вследствие этого мы слишком уверенно беремся и запредсказание поведения других. А когда сталкиваемся с действиями,которых не ожидали, относим их на счет экстремальных личностныхкачеств других людей либо на счет различий между собственной ичужой мотивацией. При этом мы не признаем, что другой человекможет просто по-иному интерпретировать ситуацию.

Мысль о том, что один и тот же стимул может по-разномукнтерпретироваться различными людьми или одним и тем же

человеком в различных контекстах, равно как и осознание того,что социальные исследователи должны уделять внимание субъек-тивным интерпретациям наравне с объективными показателями,имеет долгую историю в большинстве основных отраслей психо-логии. Курт Левин (Kurt Lewin, 1935) последовательно подчерки-вал, что характеристика «жизненного пространства» индивида долж-на даваться таким образом, чтобы учитывать как его (актуальную)субъективную реальность, так и его личную значимость.

Представители гештальт-психологии [например, Коффка(Koffka, 1935)], а также Брунсвик в своей теории социального вос-приятия (Brunswik, 1956) делали сходный акцент на важностисубъективных аспектов. Но более всего стоит упомянуть о том, чтосовет сосредоточиваться на субъективной интерпретации событий,сделанной самим пациентом, многократно повторен устами мно-гих поколений клиницистов: начиная с фрейдовского (Freud, 1901/1960) анализа тенденциозностей человеческого восприятия и па-мяти и кончая плодотворным рассмотрением феномена «личност-ных конструктов» Джорджем Келли (Kelly, 1955).

Однако лишь Соломону Эшу, автору обсуждавшегося нами вглаве 2 знаменитого исследования конформности, удалось рассмот-реть проблему субъективной интерпретации таким образом, что-бы выявить систематически действующие факторы, служащие при-чиной ее изменчивости и неустойчивости.

Соломон Эш и «эффeкm суждения»

Исходный тезис Эша состоял в том, что зачастую реакции лю-дей на тот или иной объект являются в большей степени отраже-нием не их устойчивых аттитюдов и ценностей, а того, каким об-разом им удается интерпретировать «объект собственного сужде-ния» в каждом конкретном случае. Эш проиллюстрировал этоттезис, предприняв памятную серию экспериментов и проведя тео-ретический анализ, в ходе которого им были обнаружены факто-ры, порождающие изменчивость субъективной интерпретации со-бытий как одними и теми же, так и разными людьми.

Конформность и субъективная интерпретация. Первым феноме-ном, к которому Эш приложил собственное понимание субъек-тивной интерпретации, была социальная конформность. Общепри-нятый взгляд на конформность состоял тогда в том, что люди под-даются влиянию мнений окружающих потому, что стремятся бытьпринятыми и опасаются быть отвергнутыми ими. Не исключая

Субъективная интерпретация социалъныой реальности 135

подобных мотивов, Эш предложил дополнительное, более когни-тивное по характеру объяснение. Эш настаивал на том, что реак-ции окружающих служат формированию определения оцениваемо-го объекта. Эти реакции содержат информацию о понимании этогообъекта другими участниками ситуации и позволяют, по меньшеймере, сделать веское предположение о том, как его «следует» ин-терпретировать. Более того, если человек перенимает интерпрета-ции или определения окружающих, он наверняка переймет и ихоценки, а также и манеру их поведения.

В подкрепление своей аргументации Эш (Asch, 1940) провелодин очень простой, но убедительный эксперимент. Двум группамиспытуемых, сформированным из студентов младших курсов, былопредложено проранжировать разнообразные профессии в зависи-мости от их престижа и статуса. В ряду прочих в список была включе-на и профессия «политик». Прежде чем студенты приступали к выс-тавлению баллов, испытуемым в одной из групп сообщали, что ихпредшественники оценили профессию политика выше, чем любуюдругую, в то время как студентам из другой группы говорили, что ихтоварищи поместили профессию политика в конец списка.

Как и ожидалось, подобное манипулирование информацией овнутригрупповом согласии заметно сказалось на оценках испытуе-мых. Однако, как установил сам Эш в ходе устного и письменногоопросов испытуемых по завершении эксперимента, этот эффектимел место вовсе не потому, что испытуемые меняли свое мнениео политиках вообще или о ком-либо из конкретных представите-лей этой профессии. Не пытались они также и заискивать передсвоими товарищами или избежать неодобрения с их стороны, по-скольку были уверены, что анонимные участники предыдущихгрупп, выставлявшие баллы раньше, чем они, никогда им не встре-тятся и не узнают о данных ими оценках.

Если проявленная испытуемыми «конформность» и позволяето чем-либо говорить, так это о том, в какой степени оценки пред-шествующих испытуемых способствовали навязыванию участни-кам эксперимента значения или субъективной интерпретации по-нятия «политик».

В первой группе, где испытуемые согласились с позитивнойоценкой этого понятия, студенты ассоциировали его с государ-ственными деятелями и известными национальными лидерами —такими, как Джефферсон или Рузвельт. Во второй группе, где ис-пытуемые выразили согласие с негативной оценкой, термин «по-ртик» приобрел коннотации, связанные с образом продажной

«политической проститутки». Хороче говоря, испытуемые нестолько согласились с суждением товарищей, сколько позволилиим навязать себе субъективную интерпретацию объекта суждения.

Интерпретация личностных свойств. Прибегнув вновь к оченьпростой экспериментальной схе ме, состоявшей в том, что испы-туемым на сей раз давали перечень личностных качеств и просилиих высказать различные суждения о человеке, который якобы имиобладал, Эш попытался продемонстрировать влияние процессовсубъективной интерпретации на сформирование впечатления. Одиниз выявленных им феноменов заключался в непропорциональнобольшом, на первый взгляд, влиянии ряда «центральных» оцени-ваемых параметров — таких, как: тепло—холод. Эш утверждал, чтовключенные в перечень качества (как и любая отдельная порцияинформации о другом человеке, которой мы можем обладать)подвержены разнообразным интерпретациям. Конкретный же смыслили интерпретация отдельных порций информации зависят от бо-лее глобальных впечатлений, формирующихся у испытуемых.

Так, недвусмысленный на первый взгляд описательный термин(например, «интеллектуальный») может иметь очень отличающиесядруг от друга коннотации в зависимости от того, будет ли он интер-претироваться в свете общего положительного впечатления об ин-дивиде как о теплом человеке или отрицательного впечатления онем как о человеке холодном. В первом случае «интеллектуальный»будет означать нечто вроде «рассудительный, мудрый, проницатель-ный и побуждающий к действию». Во втором случае коннотацииданного понятия будут более тяготеть к таким определениям, как«коварный и расчетливый» либо «бесстрастная интеллектуальнаяизощренность: высокомерная, циничная и бесчеловечная».

Аналогичное объяснение, основанное на феномене субъектив-ной интерпретации, Эш дал и так называемому «эффекту первоговпечатления». Он утверждал, что первые пункты перечня личност-ных качеств (как и любой формирующий опыт) заставляют нассоздавать рабочие гипотезы, в сдою очередь диктующие нам, какинтерпретировать последующую информацию. Поэтому первыепункты получаемых нами сведений оказывают на наши суждениянепропорционально большое влияние, т.е. набор одних и тех жепунктов, но представленных в разном порядке, порождает раз-личные итоговые оценки. В частности, если положительная ин-формация предшествует отрицательной, это создает у нас впечат-ление более позитивное, чем ес-пи бы те же сведения были пред-ставлены в обратной последовательности.

Это означает, что наша интерпретация событий отдана на ми-лость произвольной подчас последовательности, в которой мы сними сталкиваемся. Если мы слышим сначала об образцово-показа-тельной работе Джо, проделанной им для благотворительных орга-низаций, а затем узнаем о грязных подробностях его развода с же-ной, мы отнесемся к нему с симпатией и будем сочувствовать еголичным проблемам. Услышав же сначала о разводе и лишь затем оего благотворительной деятельности, мы подумаем, что он неисп-равимо жесток и пытается обелить себя в глазах других за счет мест-ных жителей, более несчастных, чем он сам. Поэтому Эш в отличиеот критиков, утверждавших, что информация, поступившая пер-вой, по сравнению с информацией, полученной впоследствии, об-ладает большим воздействием ввиду того, что ей уделяется большевнимания либо придается больший вес (N.H. Anderson, 1974; Wishner,1960), настаивал на том, что данная информация в буквальномсмысле изменяет само значение последующих частей сообщения.

Субъективная интерпретация и доверие к коммуникатору. Своювызвавшую споры гипотезу об изменении смысла информации Эшиспользовал также и для интерпретации, по всей видимости, од-нозначно установленного факта, что аргументы порождают болеезначительное изменение аттитюдов людей, если исходят от высо-ко оцениваемых ими (то есть привлекательных, честных или зна-ющих) коммуникаторов. Интерпретации этого явления, дававши-еся с позиций традиционной теории научения, основывались натом, что сообщения, ассоциирующиеся с привлекательными ипользующимися большим доверием источниками, будут рассматри-ваться людьми более внимательно, лучше запоминаться, оцениватьсякак более точные, надежные и достойные внимания, чем те же со-общения, которые ассоциируются с непривлекательными и не зас-луживающими доверия источниками (Hovland, Janis & Kelley, 1953).

Однако Эш вновь выдвинул менее традиционную и более «ди-намическую» по характеру гипотезу. Как и в случае с социальнойконформностью, он утверждал, что сообщаемые экспериментато-ром сведения об источниках информации вызывают изменение нев «суждении о предмете», а скорее изменение в самом «предметесуждения». Именно само значение сообщения — настаивал Эш(Asch, 1948, 1952) — меняется в прямой зависимости от источни-ка, которому оно приписывается.

Таким образом, пользуясь классическим примером Эша, мож-но сказать, что утверждение о том, что «небольшой бунт никогда

не повредит», нашло бы больше приверженцев, будучи приписа-но Джефферсону, чем если бы оно было приписано Ленину, ибо впервом случае оно приобретало бы совершенно иной смысл, чемво втором. Когда заявление исходит от Томаса Джефферсона, онивызывает в памяти образы честных фермеров и торговцев, сбросивших с себя ярмо продажных и равнодушных правителей. Еслчже какое-либо утверждение исходит от Ленина, перед глазами (ппкрайней мере перед глазами американцев) встают совсем иныеобразы: царство революционного террора и одурманенных толп, iкотором новоявленные беспощадные адепты авторитаризма пришли на смену бывшим угнетателям. Если учесть подобные различия в интерпретации, то едва ли покажется неожиданным, чтобунт, проповедуемый Джефферсоном, поддерживается людьми сбольшим энтузиазмом, чем бунт, к которому призывал Ленин.

Т0рячая npuBepjkewiocmb ('partisanship) и Восприятие

Исследования Эша убедили большинство социальных психологов в том, что субъективной интерпретацией можно при жела-нии манипулировать и что подобные манипуляции могут оказы-вать глубокое влияние на суждения людей. Несколькими годамипозже классическое исследование Альберта Хэсторфа и ХедлиКэнтрила (Albert Hastorf, Hadley Cantril, 1954) показало, что ана-логичное влияние могут оказывать и мотивы людей.

В ходе этого исследования футбольным болельщикам из Дарт-мута и Принстона показывали один и тот же фильм об особенножестком футбольном матче между командами соответствующихуниверситетов. Вопреки тому что объективный стимул оставалсянеизменным, оценки увиденного сторонниками соперничающихкоманд заставляли думать, что они посмотрели две разные игры.Болельщики Принстона усмотрели в показанной им записи продолжение саги о зверствах футболистов из Дартмута, прерываемыхредкими актами возмездия со стороны игроков команды Прин-стона. Фанаты же Дартмута увидели грубые провокации футболис-тов Принстона, на которые игроки из Дартмута время от временисдержанно реагировали. Формулируя их впечатление в двух словах.можно сказать, что представители каждой из сторон наблюдалиборьбу, в которой свои выступали в роли «хороших», а их противники — в роли «плохих парней». И каждая из сторон полагала, чтоэта «истина» должна быть очевидна любому объективному наблю-дателю происходящего.

Через тридцать лет после классического исследования Хэстор-фа и Кэнтрила расхождение в интерпретации между противостоя-щими друг другу приверженцами разных точек зрения вновь сталотемой исследования, предпринятого на этот раз Липпером и Рос-сом и их коллегами. Лорд, Липпер и Росс (Lord, Lepper & Ross,1979; см. также Nisbett & Ross, 1980; Ross & Lepper, 1980) показа-ли, что две противостоящие друг другу группы приверженцев ре-агируют на один и тот же набор смешанных и неопределенныхданных усилением и большей поляризацией своих убеждений.

Исследователи заключили, что данный эффект поляризацииимел место потому, что обе группы проявили склонность воспри-нимать информацию, подкрепляющую их собственную позицию,некритично, в то время как другие сведения — в равной степениобоснованные, но противоречащие их позиции, — они рассмат-ривали весьма критически и скрупулезно.