Я была уверена, что смогу забыть и утреннюю ссору, и вчерашний кошмар. Но когда мы собрались за шитьём, неловко ткнула иглой в жемчужину и рассыпала мелкие бусины.
— Оставь, — велела её светлость, когда я принялась собирать их, бормоча извинения. — Агата, помоги. Исабель, идём со мной.
— Ты расстроена из-за Трэвиса, — сказала она, едва за нами закрылась дверь будуара.
— Да, — вздохнула я. — Но не держу на него зла.
Я не заметила, как оказалась сидящей в глубоком кресле, а её светлость держала меня за руку и гладила по голове. Я таяла от неожиданной, неизведанной раньше ласки. Наверное, так ласкала меня в детстве мать… Слёзы хлынули, прежде чем я успела поднести к глазам платок.
— Я сама виновата, — приговаривала княгиня. — Я должна была тебя подготовить. Мы много говорили о формальной стороне брака и упустили ряд тонкостей, что неизбежно возникают между мужем и женой.
— Трэвис ничем меня не обидел, — выговорила я между всхлипываниями.
— Обидел! — твёрдо возразила княгиня. — Даже продажным женщинам не задирают подол посреди двора! Трэвис пытался жаловаться мне вчера, и, поверь, я высказала ему всё, что думаю. И с его светлостью поговорила, чтобы не вздумал поддерживать сына в грубости и разврате!
Я приложила к глазам платком с княжеским вензелем. Слёзы ещё текли, но я чувствовала себя, как в тёплом коконе — спокойной и защищённой. Нет, конечно, Раю показалось, будто с нами обращаются несправедливо. Разве могла такая любовь соседствовать с обманом?
Её светлость терпеливо дала мне выплакаться, затем коснулась подбородка, заставляя поднять голову.
— Я хотела поговорить с тобой ещё кое о чём. Чистота имени ван Дейлей отныне зависит от вас с Райнардом. Ты мне как дочь, Исабель. Но скажи, могу ли я передать титул княгини той, чей род известен непочтительным отношением к короне?
— Райнард сожалеет о своём поступке, ваша светлость. — Я вытерла слёзы, попыталась выпрямиться и позорно шмыгнула носом.
— Сомневаюсь. Я закрывала глаза на детские драки, мальчишки без этого не могут, но если через два года Райнард ван Дейль поднимет руку на князя Ладенского, это сочтут изменой. Помни, что мир между братом и женихом — залог твоего доброго имени.
— К чести Райнарда, он защищал меня!
— Но ты ведь не звала на помощь, милая. Свидетелей, что Трэвис творил непотребства, нет — кроме Райнарда, но ему трудно верить, учитывая его горячий нрав. Скажи, Трэвис вправду нанёс непоправимый урон твоей чести?
Я покачала головой.
— Вот и хорошо. Сейчас мы просто забудем об этом случае, но впредь Райнард должен решать разногласия более сдержанно. В следующий раз выговором ему не отделаться.
— Я поговорю с ним, — вымолвила я.
— Очень хорошо. А я позабочусь, чтобы Трэвис вёл себя как подобает. Вытри слёзы, дорогая. Сегодня я сама расчешу тебе на ночь волосы и расскажу кое-что, что стоит знать девушке перед замужеством. Только пообещай больше ни с кем это не обсуждать.
День пролетел незаметно. Вечером её светлость действительно зашла ко мне вечером. Отпустила служанок, после того, как они расшнуровали на мне платье, и сама вынула шпильки из моей причёски. Золотистые волосы укутали меня поверх нижней рубашки ниже колен.
Я отдавалась бережным прикосновениям, прикрыв глаза. Гребень распутывал мне волосы так нежно, что почти поверилось — это мать вернулась с того света и ласкает меня.
— Ты стала настоящей красавицей. Я благодарила богов, что подарили мне сына, — приговаривала княгиня. — И мечтала, что следом придёт и дочь. Что не дозволила природа, принесла судьба.
— Вы хотели иметь много детей? — Я бы никогда не осмелилась спросить, но бережные касания, уютный полумрак и воспоминания о близости с Трэвисом побуждали переступить черту.
— Да, — просто ответила её светлость. — Но смогла подарить его светлости только наследника. Рождение детей — не такое простое дело, как может показаться, милая Исабель. Скажи, ты обсуждала эту тему с кем-то раньше?
— Нет, никогда.
— Умница, — губы княгини тронула улыбка. — Так вот, тебе следует знать, что супружество подразумевает слияние не только душ и умов, но так же тел…
Она отложила гребень и достала из складок платья небольшую книгу. Мой взгляд, как магнитом, притянуло изображение обнимающейся пары под сенью огромного цветка. Книга легла на край туалетного столика — значит, мне будет позволено открыть её позже.
— Изучив эту книгу, ты научишься вести себя с мужем. — Её светлость убирала пряди с моего лба, чтобы заплести косу на ночь. Обычно меня причёсывали так, чтобы скрывать шрамы на висках, но ночью никому не было до них дела. — Здесь перечислены искусства, которыми достойно владеть, как утешить мужчину в печали и ярости, что приготовить на ужин, а ещё… Благие боги! Что это?!
— Что там? — обеспокоенно спросила я.
Вместо ответа её светлость больно дёрнула меня за волосы и развернула к себе. Я сидела ни жива, ни мертва, пока она брезгливо рассматривала что-то у меня на лице. Затем сунула мне зеркало, и я увидела, что тонкая кожа на висках шелушилась. Я поднесла зеркало ближе, наклонилась к лампе и различила едва заметные чешуйки.
— Это всё здешний климат, — бормотала я. На лице её светлости было написано неприкрытое презрение, я чувствовала, что провинилась, но в чём? — Воздух слишком сухой… У Райнарда такие же, я видела! Это просто климат…
— Проклятая кровь, — процедила княгиня еле слышно. Выпустила меня, выпрямилась и тяжело выдохнула сквозь зубы. — Ты носишь браслет?
— Да…
Я ничего не понимала — лишь то, что не оправдала доверия, разрушила хрупкое волшебство, и это связано с моей семьёй. Что я наделала?
— Неважно. — Княгиня прикрыла глаза и с видимым усилием овладела собой. — Всё в порядке. У тебя редкая кожная болезнь. Если не лечить, поражённый участок будет расти. Больные проводят дни за смягчением корок, которые страшно чешутся. Я надеялась, что недуг не проявится, хотя бы до рождения ребёнка, но, верно, боги решили, что всё складывается слишком хорошо. Не бойся. Лекарь подберёт тебе снадобья, и ты быстро поправишься.
— Откуда болезнь? — всхлипнула я. — От кого я могла заразиться? Или это наследственное?
— Да, — вздохнула княгиня. — Наследственное. Принимай лекарства и всё пройдёт.
Её светлость ушла, чеканя шаг по каменным плитам, а я осталась — растерянная, униженная, уничтоженная чувством вины. Лишь одно меня утешало — напрасно я сомневалась в нашем с Раем родстве! Жаль было лишь, что доказательства оказались столь болезненными.
***
Лекарь её светлости явился ко мне с рассветом, оставил сбор для отвара и масло для втирания. Я немедленно нанесла его на виски и не сдержала вздоха облегчения: кожа мгновенно смягчилась и даже шрамы, казалось, стали менее заметны. Служанка причесала меня как обычно, свитые в жгуты пряди скрыли недостатки, и вчерашнее отчаяние отпускало с каждой минутой.
Перед завтраком я зашла к Трэвису пожелать доброго утра, и он неловко вручил мне букет горных эдельвейсов — простых, чистых, безыскусных. Напряжение между нами будто смыло потоком свежего воздуха.
— Ты свободна после обеда? — спросил Трэвис. — Хочу показать, как здесь разводят лошадей.
— Мне распорядиться насчёт коляски? — приуныла я.
— Нет, — Трэвис улыбнулся, и в его глазах мне почудились озорные огоньки, совсем как в детстве. — Ладена не Марсал, здесь нравы попроще. Поедем верхом.
Раньше я видела табуны издали, но Трэвис подвёл меня к загонам. Было истинным наслаждением наблюдать, как благородные животные резвятся и играют, покусывая друг друга за холки.
— Почему их держат здесь, а не в лугах? — спросила я, близко наклонившись к Трэвису, чтобы мой голос не заглушили ржание и топот.
— Этих разводят на племя, — отозвался Трэвис. — Начинается случной сезон, и самых породистых отделяют, чтобы не перемешались с лошадьми похуже. Здесь кобылы, жеребцы дальше.
Я прикрыла заалевшее лицо шарфом, и Трэвис похлопал меня по руке:
— Ничего дурного ты здесь не увидишь, не переживай. К жеребцам я тебя не поведу.
— Мы можем посмотреть издали, — предложила я. — Они наверняка тоже очень красивые.
Вскоре моё смущение рассеялось — Трэвис болтал без умолку, указывая на приглянувшихся кобыл, а то и приказывая подвести поближе. В лошадиных статях он разбирался куда лучше меня, и скоро в голове у меня гудело от сведений, как определить породу по длине бабок и прогибу спины, и какие лучше для скачек, боя и полей.
— На самом деле на племя не всегда отбирают самых красивых, — не останавливался Трэвис. — Важнее, чтобы самка передавала потомству качества жеребца, так что иной раз невзрачная кобылка оказывается лучшей маткой, чем признанная красавица… О, демоны! Я не то говорю, прости!
Я негромко рассмеялась:
— Кто знает, быть может, мне понадобятся и эти знания.
— Ты права. Идём-ка в беседку, там можно отдохнуть. Ты пробовала кобылье молоко?Кочевники удивительно недурно его сквашивают, мы переняли рецепт у них…
Мы сидели под навесом, пили кисловатый напиток и шутили. Гилберт, Грэм и другие воины застыли за столбами безмолвными изваяниями. Казалось, будто мы с Трэвисом только вдвоём. Отпустив очередную шутку, он отставил чашку и накрыл мою ладонь своей.
— Прости меня, Ис. Сам не знаю, что нашло на меня тогда.
— Не делай так больше, — проговорила я. — И забудем об этом.
Пальцы Трэвиса оплели моё запястье, скользнули к ладони, огладили нежную впадинку меж бугорков… Я вздрогнула, опустила глаза.
— Не бойся, Ис, — шепнул Трэвис. — Я просто держу тебя за руку. Тебе неприятно?
Его прикосновения рождали странные, неизведанные ощущения. Внизу живота будто бы стягивался тугой клубок. Это было непонятно, пугающе… и, пожалуй, всё-таки приятно.
— Ты привыкнешь ко мне, — Трэвис был так близко, что я чувствовала его дыхание, запах освежающих жевательных листьев. — Не будем спешить. Я просто хочу, чтобы первая брачная ночь не стала для тебя сюрпризом.
Я опустила взгляд, скрывая изумление. Замужние дамы никогда не делились с девушками подробностями супружеской жизни, но по оговоркам и обрывкам фраз я знала, что первая ночь бывала настоящим испытанием. Трэвис хотел облегчить мою участь! Разве мужчины задумываются о таком?
— Я не хочу, чтобы наш союз омрачали дурные воспоминания, — продолжал Трэвис. — Клянусь больше тебя не пугать. Но и ты не шарахайся. Скажи, сейчас — тебе неприятно?
Я прислушалась к ощущениям. Мысли путались, сердце, казалось, билось во всём теле сразу. Но прикосновения к середине ладони отзывались теплом.
— Нет, — прошептала я. — Но нас могут увидеть.
— Ни в одном трактате по этикету нет запрета держать невесту за руку, — парировал Трэвис, но выпустил мою ладонь, напоследок запечатлев на ней лёгкий поцелуй. — Поскучай немного, а я распоряжусь, чтобы принесли закуски.
Слуги ждали совсем рядом, достаточно было позвать. Но Трэвис поднялся и вышел, и я была благодарна, что можно было спрятать в ладонях пылающее лицо и перевести дыхание.
Я была так взволнована, что, выходя из беседки, споткнулась и была подхвачена Трэвисом. От прикосновений его рук в животе разгорался огонь. Я глубоко вдохнула и заставила себя успокоиться — только не хватало сплетен, что мы прикрываем невоздержанность прогулками!
— Это же твой прежний конь, — чтобы отвлечься, я указала на статного рыжего жеребца, которого подводили к леваде на развязках.
— Он самый, — гордо заявил Трэвис. — Для скачек староват, а на племя — в самый раз.
Он вдруг смутился, схватил меня под руку и потянул к воротам, за которыми мы оставили лошадей. Я медлила, любуясь красивым животным, которое сопровождало нас в прогулках юности, а у ворот обернулась через плечо — и сразу отвернулась, залившись краской до ушей.
— Во даёт, — бросил за мой спиной Грэм.
— Старичок даёт жару, — уважительно поддакнул Гилберт.
— Гил, лошадь для госпожи ван Дейль, — торопливо проговорил Трэвис. Когда мы оба сидели в седлах, наклонился ко мне: — Ис, прошу… Не рассказывай матери, что здесь видела. Она мне голову оторвёт.
Несмотря на пылавшие щёки — уже второй за день! — я улыбнулась.
— А что дурного я видела, Трис? Мы просто смотрели на лошадей. И пробовали кислое молоко.
Трэвис отъехал с довольным видом и сразу поднял коня в галоп. Я скакала следом, отдаваясь скорости, и гнала из памяти впечатавшийся намертво образ: рыжий жеребец, поднявшийся на дыбы над серой кобылой. Запретное, дразнящее зрелище, от которого сбивалось дыхание и теплели бёдра. Если Трэвис намеренно выбрал место, чтобы подготовить меня к тайной стороне супружеской жизни, он определённо не прогадал.