Морозко отпустил белую лошадь пастись у реки и не попадаться людям на глаза. Он сам оставался в стороне, был ветерком, шуршащим листьями.
Солнце поднималось выше и выше над миром. Серые тени лежали прутьями на тропе. Слева текла река. Справа было большое поле пшеницы, красно–золотое, как шерстка Пожары. Оно шипело, когда горячий ветер трепал колосья. Солнце било молотом между глаз. Тропа была в пыли.
Они шли дальше, все миновали пшеницу. Оно казалось бесконечным. Казалось… Вдруг Вася застыла, прикрывая глаза рукой, и сказала:
– Это поле велико?
Мужчины остановились с ней, переглянулись. Никто не мог сказать. Жаркий день казался бесконечным. Морозко не было видно. Вася разглядывала поле пшеницы. Вихрь пыли кружился среди красно–золотых колосьев. Небо потускнело от желтой дымки. Солнце оставалось сверху… Как давно оно там было.
Они остановились, и Вася увидела, что монахи раскраснелись и дышали быстро. Быстрее, чем раньше? Слишком близко? Было так жарко.
– Что такое? – Саша вытирал пот с лица.
Вася указала на вихрь.
– Думаю…
Вдруг с приглушенным воплем Сергей обмяк на шее лошади и накренился. Саша поймал его, лошадь Сергея не двигалась, лишь растерянно склонила ухо. Сергей был алым, перестал потеть.
Вася за монахами заметила женщину со светлой кожей и выгоревшими белыми волосами. Она сжимала ножницы в руке цвета кости.
Не женщина. Вася прыгнула, не думая, поймала нечисть за запястье и отодвинула руку.
– Я встречала Полуночницу, – сказала ей Вася, не отпуская, – но не ее сестру Полудницу, чье прикосновение ударяет людей жаром.
Саша сидел на коленях в пыли, держал Сергея и выглядел потрясенно. Родион побежал за водой. Вася не была уверена, что он найдет ее. Пшеничное поле в полдень было царством Полудня, и они вошли в него.
– Пусти! – зашипела Полудница.
Вася не ослабила хватку.
– Отпусти нас, – сказала она. – Мы не хотим тебе зла.
– Зла? – белые волосы нечисти шуршали, как солома, на ветру. – Их колокола погубят нас. Этого уже хватает, не думаешь?
– Они просто хотят жить, – сказала Вася. – Как и все мы.
– Если они могут жить, убивая, – рявкнула Полудница. – Пусть лучше умрут, – Родион вернулся бел воды, Саша встал на ноги, прижал ладонь к горячей рукояти меча, но не видел, с кем говорила Вася.
Вася сказала Полуднице:
– Их смерти – твои, люди и черти связаны, хорошо это или плохо. Но может быть хорошо. Мы можем разделить этот мир, – чтобы показать хорошие намерения, Вася протянула руку и порезала большой палец о ножницы. Она услышала, как монахи охнули, и поняла, что прикосновение ее крови позволило им увидеть нечисть.
Полудница пронзительно рассмеялась.
– Ты решила спасти нас, маленькое смертное дитя? Когда Медведь пообещал нам войну и победу?
– Медведь лжет, – сказала Вася.
И тут слабый голос Сергей зашептал за ней:
– Бойся и убегай, нечистый дух, зримый лишь через обман. Дух утра, дня, полуночи или ночи, я изгоняю тебя.
Полудница закричала от боли, бросила ножницы, отступала, таяла…
– Нет! – закричала Вася монахам. – Вы так не думаете. Они так не думают, – она поймала Полудницу за запястье, не дав ей пропасть. – Я тебя вижу, – сказала ей Вася тихим голосом. – Живи.
Полудница встала, раненая, испуганная, удивленная. А потом пропала в вихре.
Морозко вышел на солнце.
– Няня не предупреждала про пшеничные поля летом? – спросил он.
– Отец! – закричал Саша. Вася повернулась к монахам. Сергей дышал быстро, пульс дрожал на горле. Морозко мешкал, но, бормоча, опустился на колени в пыли, коснулся длинными пальцами шеи монаха. Он выдохнул, сжимая другой кулак. – Что ты делаешь? – осведомился Саша.
– Жди, – сказала Вася.
Поднялся ветер. Сначала вяло, потом быстрее, пригибал пшеницу. Ветер был холодным: ветер зимы, пах соснами, был невозможным в жаре и пыли.
Морозко стиснул зубы, стал прозрачнее, пока ветер крепчал. Он мог пропасть, напоминал снежинку летом. Вася поймала его за плечи.
– Еще нет, – сказала она ему на ухо.
Он взглянул на нее и держался.
Воздух остыл. Дыхание и пульс Сергея замедлялись. Саша и Родион тоже выглядели лучше. Вася глотала холодный воздух. Но силуэт Морозко трепетал, несмотря на ее хватку.
Саша неожиданно спросил:
– Что я могу сделать? – надежда разбила сдержанность на его лице.
Она удивленно взглянула на него и сказала:
– Видь его. И помни, – Морозко поджал губы, но промолчал.
Сергей глубоко вдохнул. Воздух был прохладным и высушил пот под одеждой Васи. Ветер угасал. Солнце двигалось, жар все еще был сильным, но не убивал. Морозко опустил руку, склонился, серый, как весенний снег. Вася держала руки на его плечах. Холодная вода текла по ее пальцам и его плечам.
Все затихло.
– Вряд ли мы продвинемся дальше, – сказала Вася, глядя на демона холода и мокрых от пота монахов. – Не стоит делать работу Медведя за него, погибая по пути.
Они не спорили.
* * *
Они нашли небольшую впадину у реки, прохладной, с травой. Река текла у их ног, быстро неслась к Москве, где соединялись Москва–река и Неглинная. Они видели сам город вдали, окутанный дымкой. Неподалеку река была полна лодок.
Было слишком жарко, чтобы есть. Вася взяла немного хлеба у брата, высыпала крошки в воду. Она вроде бы уловила выпученные глаза, рябь вне потока, но только это.
Саша следил за ней и резко сказал:
– Мама… тоже порой бросала хлеб в воду. Говорила, это для речного короля, – он сжал губы. Но для Васи это звучало как понимание, как извинение. Она робко улыбнулась ему.
– Нечисть хотела убить нас, – сказал хрипло Сергей.
– Она боялась, – сказала Вася. – Все они боятся. Они не хотят пропасть. Думаю, Медведь заставляет их бояться больше, чтобы они срывались. Это была не ее вина. Отец, изгнание только сильнее загонит их на сторону Медведя.
– Может быть, – сказал Сергей. – Но я не хотел умирать в пшеничном поле.
– Не умерли бы, – сказала Вася. – Потому что зимний король спас вам жизнь.
Никто ничего не говорил.
Она оставила их в тени и пошла вниз по ручью, ушла так, чтобы они не слышали. Она опустилась среди высокой травы, сунула ноги в воду и сказала:
– Ты в порядке?
Тишина. А потом его голос зазвучал в летней тиши:
– Бывало и лучше.
Он ступал беззвучно по траве, опустился на землю рядом с ней. Было сложнее смотреть на него теперь, взгляд ускользал, задержаться было невозможно. Вася прищурилась и смотрела, пока чувство не прошло. Он сидел, притянув к груди колени, глядя на сверкающую воду. Он кисло сказал:
– Почему моему брату бояться моей свободы? Я теперь слабее призрака.
– Теперь он знает?
– Да, – сказал Морозко. – Как иначе? Вызвать зимний ветер… Четче знака о своем присутствии не придумаешь, я будто в лицо ему закричал. Если мы хотим попасть в Москву, лучше сделать это сегодня, хоть и рискнуть на закате. Я надеялся избегать ночи и упырей, но если он отправит слуг убить тебя, лучше заполучить сперва уздечку.
Васе поежилась под солнцем. А потом сказала ему:
– Есть причина, по которой черти, как Полудница, на стороне Медведя.
– Многие, но не все, – ответил Морозко. – Черти не хотят пропасть, но мы знаем, что воевать с людьми глупо. Наши судьбы связаны.
Она молчала.
– Вася, как близко мой брат подобрался к тому, чтобы убедить тебя быть с ним?
– Он не был близко, – сказала она. Морозко вскинул бровь. Она добавила тише. – Я думала об этом. Он спросил, как я могу быть верна Руси. Толпа в Москве убила моего коня.
– Ты освободила Пожару, которая подожгла Москву, – сказал Морозко, глядя на воду. – Из–за тебя умер младенец твоей сестры, хоть она была готова умереть при родах. Может, ты заплатила за свою глупость.
Его тон ранил, слова пронзали внезапностью. Она испуганно сказала:
– Я не хотела…
– Ты пришла в город как птица в клетке из камыша, билась о прутья, ломая их. Ты думала, чем все закончится?
– Куда мне было идти? – рявкнула она. – Домой, чтобы меня сожгли как ведьму? Послушаться тебя, носить твой амулет, выйти замуж, родить детей и сидеть порой у окна, с теплом вспоминая дни с зимним королем? Мне стоило…
– Стоило думать, а потом делать, – он выдавил слова, словно ее последний вопрос жалил.
– Сказал демон холода, подвергший царство опасности, чтобы спасти меня?
Он молчал. Вася проглотила пылкие слова. Она не понимала, что лежало между ними. Она не была мудрой или красивой. В сказках не было о желании и раскаянии, о больших жестах и ужасных ошибках.
– Чертям поклонялись бы, – Вася сдерживалась. – Если бы Медведь получил свое.
– Ему поклонялись бы, – сказал Морозко. – Вряд ли ему есть дело до чертей, пока они служат его цели, – он сделал паузу. – Или что будет с людьми, погибшими от его планов.
– Если бы я хотела встать на сторону Медведя, не пошла бы искать тебя, – сказала Вася. – Но да, порой мне не хочется возвращаться и спасать тот город.
– Если все свои дни ты будешь нести бремя причиненного зла, ты лишь ранишь себя.
Она хмуро смотрела на него, а он глядел на нее, прищурив глаза. Почему он злился? Почему злилась она? Вася знала о браках, что осторожно продумывались, знала о парнях в деревнях, что ухаживали за светловолосыми крестьянками в летних сумерках. Она слушала сказки раньше, чем научилась говорить. Никто не готовил ее к этому. Она сжала кулаки, чтобы не касаться его.
Он отпрянул, а она глубоко вдохнула с дрожью и посмотрела на воду.
– Я посплю на солнце, – сказала она. – Пока отец Сергей не будет готов идти. Ты пропадешь, если я это сделаю?
– Нет, – сказал он, звуча так, словно возмущался. Но ей было жарко, она хотела спать и не могла переживать. Она сжалась на траве возле него. Последним она ощутила его легкие прохладные пальцы в своих волосах, словно он извинялся. И вдруг она крепко уснула.
* * *
Саша нашел их чуть позже. Демон холода сидел напряженно, настороженно. Летний свет словно проходил сквозь него. Он поднял голову, когда Саша подошел, и Саша поразился не скрытому взгляду на его лице. Но миг прошел. Вася пошевелилась.
– Дай ей поспать, зимний король, – сказал Саша.
Морозко промолчал, но ладонь пригладила спутанные черные волосы Васи.
Глядя на них, Саша сказал:
– Зачем ты спас жизнь отца Сергея?
Морозко ответил:
– Я не благородный, если ты так думаешь. Медведя нужно сковать, и мы не можем сделать это одни.
Саша молчал, обдумывая это. А потом резко сказал:
– Ты – не Божье творение.
– Верно, – его свободная ладонь была неестественно неподвижной.
– Но ты спас жизнь моей сестры. Почему?
Взгляд демона был прямым.
– Сначала для своих планов. А позже – потому что не мог выдержать ее гибели.
– Почему ты теперь с ней? Демону холода летом непросто.
– Она попросила меня. Что за вопросы, Александр Пересвет?
Прозвище звучало и искренне, и с насмешкой. Саша подавил вспышку гнева.
– Потому что после Москвы, – сказал он, пытаясь сохранять голос ровным, – она пошла… в темное царство. Мне сказали, что я не мог последовать за ней туда.
– Ты не мог.
– А ты мог?
– Да.
Саша обдумывал это.
– Если она снова пойдет во тьму… клянешься, что не бросишь ее?
Если демон был удивлен, он не подал виду. С далеким взглядом он сказал:
– Я не брошу ее. Но однажды она пойдет туда, куда я не смогу последовать. Я бессмертен.
– Тогда… если она попросит… если есть мужчина, что может согреть ее, молиться за нее и дать ей детей… то отпусти ее. Не держи во тьме.
– Тебе нужно определиться, – сказал Морозко. – Поклясться не бросать ее или отдать живому мужчине? Что именно?
Его тон ранил. Саша потянулся к мечу, но не сжал его.
– Не знаю, – сказал он. – Я не защищал ее раньше. Я не знаю, смогу ли теперь.
Демон молчал.
Саша сказал:
– Монастырь сломал бы ее, – он с неохотой добавил. – Даже брак, каким бы добрым ни был мужчина, каким бы светлым ни был дом.
Морозко все еще молчал.
– Но я боюсь за ее душу, – сказал Саша, голос невольно стал выше. – Я боюсь за нее, одну во тьме, и я боюсь за нее рядом с тобой. Это грех. И ты – сказка, кошмар. У тебя даже души нет.
– Может, нет, – согласился зимний король, но тонкие пальцы все еще гладили волосы Васи.
Саша стиснул зубы. Он хотел требовать обещания, признания, только бы отложить осознание, что он не все мог изменить. Но он подавил слова. Он знал, что от них добра не будет. Она пережила мороз и огонь, нашла укрытие, хоть и ненадолго. Может, этого хватало в таком жестоком мире.
Он отошел.
– Я буду молиться за обоих, – сказал он сдавлено. – Мы скоро отправляемся.
Враг у ворот
Был ранний вечер, яркий и спокойный, серые тени удлинились и смягчились до сиреневых, пока они нашли на берегу Москвы–реки переправу.
Мужчина посмотрел на монахов. Вася держала голову опущенной. С обрезанными волосами, в грубой одежде и с тощим телом она напоминала юного конюха. Сначала было просто забыть, где она была, пока она уговаривала лошадей не шуметь в лодке. Но ее сердце билось все быстрее, пока они приближались к дальней стороне реки.
А в ее голове Москва–река была скована льдом, красная от света огня. Мужчины и женщины суетились, спеша собрать хворост на костер. Может, бревна до сих пор плавают там, где безразличная вода забрала бы ее прах.
Она едва успела добраться до борта, как ее стошнило в реку. Лодочник рассмеялся.
– Бедняга, никогда не был в лодке?
Отец Сергей добрыми руками придерживал голову, пока Васю тошнило.
– Смотри на берег, – сказал он, – видишь, какой он неподвижный? Выпей немного чистой воды. Так–то лучше.
К ее шее сзади прикоснулся лед, невидимые пальцы помогли ей прийти в себя.
«Ты не одна, – сказал он так, что слышала только она. – Помни».
Она села прямее с мрачным лицом и вытерла рот.
– Я в порядке, батюшка, – сказала она Сергею.
Лодка стукнулась о берег. Вася взяла поводья вьючного коня и вывела его на сушу. Веревка скользила в ее потных руках. Люди толкались, чтобы попасть в город до того, как врата закроют на ночь. Было несложно немного отстать за тремя монахами. Холодное присутствие Морозко незримо расхаживало рядом с ней. Он ждал.
Кто–нибудь узнает ее – ведьму, которую они думали, что сожгли? Люди были спереди и сзади, были всюду. Она боялась. В воздухе воняло пылью, гнилой рыбой и болезнью. Пот стекал по ее телу.
Она не поднимала головы, пыталась выглядеть незначительно, совладать с колотящимся сердцем. Вонь города вызывала воспоминания быстрее, чем она могла подавить их: огонь, ужас, руки, рвущие ее одежду. Она молилась, чтобы никто не задался вопросом, почему она была в теплой рубахе с жилетом в жару. Она еще никогда в жизни не ощущала себя такой уязвимой.
Трех монахов остановили у ворот. Стражи прижимали мешочки сушеных трав ко ртам и носам, пока рылись в телегах и задавали вопросы. Река отражала лучики света в их глаза.
– Назовите имя и дело, чужаки, – сказал капитан стражи.
– Я – не чужак. Я – брат Александр, – сказал Саша. – Я вернулся к Дмитрию Ивановичу, сопровождая святого отца Сергея Радонежского.
Капитан нахмурился.
– Великий князь приказал привести вас к нему по прибытию.
Вася прикусила губу. Саша спокойно сказал:
– Я вскоре прибуду к великому князю. Но святому отцу нужно сначала отправиться в монастырь, отдохнуть и помолиться с благодарностью на прибытие, – руки Васи скользили на поводьях лошади.
– Святой отец может идти, куда захочет, – сухо сказал капитан. – Но к великому князю вы пойдете, согласно приказа. Люди сопроводят вас. Великий совет послушался совета и не доверяет вам.
– Чьего совета? – осведомился Саша.
– Чудотворца, – сказал страж, в его сухом голосе появилось немного эмоций. – Это отец Константин Никонович.
Морозко говорил Сергею и Саше, что Медведь теперь знал, что они шли сюда, пока они двигались по берегу Москвы–реки в жаркий полдень.
«Вас могут задержать у ворот. Тогда...»
Вася едва дышала от паники в горле. Но она смогла шепнуть вьючному коню рядом с собой:
– Брыкайся!
И зверь принялся дико взмахивать копытами. В следующий миг обученный Туман Саши стал брыкаться передними копытами. Лошадь Родиона стала бить по воротам, и Сергей повысил голос, сильный, несмотря на его возраст, и сказал:
– Помолимся, брат... – а Туман ударил одного из стражей. Когда смятение достигло пика, Вася скользнула за врата, Морозко – за ней.
Забыть. Как в ту ночь на этой же реке. Забыть, что они могли ее видеть. Конечно, стражи вряд ли увидели бы ее и без магии, три монаха умело отвлекли внимание.
Она ждала в тени ворот. Ждала, пока Саша пройдет с Сергеем, чтобы незримо пройти за ними к дворцу великого князя, пройти с ними внутрь, а потом украсть уздечку.
– Дураком меня возомнил, брат? – спросил знакомый голос. Где–то в его легком тоне были сталкивающиеся армии, крики людей. Медведь стоял в тени ворот. Казалось, он вырос с их последней встречи, словно его питали страх и болезнь в Москве. – Город – мой, – сказал он. – Что ты собираешься делать, придя как дух в обществе монахов? Предашь меня новой религии? Чтобы меня изгнали? Я сильнее. В этот раз у тебя не будет приятной темницы забвения, зато будут цепи и долгая тьма. Но сначала я убью ее и сделаю своей служанкой на твоих глазах.
Морозко молчал. У него был нож изо льда, по которому стекала вода во время движений. Он без слов посмотрел ей в глаза.
Она побежала.
– Ведьма! – закричал Медведь, чтобы слышали все. – Там ведьма! – головы стали поворачиваться, и его голос резко оборвался. Морозко метнул нож в горло брата. Медведь отбил оружие, и они сцепились, как волки, незаметные в пыли.
Вася побежала, сердце колотилось в горле. Она старалась скрыться в тени зданий.
* * *
Она пыталась не думать о происходящем за ней. Саша и Сергей отправились отвлекать Дмитрия, Морозко сдерживал Медведя.
Остальное зависело от нее.
«Если до этого дойдет, я не смогу удерживать его долго, – сказал Морозко. – До заката, не дольше. А на закате будет не важно. У него будут мертвые, сила людских страхов, что проявляется во тьме. Его нужно сковать до заката, Вася».
И она бежала, пот заливал глаза. Взгляды чертей падали на нее, как камни, но она не оборачивалась. Люди ходили по делам толпами, тяжело дышали, потели, прижимали мешочки сушеных трав к лицам от болезни, почти не замечая тощего парнишку. Мертвец лежал в углу меж двух зданий, мухи летали над его открытыми глазами. Вася подавила рвоту и побежала дальше. С каждым шагом ей приходилось подавлять панику: она снова была в Москве, одна. Каждый звук, каждый запах, каждый поворот улиц вызывал парализующие воспоминания. Она будто оказалась в кошмаре, пыталась бежать по вязкой трясине
Врата владений Серпухова снова усилили: деревянные шипы обрамляли вершину, стражи стояли на воротах. Вася замерла, все еще подавляя страх, не зная, как ей...
Голос заговорил сверху. Ей пришлось посмотреть три раза, прежде чем она увидела, кто говорил. Дворовой Ольги. Он протянул к ней руки.
– Сюда, – прошептал он. – Скорее.
Она поймала протянутые руки дворового, ощутив их удивительную плотность. Духи дома Ольги были до этого чуть четче дыма. Но теперь руки черта тянули сильно. Вася пыталась ухватиться, прижала ладонь к вершине стены и перебралась.
Она спрыгнула на землю с другой стороны, попала в тихий двор, где медленно двигались лишь несколько слуг. Она вдохнула, вернула забвение, что не давало им видеть ее. Она едва справлялась. Там лежал Соловей...
– Мне нужно поговорить с Варварой, – процедила Вася дворовому.
Но дворовой схватил ее за руку и потянул в сторону купальни.
– Вам нужно увидеть нашу хозяйку, – сказал он.
* * *
Она лежала, сжавшись, как щенок, в купальне. Внутри было не так жарко. Банник, наверное, помогал ей, как показалось Васе. Все черти дома делали для нее, что могли. Потому что она...
Марья села, и Вася поразилась, увидев лицо девочки, темные круги под ее глазами, похожие на синяки.
– Тетя! – закричала Марья. – Тетя Вася! – и бросилась, всхлипывая, в руки Васи.
Вася поймала девочку и обняла ее.
– Маша, милая, расскажи, что случилось.
Приглушенные объяснения зазвучали на уровне груди Васи:
– Ты ушла. И Соловей умер, а человечек в печи сказал, что Пожиратель отправит в наши дома мертвецов, если сможет. И я говорила с чертями, давала им хлеб, порезала руку и давала им кровь, как ты сказала. И мама не выпускала никого из дому в церковь...
– Да, – гордо сказала Вася, прерывая поток слов. – Ты так хорошо постаралась, моя храбрая девочка.
Марья резко выпрямилась.
– Я позову маму и Варвару.
– Хорошая мысль, – сказала Вася, помня, что день угасал. Ей не нравилось стоять в купальне, пока Марья исполняла роль гонца. Но она не могла показываться слугам, и она не могла пока полагаться на отчасти понятую магию. Ужас все еще хотел поймать ее за горло.
– Черти говорили, что ты вернешься, – радостно рассказывала Марья. – Что ты вернешься, и мы уйдем к озеру, где не жарко, где лошади.
– Надеюсь, – пылко сказала Вася. – Но поспеши, Маша.
Марья убежала. Вася несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки. Она повернула голову к баннику.
– Я плакала по соловью, – сказала она, – но Марья...
– Твоя наследница, твое отражение, – ответил банник. – У нее будет лошадь, и они будут любить друг друга, как левая ладонь любит правую. Она побывает далеко, будет быстро кататься, когда вырастет, – он сделал паузу. – Если вы выживете.
– Хорошее будущее, – сказала Вася и прикусила губу, вспомнив.
– Медведь презирает домашних чертей как инструменты людей, – сказал банник. – Мы поможем тебе, чем сможем. Его сторонник боится нас.
– Его сторонник?
– Священник с золотыми волосами, – сказал банник. – Медведь сделал его своим, дал ему второе зрение, что так его пугает. Они связаны.
– Ох, – сказала Вася. Многое вдруг стало очевидным для нее. – Я убью того священника, – это была не клятва, это было утверждение. – Это ослабит Медведя?
– Да, – сказал банник. – Но будет непросто. Медведь будет защищать его.
Марья вбежала в тусклую купальню.
– Они идут, – сказала она и нахмурилась. – Думаю, они будут рады тебя увидеть.
Ольга и Варвара прошли за ней. Ольга выглядела не радостно, а ошеломленно.
– Похоже, ты вечно будешь поражать меня внезапными встречами, Вася, – сказала она. Голос был строгим, но она крепко сжала ладони Васи.
– Саша сказал, что ты знала, что я выжила.
– Марья знала, – сказала Ольга. – И Варвара. Они сказали нам. Я сомневалась, но... – она замолчала, разглядывая лицо сестры. – Как ты сбежала?
– Не важно, – вмешалась Варвара. – Мы все в опасности из–за тебя, девочка. Теперь ты снова здесь. Тебя кто–нибудь видел?
– Нет, – сказала Вася. – Они не увидели, как я выпрыгнула из своего костра, не увидели и сейчас.
Ольга побелела.
– Вася, – начала она, – прости...
– Не важно. Медведь хочет свергнуть Дмитрия Ивановича, – сказала Вася. – Чтобы тут возник полный хаос. Мы должны остановить его, – она сглотнула, но смогла ровно сказать. – Мне нужно попасть во дворец Дмитрия Ивановича.
Принцесса и воин
Отвлечение Саши сработало лучше, чем он надеялся. Туман, обученный для войны, от криков брыкался, вставал на дыбы. Стражей сбегалось все больше, пока три монаха не оказались в центре шумной толпы.
– Он здесь.
– Ведьмин брат.
– Александр Пересвет.
– Кто это с ним?
«Никто не увидит Васю», – подумал Саша. Все смотрели на него. Собиралось все больше людей. Стражи, казалось, не знали, поворачиваться к нему или от него, им не хотелось подставлять спины злому народу. Из толпы вылетела гнилая капуста и разбилась у ног лошади Сергея. Кони встрепенулись, начали взбираться по холму кремля. Летело больше овощей, даже камень. Сергей сидел непоколебимо на коне, подняв руку, благословляя толпу. Саша подвинулся так, чтобы закрывать своим телом и Туманом своего наставника.
– Это безумие, – пробормотал он. – Родион, вы оба отправляйтесь в Архангельский монастырь. Может стать хуже. Святой отец, пожалуйста. Я пришлю весть.
– Хорошо, – сказал Сергей. – Но будь осторожен, – Саша обрадовался, когда Родион и его большой конь проложили путь в толпе и пропали. Стражи выбегали из дворца Дмитрия, и оставалось узнать, доберется ли он туда раньше, чем толпа станет непроходимой.
Но они попали туда, и Саша обрадовался, когда врата хлопнули за ним, а он спустился на пыль двора. Великий князь был снаружи, наблюдал, как мужчина вел трехлетнего жеребёнка. Саша сразу подумал, что он выглядел плохо. Он осунулся, будто потяжелел, челюсть обмякла, а на лице был странный приглушенный гнев.
Священник с золотыми волосами стоял за Дмитрием, он выглядел милее обычного. Его губы и ладони были изящными, будто женскими, глаза были невозможно голубыми. Он был одет как епископ, поднял голову и слушал шум встревоженного города. На его лице не было торжества, только уверенность силы, и это показалось Саше куда хуже.
Дмитрий поймал взгляд Саши и напрягся. На его лице не было радости, только новое напряжение.
Саша пересек двор, с опаской поглядывая на священника.
– Государь, – сказал он Дмитрию официально. Он не хотел говорить об отце Сергее, пока слышал мужчина с холодными глазами.
– Вернулся сейчас, Саша? – вспылил Дмитрий. – Сейчас, когда город полон болезни и тревоги, и людям нужен лишь повод? – он замолчал и прислушался к растущему шуму снаружи. Толпа собиралась у ворот.
– Дмитрий Иванович, – начал Саша.
– Нет, – сказал Дмитрий. – Я не буду тебя слушать. Тебя посадят под замок. Молись, чтобы толпе этого хватило. Отец... скажете им?
Константин сказал идеальным тоном печали:
– Я скажу им.
Саша, ненавидя мужчину, сказал:
– Брат, мне нужно поговорить с тобой.
Дмитрий посмотрел в его глаза, и Саша мог поклясться, что в них что–то было. Предупреждение. И Дмитрий снова стал холодным.
– Ты посидишь под замком, – сказал он. – Пока я не посоветуюсь со священниками насчет того, что с тобой делать.
* * *
– Евдокия снова беременна и боится, – сказала Ольга Васе. – Она будет рада отвлечься. Я проведу тебя через врата.
– Это рискованно, – ответила Вася. – Я думала, что мы с Варварой пойдем. Слуги с посланием. Кто заметит? Или даже я одна. Или ты можешь дать мне человека, которому доверяешь, чтобы подбросил меня через стену, – она немного рассказала им о своеобразной невидимости, которую она открыла в себе в ночь сожжения.
Ольга перекрестилась и покачала головой, хмурясь.
– Какие бы странные силы ты в себе ни нашла, у Дмитрия все еще много стражи у ворот. И что будет со слугой, если его кто–то увидит? Москва почти одичала. Все боятся чумы, боятся мертвых и, конечно, Москва боится этого лета. Я – княгиня Серпухова. Я легко проведу тебя через врата. В облике моего слуги ты не вызовешь вопросов, если тебя кто–то увидит.
– Но ты...
– Скажи мне, что это не нужно, – парировала Ольга. – Скажи, что, если так все оставить, я не подвергну опасности детей, мужа и свой город. Скажи, и я с радостью останусь дома.
Вася не могла такое сказать.
* * *
Ольга и Варвара знали свое дело. Почти без слов они нашли Васе наряд слуги. Ольга сказала, чтобы ей скорее подготовили лошадей. Марья умоляла, чтобы они взяли ее с собой, но Ольга сказала:
– Сердце мое, улицы полны болезни.
– Но ты идешь, – возразила Марья.
– Да, – сказала Ольга, – но тебя вовлекать нельзя, моя храбрая.
– Заботься о ней, – сказала Вася дворовому Ольги и крепко обняла Марью.
Сестры покинули терем Серпухова в сумерках. В закрытой карете было душно, висело красное солнце. Снаружи доносился гул мятежа, гадкий запах переполнял людный город. Вася в одежде служанки ощущала себя более открыто, чем в мужской одежде.
– Нужно вернуться в твои стены до заката, – сказала она Ольге, с трудом сохраняя голос ровным. Страх снова поднимался в ней, стоило им выйти в Москву. – Оля, если я задержусь, уходи домой без меня.
– Конечно, – сказала Ольга. Она не стала бы глупо жертвовать. Вася знала, что Ольга уже рисковала сильнее, чем хотела. Они проехали пару мгновений в тишине. А потом... – Я не знаю, что делать для Марьи, – вдруг призналась Ольга. – Я стараюсь защищать ее, но она слишком похожа на тебя. Она говорит с тем, чего я не вижу. И с каждой неделей она отдаляется все сильнее.
– Ты не можешь защитить ее от ее натуры, – сказала Вася. – Ей тут не место.
– Возможно, – сказала Ольга. – Но в Москве я хотя бы могу защитить ее от тех, кто желает ей зла. Что случится, если люди узнают ее тайну?
Вася медленно сказала:
– В дикой стране есть дом у озера. Туда я отправилась после пожара в Москве. Оттуда наша бабушка, наша прабабушка. Это в нашей крови. Я хочу вернуться, когда все закончится. Я создам место, безопасное для людей и чертей. Если Марья пойдет со мной, сможет вырасти свободной. Она сможет кататься на лошадях, сможет выйти замуж, если захочет. Или нет. Оля, она зачахнет здесь. Всю жизнь она будет горевать по тому, что даже не успела ощутить.