Он сидел один над пустыней, красновато подсвеченный и обрамленный сланцем, наблюдая, как в нескольких км к юго-востоку ползут по заезженной грязи какой-то американской стройки канареечно-желтые автопогрузчики. Высота выхода породы позволяла ему, Марату, обозревать большую часть территории с почтовым индексом 6026. Его тень еще не достигла южных районов города Туксон; пока еще нет. Из звуков в засушливой тиши были только слабый и порывами горячий ветер, иногда размытый шорох крыльев какого-то насекомого, нерешительные струйки стронутых гравия и камешков, сползавших позади.
А также позади него — закат над предгорьями и скалами: разительное отличие от водянистых и каких-то унылых весенних закатов юго-западных квебекских округов Папино, где его жене требуется медицинский уход. Этот (закат) больше напоминал взрыв. Он имел место над Маратом и позади него, и Марат провел немало времени, чтобы целиком его оценить: он (закат) был раздутый и идеально круглый, и огромный, излучал кинжалы света, если прищуриться. Он завис и слегка дрожал, как вязкая капля перед падением. Он завис ровно над пиками предгорья Тортолиты за его (Марата) спиной и медленно тонул.
Марат сидел один с пледом на коленях в своей fauteuil de rollent[60] на чем-то вроде выхода породы или выступа на полпути к вершине горы в ожидании, развлекаясь тем, что наблюдал за собственной тенью. Угол садящегося света из-за спины становился все острее и острее, а известный гетевский феномен «Bröckengespenst»[61] увеличивал и растягивал его сидячую тень далеко-далеко, так что спицы задних колес покрывали целых два округа гигантской звездчатой тенью, четкие черные радиальные линии которой он мог сдвигать, легко поигрывая резиновыми ободами; а тень его головы ранними сумерками легла на большую часть пригорода Западного Туксона.
Он казался целиком увлеченным огромной игрой в тени, когда с отвесного склона над ним донесся шорох и затем дыхание, гравий и грязные камни каскадом высыпались на утес и хлынули мимо кресла и с уступа, а затем раздался характерный вопль человека, столкнувшегося с кактусом. Но Марат — он и так, не поворачивая головы, давно наблюдал за неуклюжим скольжением второго человека по великанской тени, отбрасываемой до самого хребта Ринкон, что сразу за городом Туксон, и узнал в тени, стремящейся на запад, к его собственной, М. Хью Стипли из Неопределенных Служб, дважды упавшего и матерившегося на американском английском, пока наконец его тень почти не столкнулась с монструозной тенью Марата. Раздался еще один вопль, когда падение полевого оперативника Неопределенных Служб и скольжение на спине по последним нескольким метрам вынесло его на выход породы, а потом едва ли прочь не с утеса, и Марату пришлось отпустить пистолет-пулемет под пледом, чтобы схватить Стипли за руку и остановить скольжение. Юбка Стипли неприлично задралась, а на чулках было полно затяжек и шипов. Оперативник сел у ног Марата, с освещенной красноватым спиной, свесил ноги с края, с трудом дыша.
Марат улыбнулся и отпустил руку оперативника.
— Невидимость — одно из твоих имен, — сказал он.
— Иди себе в шапо[62] насри, — просипел Стипли, приподняв ноги, чтобы оценить ущерб, нанесенный трикотажу.
Когда они встречались вот так, тайно, они говорили по большей части на американском английском. М. Фортье[63] пожелал, чтобы Марат требовал, чтобы беседы проходили на квебекском французском, в качестве маленькой символической услуги AFR со стороны Департамента Неопределенных Служб, который квебекские левые Sepératiste называли BSS, «Bureau des Services sans Spécificité».
Марат смотрел, как на востоке пустыни снова раскинулась колонна тени, когда Стипли оперся на руку и поднялся — огромная и откормленная фигура, балансирующая на каблучках. Двое мужчин вместе отбрасывали к городу Туксон странную тень-Bröckengespenst: круглую и радиальную у основания и зазубренную на вершине, т.к. парик Стипли растрепался при спуске. Гигантские протезы груди Стипли теперь указывали в дико противоположных направлениях, один — едва ли не в пустое небо. Матовый занавес истинной тени сумерек теперь очень медленно полз по Ринкону и пустыне Сонора к востоку от города Туксон, все еще во множестве км от того, чтобы скрыть их гигантские тени.
Но как только Марат признался, что не просто притворялся, что предал свою организацию Assassins des Fauteuils Rollents, чтобы обеспечить передовой медицинский уход для лечебных нужд своей жены, но действительно сделал это — предал, вероломно: притворялся теперь он только перед М. Фортье и начальством из AFR, что лишь притворялся, что подбрасывает как предатель какую-то информацию BSS[64] — как только Марат принял это решение, он лишился всякого влияния, оказавшись игрушкой во власти Стипли и его начальников из BSS: и теперь они по предпочтению Стипли общались в основном на американском английском.
На самом деле квебекский Стипли был куда лучше английского Марата, но, как говорится, c’était la guerre[65].
Марат слабо шмыгнул.
— Таким в итоге образом, мы теперь оба двое здесь, — на нем была ветровка и он не потел.
Глаза Стипли были подведены до пылающе-яркого. Задняя часть его платья перепачкалась. Макияж начал частично расплываться. Он прикрыл глаза в жесте, похожем на салют, и смотрел назад, на то, что осталось от взорвавшегося и дрожащего солнца.
— Боже ты мой, ты-то как сюда влез?
Марат медленно пожал плечами. Как обычно, Стипли казалось, что тот засыпает. Марат проигнорировал вопрос и только сказал, пожимая плечами:
— Мое время — finite[66].
У Стипли также с собой была женская сумочка или кошелек.
— А жена? — спросил он, все еще глядя наверх. — Как твоя жена?
— Не подает жалоб, спасибо, — ответил Марат. Его голос ничего не выдал. — И, в итоге, таким образом, что твоему Департаменту кажется, что они желают узнать?
Стиппли скакал на одной ноге, снимая туфлю со второй и высыпая песок.
— Ничего сверхэкстраординарного. Какая-то движуха на северо-востоке в вашей так называемой оперативной зоне, ты наверняка слышал.
Марат шмыгнул. Мощный аромат недорогих духов с высоким содержанием спирта исходил не от Стипли, но от его сумочки, которая не шла по тону к туфлям. Марат спросил:
— Движа?..
— В плане, гражданскому лицу достался определенный предмет. Не говори, что для ваших это новости. И не по пульсу ИнтерЛейса, предмет-то этот. Прибыл обычной почтой. Мы уверены, что ты слышал, Реми. Картриджная копия некоего... давай назовем это Развлечением. В плане, по почте, без предупреждения или мотива. Как гром среди ясного неба.
— Гром с неба?..
Оперативник BSS вспотел так, что румяна и тушь расплылись до непристойного состояния.
— Лицо без всякой политической ценности ни для кого, кроме министра культуры Саудовской Аравии, наделало чертовской вони.
— Медицинский атташе, пищеварительный специалист, вот ты о ком, — Марат снова пожал плечами в раздражающей франкофонской манере, которая может означать сразу несколько вещей. — Ваши департаменты желают спросить, не был ли картридж с Развлечением передан через наши механизмы.
— Не трать попусту свое финитное время, ami старый друг, — сказал Стипли. — Ситуация имела место в метрополии Бостона. Почтовые индексы показывают, что посылка шла через юго-запад пустыни, а мы знаем, что ваш маршрутный механизм рассеивания работает где-то между Фениксом и границей здесь, — Стипли хорошо потрудился над феминизированием своих выражения и жестикуляции. — Со стороны ДНС было бы раздолбайски не вспомнить о вашей выдающейся ячейке, нет?
Под ветровкой у Марата была спортивная рубашка, нагрудный карман которой был забит ручками. Он сказал:
— Мы, у нас нет информации на подобные несчастные случаи. Об этой твоей движе с неба.
Стипли пытался извлечь что-то особенно упрямо засевшее из второй туфли.
— Свыше двадцати, Реми. Вышли из строя к чертовой матери. Атташе и его жена, жена — гражданин Саудовской Аравии. Еще четыре чувака, все с документами посольства. Пара соседей или вроде того. Остальные в основном из полиции, пока слухи не поднялись выше и полиции не запретили входить, прежде чем вырубить энергию.
— Местные полицейские силы. Жандармерия.
— Местные констебли.
— Прислужники закона этого края.
— Местные констебли оказались, скажем так, не готовы к такому Развлечению, — Стипли даже вытащил и вставил стельки назад в дамской манере «стоя-на-одной-ноге-подняв-вторую-ногу-к-попе» американской женщины. Но, как женщина, он казался огромным и расплывшимся, не просто непривлекательным, но и даже вызывающим какое-то сексуальное отчаяние. Он сказал:
— У атташе дипломатический статус, Реми. Ближний Восток. Саудовец. Говорят, близок ко второстепенным членам королевской семьи.
Марат с силой шмыгнул, словно из-за заложенного носа.
— Озагадачивает, — сказал он.
— Но еще и ваш компатриот. Канадское гражданство. Родился в Оттаве в семье арабских эмигрантов. По визе — местожительство в Монреале.
— И Службы Без Определенности желают, может, узнать, нет ли тут каких подковерных связей, при которых лицо уже не такое гражданское, разорваны. Узнать у нас, не желало ли AFR сделать с ним пример.
Стипли удалял грязь с попы, обмахивая ее. Он стоял более-менее над Маратом. Марат шмыгнул.
— В наших списках на устранение нет ни пищеварительных врачей, ни дипломатического антуража. Список членов AFR был видим лично тобой. Как нет и особых монреальных жителей. У нас, как говорится, для жарки есть морепродукт побольше.
Стипли, пока обмахивался, также поглядывал на пустыню и город. Похоже, он заметил феномен gespenst своей собственной тени. Марат по какой-то причине опять притворился, что шмыгает носом. Ветер был умеренный и постоянный и по температуре примерно равный американской сушилке, выставленной на «Низко». Он издавал звук, похожий на пронзительный свист. А также звук сдуваемого песка. Далеко внизу перекати-поле, как огромные колтуны, часто мотались по межштатному шоссе I-10. Зрелищная точка обзора, краснеющий свет на обширных коричневых горах и ниспадающий занавес сумерек, дальнейшее вытягивание монструозных сиамских теней: все это завораживало. Оба не могли отвести взгляда от раскинувшегося вида. Марат умел одновременно говорить на английском и думать на французском. Пустыня была цвета шкуры льва. Их разговор не глядя друг на друга, обращение в одном направлении – это придавало беседе дух беспечной близости, как у двух друзей за просмотром картриджей или давно женатой четы. Марат подумал об этом, сжимая и разжимая поднятую ладонь и глядя, как над городом Туксон распускается и увядает огромный черный цветок.
И Стипли поднял голые руки, вытянул и скрестил, словно бы сигнализировал кому-то вдалеке, запрашивая подмогу; из-за этого над большей частью Туксона появились Х и пандативная V.
— И все же, Реми, но родился он в ненавистной твоей Оттаве, этот гражданский атташе, и связан с важным транс-нетворк-байером развлекательных программ. А дополнительная информация из офисов Бостона говорит о возможных признаках предыдущей возможной связи со вдовой автора, который, как мы оба знаем, изначально и несет ответственность за Развлечение. Самиздат.
— Предыдущ?..
Стипли достал из сумочки бельгийские сигареты — длинные, характерного женского вида.
— Жена кинорежиссера преподавала в Брандейсе, где проживала жертва. Муж тогда был с КАЭ, а проверка различных агентств показала, что жена трахалась почти со всем, у чего есть пульс, – после легкой паузы Стипли изощрился: — Особенно канадский пульс.
— Связь сексуальностью, вот что ты имеешь, значит, в виду, не политическостью.
— А сама жена, квебечка, Реми, из округа Л‘Иле – шеф Тан говорит, что она три года значилась в списке Оттавы «Personnes Qui On Doit». Бывает такая штука, как политический секс.
— Я говорил тебе все, что мы известно. Гражданские как индивидуальные предупреждения для ОНАН – не наше желание. Это тобой известно, — глаза Марата едва ли не смыкались. – А твои сиськи – они стали косоглазыми, говорю тебе. Службы Без Определенности, выдали нелепые сиськи, и которые теперь глядят в разные стороны.
Стипли посмотрел на себя. Одна из искусственных грудей (явно искусственная: они бы не дошли до гормонов, подумал Марат) почти касалась подбородков Стипли, когда наклон головы привел к появлению двойного подбородка.
— Меня просили обеспечить личное подтверждение, вот и все, — сказал он. — В целом я чувствую, что боссы в Департаменте считают весь инцидент висяком. Пошли теории и контртеории. Есть даже антитеории, постулирующие ошибку, перепутанную цель, злой розыгрыш, — его пожатие плечами с руками на имплантах вовсе не смахивало на галльское. — И все же: двадцать три человеческих существа потеряны навсегда: такой себе розыгрыш, да?
Марат шмыгнул.
— Обеспечить просил наш взаимный М. Тан? Как ты его именуешь: «Мой Бог Род»?
(Родни М. Тан-ст., глава Неопределенных Служб, признанный архитектор ОНАН и континентальной Реконфигурации, имевший влияние на Белый дом США и чья стенографистка долгое время служила также стенографисткой/jeune-fille-de-Vendredi[67] М. Дюплесси, экс— ассистента-координатора пан-канадского Сопротивления, и, как говорили, чья страстная, плохо замаскированная привязанность (Тана) к этой двойной личной секретарше — а именно мадемуазель Лурии Перек, из Ламартина, округ Л’Иле, Квебек — подняла вопросы об итоговой лояльности Тана: квебекский ли он «двойник»[68] из любви к Лурии или «тройник», только притворяющийся, что разглашает тайны, втайне сохраняя феодальную верность США, несмотря на влечение непреодолимой любви).
— Без «мой», Реми, — было ясно, что Стипли не может выправить положение грудей, не стянув решительно декольте, чего он стеснялся. Он извлек из сумочки темные очки и надел. Они были инкрустированы стразами и выглядели абсурдно. — Бог Род.
Марат проглотил готовый выскочить комментарий об очках. Стипли потратил несколько спичек, пытаясь зажечь сигарету на ветру. Вторжение истинных сумерек стирало хаотичную тень его парика. В предгорьях Ринкона к востоку от города замигали электрические огни. Стипли попытался сгрудиться вокруг спички, чтобы укрыть пламя.
Стая диких хомяков, огромная стая, пронеслась по желтым равнинам южных оконечностей Великой Впадины там, где раньше был Вермонт, поднимая пыль, сложившуюся в облако уремических оттенков с телесными формами, которое можно было разобрать от самых Бостона и Монреаля. Стая произошла от двух домашних хомяков, выпущенных на волю мальчиком из Уотертауна, штат Нью-Йорк, в начале Экспериалистской миграции в спонсируемом Году Воппера. Мальчик теперь учится в колледже в Шампани, Иллинойс, и уже позабыл, что его хомячков звали Уорд и Джун.
Грохот стаи торнадический, локомотивный. Выражение на усатых мордочках деловое и неумолимое — выражение неумолимой стаи. Они гремят к востоку по алюмо-железистой земле, сейчас залежной, обнаженной. На востоке, приглушенные бурой тучей, поднятой хомяками, — ярко-зеленые очертания переудобренных аннулярным методом лесов на месте, где раньше находился центральный Мэн.
Все эти территории теперь собственность Канады.
Что касается стаи такого размера, прошу, напрягите здравый смысл, который, если вдуматься, в любом случае должен подсказывать думающему человеку держаться подальше от юго-запада Впадины. Дикие хомяки — не домашние зверушки. Они шуток не шутят. Рекомендуется держатся подальше. Не иметь при себе ничего даже отдаленно овощного, если окажетесь на пути дикой стаи. А если все же оказались — двигайтесь быстро и спокойно в перпендикулярном направлении. Если вы американец — не рекомендуется выбирать север. Двигайтесь на юг, спокойно, но не мешкая, к какой-нибудь пограничной метрополии — скажем, Рим, штат Новая Новая Англия, или Гленс Фоллс, Новая Новая Англия, или Беверли, Массачусетс, или к тем пограничным пунктам между ними, где на дугообразных защитных стенах из анодированного люсита гигантские защитные вентиляторы ATHSCME сдерживают сочащийся вал цвета мочи тератогенных облаков Впадины и относят его далеко назад, на север, прочь, рвано, над вашей предусмотрительно защищенной головой.
Непростой английский Стипли было еще труднее понимать с сигаретой во рту. Он сказал:
— И ты, конечно, сообщишь об этой нашей встречке Фортье.
Марат пожал плечами.
— ’n sûr[69].
Стипли наконец закурил. Он был крупным и мягким человеком, того типа, как когда атлет из брутального американского контактного спорта толстеет. Марату он казался не столько женщиной, сколько извращенной пародией на женственность. На щеках и верхней губе электролиз вызвал островки красных пупырышков. Также он отставил локоть руки со спичкой, а ни одна женщина, привыкшая к грудям и потому прижимающая руку со спичкой, так сигарету не закуривает. Кроме того, Стипли неграциозно пошатывался на каблуках на неровной каменной поверхности. Стоя на краю утеса, он ни разу не повернулся к Марату спиной до конца. А Марат накрепко заблокировал колеса кресла и крепко вцепился в рифленую рукоятку пистолета-пулемета. Сумочка Стипли была маленькой и глянцево-черной, а очки, которые он надел, были в женственной оправе с маленькими фальшивыми камешками у висков. Марат был уверен, что какая-то часть Стипли наслаждалась этой гротескной внешностью и жаждала унижения полевых маскировок, которые ему предписывало BSS.
Теперь, возможно, Стипли смотрел на него из-за темных очков.
— А также о том, что я спросил, доложишь ли ты, а ты в ответ сказал bien sûr?
Смех Марата, к несчастью, прозвучал фальшиво и слишком громко — не вполне ясно, искренне или нет. Он сделал усы пальцем, зачем-то притворяясь, что подавляет чих.
— Ты уточняешь потому что из-за чего?
Стипли почесал (глупо, опасно) под краем светлого парика большим пальцем той руки, в которой была сигарета.
— Ну, ты и так уже тройник, Реми, верно? Или это уже четверник. Мы знаем, что Фортье и AFR знают, что ты здесь, со мной.
— Но знают ли мои братья по колесам, что вы знаете, что меня прислали притвориться двойником?
Оружие Марата, девятимиллиметровый пистолет-пулемет Sterling UL35 с глушителем Mag-Na-Port, было без предохранителя. Его толстая рукоятка с галечной текстурой была горяча от ладони Марата, из-за чего, в свою очередь, под пледом вспотела ладонь Марата. Ответом Стипли была лишь тишина. Марат сказал:
—...если бы я только притворялся, что притворяюсь, что притворяюсь предателем[70]...
И пустынный американский свет стал теперь печальным, больше половины круглого солнца закатилось за Тортолиты. Теперь только колеса кресла и толстые ноги Стипли отбрасывали тени ниже линии сумерек, и тени эти стали приземистыми и отступали к мужчинам.
Стипли исполнил короткий как-бы-чарльстон, играясь с тенями ног.
— Ничего личного. Сам знаешь. Одержимость осторожностью. Кто это был, кто однажды сказал, что нам платят за то, чтобы мы сводили себя с ума, про осторожность? Вы, ребята, и Тан – ваш Дюплесси всегда подозревал, что Тан был не до конца откровенным, когда сексуально сливал Лурии инфу.
Марат с силой пожал плечами.
— И как внезапно М. Дюплесси без времени ушел из жизни. До при почти нелепого подозрительных обстоятельствах, — снова с кажущимся фальшивым смехом. – Абсурдное ограбление и грипп, ну конечно.
Оба молчали. Марат заметил, что на левой руке Стипли скверные царапины от мескита.
Наконец Марат бросил взгляд на часы, их циферблат светился в тени его тела. Тени обоих теперь взбирались по крутом склону, возвращаясь к ним.
— Что до я – я думаю, что мы решаем свои аферы в более простой манере, чем ваш офис BSS. Если предательство М. Тана было неполным, мы из Квебека бы знали.
— От Лурии.
Марат притворился, что занят пледом, поправил его.
— Но да. Осторожность. Лурия бы знала.
Стипли сторожко подступил к краю и выкинул окурок. Ветер подхватил его и закружил слегка вверх из руки, на восток. Оба молчали, пока сигарета не упала на темные скалы под ними маленьким оранжевым бутончиком. Затем их молчание стало созерцательным. Что-то напряженное в атмосфере разрядилось. Марат больше не чувствовал солнца на скальпе. Вокруг смеркалось. Стипли обнаружил расчес на трицепсе и вывернул плоть на руке, чтобы изучить внимательней, накрашенные губы округлились от озабоченности.