Таким образом, мы видим, что понимание реформы и модернизации сегодня существенно изменилось. Для юриста в связи с этим встают две основные задачи: как в этом случае понимать судебную реформу (ее смысл, назначение, логику и т.д.) и какие требования общая реформа предъявляет к юридическому «цеху». К сожалению, в настоящее время осмысление обеих задач происходит неадекватно. Например, много говорят о правах человека и правовом государстве, но весьма глухо и неясно о том, что без правового обеспечения и образования невозможны ни рыночные отношения, ни достижение идеалов справедливости, ни удовлетворяющие специалистов и население развитие народного хозяйства и, что не менее важно, качество власти.
План дальнейшего движения будет таков. Сначала я охарактеризуя свой подход. Затем рассмотрю происхождение и природу права, сделав акцент на особенностях юридического мышления, поскольку кризис нашей судебной системы, естественно, касается не только организационных структур и юридических институтов, но и форм юридического сознания и мышления. Более того, именно система правовых идей, правовая наука, более широко формы правового сознания поддерживают и цементируют уже в значительной мере отжившие традиционные способы работы и мышления юристов. Затем будут проанализированы некоторые проблемы юридического познания. После этого я рассмотрю новые тенденции и идеи, складывающие в сфере юридической науки и практики.
Глава первая. Авторский подход к изучению права
1. Методология исследования
Право я буду изучать и объяснять как культурный феномен, обращаясь к культурологии, и как юридическое мышление, обращаясь в этом случае к методологии. Гарольд Дж.Берман в заключении своей книги в параграфе «За пределами Маркса, за пределами Вебера» убедительно показывает, что подход К. Маркса и М. Вебера к анализу права и социальной истории является неудовлетворительным. В частности, по поводу Маркса он пишет следующее. «В самом деле, ключ к правильному пониманию Марксовой социальной философии, возможно, состоит в том, что он интерпретировал всю историю в свете теории, которую следовало бы применять главным образом к революционным эпохам. Это помогло бы также понять, почему Маркс перенес идею причинности, характерную для XIX в. и выведенную из естественных наук, на историческое развитие. Он искал научные законы истории, аналогичные научным законам физики и химии, и нашел такие законы в историческом материализме, например закон, что в каждом обществе способ производства обусловливает классовые отношения между собственниками средств производства и несобственниками, что в свою очередь определяет политическое развитие общества.
Эта монистическая формула, которая представляется сверхупрощенным методом объяснения сложных явлений в нормальной социальной жизни, исполняет две функции в философии Маркса: объясняла революционные истоки существующих институтов и идеологических представлений и давала основу для революционной атаки на них. Сегодня, однако, теории причинности даже в физике и химии являются более сложными, а в социальной теории стало все труднее говорить о законах причинности вообще. Более уместно и полезно говорить о взаимодействии политики, экономики, права, религии, искусства, идей без расчленения этих нераздельно взаимосвязанных сторон общественной жизни на “причины” и “следствия”. Это не означает, что мы отрицаем тот факт, что какие-то цели и интересы важнее других. Нет необходимости отступать с позиций детерминизма на позиции релятивизма»[12].
А вот оценка работ Вебера: «Очевидно, веберовская классификация права на четыре идеальных типа сама по себе не дает адекватной оценки для социальной теории права. Она полезна как введение в анализ сходств и различий между различными имеющимися в истории формами правового строя, но не объясняет эти сходства и различия. Она не отвечает на вопрос: “Почему харизматическое право в одном обществе традиционализируется, а в другом – нет?” Кроме того, она даже не упоминает, а еще меньше объясняет тот факт, что западная традиция права сама по себе является сочетанием всех четырех идеальных типов»[13].
С критикой Бермана можно полностью согласиться. Тем не менее, можно понять и Маркса с Вебером: они стремились мыслить научно, авторитетом для них, действительно, выступала естественная наука, хотя Вебер посвятил обсуждению гуманитарной науки немало страниц. Марксовы понятия или веберовские идеального типа – это теоретические конструкты, действительно, больше ориентированные на ценностные установки и социальное действие их авторов (прежде всего политические и властные), чем на объяснение сложного материала культуры и истории. При столкновении теоретических соображений с эмпирическими оба великих ученых отдавали предпочтение, конечно, теории и понятиям. Отсюда определенное насилие над истиной.
Берман очень точно выражает новый подход к изучению не только права, но всех подобных популяционных сложных объектов – одновременное рассмотрение взаимосвязанных сторон этих объектов (политики, права, экономики, искусства и других), и он в своей книге так и поступает. Не менее важный принцип, провозглашаемый им, анализ традиции, которая представляет собой «нечто большее, чем историческая преемственность», а именно ‒ это «смешение осознанных и неосознанных элементов»[14].
Но Берман, осуществляя генезис права, не обсуждает специально свои понятия, возможно, и потому, что для этого нужно быть методологом, а также, вероятно, потому, что боится подмять под теорию и понятия живой нащупываемый объект. Считая себя методологом, я так поступать не могу, кроме того, думаю, что можно справиться с диалектикой взаимоотношений понятий и эмпирического материала, тем более, что опираюсь на такие предварительные замечательные исследования как те, которые провели в области права Э. Аннерс, Берман, Давид Рене. Конкретно, для меня теоретическое пространство задают два подхода – методологический, в рамках которого осуществляется рефлексия, исследование и конституирование мышления, и культурологический.
Поясняя суть культурологического подхода, Э.А. Орлова пишет: «Всюду присутствует стремление подчеркнуть специфичность аспекта рассмотрения общественной жизни; провести дифференциацию изучаемых объектов по антропогенным (а не метафизическим) или природным основаниям; построить интегральную картину изучаемой области явлений как порождаемой и поддерживаемой людьми, а не просто концептуальной целостности, идентифицировать ее как определенный “тип культуры”; использовать для ее построения принцип синхронного или диахронного сравнения объектов»[15].
Действительно, характеристика культурологического подхода здесь схвачена очень точно. Но как быть с тем, что в науках о культуре исследователи, кстати, и сама Орлова, изучают культуру именно как объект, например, они говорят об устойчивых формах культурной жизни (архаических, античных, средневековых), о культуре как особой органической системе или живом организме. Я думаю ‒ это не только образы и метафоры, а реальная попытка рассмотреть культуру как целостный объект. Только нужно учесть, что речь идет об объекте изучения, который, начиная с Аристотеля, задается как объект идеальный, то есть не только соотносимый с изучаемыми реальными явлениями, но и сконструированный таким образом, чтобы эти явления можно было мыслить научно (непротиворечиво, устанавливая истину в определенном предмете, обосновывая свои построения и т. п.; заметим, что эти принципы и требования в разные периоды развития науки уточнялись или менялись[16]).
Вероятно, одно не противоречит другому: можно характеризовать культурологический подход, можно задавать культуру как идеальный объект, можно затем говорить и о культуре как реальном объекте, имея в виду конфигурацию, «вырезанную» в реальности с помощью проекции идеального объекта. С моей точки зрения, при характеристике культуры как идеального объекта важно учесть следующие моменты. Культура может быть категорирована как социальная действительность. С одной стороны, культура порождается сознательными усилиями людей, в этом смысле это своеобразное «произведение» (как писал В.С. Библер: «мир понятый как произведение, возведенное в статус особенного всеобщего»). Сюда же относятся трактовки культуры как смыслообразования, построения картин мира, базисных культурных сценариев и т. п. С другой стороны, все эти усилия ‒ не только искусственное, но то, что становится естественным, что входит в естественное и определяет его.
Подобное оборачивание обеспечивается прежде всего языком (семиозисом). В языке, пишет Леонид Ионин, происходит и «определение ситуации»; смысл этого важного представления раскрывается теоремой Томаса: «Если ситуация определяется как реальная, она реальна по своим последствиям» <…> Лукман в написанной им совместно с П. Бергером книге “Социальная конструкция реальности” показывает, что мир, в котором живут и трудятся социальные индивиды и который они воспринимают как изначально и объективно данное, активно конструируется самими людьми в ходе их социальной деятельности, хотя это происходит неосознаваемо для них самих. Это диалектическая концепция: познавая мир, люди созидают его и, созидая, познают»[17].
Как социальная действительность культура не только законосообразна, но и уникальна. Последнее связано, в частности, с тем, что культура ‒ это форма социальной жизни. Особенность же социальной жизни в том, что отдельные культуры рождаются, живут и умирают, однако новые культуры формируются, ассимилируя переомысленный опыт и структуры ушедших или рядом существующих культур. В этом понимании культуру можно истолковать как генетический код Социума.
Мои культурологические исследования подсказывают следующий, конечно, один из возможных сценариев описания культуры как идеального объекта. На определенном этапе развития культурной активности и человеческой деятельности возникают «витальные катастрофы», «разрывы» и проблемы. Они разрешаются на основе изобретения новых знаков и схем (знаковых систем, языков)[18]. В свою очередь на их основе формируется исходный культурный опыт (ситуации, объекты, действия с ними, формы видения и понимания и т.д.). Исходный опыт в культуре не только транслируется (это необходимое условие воспроизводства деятельности), но и используется для формирования следующего культурного опыта. Для этого опять же необходимо изобретать новые знаки и схемы, создавать новые тексты. Другими словами, в культуре действует своеобразный генетический механизм, происходит филиация идей, традиций, ценностей.
Поскольку к культуре подключаются новые поколения людей, а в результате функционирования культуры возникают новые ситуации и разрывы, в ней складываются механизмы трансляции, адаптации и новаций (например, происходит переосмысление традиционных представлений, осуществляется творчество). До тех пор, пока на основе всех этих механизмов, опыта и знаковых средств удается разрешать основные проблемы, снимать разрывы, осуществлять нормальное функционирование культура живет, развивается и совершенствуется. Когда же базисные культурные сценарии и картины мира, на которых держатся все основные процессы и структуры культуры, перестают соответствовать реальной социальной жизни, наступает очередная витальная катастрофа и культура умирает.
2. Дискурс и проблемы права
Рассмотрим два основных дискурса права, в рамках которых сегодня оно проблематизируется. Первый дискурс можно назвать «нормативно-организационным», второй ‒ «социально-юридическим». С точки зрения нормативно-организационного дискурса право ‒ это система социально-институциональных норм, целиком определяющих и регулирующих поведение человека. С точки же зрения социально-юридического дискурса право хотя и может быть рассмотрено как социальная норма, но главное его назначение ‒ юридическая защита и создание условий для стабильности и устойчивого развития социальных систем.
Нормативно-организационный дискурс права. Сущность этого дискурса, доставшегося нам от советских времен, раскрывает наш известный ученый и правовед С.С. Алексеев. При этом он думает, что данный дискурс соответствует современному пониманию права. Первый срез понимания права, «осмысливаемый с точки зрения философских, мировоззренческих категорий, ‒ пишет Алексеев, ‒ это место, функции и назначение права в общей цепи явлений цивилизации, культуры. Именно поэтому тут на первый план выдвигаются понятия “свобода”, “справедливость”, “мораль”. Даже понятия “нормативное”, норма имеют в данном ракурсе глубокий и основательный смысл, отражающий потребность утверждения в обществе нормативных начал, “объективных” норм. Второй срез, осмысливаемый главным образом с точки зрения понятийного аппарата юридической науки, ‒ это особенности права как своеобразного, даже уникального социального феномена ‒ нормативно институционального образования <…> его общее краткое определение можно сформулировать следующим образом: право ‒ это система норм, выраженных в законах, иных признаваемых государством источниках и являющихся общеобязательным нормативно-государственным критерием правомерно-дозволенного (а также запрещенного и предписанного) поведения»[19].
М.Ю. Мизулин, специально анализировавший данный дискур в книге «Философия политики: власть и право», считает, что подобное понимание права не только представляет собой рецидив социалистического правосознания, но и ведет к ряду следствий, которые в настоящее время принять невозможно. Например, он показывает, что «не все общественные отношения нуждаются в нормативности, регламентанции, определенной заданности», что назначение права ‒ организованная профессиональная «защита свободы», а не любого поведения, что «государство не столько возводит право в нормативность, сколько само нуждается в праве как таковом», что «право образуется не из норм, а напротив, сами нормы есть правовое образование», что предлагаемый Алексеевым подход, это, по сути, ‒ «новый правовой тоталитаризм», что «право есть стабилизатор и гарант социальности, но ни в коем случае не сама социальность»[20] [73, с. 127-137]. С аргументами Мизулина приходится согласиться. Действительно, нормативно-организационный дискурс достался нам от старых времен и никакое его обновление или очищение не может прикрыть его идеологическую сущность как инструмента гегемонии государства.
Социально-юридический дискурс. Мизулин не ограничивается только критикой нормативно-организационного дискурса, но старается сформулировать альтернативный дискурс. Он пишет, что «Право:
1. Далеко не все, что написано и названо Конституцией или Законом.
2. Право должно закреплять не столько порядок в беспорядке, сколько обеспечивать бытие беспорядка в порядке <…> Право есть гарантия свободы и реальная возможность реализации желаний, потребностей и интересов каждого человека <…>
3. Истинное право придает общественным системам предельную устойчивость и стабильность <…> Дисбаланс власти и права приводит к произволу, проявляющемуся как слияние власти и права в виде инквизационноого процесса (что есть по своей сути легитимизированный и узаконенный произвол власти на основе правовых процедур), либо как правовой беспредел <…>
4. Далеко не все общественные отношения нуждаются в праве, нормативность права есть не что иное, как организованная защита <…>
5. “Юридическая (организованная) защита составляет основное отличительное свойство права, своим существованием обусловливающее и вызывающее другие характеристические свойства его”[21].
6. Не из норм образуется право, хотя во многом из них состоит. Право образуется из самой общественной жизни, поскольку последняя в силу своего совершенного несовершенства не может существовать без права как такового.
7. <…> При таком более широком взгляде источники права включают не только волю законодателя, но так же разум и совесть общества и его обычаи и привычки <…>
8. Государство не столько возводит право в нормативность, сколько само нуждается в праве как таковом. Право как организованная защитная деятельность во многих случаях может быть выстроено более эффективно, чем на базе или за счет государства <…>
9. <…> Право выражается не столько в законах и иных признаваемых государством писанных источниках, сколько в совокупности проявлений мышления, деятельности, мыследеятельности как регулятивной и охранительной компоненты человеческого поведения.
10. <…> Право не есть идеологема, а идеология по своей природе правовой быть не может. Критерием права является создание средств реализации сущностных способностей человека, функция права ‒ позволить любому реализовать свои способности <…>
13. Социальность и институциональность права возможны только в пределах права как условие его самодостаточности и ни в коем случае не должны распространяться на иные, неправовые, неюридические отношения <…>
14. Право внесоциально, и это мы должны открыто признать. Более того, оно надсоциально в том смысле, что является дополнительным, а не первичным условием жизнедеятельности человека, К праву человек обращается как раз тогда, когда исчерпан ресурс социальности, когда возникает рассогласование общественных отношений и требуется ликвидация рассогласования»[22].
Соглашаясь с таким пониманием права, я хочу, тем не менее, поставить ряд вопросов. Да, право не сводится к сплошной социальной нормативности, но все-таки мы говорим о нормах права и не только в связи с юридической защитой. Действительно, нельзя отождествлять право с социальностью и властью, но разве право само не вносит свой вклад в социальные и властные отношения? Если право не столько законы и другие нормативные источники, сколько деятельность, мышление и общественная жизнь, выступающие в регулятивной и охранительной роли, то каким образом тогда право может поддерживать устойчивость социальной жизни и отношений? Мизулин пишет, что сегодня «власть и право, а не только право или власть, создают или могут создать порядок из хаоса», но мы наблюдаем постоянно (во всяком случае, в нашей стране), что право делает власть слабой, а власть и государство в первую очередь действуют противоправно. Чтобы ответить на поставленные вопросы и проверить тезисы Мизулина, очевидно, недостаточно просто размышлять о праве, нужно специальное исследование.
Берман тоже подчеркивает важную роль в понятии права юридической защиты. «Право в действии, ‒ пишет он, ‒ включает правовые учреждения и процедуры, правовые ценности и правовые понятия и образ мысли, равно как и правовые правила. Оно включает то, что иногда называют “п р а в о в ы м п р о ц е с с о м”, или по-немецки Rechtsverwirklihung (реализация права)»[23]. Так как в этом построении указаны правовые учреждения и процедуры, речь, вероятно, идет и о «социальном институте» права. Однако Берман не ограничивается данным определением права, в понятие права он включает социальную функцию права: «правовая система – это стройная система мероприятий, одна из главных целей которой – дать руководство разным отделам правительства, равно как и людям вообще, относительно того, что разрешено и что запрещено»[24].
Не менее существенная характеристика права, утверждает Берман (и я в этом с ним полностью согласен), следующая: понятие права включает в себя рефлексию (осознание) права. Право, пишет Берман, ‒ это не только правовые учреждения, правовые требования, правовые решения и тому подобное, но и то, что «правоведы (включая иногда и законодателей, судей, других официальных лиц, когда они выступают как правоведы) говорят об этих учреждениях, требованиях и решениях. Право содержит в себе науку о праве ‒ правоведение, то метаправо, с помощью которого его можно и анализировать, и оценивать»[25].
Характеризуя специально западную традицию права, Берман указывает еще четыре важных момента: в западной традиции права «закон воспринимается как связное целое, единая система, “организм”, который развивается во времени, через века и поколения», «организм права продолжает жить только потому, что в нем есть встроенный механизм органичных изменений», право не зависит от политических властей, «является обязывающем для самого государства», наконец, «возможно, самая яркая черта западной традиции права – это сосуществование и соревнование внутри одного общества различных юрисдикций и правовых систем. Именно этот плюрализм юрисдикций и правовых систем и делает превосходство закона необходимым и возможным»[26].
В изложении Бермана социально-юридический дискурс права выглядит безукоризненным. Но тот же автор утверждает, что, к сожалению, западная традиция права переживает глубокий кризис.
С моей точки зрения, понятие права должно включать в себя следующие моменты, которые я формулирую в качестве рабочей гипотезы.
• Право – это деятельность над деятельностью, то есть работа целью которой является определение (задание, разработка) справедливых решений в суде, эффективных правовых норм, принципов организации института права.
• Правовые нормы (законы, вторичные правовые нормы, правовые принципы и прочее) предназначены для разрешения конфликтов и других проблем, возникающих в сферах власти, хозяйственной деятельности, взаимоотношений между людьми, группами, социальными субъектами, социальными институтами и прочее. В этом отношении право – один из важных аспектов социальности и культуры.
• Специфика правового разрешения конфликтов и проблем в том, что происходит обращение к специальному институту, предполагающему правовые процедуры, участие посредников (судий, адвокатов, юристов), принятие правовых норм, определенное осознание социального назначения права (наличия правосознания).
• Социальными предпосылками права выступают: общество, вырабатывающее критерии справедливости, социальные субъекты, к которым право прикрепляется (именно они наделяются правами), власть, выступающая гарантом реализации права.
• Право строится таким образом, чтобы периодически можно было обновлять или частично заменять правовые нормы, ориентируясь на новые условия жизни, хозяйственной деятельности, культуры. «Правовая реформа, ‒ пишет Берман, ‒ вне всякого сомнения, является повторяющейся чертой западной традиции права, начиная с эпохи ее формирования»[27].
• Как механизм культуры и аспект социальности право ориентировано на разрешение и минимизацию конфликтов и других проблем, а также удовлетворение чувства справедливости, как его понимают в данное время.
• Право представляет собой сумму знаний о праве, идеальный объект правоведения и юридической науки, систему понятий, определяющих особенности юридического мышления.
Глава вторая. Формирование римского права
1. Выбор стратегии анализа юридического мышления
Юридическое мышление, так же как и вообще мышление в современном понимании, стало складываться в античной культуре. В «Никомаховой этике» Аристотеля мы находим первые характеристики того, что с современной точки зрения, можно отнести к элементам юридического мышления. Именно Аристотель, развивая дальше и по-другому идеи Платона, задал основные элементы научного мышления и далее показал, какими особенностями обладают отдельные виды научного знания (философское, физическое, психологическое, политическое, юридическое и др.). По Аристотелю мышление в отличие от простых рассуждений ‒ это рассуждения (размышления), подчиняющиеся, с одной стороны, определенным правилам (нормам), сформулированным Аристотелям в «Аналитиках», «Топике», «О софистических опровержениях», с другой ‒ опирающихся на категории (например, такие как род, вид, начало, количество, качество, состояние и других). На основе категорий, как показывает Аристотель, строятся, если говорить в языке науковедения, идеальные объекты, именно к ним относятся знания, полученные в мышлении. Основные характеристики онтологии Аристотель рассмотрел в «Метафизике». Аристотель показал, что в характеристику мышления нужно включить также способности человека, которые обеспечивают размышления по правилам (эти правила в дальнейшем получили название логики).
Учтем теперь, что для мышления характерно развитие. При смене одних культур на другие, как правило, меняются и правила (нормы), которым подчиняются размышления, и онтология. Например, в средние века научное мышление обслуживало теологию, что привело к переосмыслению как античной логики, так и онтологии. При смене культур обычно меняется и, так сказать, основная культурная проблема и задача, что тоже влияет на мышление. Если в античной культуре ‒ это была задача построения рассуждений без противоречий и получение истинных знаний, в средние века ‒ проблема теологического осмысления и обоснования (но средствами мышления), то в Новое время главной задачей становится овладение силами природы. Короче, при анализе мышления необходимо учитывать развитие и культурный контекст мышления.
Указанные здесь характеристики мышления, с моей точки зрения, могут быть спроецированы и на юридическое мышление, в котором в этом случае необходимо различать: способы рассуждения с идеальными объектами (в ходе расследования преступлений, в судебной и законотворческой деятельности); правила и нормы юридического мышления, чаще всего они фиксируются в образцах работы юриста, некоторых нормах права, методологических соображениях в рамках юридической теории; социально-психологические обоснования деятельности юриста, т. е. описание соответствующих способностей, процессов и структур индивидуального мышления юристов; основные этапы генезиса юридического мышления; наконец, социокультурный контекст юридической деятельности, например, определенные, интересующие юристов, аспекты государства и властных отношений, социально-экономических отношений, конфликты и способы их разрешения и ряд других моментов.
2. Предыстория права
В генезисе любого культурно-исторического феномена (в данном случае права и юридического мышления) необходимо различать три важных этапа: предпосылки, происхождение и формирование (развитие). Собственно сам феномен складывается на этапе происхождения, предпосылки – это условия, процессы и факторы, которые готовят появление феномена. Все было бы относительно просто, если бы культура представляло собой целое и развивалась от одного своего состояния к другому (от архаической культуры к культуре древних царств, от античной культуры к средним векам и затем к культуре нового времени). Тогда этап происхождения феномена можно было бы локализовать относительно определенного состояния культуры и дальше охарактеризовать предпосылки и процесс формирования. Но культура не представляет собой одно целое, кроме того, следующие в своем развитии культуры часто повторяют, но в других условиях, определенные черты предшествующих культур.
На материале истории европейской цивилизации впервые эту особенность культурной эволюции подробно анализовал Эдуард Мейер. «Эд. Мейер, ‒ пишет Петрушевский, ‒ ополчается против “ложного мнения, будто историческое развитие народов, живших вокруг Средиземного моря, шло непрерывно по восходящей линии”, распространение этого мнения он приписывает “популярной философии, которая, как известно, охотно занимается теорией прогресса и, не заботясь о фактах, составляет только красивые схемы” <…> История народов, живших и живущих у берегов Средиземного моря, таким образом, действительно представляет два параллельных периода, и народы новой Европы проходили в основе ту же хозяйственную эволюцию, что и народы древнего мира, хотя и более сложную и богатую <…> Средневековая Европа не является в этом отношении следующим шагом. Средневековая Европа “начинает свое развитие сызнова, возвращается к тем же самым первым ступеням, которые давно уже были пройдены” (Эд. Мейер). Конечно и сам Эд. Мейер едва ли станет отрицать, что средневековой Европе приходилось, как мы потом увидим, начинать свою культурную историю в более сложной обстановке, что новая жизнь начиналась в Европе после падения Западной Римской империи не на пустом месте, а нередко в самых центрах умиравшей старой культуры, и некоторые элементы последней усвоивались и перерабатывались ею по-своему»[28].
Особая проблема с культурой нового времени. Если быть последовательным в культурологическом отношении, то нужно признать, что культура нового времени хотя и «стоит на плечах» античной и средневековой, тем не менее, тоже является новообразованием в том смысле, что не продолжает развитие предыдущих культур, а складывается как самостоятельный социальный организм. Таким образом, на самом деле речь должна идти не о двух линиях социального развития, а трех – древнем мире, включая античность, средних веках и частично Возрождении, наконец, новом времени.
Что это означает для нашего предмета? А то, что необходимо анализировать три области происхождения права и юридического мышления – в античной культуре, в средние века (XI-XII вв.) и в культуре нового времени и соответственно три линии предпосылок и формирования[29].
К предпосылкам первой линии формирования права можно отнести, с одной стороны, создание первых «квазиправовых» норм (древних законов Вавилона, правовых норм Моисея и т.д.), с другой – формирование индивидуального сознания человека (античной личности), будущего носителя прав, а также других социальных субъектов (союзов, групп, сообществ, партий), с третьей стороны, формирование античного общества, с четвертой – изобретение рассуждений и нормирующих их схем мышления.
Первые кваправовые нормы (я их так называю, чтобы подчеркнуть тот факт, что право еще не сформировалось) представляли собой алгоритмы (инструкции), в которых фиксировались особенности ситуации (конфликты, нарушения разного рода), а также санкции, применяемые в этих ситуациях. Здесь же зафиксированы первые попытки осмыслить и обосновать характер данных санкций. Рассмотрим пример. В законах Хаммурапи (Вавилон) написано: