Алкоголь. Разбираться не хочется. Клаэс слушает ветер в высоких кронах многовековых деревьев, ощущает его на своей коже и в спутанных волосах. Воздух всё ещё остаётся достаточно тёплым, но к началу октября он совсем остынет. Где-то рядом, в поселке, гудят трактора, рабочие собирают урожай и ждут окончания смены. Солнце начинает садиться, в его последних на сегодня лучах сухая трава и листья кажутся отлитыми из золота. Пахнет землёй. Иногда Клаэсу не хватает этого запаха в городе. Там лишь бензин, копоть и пыль. От ленивого умиротворения начинает клонить в сон, и, чтобы не поддаться ему, Клаэс ставит на землю выпитую на треть бутылку и поднимается оборвать сорняки с могил. Бабушкина заросла гуще. В последний раз Нэми ездил сюда один, Клаэс работал, а было это полгода назад. По мере возможности он старался не отпускать брата одного так далеко. Боялся, что Нэми не вернётся.
От работы Клаэса отвлекает крупная ворона, приземлившаяся на надгробие брата. Обернувшись к птице, он видит в её клюве мёртвую крысу и с ужасом замирает. Ворона поймала попутчицу Майна в траве. Она опускает грызуна на плоскую верхушку надгробья, придерживает когтистой лапой и начинает клевать её плоть, выдирая внутренности из распоротого брюха. Клаэс осторожно выпрямляется, не делая резких движений, будто перед ним не ворона, а спущенный с цепи ротвейлер. Затем страх уступает место злобе. Опомнившись, Майн поднимает с земли камень и швыряет в птицу, но промахивается. Она успевает улететь, оставив добычу на надгробии, садится на ветку высоко над Клаэсом и продолжает наблюдать за ним. Расправа над крысой была будто бы демонстративной. Майн пытается отогнать прочь эти жуткие мысли, ведь это же глупость, и, тем не менее, оставаться здесь, под пристальным взглядом пернатой, больше не хочется. Клаэс поспешно убирает свою мёртвую попутчицу с могилы брата, хватает рюкзак, бутылку и уходит, ещё долго слыша пронзительное карканье вслед и подсознательно боясь, что птица будет преследовать его.
Старый ветхий дом выглядит так, будто в скором времени намеревается развалиться, и не вписывается в нынешний облик деревни. Ставен нет, но занавешенные окна остались не тронуты. Не составило бы труда забраться внутрь, но из коренных жителей никто не посмел бы вторгнуться в жилище Зо́ры из уважения к её памяти и, наверное, страха. Должно быть, они и новым поселенцам поведали истории о ней. Клаэс с большим усилием отпирает заржавевший навесной замок и открывает тяжёлую, набухшую от влаги дверь.
В доме всё осталось на прежних местах. Бабушка любила идеальный порядок, он сохранился и после её смерти. Если бы не слои пыли, то и не поверилось бы, что здесь уже очень давно никто не обитает. Среди книг Клаэс находит потрёпанный латинский словарь и убирает его в рюкзак. Возвращение к изучению тетрадей откладывается на неопределённое потом. Растопив печку, чтобы помещение прогрелось к близящейся ночи, он долго сидит у огня и допивает портвейн. Майн пытается убедить себя в том, что всё нормально (наверное) и не происходит ничего необычного, что теперь-то он точно в безопасности, тревожиться не о чем. Галлюцинации и шизофреничные мысли – лишь следствие нервного напряжения. Ему не нужен Оливер, чтобы это понять, ни в коем случае он не станет с ним советоваться, до добра излишняя откровенность не доведёт.
Без аппетита поужинав остывшей лепёшкой, Клаэс зажигает свечу и приступает к организации спального места. Он мог бы занять кровать, на которой спал в детстве, но не захотел расстилать её. Из древнего комода Майн достаёт чистый плед, стягивает джинсовку, толстовку, брюки, разувается, ложится на неразложенный скрипучий диван и задувает свечу.
Сон не идёт. Наверное, он компенсировал его нехватку в поезде. И думать ни о чём не хочется – ни о покоящихся в рюкзаке тетрадях, ни о крысах, ни о воронах. Разве что о бабушке. Странное дело, но Клаэс внезапно осознает, что ничего не знает о её молодости. Всегда она жила в этом доме или переехала сюда откуда-то. И о своём муже Зо́ра никогда не упоминала, был ли таковой вообще, один ли отец у её детей. Дядя на этот счёт тоже не особо распространялся, да Клаэс и не спрашивал. Как же мало ему известно о своей семье, даже о собственных родителях. Нэми на вопросы не отвечал, и со временем Клаэс оставил попытки докопаться до истины. В детстве родословная не заботила его, но сейчас он с досадой ощутил себя эдаким изгоем, от которого и бабушка, и брат вечно что-то скрывали. «Расскажу, когда подрастёшь», — говорил Нэми. Ну вот он и вырос наконец а рассказать-то уже некому.
Ночную тишину разрушает шум с чердака. Уже задремавший Клаэс широко распахивает глаза. Сперва подумалось – крысы, ну и пусть. Грызуны его не пугают. Но прислушавшись, он узнаёт звук хлопанья крыльев, причём не одной их пары. Страх сковывает тело. Не двигаясь, Клаэс смотрит в потолок. Если вдуматься, ничего сверхъестественного здесь нет, птицы вполне естественным образом могли пробраться под крышу, возможно, у них там свиты гнёзда. Клаэс всегда был рациональным и рассудительным человеком, веря, что каждой странности можно найти логическое объяснение, если как следует всё обдумать. Но теперь эта уверенность покинула его. Проникающий с улицы свет фонаря позволяет видеть очертания обстановки, но лампочка начинает мигать, а в следующую минуту гаснет. Комната погружается в кромешную тьму. И в этом нет ничего необычного – пытается успокоить себя Клаэс, - просто перегорела. Вороны на чердаке становятся ещё активнее и поднимают галдёж. В противоположном углу помещения что-то падает с полки и, судя по звуку, разбивается. Клаэс больше не выдерживает, суматошно скидывает с себя одеяло, садится и дрожащими руками пытается нащупать оставленную на комоде свечу. Зажечь её получается с пятой попытки, отсыревшие спички чиркали, но не давали искру. Клаэс встаёт с дивана и освещает комнату, пытаясь рассмотреть упавший предмет. Им оказывается фотография в рамке под стеклом. На ней запечатлён он и Нэми, ему лет тринадцать, а Клаэсу - семь. Волосы он даже в детстве стричь не давал, за что брат дразнил его девчонкой. Клаэс улыбается, тогда он ещё счастлив и беззаботен, а Нэми, как всегда, хмур. Дядя сфотографировал их на полароид в один из своих приездов в огороде перед пышными высокими подсолнухами. Нэми не хотел, бабушке пришлось его уговаривать. Клаэс делает шаг вперёд, но останавливается. С чердака всё ещё доносится карканье, а пол и стены начинают едва ощутимо, но с возрастающей силой вибрировать, как если бы к дому на полной скорости приближался поезд. В повышенной сейсмической активности территория деревни никогда прежде уличена не была, но всё происходящее очень сильно напоминает землетрясение. Затрещали доски, люстра закачалась, с книжного стеллажа полетели книги, их будто кто-то невидимый выхватывал и швырял на пол. Входная дверь в комнату со скрипом отворилась настежь, а затем резко захлопнулась, и так снова и снова. Клаэс в ужасе отступает назад, наталкивается поясницей на комод и, наблюдая за творящимся в полумраке безумием, не может понять – снится ему это или происходит наяву. Так же не бывает. Полтергейсты – выдумка. Впрочем, как и дружба с крысами. Оцепеневший Клаэс в обеих руках сжимает свечу, но пламя тухнет, словно кто-то задул его. Большое зеркало, висящее напротив в трёх метрах от Майна, без видимых причин трескается, несколько осколков падает на пол. Всё это происходит за пару секунд, а затем поднимается ужасный гул. Он стремительно нарастает и почти ощутимо сдавливает виски. Клаэс роняет свечу, зажмуривается и, корчась от вспышки невыносимой головной боли, пытается закрыть уши ладонями, но это не помогает. Гул буквально внутри мозгов, от него не спрятаться. Ноги подкашиваются, Майн безвольно опускается на колени, и вдруг всё прекращается. Так же резко, как и началось. Просто «щёлк» - и стены застыли, вещи перестали сыпаться с полок, воцарилась тишина.
— Клаэс.
Он вздрагивает и нервно оборачивается к двери, вытаращившись на представшего перед ним Оливера, как на пришельца из самой преисподней. Доктор Стингрей стоит на пороге и ошеломлённо осматривает разгромленную комнату, освещая её включенным на мобильнике фонариком.
— Что… здесь произошло? — полушёпотом осторожно спрашивает он, обращаясь к стоящему на коленях перепуганному Клаэсу.
Ответить он не может. Да и что тут вообще скажешь? Он не в состоянии собраться с мыслями и понять, как, собственно, здесь оказался добрый доктор. По полу раскиданы книги, на разбитом зеркале следы крови. Клаэс замечает это и недоумевает ещё больше, потом снова вопросительно оборачивается к Оливеру и прослеживает его взгляд, направленный на руки Майна. Он так и не опустил их, всё ещё держит у ушей. Выставив свои ладони перед лицом, Клаэс не может поверить глазам. Костяшки сильно изранены от ударов.
— Клаэс… у тебя кровь из носа идёт…
Оливер больше не задаёт вопросов. Он помогает Клаэсу подняться и усаживает его на диван. Руки начинают болеть. Майн смотрит на них так, будто конечности принадлежат вовсе не ему и видит он их впервые. Оливер суетится, рыская по ящикам комода, находит выглаженные носовые платки и перевязывает Клаэсу ладони. Он не сопротивляется, выглядит пришибленным и каким-то отупевшим. Фонарь на улице снова горит.
— Тебе нужно прилечь.