Пролог
Где-то в Сиродиле.
- Хм, странно ты поступил с Азариэлем. – Немножко возмущённо констатировал седовласый человек, облачённый в имперскую тяжёлую броню.
- Я уже говорил тебе – так необходимо. Всё сейчас не в нашей власти, сколько в руках зла и хаоса. – Усмехнувшись сквозь адскую внутреннюю боль, ответил Бранд.
- Это понятно. Ну а что же Аквила? Почему именно Хай-Рок? Почему именно на родину бретонов?
- Ей тоже суждено сыграть отведённую роль. Она подобна католизатору, который лишь подстёгивает развитие событий по предрешонному и забытому пути. Она ведёт, двигает душой парня. Его действиями, чем ведёт по дороге, предрешенной, ведущей к своему наиболее благоприятному исходу.
- Жалко парня. Так офанател одним человеком, что готов спуститься за ним хоть в Обливион и сражаться с князьями Даэдра. Он так и сгинуть может. – Словно жалея по-отечески, сказал Гюнтер, скрестив руки на груди.
- Не вижу ничего для жалости. Он сам выбрал для себя этот путь. Люди, эльфы, зверорасы, все имеют свои чувства, которые ими и движут. И каждый день, всегда и везде повторяется одна и та же история: банальная любовь и обрушение надежд. Мрак. Безответность. Но случай с тем парнишей особенный. Его фантасмагоричное чувственное безумие может помочь той самой великой цели, что лелеял Орден, и стремитесь вы – Разведка и Клинки.
От отстутствия эмоций в голосе своего собеседника на душе главы Имперской Разведки пробежал холодок, но он успел подовитьвсе зачатки страха у себя.
- Может и так. Но ты не ответил на вопрос – почему Хай-Рок?
- Я уже ответил. – С лёгким возмущением начал Вольный Король. – Потому что так надо. Рано или поздно его путь приведёт именно в феодальный край родины бретонов. Именно там решится судьба.
- Чья?
- Может его, может Аквилы. А может и самого Тамриэля. Во всяком случае, я ощущаю, что это место сосредоточения судьбоностных потоков. Что-то там случится и это однозначно.
- Аквила. Ты о ней какого мнения? – Внезапно, сменив кардинально тему, вопросил Гюнтер.
- Очень странная девушка. Я её отправил в Хай-Рок лишь для того, что бы исполнить суть предначертанного пути, а не спасти от Люция. Рано или поздно он сможет отыскать её. Но сейчас пусть тешится мнимой безопасностью. Она слишком наивна и смотрит на всё очень… оптемистично. Это меня более чем удивило. Слишком мало рациональности в её действиях. Даже когда она умоляла о помощи, я не смог услышать в её голосе ноток отчаяния, хотя она пыталась это показать.
- Я понимаю, ты её недолюбливаешь?
- Нет. – Без эмоций ответил Вольный Король. – Просто она мне кажется странной. Одарённая магией девушка и такая большая наивность. Но в ней также ощущается и наглость, и спесь и эгоизм. Только она сами и не знает, что способна на это.
- Так ты всё-таки её недолюбливаешь. – С лёгкой улыбкой высказался Гюнтер.
- Ну что ж, пускай в твоём мышлении это будет так. Но всё же я чувствую, что и этому человеку придётся сыграть определённую роь. Пускай она даже сама об этом не подзевает, но её путь уже в руках судьбоплётов. И с этого созидаемого всем сущим пути ей уже не сойти. Таков рок фатализма и лишь немногим вселенным его удаётся избежать. – Бесстрастно и безрадостно заключил Вольный Король.
Глава первая. В тени мира
Спустя некоторое время. Неизвестное аббатство. Где-то у Шортхелма.
У самого подножья горного хребта на севере от величественного города бретонов, который раскинул своё могущество и славу на севере Хай-Рока, украткой скромно и без шума, оставаясь в неизвестности практически для всех, жили монахи, что причесляли себя к древнему монашескому ордену Бога Времён, великому дракону, Акатошу.
Оно было совершенно небольшим и от этого незаметным. С севера его прикрывали бретонские леса, с юга аббатство, подобно стене или каменному серому плащу накрывал горный хребет. И даже сами монахи, что в нём жили, уже начинали думать, что их забыл и сам орден Акатоша, что их братья бросили тут в тени остального мира, вечно прозябать в забвении. Но они монахи и им только нравилось уеденение, но сама мысль, что братья по вере их могут покинуть бела по сердцу колким и болезненным отчаянием. Однако молитвы и пост помогали справиться с этими невзгодами и душевным отчаянием.
Послушник Эмерик стоял у ворот и встречал либо своих братьев, которые вернулись из лесов или заблудших путников, предлагая им путь, пищу и кров, что находились в аббатстве.
Эмерик, бретонец по расе, был облачён в обычную одежду местных монахов – коричневую рясу, сшитую из грубых ниток, подпоясанную толстой верёвкой, которые выдавались как пояса. Из-за местного климата многие под рясой носили штаны и сапоги из старой кожи.
Предвратный монах был несколько угрюм. Крупные скулы, широкий подбородок, глубоко посаженные карие глаза и немытые слегка сальные волосы: всё это делало его с виду недружелюбным. Но всё же он был рад предложить каждому нуждающемуся помощь.
Бретонец отвлёкся на шорох и посмотрел назад, но его взгляду встретилась лишь стена монастыря, сложенная из камня, покрытая серой известью. И небольшая дверца, сделанная из крепких дубовых досок. Стена аббатства опаясывала полным квадратом его, защищая от всяких недоброжелателей. Несмотря на кажущуюся мирность монахов, каждый их них всё же был обучен простейшим приёмам, а кельи каждого из тридцати послушников хранилось оружие.
К стенам монастыря примыкали помещение келий, в которых жили монахи, под которыми распологались подвалы для хранения вина, пищи и одежды, а так же и прекрасная библиотека. Само главное здание, напоминавшее огромную часовню, сливалось с южной стеной, став для жителей аббатства и местом молитвы и административным центром из которого вёл своё управление аббат, который подчинялся лишь главе своего ордена и высшим представителям имперского Культа Девяти и самому императору.
Внутри стен монахи и разводили собственное хозяйство, не считая грибных полян и медовх сот за пределами аббатства. Внутри росли самые стойкие к холоду культуры: картофель, немного северной пшеницы, кабачки, тыквы. Но всё же порой этого не хватало для пропитания и поэтому частенько служители ордена Акатоша выходили за границы своего =аббатства, чтобы купить пищи у дальних торговцев.
Уши Эмерика смогли почувствовать, как сзади него заскрепели дверные петли и захрустел дуб. Он оглянулся и увидел, как аббатство покидают четверо монахов. Каждый из них на плечо закинул грязную железную кирку, а на спине висела специальная тканевая сумка, в которой игриво звенели инструменты и припасы на нессколько трудных дней.
- Ну что, Эмерик, как служба. – Внезапно, при этом добродушно и с улыбкой, спросил один из выходящих монахов.
В ответ послушник слегка усмехнулся, симитрично улыбнулся и заговорил, сбросив маску своей угрюмости:
- Всё отлично. Если Акатош благословит, то простою ещё несколько часов, не смыкая глаз. А вы, я вижу, в шахту?
- Да. – Легко, просто, но в, то, же время с осознанием таяжести предстоящего, ответил монах. – Ещё немножко железной руды, и сможем сделать новые крепления и дверные петли, а то старые почти все заржавели.
- Что ж благослови вас Зенитар, на удачную работу.
Монахи продолжили свой путь в шахту, что расположилась на юге от аббатства и стала источником железа и камня для монашеской общины. Всю железную руду они отдавали кузнецу, и он из неё для аббатства делал различные детали. В благодарность за его душщу молились в часовне…и давали литр отменного вина за заказ.
Эмерик поднял свою голову к небу. Там в вышене, которая виднелась сквозь лесные кроны, уже начинали зажигаться серебрянные предвестники чёрной ночи и медленно начинали на небосводе проявляться Мессер и Секунда – неизменные спутники Нирна, освщающие путь для путников в ночи. Парень понимал, что скоро наступит глубокая ночь и зажгуться светильники и факела в аббатстве и за его пределами, освещая эту местность, делая её подобно ореинтиру для разума во мраке, и как бы красиво это не звучало, но это было правдой. Аббатство было сосредоточением множества знаний, что покоились в его библитеке и представляли собой самую настоящую сокровищницу из знаний: от истории до алхимии, от математики до инженерии.
Послушник втянул всей грудью лесной воздух, смешанный с предгорными воздушными массами. Но ароматы деревьев, пожухшей северной травы и горной прохлабы слабо чувствовались в воздухе возле аббатства. Сильнее всего ощущалось амбре брожения и фруктовые нотки. И в самом деле, аббатство занималось многим, но лучше всего местные монахи делали фруктовое вино и даже алкоголь из таинственного и редкого винограда Джазби, который сюда некогда завезли из Скайрима.
Алкоголь, который они делали, шёл в олсновном на оплату труда ремесленников, которые случись, что сразу шли на помощь аббатству, по первому его зову, выручая его всем тем, чем смогут.
Но монахи делали не только отличную выпивку. Среди них находились и мастера рукоделия, которые были способны из дерева вырезать статуэтки. И горного дела мастера, что прежде чем прибыть сюдапрошли испытание драгоценной рудой, шахтой и киркой, отказавшись там от алчности, приучившись к братству и привыкнув к упорному труду.
Были тут все и строители, так как временами приходилось чинить собственные постройки, от воздействия стихий и главного противника всего живущего – времени, богу которого они служили. Если что-то требовалось возвести, или провести ремонт, то привлекалась вся община, и никто не смел, отлынивать от почётного и необходимого труда.
Однако, главным трудом здешних обитателей, являлась молитва и служение Акатошу. Всё же это была не торговая фактория, а аббтство, в котором вся община предовалась молитве и строгости жизни.
Эмерик понимал, что об этом месте практически никто не знает и оттого в этом месте так спокойно и прекрасно. Он готов был благодарить Акатоша и всех богов за то, что тут ничего, вродже посёлков, деревень и даже городов не было, и они вели свою простую размеренную жизнь вдали от имперской цивилизации.
Радость от одиночества не могла быть началом скорби, как могло бы показаться, ибо это было одиночество аббатства, а не челолвека или мера. Пребывая в тени от остального мира, монахи обеспечили себе мир и покой. Их обошли стороной все значимые и крупные конфликты. Войны и безумия не затронули это тихое место, оставив его в покое.
И к такому спокойствию, без всякого сомнения, стремился каждый монастырь, община или аббатство в Тамриэле. Никто из тех, кто посвящает себя бесстрастному служению богам, не должны волновать мирские проблемы, в виде войн, политических интриг и спесивых амбиций. Только стяжение и служение.
Но несмотря на такую благодать, чья суть сводилась к бесконечному уеденению, у такой скрытности были и свои минусы. Аббатство оставалось само по себе и все надежды на спасение в случае варварского налёта оставались только на самих монахов, которые не были искушены в боевых искусствах.
Если в общине случалось бедствие, то первыми, кто мог, что-то сделать были только служители аббатства. Ремесленники, врачи, алхимики и маги-эксперты не всегда могли вовремя прийти на помощь общине, а поэтому в случае проишествий различного рода вся надежда была только на самих монахов.
И взять недавнее происшествие, о котором всегда с опаской вспоминал Эмерик. Неделю назад группа собирателей ягод покинула аббатство, отправляясь на поиски сладких и целебных даров природы. Через три дня вернуля только один монах, который только всем своим видом наводил ужас на общину.
Его одежда была изорвана и превращена в уродливые ошмётки, окровавленные ласкутья на мраморного цвета коже. Его лицо отражало все глубины застывшего ужаса и боли, а в глазах, словно пласали адские огни.
Вернувшийся имперец рассказал, что они нарвались на вампира. Несмотря на численный перевес он их всех буквально поровал. И только чудом ему удалось вырваться и его убить, вогнав серебрянный кинжал прямо в гнилое сердце живого мертвеца.
После этого рассказа, с наступлением ночи, монах стал дёргаться и кидаться на собственных собратьев. Его лицо осунолось, словно сползло как испорченная маска, а изо рта полезли блестящие клыки.
«Кровь» «Жажда» – выкрикивал обезумевший имперец при каждом броске на своих друзей прямо в главной часовне.
Аббат понял, что это за болезнь и поэтому отдал единственный приказ, который считал целесообразным в этой ситуации. Всех сил братьев общины хватило лишь для того, чтобы затащить его в подвалы главной часовне и там закрыть. Ни у кого не оказалось специального оружия, чтобы убить кровососа. Оно было потеряно во время предыдущей стычке с мерзостной тварью.
Братья закрыли существо в подвале, что прикрывался массивой чугунной дверью, толщиной в четверть метров. Сколько бы тварь не скреблась в металл, но вырваться она уже не могла.
И теперь по ночам слышны дикие вопли и стоны безумного существа, которое каждый вечер пытается выбить эту дверь и порвать и опустошить каждого, кто раньше был ему братом.
Конечно, кинжал потом нашли, но никто не спешил заходить в «клетку» к оголодавшему вампиру. Никто не желал сразиться с тем, чья скорость мысли немыслима, сила удара безмера, а реакция практически неуловима. И всё это усиливалось глубинным голодом, который взывал лишь к одному инстинкту – убивать.
Тем временем аабат дал распоряжение – спешить в город и отдать просьбу иерарху их монашеского ордена. И если они об общине ещё помнят, то пусть пошлют к ним рыцаря или наёмника, чтобы он убил обезумевшую тварь.
Но снова рок настиг общину. Посланника нашли чероез несколько дней в ужосающем состоянии. Его разодрал медведь, оставив лишь куски мяса. Животное не пощадило даже послания, попросту съев его, оставив лишь огрызки. И снова монахи могли лишь молиться богам, ибо надеяться было больше ненакого. Послание было отправлено вновь, но все вести о посланнике были потеряны, как будтоон канул в безвестность.
И всё это стало следствием только того, что всё аббатство проживает в тени от остального мира, скрывшись от него в тени лесов и гор. Никто, кроме них не знал, о проишествии и разбираться с этим чудовищем только им.
Случись это в городе, деревне или даже на их отшибе, то эта проблема исчезла бы намного раньше, но суть существования диктует, обстоятельства и правила жизни, в которой оказались монахи.
Но недавно тут объявилась одна особа, на которую Эмерик возложил надежду, несмотря на то, что она не выглядела многообещающе и не была похожа на сурого воителя.
Девушка вышла к аббатству густой ночью. Вчера. Она была облачена в чёрные одеяния, которые могли бы использовать агенты или слуги Даэдра. Она была облачена в тканевый чёрный плащ, с широким капюшоном, покрыввший такую же по цвету кофту. На ногах были обычные тёмные штаны из приличной ткани, уходившие под невысокие сапоги, что даже не доходили до середины голени.
Бретон-предвратник смог лишь слегка углядеть черты лица девушки, определив, что по расе она была такой же как и он. Из-под капюшона слегка выглядывали светлые волосы, имевшие цвет золота, широковатый нос, с еле заметной горбинкой и островатый подбородок. Всё остальное, увы, было скрыто под капюшоном.
Она сказала, что хотела бы встретиться с аббатом, так как заблудилась в этих местах, и ей нужно было выйти к одной деревни. Но Эмерик предложил ей свою помощь навигатора, так как сам досконально знал эти места. В ответ девушка лишь игриво слегка усмехнулась и всё же продолжила просить аудеенции у главы их аббатства, уже уверяя в том, что сможет чем-нибудь помочь им.
И тогда она призналась, что шла довольно долго, истаптывая все возможные дороги, и хочет, есть и спать. И в этот момент, когда Эмерик услышал о нужде, он смилостивился и позволил себе пропустить таниственную гостью в пределы аббатства и сам пошёл оповестить аббата о том, что его ожидают.