ЕЩЕ О НЕКТАРНЫХ ПАСТБИЩАХ 2 глава

Совсем недавно начато разведение некоторых насе­комых, паразитирующих на насекомых-вредителях, на­подобие теленомуса — губителя вредной черепашки, или ведалии — истребителя червецов. Но все это пока (за исключением тутового шелкопряда) в более или менее ничтожных размерах.

По-настоящему широко и массово используется че­ловеком все еще только один вид насекомых — евро­пейская пчела, которую Линней в 1758 году назвал «медоносной» (апис мелифера), а в 1761 году предло­жил переименовать в «делающую мед» (апис мелифи-ка). Несмотря на бесспорно большую точность второ­го определения, оно мало привилось: пчелу у нас боль­ше знают под названием медоносной.

Открытие пчелы как полезного насекомого можно отнести к числу важных событий в истории человека. Только сейчас становятся понятны и обозримы послед­ствия этого открытия, которое было сделано еще, по крайней мере, трижды.

Жители Индии и всех южных стран тихоокеанского побережья давно оценили достоинства местных индий­ских пчел. (В диком состоянии такие пчелы встре­чаются и в нашей дальневосточной тайге.) Однако вне Индии индийские виды хуже поддаются прируче­нию и одомашнению, и потому везде широко вводится в культуру пока только пчела медоносная.

Была своя пчела и у жителей Америки.

В те времена, когда корабли европейских морепла­вателей бросили якорь у берегов Центральной Аме­рики, индейцы получали мед от крохотной пчелы-мелипоны, которая живет в горизонтальных сотах, поддерживаемых восковыми колонками. Темная, в бе­лых кольцах и покрытая золотым пушком, американ­ская пчела мелипона использует свои соты для воспи­тания личинок, а мед складывает в отдельно устраи­ваемые кувшины из темного воска, обладающего це­лебными свойствами.

Нет сомнений, что если бы в Европе не было пче­лы, обладающей значительно большими достоинства­ми, чем мелипона, завоеватели Америки вместе с золо­том и драгоценными камнями, отнятыми у туземцев, ввезли бы в Европу в качестве заокеанской диковины и бутылочные тыквы, в которых индейцы разводили мелипону. И, наверное, тогда мелипона летала бы во всем мире, как летает ныне европейская пчела.

Случилось обратное.

Спустя столетие после открытия Америки сюда бы­ли завезены из Европы первые семьи вересковой пчелы медоносной, которая быстро освоилась на новом кон­тиненте, почти полностью вытеснив из культурного пчеловодства мелипону.

И в Австралии, как свидетельствует Дарвин, ме­стные виды пчел оказались вытесненными в куль­турном пчеловодстве завезенной сюда европейской пчелой.

Итак, даже еще не осознав, не представляя себе в полном объеме всего значения пчелы, разные народы, живущие на разных континентах, в разные эпохи, не­зависимо друг от друга увидели и отобрали, приспосо­бив к своим целям, это насекомое.

Но вот странное обстоятельство, на которое давно обратили внимание натуралисты: все растения и жи­вотные, более или менее давно одомашненные и при­рученные человеком, очень резко изменились под его воздействием; пчелы же остаются как будто неизмен­ными.

Сорта и породы возделываемых и разводимых людьми растений и животных теперь несравненно раз­нообразнее, а различия между ними много шире, чем различия форм, которые в естественном состоянии счи­таются отдельными видами и даже отдельными ро­дами.

Достаточно вспомнить лошадей, овец, собак или кур, голубей, канареек с их поразительными породны­ми особенностями, в которых с такой живописной на­глядностью отражена почти безграничная изменчи­вость домашней живности.

А ведь певчие канарейки, например, разводятся, как известно, совсем не так давно. Да и на голубей люди впервые обратили внимание спустя много времени пос­ле того, как безвестный художник из Паучьей пещеры изобразил сцену охоты на пчел.

Почему же и сегодня еще существуют только при­родные, географические разновидности медоносной пчелы, но нет ни одной, созданной искусственным отбо­ром культурной породы?

Почему медоносные пчелы составляют почти един­ственное и наиболее четкое исключение в массе ко­ренным образом измененных человеческой деятельно­стью растительных и животных видов?

Не без оснований утверждают многие биологи, что пчела находится пока только в полудомашнем состоянии, что века пчеловодной практики мало ска­зались на ней.

Пчелы, слетевшие с пасеки, прекрасно уживаются на воле, нисколько не страдая от того, что они ушли из-под опеки человека.

В то же время, если сегодня в дремучем лесу выку­рить из дупла векового дерева живущий здесь рой и переселить его на пасеку, то окажется, что ни в строе­нии тела пчел, ни в важнейших чертах внутреннего жизненного уклада семьи даже и весьма наблюдатель­ный пчеловод не обнаружит каких-нибудь существен­ных отличий от ульевых пчел.

Отличия эти оказываются заметными, пожалуй, лишь в одном: в отношении диких пчел к человеку. Открытые недавно на Урале, в Бисертском и Шалин-ском районах Свердловской области, горнотаежные пчелы отличаются, как сообщают пчеловоды, весьма злым нравом.

Если даже вылетевший из обжитого пчелами дупла векового дерева рой таких лесных дикарей удается за­манить в «вешанку» — колоду, привязанную к стволу, то это еще только полдела: снять вешанку не так-то просто. Овладеть поселившимся в колоде роем может лишь достаточно находчивый охотник.

— Кто оплошает, того пчелы запросто ссаживают с дерева, — посмеиваются бывалые пасечники.

Да и взятые рои тоже нельзя считать верной добы­чей: если сразу перегнать пчел в современный рамоч­ный улей, толку не будет. Считается, что их полезно сначала год-другой продержать в колодах. Эти пчелы весьма нетерпимо относятся к попыткам пасечника вмешиваться в жизнь гнезда и в ответ на такие попыт­ки нередко покидают улей и слетают «к себе», то-есть в тайгу.

Во всех остальных чертах дикие пчелы мало отли­чаются от одомашненных, которые издавна находились под опекой пасечников и уже в течение многих по­колений обитают в рамочных ульях, на сотах, отстро­енных из фабричной вощины. А ведь почти все культурные растения и животные настолько сильно перестроены естественным отбором, что очень труд­но, а порой и невозможно опознать их диких предков.

23

Чарлз Дарвин, признавая, что пчела есть «наиме­нее изменчивое из всех домашних животных», объяс­нял это тем, что она, даже обитая на пасеке, «питается самостоятельно и в большинстве отношений ведет есте­ственный образ жизни».

Очень поучительно будет разобраться в том, что представляет собою этот естественный образ жизни пчел, и, приглядевшись к нему внимательнее, обнару­жить те его особенности, которые, сделав пчелу наиме­нее изменчивым из всех домашних животных, дали возможность человеку из десятилетия в десятилетие все быстрее и быстрее расселять пчел в нынешнем их полудомашнем состоянии во всех пяти частях света, во всех странах и областях, от субарктики до тропиков.

Мировое первенство по количеству пчел издавна и прочно держит наша родина.

В центральной лесной и лесо-степной полосе Со­ветского Союза распространены и разводятся темные лесные пчелы, на юго-западе — украинские, степные, на юге — всесветно прославленные породы древних кавказских долинных и горных пчел — желтых, серых...

Все это — «географические расы», естественные породы вида медоносной пчелы.

Они различаются не только размерами и окраской, но и некоторыми заметными особенностями строения тела и поведения.

Кавказские пчелы, к примеру, «добрее» лесных пчел. Впрочем, мы вправе считать, что относительно более мирные повадки кавказских пчел, одомашнение которых начато, видимо, много раньше, есть признак, созданный воспитанием и искусственным отбором че­ловека.

Природные же различия между породами воспита­ны различием естественных условий и имеют опреде­ленно приспособительный характер. В северных обла­стях, где периоды медосбора короче и цветы богаче нектаром, хоботки у пчел короче. В этих же северных

областях годовые температурные колебания резче, и зрелый мед в ячейках запечатывается более сложным способом, чем на юге. Северные пчелы, запечатывая мед, оставляют под крышечкой свободным небольшое пространство, и изменение объема меда под воздей­ствием меняющихся температур не разрушает кры­шечку...

Но не будем забегать вперед: нам надо сначала за­глянуть хотя бы на небольшую пасеку.

В стороне от жилья и колхозных служб, на поляне, обсаженной ивой, кленом, липой, рядами расставлены десятки белых, синих, желтых стандартных ульев. Не­которые из них — под навесом, на весах: по их пока­заниям контролируется ход медосбора. Посреди поля­ны на невысокой подставке — бочонок, от которого по извилистому желобку, проточенному в покатой доске, сбегает непросыхающий ручеек пчелиного водопоя.

Прогретый жаркими лучами летнего солнца воздух насыщен приторным, хмельным запахом меда, цве­тов, воска.

Полдень звенит, тысячами струн отмечая воздуш­ный путь пчел, жужжащих в полете.

Человек в широкополой шляпе, обшитой спускаю­щейся на плечи и скрывающей лицо густой темной за­щитной сеткой, проверяет номер на стенке очередного улья и, подымив дымарем в леток, снимает крышку. Он сбрасывает лежащую под крышкой подушку, при­поднимает холщовый потолок пчелиного жилья и на­правляет в раскрываемое гнездо пухлую струю клу­бящегося дыма, от которого тысяч сорок-пятьдесят живущих здесь пчел бросаются к сотам и припадают к медовым ячейкам. Можно думать, что этот инстинкт издавна закреплен у пчел. Почуяв дымный запах лес­ного пожара, обитатели дупла заправлялись медом для бегства из опасного района.

Пока пчелы пьют мед, пасечник быстро, но не то­ропясь, один за другим извлекает из улья и осматри­вает соты в легких деревянных рамках. Заглядывая

в ячейки, пчеловод читает в них, как в открытой книге. По тонким приметам и подробностям опреде­ляет он состояние пчелиной семьи и угадывает ее потребности.

Знание законов пчелиной жизни подсказывает ему меры, направленные к тому, чтобы десятки неутоми­мых и своенравных насекомых каждой семьи выполня­ли его волю, и не только усерднее строили восковые соты, заливая их медом, но и вылетали из улья не ку­да попало, а по маршруту и путевке агронома.

ПЧЕЛА И ЕЕ ОРУДИЯ

Беглый обзор анатомического строения пчелы.—Чем молодая пчела отличается от старой. — Два вида пчелиных глаз. — Рот, хоботок и язычок с ложеч­кой. — Усики. — Летные свойства и особенности крыльев и тела. — Орудийный характер органов.— Медовый зобик и второй рот пчелы.

На одного советского человека приходится многим больше тысячи медоносных пчел. В самом деле: р. Советском Союзе еще в 1940 году было зарегистри­ровано до десяти миллионов пчелиных семей, каждая, по крайней мере, из двух, трех и больше десятков ты­сяч насекомых. Удивительным могло бы поэтому показаться не то, что все хорошо знают пчелу, а ско­рее то, как редко попадается она многим на глаза.

Впрочем, здесь требуется напомнить, что большин­ство людей видит только так называемую рабочую пчелу, а еще точнее — только взрослых рабочих пчел, которые, разлетаясь в степных местах иногда за четы-ре-пять километров от гнезда, а при определенных условиях и значительно дальше, пробираются в са­мые укромные уголки, где цветет хоть какое-нибудь медоносное растение.

Гораздо реже непосвященному удается видеть вне пасеки пчелиных самцов — трутней.

Еще реже и совсем немногим удавалось лицезреть

пчелиную самку — матку. Наиболее долговечная из членов пчелиной семьи, она за весь год иногда лишь трижды — и то обычно на считанные минуты — поки­дает гнездо: в первый раз для учебного, ориентировоч­ного вылета, для ознакомления с местностью, второй раз — при брачном полете и в последний раз — с роем, когда часть семьи переселяется.

Что касается молодых пчел, то их, как правило, ви­дят одни лишь пасечники.

Впрочем, молодая, только что появившаяся на свет рабочая пчела по внешности мало отличается от старой. Пчела не бывает «маленькой», «растущей». Она рождается сразу взрослой, сформированной. Моло­дость ее проявляется лишь в том, что она еще не от­лучается из гнезда; свидетельство ее возмужалости — первый вылет.

Матка и трутни настолько отличаются от рабочей пчелы, что их придется рассмотреть особо. Сейчас речь пойдет только о рабочей пчеле.

Пчела имеет примерно двенадцать-четырнадцать миллиметров в длину, пять-шесть миллиметров в вы­соту. Вес ее — около одной десятой грамма. Это вес натощак. В пчеле, нагруженной пищей, бывает до по­лутора десятых грамма.

Пчеле приходится иной раз поднимать в воздух еще большие тяжести: вылетая из улья, с трупом трут­ня, она несет почти две десятые грамма, то-есть, вдвое больше, чем весит сама.

Химический анализ высушенного тела пчелы обна­ружил в нем около двадцати элементов, включая та­кие, как алюминий, фтор, но больше всего углерода, азота и кислорода в сложных серных и фосфорных соединениях.

Маленькая, хрупкая в своем тонком пружинящем панцыре из хитина, пчела заслуживает внимания не только как летательный аппарат, но одновременно и как химическая лаборатория. Более или менее водяни­стый нектар, высосанный из цветков, уже в теле летя­щей пчелы начинает изменяться в медовый полуфаб­рикат, который в улье будет доведен до состояния меда.

Мука пыльцы, собранной с тычинок растений, слег­ка сдабривается медом и становится химически отлич­ным от пыльцы тестом обножки, которая в гнезде бу­дет превращена в пчелиный «хлеб» — пергу.

В «Стране Муравии» А. Твардовского хозяйка, уго­щая Никиту Моргунка,

...подает

С пчелиным «хлебом» пополам

В помятых сотах мед...

Перга — важнейшая составная часть корма взрос­лых насекомых и личинок.

Темная голова, оснащенная парой жгутообразных двенадцатичлениковых усиков и сидящая на белом тя­же шеи (его видели только те, кто вблизи наблюдал, как пчела наклоняет голову), темная грудь с двумя па­рами прозрачных крыльев и тремя не похожими одна на другую парами ножек, постоянно подвижное брюш­ко — вот, собственно, и вся пчела при первом взгляде на нее.

При таком беглом и общем обзоре она ничем не примечательна.

Но ее стоит рассмотреть под увеличительным стек­лом.

Треугольная голова пчелы покрыта седой щетин­кой. По бокам головы двумя выпуклыми светособи-рающими линзами расположены два больших черных глаза, состоящие примерно из пяти тысяч трубчатых столбиков — фасеток — каждый. Зрительные ощуще­ния, воспринимаемые этими сложными глазами, скла­дываются, как показали исследования, из отдельных точек, наподобие фотографий, печатаемых в книгах. Их относят к разряду тех, которые на языке специали­стов носят название мозаичных, или сетчатых. На те­мени пчелы находятся три простых маленьких глаза.

В самый яркий солнечный день пчела выходит из темного гнезда и летит, смотря во все десять тысяч немигающих боковых фасеток и три циклопических глаза на темени.

29

Покрывая отдельные глаза светонепроницаемым — «слепым» — лаком и следя за поведением оперирован­ных таким образом насекомых, удалось установить, что пчела видит только с помощью сложных глаз, а простые глаза служат лишь для повышения общей светочувствительности насекомого.

Стоит добавить, что у молодых и взрослых пчел глаза видят по-разному. Чем старше пчела, тем луч­ше различает она свет, тем сильнее тянется к нему.

Доказано, что на расстоянии в один миллиметр взрослая пчела различает предметы размером в во­семь микронов. Из этого можно бы заключить, что острота зрения пчелы в полтораста с лишним раз пре­восходит человеческую. В то же время по так назы­ваемой разрешающей способности глаза зрение у пче­лы в сто раз слабее, чем у человека.

Большинство ученых, исследовавших зрение пчел, сходится пока только на том, что пчелы довольно бли­зоруки и даже на небольшом расстоянии хорошо ви­дят лишь движущиеся предметы. Это особенно ясно доказано было в опытах, проводившихся в темной ка­мере с мерцающими экранами и полями разной часто­ты мерцания.

Способность различать цвета у пчел развита сла­бо, однако не настолько, чтобы пчела ровсем не раз­биралась в красках.

Если на столике, установленном неподалеку от улья, положить рядом хотя бы десяток разноцветных листов бумаги — черный, белый, красный, розовый, оранжевый, желтый, зеленый, синий, фиолетовый, го­лубой — и на один из листов выставить плошку со сладким сиропом, а на остальные — точно такие же плошки с чистой водой, пчелы очень скоро начнут прилетать за сиропом и будут безошибочно находить плошку со сладким кормом.

Пусть она побудет какое-то время на синем листе, чтоб пчелы запомнили цвет места, где их ждет под­кормка. Если затем плошку с сиропом перенести, ска­жем, на желтый лист, а на синем поставить плошку с водой, пчелы долго еще будут прилетать на синий лист, даже при том условии, что порядок расположе­

ция всех цветных листов на столике будет меняться и самых разнообразных комбинациях.

Когда цветное зрение пчелы было подробно иссле­довано по этому методу, оказалось, что красного цве­та пчела совсем не воспринимает, смешивая его с тем-носерым, зеленый путает с синим и желтым. Длинной серией новых остроумных опытов, в том числе опыта­ми на матерчатых и бумажных цветках, было уста­новлено, что пчела видит белый, желтый и синий цвета, а все остальные различает лишь по степени яркости.

Но те же глаза видят и нечто скрытое от зрения человека. Только применяя фотопластинки с особой эмульсией, можем мы наблюдать мир, освещенный ультрафиолетовой частью спектра солнечных лучей. Пчелы воспринимают эту часть луча, и есть данные, позволяющие подозревать, что в темном для нас ультрафиолетовом свете пчелы способны видеть сквозь лепестки цветков, как мы видим сквозь стекло, плек­сиглас, целлофан.

Давно проведены опыты, в которых наряду с про­стым различением красок исследовалось в разных комбинациях и контрастное (синий цвет на сером фо­не, серый на желтом, желтый на фиолетовом). Дан­ными, добытыми в этих опытах, окончательно установ­лено, что красные цветки воспринимаются пчелами как темносерые; пурпурные, как синие; белые, как зеленые; зеленые, как желтоватые...

Клумбу красных маков, обсаженную белыми мар­гаритками, пчелы видят совсем не так, как люди: ма­ки для них почти черные, маргаритки — зеленые, га­зон — светложелтый...

Глаза занимают верхнюю часть головы. Нижняя ее часть образована четырехчелюстным аппаратом рта (нижние две челюсти являются частью губы). Не­смотря на такое количество челюстей, пчела, вопреки тому, что о ней часто говорят, практически не способ­на прокусывать кожуру плодов. Челюсти ее двойными клещами раскрываются в стороны. Книзу спускается длинный хоботок, который в действии выпрямляется, отгибаясь, как лезвие перочинного ножа.

Со дна глубоких цветков пчела с помощью хоботка высасывает нектар, будто полой соломинкой.

Если нектар густ, диаметр трубки, образованной ротовым устройством, увеличивается. Если в цветке мало нектара, он вылизывается «ложечкой» — кончи­ком гибко извивающегося, как тонкий червячок, мох­натого и, что очень неожиданно, совсем красного языч­ка, вся длина которого составляет почти половину длины тела.

Пчела может справиться и с сухим кормом: сахар, например, она смачивает слюной и водой, а потом всасывает раствор хоботком.

Все в целом ротовое устройство высоко совершен­но. Сложные движения челюстей и хоботка с язычком позволяют пчеле в зависимости от условий лакать, слизывать или засасывать корм.

Недаром анатомы считают рот пчелы «наиболее универсальным аппаратом для приема пищи». Агро­номы, однако, не скрывают того, что они больше всего недовольны в пчеле именно хоботком. Познакомившись с их соображениями по этому вопросу, мы признаем, что они правы.

Вкус развит у пчелы довольно хорошо. Сахарный сироп она сосет, очень верно разбираясь в концентра­циях. Достаточно насыщенные растворы берет охотнее, чем жидкие. Кислое и соленое она различает примерно не хуже человека, но от сладкого, казалось бы, саха­рина отказывается. В то же время сахар, смешанный с горчайшим хинином, пчелы преспокойно берут, явно не реагируя на горечь.

Органом вкуса у пчелы является не один только язычок: пчела, вступившая ножкой в каплю сахарного сиропа, сразу отгибает хоботок и принимается вычер­пывать корм, чего она никогда не сделает, если всту­пит ножкой в каплю соленого, например, раствора.

Очевидно, при некоторых условиях пчела может воспринимать вкус и ножками и усиками.

Длинные членистые усики пчелы постоянно нахо­дятся в движении. Как и волоски, разбросанные по всему телу, они служат органами осязания. Те же по­лые усики с их шестью тысячами чувствительных пор

32

На заснятом участке сотов около полутораста пчел. В сильной семье их может быть 30 — 50 тысяч, даже больше.

Неоценимую помощь оказали исследователям пчелиной семьи стеклянный улей и способ метки пчел.

одновременно являются как бы обонятельными антен­нами.

Пчелы с остриженными усиками не находили кор­ма по запаху.

Роль усиков как органа связи пчел с внешним ми­ром была изучена в серии чрезвычайно кропотливых опытов. Исследованиям подверглись не только пчелы с обоими остриженными сяжками, но и с одним и, на­конец, с сяжками, от которых отрезалось разное число члеников. В этих опытах выяснилось, что чем меньше члеников имеется в усиках пчелы, тем слабее ее обо­няние.

Итак, для восприятия вкусовых ощущений у пчелы приспособлены и язычок, и ножки, и усики.

Что касается звуков, то до сих пор не установлено, с помощью каких органов они воспринимаются пче­лами.

Часть пчеловодов считает на этом основании, что пчела глуха. Другие, наоборот, убеждены, что пчела не только слышит, но, кроме того, чутко улавливает даже легкие сотрясения предметов и колебания воздуха.

Действительно, орган слуха у пчелы не открыт. Однако если с помощью электрогенератора, установ­ленного на определенное число колебаний, воспроиз­вести звук, издаваемый молодой маткой, недавно вы­шедшей из маточника, можно видеть, что пчелы на сотах отвечают на этот звук очень характерной реак­цией: как и при звуке естественного «голоса» матки, они замирают на мгновение. Больше того: на этот звук отзываются и зрелые матки, еще не вышедшие из маточников. Звуковой сигнал, отправляемый через электрогенератор, определенно доходит до пчел.

И это еще не все.

Недавно с помощью прибора, регистрирующего ко­ротковолновые звуковые колебания, удалось услышать невоспринимаемые вообще человеческим слухом голо­са различных пчелиных семей, и беззвучное пение мас­сы пчел, слетевшихся на кормушку с медом, и призыв­ные сигналы пчел, толкущихся у летка улья и на при-

 

Пчелы

летной доске, и даже путевые сигналы, которые подает летящая пчела.

Начав изучение всех этих ультразвуков, производи­мых пчелами, исследователи пчелиной жизни вступили в область, где все еще неизвестно и где их ждут са­мые неожиданные открытия.

Чем подробнее изучается работа органов чувств пчелы, тем отчетливее встает перед нами причудливая картина мира, в котором живет рядом с нами это че-тырехкрылое создание.

Все в этом мире неожиданно смещено, все отмечено фантастическим своеобразием.

Вкус пищи здесь может познаваться лапками. Раздражения обоняния и осязания, переплетающиеся в рядом расположенных нервных клетках, сливаются, как доказывают некоторые исследователи, в одно, незнакомое человеку, ощущение. Голоса и шумы, кото­рые доходят до нашего слуха, оказываются для пчелы беззвучными, хотя она слышит ультразвуки, лежащие за границей человеческого восприятия. Даже обычные краски неба и земли пчелы видят не такими, как люди. Само солнце светит им иначе.

И все же люди успешно исследуют этот «нечелове­ческий» мир, узнают о существовании того, о чем они не знали, что они не слышат, чего не видят, чего не чувствуют сами.

«У муравьев иные глаза, чем у нас, — писал Ф. Энгельс, — они видят химические (?) световые лу­чи..., но мы в познании этих невидимых для нас лучей ушли значительно дальше, чем муравьи, и уже тот, факт, что мы можем доказать, что муравьи видят вещи, которые для нас невидимы, и что доказательство этого основывается на одних только восприятиях н а-ш е г о глаза, показывает, что специальное устройство человеческого глаза не является абсолютной границей для человеческого познания».

Мы знаем уже, что и специальное устройство чело­веческого уха тоже не является абсолютной границей для человеческого познания.

Марксистская философия давно доказала, что, несмотря на относительное несовершенство органов чувств человека, свидетельства их вполне достовер­ны и что, опираясь на них, люди могут уверенно дви­гаться вперед по пути познания. Диалектический мате­риализм неустанно разоблачает одно за другим все ухищрения идеалистов, отстаивающих непознавае­мость объективного мира.

«Наши знания о законах природы, проверенные опытом, практикой, являются достоверными знаниями, имеющими значение объективных истин», — учил И. В. Сталин.

«Исторически условны пределы приближения на­ших знаний к объективной, абсолютной истине, но безусловно существование этой истины, безуслов­но то, что мы приближаемся к ней», — писал В. И. Ленин.

Ф. Энгельс указывал, что «мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления при­роды тем, что мы сами его производим, вызываем его из его условий, заставляем его к тому же служить на­шим целям».

К. Маркс в своих работах неоднократно подчерки­вал, что ученый, мысленно воспроизводя действитель­ность, вскрывает ее свойства и законы, благодаря чему человек получает возможность изменять ее в соответ­ствии со своими нуждами, причем человек в практике доказывает «истинность, т. е. действительность, мощь, посюсторонность своего мышления».

Для изучения вещей, для проникновения в сущ­ность явлений, для раскрытия природы процессов и их движущих сил необходима деятельность мышления, которое, опираясь на показания чувств, под неусып­ным контролем практики оказывается дальновидным, чутким и острым орудием познания.

В процессе познания умение воспроизводить явле­ние природы, вызывать его из его условий было и остается одним из самых могучих и доказательных средств установления правильности знаний человека, проверки истинности его представлений о сущности предметов и явлений.

3* 36

Вот почему мы имеем все основания вполне досто­верными считать добытые исследованием знания, про­ливающие свет на законы, действующие в причудли­вом, на первый взгляд, мире пчел.

Но природа никогда сама не раскрывает своих тайн.

Раскрытие закономерностей живой природы часто требует огромных жертв труда, терпения, настой­чивости. Высокие подвиги ума, подлинные победы во­ли, рожденной благородным устремлением к точному знанию, живут в тысячах правильно поставленных экспериментов ученых, в тысячах успешно завершен­ных поисков исследователей. История науки знает мно­жество опытов, поразительных по тонкости замысла и технике исполнения, строгих и отточенных мыслью, прекрасных и воодушевляющих, как истинные творе­ния гениев. Вспомним хотя бы опыты К. А. Тимирязе­ва, в которых изучалось значение разных частей спект­ра для процессов ассимиляции, протекающих в хлоро­филле зеленого растения. Вспомним опыты физика П. Н. Лебедева, взвесившего силу давления, произво­димого солнечным лучом. Вспомним опыты И. П. Пав­лова, который по числу капель желудочного сока, вы­текающего из трубки, введенной во внутренние органы подопытного животного, регистрировал самые тонкие изменения состояния его нервной системы.

Эти подвиги ума, эти победы воли требуются не только в тех исследованиях, результаты которых оза­ряют светом целые обширные области фактов и явле­ний. Они необходимы и при решении маленьких, част­ных вопросов, выяснение которых представляет будни науки. Немало таких опытов пришлось проделать исследователям, например, и при изучении летной дея­тельности пчел, при анализе различных устройств их летательного аппарата.

Что дает пчеле возможность летать?

Грудь ее, по размерам значительно уступающая горошине, сверху и снизу охвачена хитиновыми полу­кольцами, которые покрывают сплетение мышц, при­водящих в движение шесть ножек и четыре крыла.

Эти четыре крыла способны нести пчелу по воздуху со скоростью до шестидесяти пяти километров в час,

то-есть свыше километра в минуту. С полной нагруз­кой пчела летит медленнее, пролетая километр мину­ты за три.

Скорость холостого полета и полета с грузом уда­лось определить довольно просто. На измеренных рас­стояниях — в сто, в пятьсот, в тысячу метров от улья были расставлены кормушки, к которым в течение не­скольких дней летали меченые индивидуальными зна­ками пчелы. Время вылета каждой из улья и прилета на кормушку, а затем время отлета с кормушки и воз­вращения в улей устанавливалось по хорошо сверен­ным секундомерам.

Наблюдателям оставалось засекать время и вы­считывать скорости.

Прозрачные и отливающие перламутром перепон­чатые крылья пчелы расчерчены вдоль и вкось креп­лениями полых жилок. Это — каркас крыла. В спо­койном состоянии крылья лежат от груди к брюшку в два слоя, параллельно продольной оси тела.